Читать книгу Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган - Страница 7

Свеча с толстым фитилем не была новой, хотя сохранила молочно-белый цвет и целостность. Она горела, пока сестры рассаживались.

Нанетт чувствовала, что нужно спешить, но, несмотря на силу, разливавшуюся внутри, двигалась медленно – бесформенное тело замедляло движения. Она не могла сделать глубокий вдох, ей было сложно даже просто стоять на ногах, глядя на кристалл. Она протянула руки и прикоснулась ладонями к холодному камню. Слова появились в ее сознании еще до того, как она дотронулась до него, и объединенная сила сестер наполняла каждый звук.

Это было хорошее заклинание. Сильное, более точное, чем обычно, произнесенное наскоро в силу необходимости. Она повторила его трижды по три раза. Слова перетекали друг в друга, и прежде, чем она закончила, кристалл вспыхнул. Свет – алый, как адское пламя, – полыхал внутри камня. Сестры Нанетт устремились к нему, чтобы взглянуть. Нанетт прикрыла глаза, но багряный свет проникал сквозь веки, отвечая ей, даря надежду.

После завершения ритуала ее тело вновь отозвалось болью. И она была вызвана не колдовством. Нанетт знала, что ее дочь хотела появиться на свет.

Она с трудом поднялась, чтобы занять свое место в кругу, пока свет в кристалле не погас, а после с раздирающими стонами опустилась на колени. Каменный пол под ней заблестел от отошедших вод.

Флоранс и Флеретт, незамужние сестры-близнецы, завопили от страха. Анн-Мари с трудом убедила их не пугать Нанетт.

– Пришло ее время, – спокойно произнесла она.

– Нет! – простонала Нанетт. – Роды должны были начаться не раньше Йоля.

– Мы не можем все предугадать.

Когда первая волна боли прошла, они подняли ее: Анн-Мари с одной стороны, Луизетт – с другой.

– Нужно отнести ее к подножию холма, – предложила Изабель.

– D’accord. – Луизетт говорила так спокойно, будто женщины рожали в пещерах на вершине холма каждый день. – Флоранс и Флеретт, вы собираете вещи. Изабель, пойдешь впереди? Нужно позаботиться о том, чтобы Нанетт не споткнулась.

– Bien sûr.

Спустя мгновение Нанетт, пошатываясь, уже выбиралась из пещеры. Боль прошла, как будто ее и не было. Только промокшие юбки и стекающая по ногам влага теперь неприятно остывали, напоминая о том, что происходило.

– Будет еще больнее, – сказала Анн-Мари. – Мы уложим тебя в постель. Будет нелегко, но ты справишься. Станем останавливаться, как только будет больно.

– Скажи, когда почувствуешь, что начинает болеть.

Медленно и неуклюже они прокладывали путь вниз по крутой тропинке, преодолевая небольшие расстояния, пока Нанетт не начала вопить:

– Maintenant, maintenant![31]

Сестры помогли ей опуститься на колени и держали, пока схватки не закончились. Боль, последовавшая за первой, была лишена элемента неожиданности, но ее интенсивность потрясла Нанетт. Она не могла контролировать свое тело, и единственное, что могла делать, – это подчиниться его воле.

Спуск от холма к Орчард-фарм занимал обычно тридцать минут или около того. В тот день, казалось, он займет тридцать часов. Флоранс и Флеретт вскоре догнали сестер, и Луизетт отправила их вперед заниматься приготовлениями. Анн-Мари шептала Нанетт на ухо успокаивающие слова, а Изабель шла впереди, внимательно следя за тем, чтобы под ногами не было россыпи камней и колючек, из-за которых Нанетт могла бы упасть. Медленно-медленно они прокладывали путь вниз, проходя все повороты и завихрения дороги.

Они снова остановились на полпути к подножию, в точке, где тропа расширялась и выравнивалась, открывая вид на дорогу к Марасиону, вьющуюся вдоль утеса. Море вдали растянулось по горизонту полосой матового серебра. Застонав от продолжительной и сильной боли, Нанетт устремилась к воде. Ее более не беспокоила охота на ведьм. Напряжение тела, жар родов целиком овладели ею.

