Читать книгу Дьявольские шутки - Лизз Демаро - Страница 4

– Знаете, у дьявола очень хорошее чувство юмора. Он умеет шутить так, что ты не сразу понимаешь, что полностью погряз в его чёртовом плане и действуешь по его наводке. Дьявол вообще умеет искусно манипулировать, когда хочет чего-то добиться. Не поймите меня неправильно: я всего лишь хотел спасти того, кто когда-то спас меня, – как только раздался скрип открывающейся двери, Рагиро заговорил ровно и монотонно, но с небольшой хрипотцой, говорившей то ли об усталости, то ли об отчаянии.

Молодой священник – на вид ему было не больше тридцати лет – остановился на пороге тюремной камеры, не имея ни малейшего понятия, что нужно делать в таких случаях. Исповеди обычно начинались не так, и Рагиро знал об этом, но даже не развернулся лицом к священнику.

– Сын мой, по правилам католической церкви исповедь начинается по-другому, – после недолгой паузы сказал священник.

Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону заключённого. Рагиро едва заметно передёрнул плечами и совсем тихо, хрипло рассмеялся, сразу же закашлявшись: полученные в последней битве раны давали о себе знать. Отец Мартин взволнованно огляделся вокруг, ёжась от неестественного, смертоносного холода. Всё-таки тюрьмы – не самые приятные места, тем более для такого наивного и молодого священника.

– Меня зовут отец Мартин, и я…

– Если вы думаете, что мне нужна ваша чёртова исповедь, то вы ошибаетесь. За всю своюжизнь я ни разу не верил в Бога и не верил Богу. Свои правила поберегите для других, – с расстановкой, спокойно продолжил Рагиро. Отец Мартин сглотнул подступивший к горлу ком. Рагиро Савьер, выдержав несколько долгих секунд, продолжил: – Позвольте мне просто выговориться.

Между ними вновь повисло молчание. Отец Мартин потупил взгляд, ещё сильнее впадая в недоумение. Он за свою недолгую карьеру впервые встретился с подобным. Он мог бы развернуться и уйти, но простая человечность твердила остаться и выслушать. Жестом руки Рагиро пригласил священника присесть рядом, но отец Мартин не шелохнулся, и тогда он рассмеялся. Дерзко, прямо в лицо священнику.

– Вы когда-нибудь встречались с Богом? – в этот раз плечами передёрнул отец Мартин, не ожидавший такого вопроса. Он никогда не сомневался в существовании Бога, но сейчас был готов подвергнуть сомнениюи свою веру, и фактическое существование того, в кого всегда верил. Рагиро впервые взглянул на него. – А с Дьяволом встречались?

Священник оцепенел: на мгновение ему показалось, что он не сможет дослушать этого человека до конца. Слишком вызывающими и провокационными были его вопросы; слишком откровенными и наглыми были его слова. Он с трудом заставил себя отрицательно покачать головой, и вызвал у Рагиро ещё одну волну душераздирающего смеха. Отец Мартин крепко сжал Библию в руках и стиснул зубы: он ведь уже принял решение выслушать, значит, отказываться не имел права.

– Конечно же, нет. Вы не встречали ни Бога, ни Дьявола, – продолжал Рагиро, лишь изредка поглядывая в сторону священника. – Зато я встречал. И того, и другого. Так вы согласны выслушать меня, святой отец?

– Вы могли бы не спрашивать меня об этом, – стараясь не выдать своей взволнованности, ответил отец Мартин. Немного погодя он все же присел рядом с заключённым, решив, что так разговор выйдет более искренним. – Продолжайте. Я выслушаю вас.

Одними уголками губ Рагиро усмехнулся, и в этой усмешке отец Мартин увидел намного больше отчаяния и несвойственного, неестественного для такого человека раскаяния, чем во всех услышанных им до этого исповедях; чем у всех увиденных им до этого грешников. Мартин отпустил Библию и одной рукой ухватился за висящий на груди крест, срывая его с себя, словно в знак подтверждения того, что это необычная исповедь.

