Читать книгу Дьявольские шутки - Лизз Демаро - Страница 6

Глава 4: «Исповедь: Путь Ада»

Оглавление

– Рагиро, – осторожно перебил его Мартин. – Вы и впрямь прошли Шесть Путей?

Этот вопрос – главная ошибка Мартина. Рагиро и без того не был расположен к священнику, а то, что он позволил себе спросить, только сильнее разозлило заключённого, в то время как отец Мартин изо всех сил пытался, сам того не осознавая, произвести на него более или менее приятное впечатление. Этот вопрос всё перечеркнул. Рагиро молчал. Но сейчас в его молчании было не просто напряжение, не просто тоска – злость, иступляющая ярость, наполненная желанием убивать. Он тяжело дышал, смотря в одну точку перед собой и не обращая внимания на ноющую боль в запястьях от кандалов.

Рагиро медленно поднялся на ноги. Недолго думая и не смотря на Мартина, разорвал уже изрядно порванную и испачканную рубаху, и стянул её с плеч, обнажая изуродованное в шрамах тело.

– Дальше раздеваться?

Отец Мартин набрал в грудь побольше воздуха, не отрывая изумлённого взгляда от покрывающих плечи и торс шрамов, с трудом отрицательно покачал головой и с не меньшим трудом выдавил извинения. Рагиро не ответил: пытаясь успокоиться, он старался отстраниться от собственного прошлого, посмотреть на свою же историю со стороны, чтобы вспышки гнева не застилали ему глаза.

– Вся семья Инганнаморте оказалась религиозными сектантами, повёрнутыми на идее обладания божественной силой Шести Миров. Тебе ведь известно, что в священных писаниях сохранились записи о том, что человек, прошедший Шесть Путей, станет обладателем Истинной Силы Бога. Тебе никогда не казалось это странным: почему, чтобы получить Силу Бога, нужно пройти через Ад?..

Но знаешь, священник, ни один нормальный человек никогда не смог бы выдержать пыток Шести Путей. Чтобы вынести это и остаться в живых, нужно уже обладать хоть какой-то силой – дьявольской ли, божественной ли. Или нужно быть сумасшедшим. Не важно. Моё настоящее имя Рагиро Савьер Финн, и, нет, священник, ты не ошибаешься. Я принадлежу той самой семье, на которую около четырёх или пяти веков назад была объявлена охота. Та самая сила – скорее, дьявольская, нежели божественная – уже струилась в моих жилах, пусть тогда я не знал об этом.

Порез от ножа, который нанесла мне Мирелла, вскоре затянулся сам по себе – прошло буквально пару минут. Мне по-прежнему больше всего на свете хотелось убежать, но под их холодными взглядами я не мог даже пошевелиться и с трудом дышал. Краем глаза я заметил, как Чезаре опустил свою руку на плечо Миреллы, и она улыбнулась уголками губ, не спуская своего взгляда с того места на моей руке, где недавно была царапина. Лезвие ножа всё так же пугающе поблёскивало.

– Мы нашли его, Мирелла, – довольным шёпотом проговорил Чезаре, и мне показалось, будто он готов в ту же секунду выпустить мне кишки.

Улыбка на лице Миреллы стала шире, но доверия больше не внушала, словно предупреждала: впереди меня ждёт пылающий ад. Нож она убрала, руку отпустила, и у меня появился тот самый шанс: я сделал шаг назад. Прямо над моим ухом раздался приглушенный смех, и я вновь окаменел. Кто-то стоял за моей спиной.

– Извини, мальчик, уйти не получится. Ты нам нужен.

Этот голос я слышал впервые: он принадлежал мужчине на несколько лет старше Чезаре; говорил он уверенно и намного спокойнее Миреллы и Чезаре. Я заставил себя повернуться к нему лицом и взглянуть на него: его резкие черты лица не выражали ничего кроме ледяной жестокости, он смотрел на меня взглядом хищника, который не ел не меньше недели, но при этом смог сохранить рассудок. Он был старшим братом Чезаре, и его звали Гаспаро Инганнаморте.

У меня не было ни шанса против хотя бы одного из них, даже против Миреллы, а их было трое. Мне не стоило даже пытаться, но я что было сил рванул в сторону закрытой двери, не замечая, как Гаспаро успел ухватить меня за воротник. Едва я понял, что произошло, как он откинул меня, впечатав спиной в стену.

– Придётся потерпеть, мальчик. Будет больно.

Голос Миреллы Инганнаморте было последним, что я услышал, прежде чем Гаспаро со всей силы ударил меня палкой.

Когда он нанёс мне первый удар, я даже среагировать не успел, совершенно не ожидая такого. Мне показалось, что Чезаре усмехнулся, но я не видел этого, потому что за первым ударом последовал второй, третий…

Чезаре обнимал и целовал Миреллу, руками залезая к ней под платье.

Гаспаро продолжал избивать меня с остервенением ровно до того момента, пока мой крик не превратился в хриплое шипение. В ту же секунду он остановился, успев лишь ещё раз замахнуться.