Но Изабель была настороже. Она вгляделась в серое зимнее море и вдруг воскликнула:

– Посмотрите туда! Священник!

Боль начала отступать. Нанетт, продолжая учащенно дышать, подняла голову и, щурясь от стекающих со лба капель пота, взглянула в направлении, куда указывала Анн-Мари.

– Не вижу его, – произнесла она охрипшим голосом.

– Там его повозка, не он сам, – ответила Анн-Мари.

Когда дыхание восстановилось и схватки ослабели, Нанетт собралась с силами и встала, опираясь на Анн-Мари, чтобы не упасть на обледеневшей тропе. Потом взглянула на дорогу вдоль скалистого утеса.

– Ох! – выдохнула она. – Вижу! Там на холоде стоит пони. Но где священник?

– Его нигде не видно, – ответила Анн-Мари.

– Может, спустился по утесу с той стороны? – предположила Изабель.

– Вряд ли, – возразила Луизетт.

Нанетт часто ездила по этой дороге.

– Нет, – сказала она хриплым голосом. – Она ведет прямо к скалам. В этом месте люди оставляют вещи, если хотят исчезнуть навсегда.

– Если на то воля Богини, охотник на ведьм исчезнет навсегда, – отрезала Луизетт.

– Его там нет, – сказала Изабель с уверенностью. – Я нигде его не вижу.

В этот раз боль, охватившая живот Нанетт, была вызвана не только рождением ребенка, но и магией: гигантский поток боли, силы и ликования, подобно океанской волне, достиг вершины, а затем оставил ее, промокшую, задыхающуюся и слабую, но испытывающую благодарность.

* * *

Роды продолжались всю ночь. У Флеретт было наготове облегчающее снадобье, а Флоранс, казалось, прекрасно понимала, что нужно делать, хотя сама никогда не рожала. Они проходили через все вместе с Нанетт, помогая справляться с болью. Они растирали ей спину, массировали живот и держали ее за руки, когда она кричала. И лишь в конце она позвала Майкла.

При его упоминании Флоранс цокнула языком, а Флеретт неуверенно прошептала:

– Этот нелегкий путь ты должна пройти сама, Нанетт. У тебя нет выбора.

В тот момент Нанетт была слишком обессилена из-за родов, чтобы понять услышанное, но она вспомнила об этом позже. Мы рождаемся, дарим жизнь и умираем в одиночестве.

На следующий день с восходом солнца девочка появилась на свет, истинная Оршьер – от изящной головки до чудесных пяточек. Она родилась с влажными черными кудряшками и глазами, черными как ночь. Она громко протестовала против собственной беспомощности перед холодным воздухом, резким светом, бьющим в глаза, и против грубого хлопка, в который ее завернула Флеретт. Она успокоилась, только когда Нанетт поднесла ее к груди, к этому времени уже успев поднять на уши весь дом.

Один за другим все спустились, чтобы взглянуть на нее. Луизетт была мрачна и горда, Анн-Мари улыбалась, Изабель ликовала. Даже мужчины пришли посмотреть на дитя, хотя ни один из них не выказал никаких эмоций. Лишь Клод сухо вымолвил:

– Еще одна девчонка Оршьер.

– Да, Клод, – произнесла Луизетт. – Род продолжается.

– Это еще не ясно.

– Для меня все уже ясно, – сказала Нанетт. – Нет и тени сомнения. И ее имя – Урсула.

* * *

Луизетт заставила Клода и Поля пройти по дороге вдоль утеса, чтобы спасти пони, брошенного священником в упряжке в зимнюю ночь на вершине. Как позже рассказывали мужчины, они узнали повозку и отвезли ее в конюшню, где было ее место. На ломаном английском они кое-как объяснили конюху, где нашли повозку, и один из горожан отправился с ними на поиски священника.