– Когда мне было восемь, я встретился лицом к лицу сначала с Дьяволом, а потом – с Богом…

– Вы встречались с… Дьяволом и Богом? – неуверенно перебил заключённого отец Мартин, поражённо уставившись на крест в своих руках.

Он не верил и верил словам Рагиро одновременно. Он хотел поверить ему, но не мог, потому что это было невозможно. Мартин слышал стук собственного сердца, эхом ударяющийся по вискам. Рагиро почти что оскалился в ответ на вопрос священника, будто бы чувствуя его неверие и желание верить каждой клеточкой своего тела.

На самом деле Рагиро хотел бы поговорить с кем-нибудь другим – с кем угодно, но только не с тем, кто называл себя служителем Господа, потому что все священники одинаковые. Это раздражало сильнее всего остального. Он вырвал цепочку с крестом из рук отца Мартина и кинул в стену. В этот раз священник даже глазом не повёл.

– Я не помню своих родителей, не помню самого раннего детства. Моё первое воспоминание начинается с тесной комнатушки в детском доме семьи Инганнаморте с тусклым освещением, обшарпанными стенами и писком крыс, раздающемся откуда-то из угла. Я не знаю, как и почему оказался там, но я был заперт в четырёх стенах наедине со своими страхами и незнанием, что делать дальше. Вы можете представить себе, как чувствует себя восьмилетний ребёнок, запертый в холодной комнате, похожей на эту тюремную камеру, и зная, что там, за окном-решёткой, у него нет ни одной живой души, которая могла бы помочь? Отец… Мартин, кажется, да? – Мартин в ответ лишь коротко кивнул. – Отец Мартин, вы говорите всем, кто к вам приходит, что Бог поможет. Тогда скажите, где же был ваш Бог, когда спустя два дня дверь моей личной тюрьмы открылась и на пороге появился Дьявол?

Его звали Чезаре Инганнаморте, и тогда ему было не больше тридцати пяти лет. Первое, что мне бросилось в глаза, был его чёрный и длинный плащ, напоминающий одеяние того, кто пришёл из Преисподней. Так я решил, когда мне было восемь, но уверяю тебя, священник, – забыв о каких-либо правилах вежливости, Рагиро обратился к Мартину дерзким «священник» и счёл это абсолютно приемлемым. Мартин не стал его поправлять. – Если бы я увидел его сейчас, я бы подумал точно так же.

Он напоминал Дьявола не только своей одеждой – от него разило, будто он явился ко мне прямиком из Ада. Нет, отец Мартин, не того Ада, о котором ты подумал. Я говорю о другом Аде, о реальном. Который рядом с нами, прямо здесь и прямо сейчас. И не говори мне, что эти страдания с лихвой окупятся на небесах, – я не верю и никогда не верил во всю эту религиозную чушь.

Рагиро на секунду замолчал, позволяя священнику осознать всё, что он только что произнёс. Несмотря на собственную ожесточённость и хладнокровность, он прекрасно понимал, что молодому священнику слишком странно и страшно слышать то, о чём он рассказывал. И тем не менее он не собирался утаивать даже самые жуткие подробности своей жизни. Мартин ведь согласился и сам хотел услышать историю от начала и до конца.

– Когда я увидел Чезаре там, в чёрном ореоле смерти, подумал, что на этом всё и закончится, что это и есть то, что люди называют концом. Я ошибся. Это было начало начал, – Рагиро замолчал на несколько долгих минут, но священник не торопил его. Он уже понял: в этой одиночной камере они проведут всю ночь.

