Читать книгу Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган - Страница 2

1821 год

Слоистые облака холодного угольно-серого оттенка плыли по небу то в одну, то в другую сторону, отражая плещущиеся внизу волны. Они заволакивали звезды и луну и затемняли морской берег – так же, как и прилегающую к нему узкую дорогу. За ней, в поле, где возвышались каменные столбы, вокруг небольшого костра стояло несколько фургонов. Язычки пламени плясали на встревоженных лицах собравшихся у огня людей и отражались в глазах норовистых лошадей. Единственными звуками, не считая потрескивания горящей древесины, были плеск и шипение невидимого моря. Пламя отбрасывало неверный свет на менгиры, казалось, заставляя камни менять свое многовековое положение, покачиваться и дрожать, словно ночные призраки.

Маленькая Нанетт захныкала и спрятала лицо в складках грубых юбок своей сестры Луизетт. Старшие представители семейства Оршьер нервно озирались и переглядывались.

На месте двух камней, завалившихся на бок еще в какую-то давно забытую эпоху, образовалась небольшая ямка для огня, на котором, шипя и обдавая брызгами угли, была поджарена пара кроликов. Теперь их уже и след простыл: мясо было съедено, а косточки закопаны в золу. Одна из женщин подбросила дров в огонь и посторонилась, уступая место своей бабушке.

Бабушка, или, как ее называли, Grand-mère[1], Урсула обошла по кругу яму для костра, неся в руках кувшин с соленой водой, которой она окропляла землю и при этом что-то чуть слышно бормотала. Закончив, она несколько раз потрясла своей дубовой клюкой над головой и прошептала скороговоркой целый поток каких-то слов. Весь клан в напряженном молчании наблюдал за тем, как, отложив клюку, она полезла в холщовую сумку в поисках магического кристалла. Взяв камень обеими руками, она занесла его внутрь освященного круга, а затем подняла перед собой так, чтобы в нем отражался свет пламени.

Это был обломок кристалла, откопанного на речном берегу еще прапрабабушкой бабушки Урсулы. Его край был стерт и отшлифован настолько, что почти приобрел круглую форму. Он представлял собой неограненный кварц, такой же шероховатый, каким его когда-то вытащили из грязи.

В магическом кристалле появилось алое свечение, он вспыхнул, как будто зажегся изнутри, слегка напоминая адское пламя, которого так боялись христиане. Его свет отразился на морщинистом лице бабушки Урсулы и замерцал в ее черных глазах. Подняв голову, Нанетт украдкой выглянула из-за сестринских юбок и снова спрятала глаза, уверенная, что горящий камень обожжет бабушке руки.

Урсула что-то напевала себе под нос, поворачивая кристалл и всматриваясь в его глубину. От звуков ее потустороннего голоса присутствующие чувствовали, как по затылку ползают мурашки. Она была величайшей из ведьм, унаследовавшей всю полноту силы рода Оршьер, и даже сердца тех, кто был к ней особенно близок, преисполнились благоговения от созерцания того, как она ее использовала.

Мужчины обеспокоенно затоптались на месте, всматриваясь в дорогу, ведущую от города Карнак. Женщины зацокали языками и притянули к себе детей – подальше от тьмы вокруг.

Каждый член клана в этот день испытывал страх. Слух об еще одном сожжении донесся до ушей мужчин, когда они отправились в Карнак за бобами и чечевицей. Нанетт слышала их рассказ, хотя, лишь повзрослев, смогла полностью понять его.

Это произошло в городе Ван, расположенном неподалеку. Поговаривали, что некий молодой и амбициозный священник по имени Бернар выследил ведьму. Он взял на себя обязанность по выявлению соответствующих признаков, а затем на городской площади публично обвинил ее в колдовстве. Архиепископ, хорошо известный сожжениями ведьм, собственноручно поджег костер факелом.