Будь тогда прилив, они бы никогда не узнали, что случилось с отцом Бернаром. Но поскольку течение менялось и волны только начинали закрывать проход между материком и Сент-Майклс-Маунтом, труп охотника за ведьмами, изуродованный и окровавленный, лежал на виду – на скалах у подножия утеса.

– Они думают, что он остановился, чтобы помочиться, и поскользнулся, – рассказывал Поль с неуместным смешком. – Мы подняли его на веревках. Сломанные кости прорвали кожу, а череп раскололся, как яичная скорлупа… Его глаза раньше таращились на нас, а теперь…

– Поль, хватит! – остановила его Анн-Мари. – Нанетт кормит ребенка.

Нанетт, сидевшая возле печи с малышкой у груди, возразила:

– Я хочу это услышать. Хочу быть уверенной, что охотник за ведьмами мертв. Что мы наконец-то в безопасности.

Флеретт обернулась на эти слова. Чашка выскользнула у нее из рук и с шумом разбилась о каменный пол.

Ее сестра-близнец тут же оказалась рядом.

– Ты в порядке? – спросила она шепотом. – В чем дело?

Флеретт только покачала головой. Она была бледная как полотно, руки ее дрожали. Флоранс обхватила сестру за плечи, чтобы отвести из кухни в спальню.

Луизетт, ворча, принесла метлу, чтобы убрать осколки. Анн-Мари сказала:

– Поль, ты расстроил Флеретт.

Нанетт, покачивая, прижала к себе маленькую Урсулу.

– Нет, Анн-Мари, не Поль огорчил Флеретт, а я. – Она опустила взгляд на малышку, на ее сладко причмокивающие розовые губки, на ресницы, напоминающие крылья черного дрозда, на нежных щечках. – Я ошиблась, и Флеретт знает об этом. Зло никогда не исчезнет. – Осторожно, чтобы не потревожить ребенка, она откинула голову на высокий подголовник кресла. – Мы всегда будем с ним сталкиваться. Даже мое бедное дитя не сможет избежать этого. – Она закрыла глаза и устало вздохнула. – Покуда продолжается род Оршьер, страдания, боюсь, не прекратятся.

* * *

Семья опекала Нанетт еще несколько дней. Даже Клод обращался с ней ласково. Когда маленькой Урсуле исполнилось пять дней, он подарил Нанетт колыбель, которую соорудил втайне, работая за коровником пилой и молотком. Он отполировал ее так, чтобы ни одна щепка не поцарапала младенца, и натер петли воском, чтобы они мягко качались, убаюкивая малышку. Нанетт поблагодарила его и похвалила перед Луизетт, вызвав редкую улыбку на лице старшей сестры.

Изабель временно занялась козами, поэтому, когда отец Мэддок из Марасиона приехал на Орчард-фарм, Нанетт с ребенком была в фермерском доме одна.

Сквозь завывания ветра с моря она услышала стук копыт по дороге, а затем более мягкие звуки поступи по земле. Нанетт только уложила Урсулу в колыбель. Она подошла к окну в кухне, подняла занавеску и увидела священника, который привязывал бурого мерина к ограде и стряхивал пыль со своей рясы.

Его одеяние было так схоже с одеждами погибшего священника, что ее сердце екнуло при мысли, что охотник на ведьм восстал из мертвых. Когда отец Мэддок входил в ворота, она почти настроилась увидеть упыря с разбитым черепом и выступающими окровавленными костями. Он подошел к входной двери фермерского домика, которой никогда не пользовались, и постучал в нее кнутом.

Нанетт колебалась и собиралась проигнорировать стук, но затем решила, что правильнее будет вести себя нормально, как, например, Миган. Идя к двери по коридору, она вытерла руки о передник и поправила волосы. Дверь заскрипела на ржавых петлях, сопротивляясь попыткам Нанетт открыть ее. С третьего раза ей это удалось, хотя дверь упорно цеплялась за порог, пока наконец не распахнулась. Священник приподнял редкие брови и посмотрел на нее.