– В той комнате, где меня держал Чезаре, не было никого, кроме крыс, но я знал, что я не единственный. Каждую ночь я слышал сдавленный детский плач; каждый день я слышал надрывный детский крик. Поначалу они не трогали меня. Три раза в день пожилая женщина по имени Донателла в таком же чёрном одеянии приносила мне еду. Она позволяла называть себя просто Дона, но разговаривала редко. Просто приносила поесть и уходила, а потом забирала пустые тарелки. Как-то раз я попросил у неё одеяло, потому что было холодно, и даже тогда она ничего не ответила, но вместе с ужином принесла тёплый плед. Я счёл это за доброту, подумал, что она обо мне заботится… А она всего лишь выполняла свою грязную работу – не давала мне погибнуть до того момента, пока это не понадобится самому Чезаре. Жаль, я не понимал этого.

Плечи Рагиро напряжённо опустились. От глаз Мартина это не укрылось, но он не стал ничего говорить. Не стал прерывать поток его мыслей, чувств, эмоций.

– То, что было потом, нельзя назвать даже Адом. Это было в стократ хуже Ада. Прошло примерно полгода с тех пор, как я появился там. Сам Чезаре приходил ещё пару раз, но по-прежнему ничего не говорил и просто смотрел на меня. После его визитов я не мог даже сомкнуть глаз. Мне казалось, будто он всё ещё наблюдал оттуда, откуда я не смог бы его увидеть. Его взгляд раньше виделся мне в кошмарах. Конечно, со временем мои кошмары стали более реальные, более мучительные и более жуткие, – и Рагиро мысленно добавил, что священник обязательно услышит об этих кошмарах. – Спустя эти полгода Дона впервые в жизни сама обратилась ко мне.

– Пойдём со мной, – позвала она, и я пошёл, будто бы мог ей доверять и доверял, будто бы она когда-то дала обещание не причинять мне вреда. Будто бы она была моей тётей или бабушкой. Её голос звучал ласково; наверное, именно так матери обычно обращаются к своим детям. Впрочем… я не мог знать этого наверняка.

Мы шли по узкому тёмному коридору, который едва ли освещался несколькими факелами, изредка попадавшимися на пути. У Доны в руках был фонарик – света от него было немного, но его маленький огонёк позволял не сойти с ума в кромешной темноте и мёртвой тишине. Наши с Доной шаги гулким эхом отдавались в моей голове. Думаю, мы шли не больше двух-трёх минут, но тогда для меня они были равносильны нескольким часам. Дона вновь замолчала, словно вовсе не умела разговаривать.

Она резко остановилась напротив двойных дверей со странными резными узорами и свободной рукой открыла одну из них, пропуская меня внутрь.

В тот момент моё сердце как никогда настойчиво твердило развернуться и бежать. Бежать без оглядки и без остановки. Не важно куда. Не важно, получится ли у меня сбежать, но главное – бежать.

Я остался стоять на месте, ожидая то ли какой-то команды, то ли чего-то ещё. Я стоял, смотря в непроглядную тьму, царившую в комнате. Там было не только темно, но и холодно, и этот холод чувствовался ещё на пороге. Нужно было бежать.

Как только Дона коснулась моего плеча, я сделал шаг вперёд, оказываясь во власти Дьявола. Дверь за моей спиной захлопнулась сама по себе.

Лишь годы спустя, когда эти двери я видел ночами, закрывая глаза, я понял, что там было нарисовано, – Рагиро поймал на себе взволновано-заинтересованный взгляд Мартина. – Шесть Путей. Как вы это ещё называете?.. Шесть Миров, Шесть Реальностей, Шесть Судеб… не важно. Священник, ты ведь знаешь, что это такое, верно?

Выражение лица отца Мартина с взволнованно-заинтересованного сменилось на встревожено-паникующее. Конечно, он знал, что такое Шесть Миров. Все знали. Но ещё все упорно не обращали внимания на существование тех, кто прошёл все испытания. Мартин не был исключением. Рагиро замечал всё это в его невинном, чистом взгляде, в исходившим от него с каждым новым вздохом страхе, и наслаждался упоительным чувством ужаса, как когда-то его собственным ужасом наслаждался Чезаре.