Новости об этом процессе подняли большой шум в Карнаке. Горожане встретили отца Бернара – человека с жидкими рыжими волосами и слишком маленькими для его лица глазами – аплодисментами, стоило тому появиться на рыночной площади. Нанетт захотелось закрыть уши, когда Клод, в спешке вернувшись из города, рассказал о случившемся, но Луизетт отвела ее руки в стороны.

– Ты должна услышать, – сказала она тогда. – Ты должна знать.

– Поговаривают, он так ненавидит ведьм из-за своей матери, – заметил Клод.

– Почему? – спросила Луизетт.

– У нее была опухоль в груди, она умерла в мучениях. Бернар обвинил старуху-соседку – та едва могла слышать и видеть – в том, что она наслала на его мать проклятие.

– Ее даже некому было защитить, – мрачно заметила Луизетт.

– Некому, – согласился Клод. – Провели судебное разбирательство, и уже через час был вынесен приговор.

– Бедняжку сожгли? – приглушенным голосом спросила Анн-Мари.

У Клода вырвался горький смешок.

– Собирались. По приказу Бернара был подготовлен костер, соорудили столб для сожжения. Но старуха умерла в камере ночью перед казнью.

– Наверное, она и ведьмой никакой не была. – Луизетт прижала к себе Нанетт, рассеянно поглаживая ее по плечу. – Но он чувствует себя одураченным.

– С тех пор он и затеял охоту на ведьм.

Над сомкнувшимися в кольцо фургонами нависло мрачное молчание. Дневной свет давно погас. В наполненных солоноватым запахом сумерках стало трудно различать выбоины и ямы на дороге – отправляться в путь до рассвета было небезопасно. Хотя был риск и в том, чтобы оставаться на месте: среди них было лишь трое мужчин, пятеро женщин, кучка детей и старуха. Едва ли они смогли бы противостоять свирепой толпе.

Цыгане всегда находились под прицелом и потому действовали осторожно. Когда людей на этой земле возбуждала жажда крови, когда ими овладевало желание почуять запах горящей плоти и услышать предсмертные крики осужденных на смерть ведьм, закон и доводы рассудка были бессильны.

– Нужно уходить, – произнес Поль, супруг Анн-Мари. – И двигаться на юг.

– Слишком темно, – проворчал Клод.

Луизетт согласно кивнула:

– Опасно для лошадей.

Все понимали, что, кроме как на бабушку, надеяться было не на что.

* * *

Пожилая женщина покачивалась в свете огня. Ее голову окутывало облако седых волос, а морщинистые веки превращались в щелочки, когда она вглядывалась в глубину магического кристалла. Она сама была похожа на менгир: угловатая, неподвластная времени, невозмутимая. Ее тонкие губы шептали слова заклинания, а голос становился то громче, то тише. Сбившиеся в кучку члены клана дрожали от страха.

Спустя какое-то время протяжное пение бабушки постепенно затихло. Она перестала раскачиваться и трясущимися руками опустила кристалл. Когда она заговорила, ее голос зазвучал, как скрипичная струна, вот-вот готовая лопнуть:

– Там есть дом.

– Дом?

Нанетт подняла голову, чтобы увидеть, кто задал вопрос. Это оказалась Изабель, самая пугливая из шестерых сестер. Луизетт вытянула руку, чтобы заставить ее замолчать.

– Где он, бабушка?

– За морем, – ответила Урсула. – На утесе. Длинный низкий дом с соломенной крышей и сломанными ставнями. Вокруг него забор, который нуждается в починке. За домом холм и болото.

Ее закрытые веки затрепетали. Открыв глаза, она обвела взглядом собравшихся у огня.

– Вы должны отправиться туда. Все до единого. – Ее голос прозвучал тоньше обычного.

– Но, бабушка, – возразила Флоранс, – как же мы найдем его?

– Там остров, а на нем замок. Похож на Мон-Сен-Мишель, но это не он. Остров останется позади. Вы должны уплыть туда на лодке.

Все члены клана согласно вздохнули. Каждый, даже четырехлетняя Нанетт, знал, что, когда Урсула занималась прорицанием, спорить бесполезно.