Я старался хоть как-то закрыться от его ударов, но это оказалось бесполезно, и палка, которую он держал в руках, всё равно достигала своей цели. Где-то он рассёк кожу до крови. Он смотрел на меня с такой ненавистью, с какой обычно не смотрят на ребёнка.

Чезаре и Мирелла прекратили свои любовные утех и тоже воззрились на меня, желая растерзать на части и тело, и душу.

– Кажется, ты не понял, мальчик, – почти ласково прошептала Мирелла, отстраняя от себя Чезаре. Он жестом руки попросил Гаспаро отойти в сторону, и тот подчинился, в то время как сам Чезаре схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Едва его пальцы коснулись моей кожи, я забыл о боли и перестал дышать. – Ты нам нужен, милый, дорогой мальчик. На тебя возложена важнейшая миссия…

Я не понимал, о чем они говорили, не хотел понимать. Для меня это не имело никакого значения, но для них было смыслом жизни. Когда я попытался отвернуться от Чезаре, он вновь насильно развернул меня лицом к себе, чуть сильнее сжимая пальцами челюсть.

– Смотри на меня, – прорычал Чезаре, и я посмотрел. – Издашь хотя бы звук, и это всё начнётся заново. Ты меня понял? – в этом был весь Чезаре Инганнаморте: в угрозах, в жестокости, в хладнокровности. Он не объяснил, что значит «это всё», но ясно было то, что ничего хорошего его слова не подразумевали. – Не смей кричать. – И он дал мне пощёчину, разбив губу.

Так было изо дня в день, разве что без лишних предупреждений и слов. Чаще Гаспаро бил молча, сосредоточенно, наверняка получая от этого садистское удовольствие, как отъявленный псих. Избиение палкой было лишь первым этапом, и я не скоро научился сдерживать хрипы и крики боли. Иногда, в те моменты, когда приходил Чезаре, они подвешивали меня цепями к потолку, и тогда молчать было невозможно. Но со временем у меня получилось и это.

Самое ужасное – то, что раны, которые мне наносили, заживали с невероятной скоростью, а значит, я не мог умереть.

Когда я первый раз не закричал во время избиения, Гаспаро засмеялся, а потом, оставив меня в таком же подвешенном состоянии, ушёл за Чезаре. Сейчас боль от обычных деревянных палок не кажется мне такой неистовой, хотя в те моменты я думал, что рано или поздно умру.

Чезаре зашёл с небольшой коробкой в руках, следом за ним всё с той же испачканной в моей крови палкой зашёл Гаспаро. Мне хотелось узнать, почему они так со мной поступают, но что-то подсказывало, что я должен молчать, даже если они начнут резать меня на части. И я молчал, с ужасом смотря, как из коробки Чезаре достал нож и несколько прозрачных банок, наполненных жидкостью розоватого оттенка.

Они сняли с меня оковы, но надели снова практически сразу, на этот раз приковав к полу. При соприкосновении моей спины с холодным камнем я с трудом смог сдержать рвущиеся наружу стоны и прокусил губу до крови. Их это только сильнее рассмешило.

Чезаре опустился передо мной на одно колено, тупой стороной ножа провёл по моей щеке. Знаешь, священник, к боли можно привыкнуть. Можно привыкнуть, даже когда тебе восемь.

Рагиро прервал свой рассказ, на секунду взглянув на отца Мартина: тот изо всех сил старался не смотреть на заключённого, словно стыдясь того, что не сразу поверил в сказанное, но внимал всему, что он говорил, и улавливал каждую его эмоцию, отражающуюся в пугающе разных глазах.

– Чезаре заострённым кончиком ножа надавил на грудную клетку, и я попытался дёрнуться в сторону, но, заметив, как Гаспаро вновь замахнулся палкой, замер, остановил свой взгляд на его равнодушном лице. Чезаре медленно повёл ножом вниз, надавливая ровно настолько, чтобы оставить неглубокий порез, но не повредить ничего важного. Сначала я пытался переключиться с одной боли на другую, потом – вовсе отключиться, лишь бы перестать чувствовать. Совсем. Только сознание упорно не покидало меня, а острое лезвие причиняло намного больше боли, чем могло бы.

Я не знаю, как тогда мне удалось не закричать. Когда Чезаре убрал нож, я подумал, что всё закончилось, по крайней мере на сегодня, но он взял в руки прозрачную баночку и открыл её, начиная выливать содержимое на мои открытые раны. Боль от палки была практически ничем по сравнению с тем, что я испытал, когда эта жидкость капля за каплей проникала в моё тело. Она сначала обжигала огнём, потом будто бы начала медленно разъедать внутренности, оставляя за собой щемящую пустоту.

И я опять закричал, срывая голос.

Чезаре смеялся, но его смех раздавался в моей голове как нечто отдалённое, нереальное. Гаспаро злился, видимо, думая, что ребёнок способен выдержать адскую боль, не моргнув и глазом. У нас всех впереди был ещё почти год, прежде чем я научился молча проглатывать любую боль, а они практически получили всё, что хотели.