– Шесть Путей, через которые… – смотря Мартину в глаза, продолжил Рагиро. Губы его были искажены в грустной ухмылке.

– Только не говорите мне…

– …он заставил… – почти равнодушно продолжал Рагиро, не обращая внимания на священника, который вновь вцепился в Библию.

– …что вы прошли…

– …меня пройти. – Резко и жёстко закончил Рагиро, наконец, отводя взгляд в сторону. Страх священника больше не доставлял ему такого удовольствия, как несколько секунд назад; теперь он раздражал.

– …Шесть Путей. – Пальцы Мартина с такой силой держали Библию, что ему казалось, будто бы он не сможет её отпустить. То, что он сейчас услышал, было хуже любых пыток. И Мартин даже в мыслях не допускал, что кого-то – кого угодно, даже самого отъявленного преступника и убийцу – можно подвергнуть такому.

Повисла гнетущая тишина. Вот и первое откровение, вот настоящее начало исповеди. Отец Мартин с ужасом осознал, что к рассвету станет совсем другим человеком; внутренне он уже чувствовал, как начинали рушиться его убеждения и меркнуть его вера. В Бога, в мир, в людей.

– Тогда, в мой самый первый раз, когда я попал в ту комнату, мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению факелов, расположенных по периметру комнаты. Чезаре стоял около маленького стола в самом дальнем углу комнаты, за которым сидела женщина с копной длинных каштановых волос. При свете огня они отливали рыжим. Когда она повернулась ко мне лицом, я подумал о том, что она была очень красивой. Самой красивой из тех, кого я встречал. Не сказать, что на тот момент мне встретилось много людей, но она определённо была прекрасней всех, и я не мог оторвать от неё взгляда. Когда Чезаре заметил это, он в голос рассмеялся и приобнял её за плечи, вызывая и на её лице лёгкую, но уверенную улыбку. Как оказалось, её звали Мирелла Инганнаморте, и она была его женой. Сначала она вела себя со мной, будто бы действительно интересовалась моим самочувствием.

Я понимал, что что-то не так, краем глаза замечая на стенах развешанные стальные оковы, мечи, топоры, другие виды оружий и орудий пыток. Извини, священник, названий всего, что я там увидел, я не знаю, но в моих глазах – в глазах восьмилетнего ребёнка – это выглядело более чем устрашающе. Поэтому я смотрел на красивое лицо Миреллы – так было проще не бояться. Инстинкт самосохранения по-прежнему настойчиво твердил бежать. Я был бы и рад этому, но ноги будто бы вросли в каменную плитку, и я не мог пошевелиться, чувствуя себя скованным невидимыми цепями.

На полу тоже были выцарапаны какие-то знаки, мандалы или алхимические круги – я понятия не имею. Все они что-то значили. Не зря же кто-то выцарапывал их там, верно?

– Подойди ко мне, – ласково попросила меня Мирелла, и я подчинился, уже переставая соображать, что происходило. Я подошёл к ней, и она взяла меня за запястье, слегка потянув на себя. И только тогда я заметил, что в другой руке Мирелла держала нож. Он поблёскивал в свете факелов. Всё моё внимание было приковано к лезвию. Уже тогда я знал, что она сделает. Я знал и очень хотел бы этому воспротивиться, но её тонкие пальцы стальной хваткой продолжали держать меня.

Чезаре резким движением разорвал рукав моей кофты, обнажая руку, а Мирелла поднесла нож к предплечью. В тот момент, когда лезвие коснулось кожи, я дёрнул рукой на себя, и нож оставил тонкую неглубокую царапину. Кровь появилась сначала каплями и только потом потекла небольшой струйкой. Не уверен, что в тот момент я чувствовал боль.

Боль пришла потом. Когда начался мой Первый Путь – Путь Ада.