Бабушка откинулась назад, опершись на пятки, а затем опустилась на колени и уронила голову на грудь. Нанетт встревоженно шевельнулась, но стоявшая рядом старшая сестра заставила ее успокоиться. Они застыли в ожидании в промозглой тьме, прислушиваясь к ропоту океана и доносящемуся время от времени стуку подков спотыкающейся о камни лошади.

Около полуночи тучи над берегом рассеялись, позволив узкому лучу лунного света упасть на кольцо из фургонов. Он замерцал на узорчатом полотне, подвешенных горшках и другой утвари и отразился на серых лицах членов клана. Бабушка резко выпрямилась, с шумом втянув воздух, и пристально взглянула на разрыв в облачном покрове.

– Погасите огонь! – скомандовала она.

Кто-то из мужчин поспешил выполнить приказ и залил костер из заранее припасенного для этого ведра с морской водой. Чей-то детский голосок спросил, зачем это сделали, и бабушка ответила:

– Помолчи, Луи. И все остальные тоже. Тишина!

Она схватила холщовую сумку и накрыла ею магический кристалл. Затем с усилием встала на ноги и наклонилась, чтобы подобрать клюку. Ухватившись за нее обеими руками, бабушка ткнула в образовавшуюся в облаках прореху и что-то неразборчиво пробормотала; Нанетт смогла расслышать одну-единственную отчетливую фразу:

– Спрячь нас.

Все – и дети, и взрослые – пристально глядели на небо. Повеление бабушки долго оставалось без ответа, но наконец тучи начали лениво сдвигаться. Слой за слоем они покрывали небо, пряча за собой просвет, как будто это была рана, на которую нужно наложить повязку. Никто не шевелился и не проронил ни слова, пока узорчатые полотна в фургонах становились все бледнее. От костра осталась лишь горстка пепла, от которой шел едва заметный в темноте дымок.

По мере того как глаза привыкали к отсутствию света, слух обострялся. Море успокоилось: потоки волн убывали от берега. Ветер улегся. Казалось, даже лошади перестали дышать. Постепенно, напряженно вслушиваясь, Оршьеры смогли различить приглушенный топот ног по утрамбованной грязью тропинке и приближающиеся голоса.

– Бабушка, – пролепетала одна из сестер. Нанетт показалось, что это была Анн-Мари, но иногда она их путала. Она была намного младше остальных сестер и единственной, которая не знала матери: та умерла при родах Нанетт. – Может, нам стоит…

– Тихо!

Бабушка Урсула выглядела тщедушной и сгорбленной, как кукла из кожи и дерева, но все знали, какой свирепостью она обладала. Она крепко сжимала клюку скрюченными пальцами и что-то бормотала себе под нос так тихо, что слова были слышны только тем, кто стоял совсем близко. Слова последнего заклинания.

Луизетт зажала Нанетт рот рукой, чтобы та не закричала: лагерь накрывала мрачная тень – гуще, чем самая непроглядная тьма естественного происхождения. Звук приближающихся шагов все нарастал. Кто-то бранился, спотыкаясь на ходу, другие монотонно повторяли слова молитвы, пару раз раздавался чей-то смех. Когда отряд добрался до поворота, огибающего поле с менгирами, Оршьеры похолодели от ужаса. Старшие дети, сбившись в кучку, склонились до самой земли. Мужчины приготовились к бою.

Горожане беспорядочной толпой брели дальше по тропинке. Вот они поравнялись с разбитым лагерем; слева раскинулась темная морская гладь, справа возвышались валуны. Отряд продолжил путь, не замедляя шага и не понижая голоса. Безумная, изголодавшаяся в поисках жертвы толпа устремилась дальше, не подозревая о стоящих посреди менгиров фургонах и о людях, склонившихся над остывшей ямой для костра. Понадобилось целых пять минут, чтобы жители Карнака оказались вне пределов слышимости членов клана. И лишь убедившись, что они действительно ушли, Оршьеры смогли свободно вздохнуть. Осторожно, не произнося ни слова, лишь обмениваясь знаками, они вернулись к фургонам, чтобы отдохнуть, пока еще была такая возможность. Мужчины перешептывались, договариваясь о карауле. Женщины уложили детей в кроватки и, измотанные, улеглись сами.