– Примите мои извинения, сэр, – сказала она. – Этой дверью никогда не пользуются.

– У вас не бывает гостей?

Это было не очень вежливо как для приветствия. Нанетт подняла голову, став с ним одного роста, и на прекрасном английском ответила:

– Вы первый за долгое время.

Это был толстый мужчина с жидкими каштановыми волосами и близорукими глазами. Он держал плоскую шляпу с полями перед выступающим животом, словно пытаясь скрыть его.

– Я пришел сюда не визиты наносить.

Гнев Нанетт нарастал, и она скрестила руки на груди, стараясь успокоиться.

– Тогда, полагаю, у вас есть другая причина, раз вы проделали такой путь.

– Насколько я понимаю, до того, как скоропостижно скончаться, отец Бернар говорил с вами о вашем незаконнорожденном ребенке.

Нанетт стиснула зубы, боясь сказать лишнего.

Он фыркнул:

– Я вижу, что не ошибся. Должен признаться, я был согласен с ним. Несмотря на то, что мы служим в разных церквях, наши устои одинаковы.

– Если вы считаете, – с нажимом произнесла Нанетт, – что я бы отдала свое дитя ему, вам или кому-нибудь другому, то вы не в своем уме.

– Я полагаю, его отец отказался жениться на вас.

Она разжала руки и положила одну на ручку двери, чтобы в любой момент захлопнуть ее.

– Я предпочла не выходить замуж. – В тот момент ей показалось, что она говорит в точности как Луизетт.

Его лицо залилось краской.

– Ты должна хотя бы окрестить бедняжку. Избавь ее от чистилища!

Нанетт не смогла сдержаться и плюнула в грязь у его ног.

Лицо отца Мэддока стало еще мрачнее, а губы зашевелились до того, как он прокричал:

– Срам! Все вы, Орчарды, безбожники! Твое дитя будет вечно обречено на неудачи!

Будто услышав его слова, Урсула заплакала. Нанетт почувствовала мгновенную реакцию своей груди. Ей не нужно было даже смотреть вниз, чтобы понять, что корсаж намок от молока.

– Оставьте нас в покое, – огрызнулась она и с оглушительным скрипом петель захлопнула дверь перед носом священника.

Думая, что он ушел, она уже устроилась в кресле и начала кормить малышку, когда вдруг услышала шаги на заднем крыльце. Она вздрогнула, и ребенок захныкал, стоило соскý выскользнуть из его ротика. Нанетт попыталась подняться, Урсула разочарованно закричала. Священник в шляпе на голове и с кнутом в руке вошел в кухню, даже не утруждая себя стуком. Нанетт поспешила прикрыться.

Она подумала было отступить назад, в кладовку, и запереть за собой дверь, но ею овладел гнев.

– Что вам нужно? – требовательно спросила она.

Маленькая Урсула заплакала громче, и Нанетт подняла ее повыше.

Вместо ответа Мэддок потряс над головой мятым грязным предметом.

Несколько секунд Нанетт с недоумением всматривалась в него. Но вот она осознала, что это за вещь, и холод прошел у нее по спине, приглушая гнев. Слезы малышки заливали ее плечо, маленькое тельце вздрагивало от крика. Нанетт откинулась в кресле и накрыла нежную головку ребенка ладонью, как будто священник собирался навредить девочке.

– Что это? – спросила она дрожащим голосом.

Хотя и так знала.

Он обронил ее, когда убегал. Должно быть, она лежала там с того самого ужасного дня. Под влиянием погоды она деформировалась, цвет от грязи изменился, но все же она была узнаваемой. Особенно для того, кто носил подобную.

Шляпа охотника за ведьмами.

Нанетт почувствовала, как кровь отлила от лица.

– Сэр, разве вы не видите, что мне нужно кормить ребенка? Умоляю, оставьте меня!

– Он был здесь, – произнес отец Мэддок. Он потряс шляпой, и от нее отлетели камешки вперемешку с кусками грязи. – Он был здесь в день своей гибели!