Практически – потому что… а, впрочем, знаешь, давай обо всем по порядку.

К обжигающей странной жидкости розоватого оттенка, которая так рьяно разъедала мои внутренности, я смог привыкнуть спустя месяц с небольшим, всё ещё теша себя бессмысленными надеждами, что этим всё могло кончиться. Но Путей – шесть, а это был лишь первый, ты ведь помнишь об этом, священник? – Рагиро обернулся назад, бросая недовольный взгляд на небольшое окно с железной решёткой. Он даже не пытался оттуда выбраться, не пытался сломать прутья, чтобы наконец обрести свободу. Мартин проследил за его взглядом, но ничего не сказал, думая, что смог уловить мысли Рагиро.

– Гаспаро приходил один, иногда с Чезаре, и продолжал избивать меня. В какой-то момент – я не знаю, в какой именно – он стал бить не только обычными палками, но и какими-то растениями. Они оставляли неприятные, зудящие ожоги.

А потом разрезал ножами моё тело, вновь и вновь проливая яд, чтобы я корчился в агонии, не чувствуя ничего, кроме огня, сжигающего меня изнутри.

Спустя месяц Чезаре вновь принёс ту самую коробку, из которой когда-то вытащил баночку с розоватой жидкостью. Как я потом узнал из подслушанных разговоров, это был яд лягушки, смертельный для обычного человека.

В то время, когда Гаспаро вытирал с деревянных палок мою кровь, Чезаре вытащил ещё два одинаковых сосуда с чем-то мутно-прозрачным. Я испуганно посмотрел на него, не зная, чего ещё можно было ожидать после избиения палок и смертельного яда, но Чезаре был спокоен. Он не торопился, не спешил, делал все скрупулёзно и внимательно. Привычно холодным, жестоким голосом он приказал мне:

– Держи глаза открытыми.

И я не смел ему возразить. Никогда.

Стальными цепями я был прикован к каменному полу за руки и ноги. Обычно, когда они начинали свои пытки, я закрывал глаза – так было проще молчать, но сейчас…

…он налил мне в глаза эту жидкость, и я понял, что не могу даже заплакать.

Но я снова мог кричать. Кричать так, что, наверное, люди в ближайших домах могли меня слышать, если там вообще были ближайшие дома. Кричал так, что складывалось ощущение, будто я сам слышал чужой голос, будто бы кричал не я. Но Чезаре упорно запрещал мне закрывать глаза. Я их уже не чувствовал. Мне казалось, что это вещество разъело их. Что я больше никогда не смогу видеть. Но ни Чезаре, ни Гаспаро ни на секунду не думали обо мне как о человеке. Я был для них всего лишь вещью, средством достижения цели. Необходимой жертвой. Но не человеком.

Когда боль отступила на второй план, и я смог открыть глаза, я ничего не увидел. Мир вокруг обратился во всепоглощающую тьму, из которой не было выхода. Теперь я мог слышать каждый шорох, малейшее движение. Обострившийся слух пугал сильнее невидящих глаз. Я не видел ничего, зато чувствовал, как все нанесённые мне раны заживали неестественно быстро. Знаешь, наверное, любой нормальный человек только и мечтает о такой регенерации, но я тогда мечтал об обратном.

По ощущениям прошла пара часов, прежде чем мои глаза вновь смогли видеть. Я находился всё в той же комнате, где Чезаре и Гаспаро пытали меня. Разница была лишь в том, что я мог свободно передвигаться, потому что ничто не ограничивало мои движения. Я всего лишь старался не смотреть на пугающе пустые цепи, прикреплённые к полу.

Входная дверь была немного приоткрыта, и это немало удивило меня. Никого вокруг не было. Ни Чезаре, ни Гаспаро, ни даже Дона не позволяли себе подобных оплошностей, опасаясь, что я могу сбежать. И они были правы: едва увидев маленький шанс на спасение, я почувствовал зарождающуюся надежду, что можно избежать дальнейших издевательств. Конечно, не было никаких гарантий, что, попав на свободу, жить станет легче, но я должен был попытаться.

Моя первая попытка сбежать окончилась не просто провалом. Она едва ли дошла до стадии «начало». Я подошёл к двери, осторожно толкнув её, и сразу же отступил назад в тень. Мимо комнаты, где я находился, прошли двое людей, и они оба тащили трупы маленьких детей, которым было не больше, чем мне. В этот же момент я услышал нечеловеческий крик.

Из этого состоял Первый Путь – Путь Ада, с которого начинались все последующие пути. Каждый раз Чезаре или Гаспаро сначала избивали меня, потом резали, проливая яд, а потом заливали другим ядом мои глаза, прежде чем начать другие смертоносные испытания, которые я обязан был пройти.

Два месяца спустя я смог молчать.

А на следующий день начался Второй Путь – Путь Асеров, Путь Голодных Призраков.

Дьявольские шутки

Подняться наверх