Только бабушка Урсула оставалась там же, не выпуская клюку из рук и устремив взгляд в небеса. Она стояла на страже, пока луна не скрылась за облаками, и не сдвинулась с места, пока над рядами каменных столбов лениво разливался рассвет.

Никто не услышал ее последний вздох, когда она рухнула наземь. Один из мужчин, чья очередь была нести караул, сосредоточенно наблюдал за тропой. Женщины, ее внучки, спали рядом со своими детьми и узнали о том, что бабушки с ними больше нет, только промозглым утром.

Тело Урсулы, дряблое и скрюченное, обнаружила Нанетт. Оно лежало у края ямы для костра, растрепанные волосы разметались по лицу. Малышка потрясла бабушку за плечо, но та не шевелилась. Протянув крохотную ручку, Нанетт отбросила в сторону гриву влажных от тумана седых волн. Веки Урсулы были сомкнуты, рот слегка приоткрыт. Нанетт осторожно коснулась ладошкой ее щеки. Она оказалась холодной, как застывший воск. Девочка втянула воздух, собираясь закричать, но появившаяся рядом Луизетт схватила ее за руку и сжала.

– Chut, chut[2], Нанетт. Нельзя шуметь.

– Но бабушка… – всхлипнула Нанетт. Ее тоненький голосок сразу же растворился посреди каменных валунов. – Мы должны разбудить ее!

Луизетт склонилась над неподвижной фигурой, а затем выпрямилась, глубоко вздохнув.

– Нет, ma petite[3]. Мы не можем разбудить ее. Бабушки больше нет.

– Где же она?

– Не знаю, Нанетт. Никто не знает.

– Я хочу быть с ней!

– Нет-нет, ma petite. Нельзя. Ты должна пойти с нами.

Луизетт подала знак мужу, и тот встал рядом с ней, глядя сверху вниз на хрупкое тело Урсулы. Возле нее на влажной траве лежала клюка. В ее ладони был зажат магический кристалл, как будто она умерла, прижимая его к себе.

– Придется похоронить ее здесь, – прошептала Луизетт.

– Поторопись, – ответил ее муж. – Нужно уходить.

– Oui. D’accord[4].

Нанетт смотрела, как из фургона Урсулы достали лоскутное одеяло и завернули в него тело. Бабушка не возмущалась и не попыталась воспротивиться – даже когда ее лицо оказалось накрыто тканью. Двое других мужчин, взяв лопаты, начали копать яму между менгирами. Луизетт подозвала Флоранс, чтобы та отвела Нанетт к фургону собирать вещи. Когда в свете утренней зари они вернулись, ни Урсулы, ни ее одеяла уже не было. Лишь насыпь из сероватой грязи посреди пары камней говорила о том, что это место захоронения.

Нанетт повернулась к Луизетт, чтобы спросить, что произошло, но лицо старшей из сестер было настолько угрожающе мрачным, что вопрос замер на ее губах. Девочка схватила свой узелок, усиленно моргая, чтобы смахнуть слезы, вызванные чувством замешательства и утраты.

Лошадей отвязали и, шлепнув по крупу, пустили бегом. Фургоны были брошены на месте – яркое кольцо посреди поля с каменными столбами. Набив самыми ценными пожитками сумки и корзины, клан отправился в путь пешком. Теперь кристалл перешел в распоряжение Луизетт, гримуар Урсулы тоже был уложен вместе с ее вещами. Позже Нанетт узнала, что клюка была похоронена вместе с бабушкой, потому что никто не владел силой, достаточной для того, чтобы ее использовать.

Семейство Оршьер оставило бабушку Урсулу, могущественную ведьму, покоиться в одиночестве. И лишь бессмертные менгиры стояли на страже ее жалкой могилы.