– Я не…

– Зато я знаю! – завизжал священник. – Он говорил, что собирался прийти сюда, и пришел, но назад не вернулся! – Он наклонился к Нанетт. Его жирные щеки подрагивали от злости, а глаза смогли сфокусироваться, лишь когда он максимально приблизился к ее лицу. – Что ты с ним сделала, ведьма? – Последнее слово он выплюнул так, будто это было самое грязное, что он только мог произнести.

Нанетт, держа на руках заходящегося плачем ребенка, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. У нее не было другого оружия против него, кроме своей силы, и она очертила круг вокруг себя как щит. Как защиту.

Нанетт решительно встала. Кровь снова прилила к ее лицу. Глубоко в теле, в самой утробе, которая была еще слаба после родов, открывалась боль магии. Будто почувствовав, что именно создает мать, маленькая Урсула успокоилась.

– Послушай меня, священник! – Нанетт сделала несколько шагов вдоль стола. Мэддок отступил, не выпуская найденную шляпу из рук. – Мы – древний, уважаемый клан, и мы защищаем себя. – Нанетт чувствовала, что слова зарядились ее силой, а тело наполнилось ею. В ней поднималась созидающая волна, которая набирала мощь и все росла. – Если ты угрожаешь нам, священник… – Она сделала еще один шаг и заметила, что он почувствовал эту силу. Магия Нанетт была утешением для ее малышки, но в сердце врага она вселяла ужас. – Если ты угрожаешь нам, угрожаешь моему ребенку, мы уничтожим тебя.

Казалось, из ниоткуда появился серый кот. Раздраженно виляя хвостом, он впился желтыми глазами в отца Мэддока. Священник побледнел как полотно, увидев его.

– Как? Ты не можешь… – Он пытался кричать, но крик застрял в его горле. Рука, державшая ветхую шляпу, задрожала.

Нанетт протянула руку:

– Отдай мне ее.

Его рот открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Он отпустил шляпу, и она упала в протянутую руку Нанетт. Кот изогнулся и зашипел. Лицо священника становилось все бледнее, пока наконец не стало похожим на тесто, из которого Изабель пекла хлеб.

Нанетт бросила шляпу в открытый камин, где она, истрепанная и грязная, упала на едва тлеющие угли. Боль в животе нарастала и поднималась к самой груди. Нанетт могла поклясться, что стала выше и шире, а тембр ее голоса соразмерно снизился.

– Уходи, священник, – протянула она. – Пока с тобой тоже чего-нибудь не случилось.

Неожиданно огонь охватил шляпу и, разгораясь, наполнил комнату едким дымом.

Отец Мэддок потрясенно ахнул и, крестясь, попятился к двери. Кот ощерился и последовал за ним.

– Блудница! – прохрипел священник. – Распутница!

Кот бросился на него.

Священник издал едва слышный крик, выбегая через дверь на заднее крыльцо. Он выскочил в сад и, чуть ли не падая, шатаясь, добрел до ворот, размахивая кнутовищем. Когда ворота за священником захлопнулись, кот развернулся к ним высоко поднятым хвостом. Потом спокойно вернулся к камину и умостился на теплых кирпичах. Дым, который валил от огня минутой ранее, улегся и исчез в дымоходе, сделав воздух таким чистым, как если бы по дому пронесся морозный ветер. Несколько мгновений Нанетт стояла неподвижно, чувствуя, как утихает сила.

Урсула ткнулась в ее плечо и захныкала. Нанетт выдохнула, вернулась к креслу и устроилась в нем, чтобы снова дать ребенку грудь.

Она чувствовала вкус победы и упивалась ею, хоть и понимала, что это ощущение обманчиво. Еще не конец. И конец не наступит, пока женщины вроде нее используют свою силу против таких людей, как он.

Она взглянула на Урсулу, любуясь линией ее маленького носика, изгибом пухлых щечек.

– Если понадобится, я умру за тебя, доченька, – прошептала она.

Кот на камине выбивал хвостом раздраженную дробь.