Читать книгу Вы не знаете, где ночуют чайки - Любовь Пименова - Страница 4

Солнечный день поздней осени был не по сезону теплым и многоцветным. Уже немногочисленные, но все еще яркие и, казалось, наполненные живыми соками оранжевые, желтые и красные листья, задержавшиеся на деревьях несмотря на прошедшие дожди и недавние холода, зеленая все еще трава на газонах и легкое дрожание воздуха, – создавали непередаваемое ощущение праздника последнего тепла, как обычно в эту пору индейского лета. Обманутые птицы снова оживленно пересвистывались в ветках, порхали и собирались небольшими стайками у лужиц, оставленных вчерашним дождем.

Люди же, спешно сбросив плащи и куртки, мгновенно превратились в отпускников в шортах и шлепанцах и отправились в парки, на улицы и площадки, ведя на поводках добродушных разнопородных псов, счастливых этой возможностью побегать, попрыгать всласть и «пообщаться». Это не преувеличение – местные псы на редкость доброжелательны, не вступают в ссоры и перебранки друг с другом и встречу с собратом воспринимают как повод порезвиться и подружиться.

Норма тоже радовалась теплу и солнцу, она бежала кругами вдоль высоких домов, через огромные площади парковок, обегая людей, выходящих из машин или в них садящихся, приостанавливаясь ненадолго, особенно когда дети звали ее своими «doggy-doggy!» или «собачка, иди сюда!». И она продолжала свое движение, вглядываясь в фигуры и лица, при этом не забывая следить за всем, что могло встретиться на земле. Прежде всего то, что можно было быстро заглотить и утолить голод или хотя бы погрызть, обманув сосущее чувство в животе. Это кружение было выматывающим, почти бесконечным, и, кажется, она уже сама не знала, зачем она заглядывает в углы и лица, что она ищет: свой дом? хозяина? еду?

Последнее очевидно: она всегда, с ранних своих щенячьих лет, хотела есть, чувство голода жило в ней постоянно, и, проглотив последний кусочек, она уже мечтала о еде, искала ее, и это стало основным смыслом всего ее существования.

Первых два вопроса были потруднее. Но за неимением времени задуматься о том, был ли у нее дом и хочет ли она вернуться туда, Норма продолжала движение, ведомая инстинктом поиска чего-то, без чего ее жизнь не могла продолжиться. Надежда сменялась отчаянием, отчаяние паникой.

– А вдруг там, за углом? – Никого.

– А там, за ящиками, быстро, быстро!? – Ничего. Оглядевшись и принюхавшись, она бежала дальше.

У собак, скорее всего, нет чувства времени. Норма не знала, как долго она мечется по замкнутому кругу: часы, дни, минуты, но что-то продолжало гнать ее дальше и снова возвращаться, опять смотреть перед собой и вглядываться в идущих, и страстно нюхать землю – в поисках спасения.

Несколько человек остановились неподалеку от места, где она прилегла на траву отдышаться; поглядывая в ее сторону, обменивались коротко:

– Бесприютный породистый пес, видать…

– Один на улице, как же так? И ошейника нет.

– А горб какой большой на спине, видно, больная совсем собака.

– Неужели, выгнал кто? Вот бедолага.

– А может, заблудился, вот и потерялся…

– Надо бы в полицию звонить.

Они уже расходились каждый в свою сторону, и Норма двинулась дальше, не понимая и не зная, что за пружина раскручивается и сжимается у нее внутри, заставляя ее не останавливаться в своем кружении, а целенаправленно двигаться к цели, ей пока неведомой.

Несмотря на свой рост и стать, она была еще ребенком (ей не было еще и года), и тут ее щенячье внимание привлекло что-то очень странное в углу площадки. Осторожными прыжками она приблизилась к шумной лужице, в которой несколько воробьев, распушив перья, пыжились, наскакивая друг на друга, и громко спорили. Причина спора была непонятна, но восстановить порядок было необходимо, поэтому для начала она облаяла всех без разбора, но не очень грубо ввиду малого размера нарушителей тишины. Потом со строгим видом попрыгала рядом, на каждом прыжке потявкивая и мотая головой. Они, в свою очередь, правильно реагировали на воспитание, вспархивали и перелетали на другую сторону лужи и бесстрашно приземлялись, продолжая общую игру.

Эта забавная возня привлекла внимание светловолосой девушки, идущей мимо площадки и остановившейся неподалеку от играющей собаки. Рыжая свалявшаяся шерсть и огромная шишка на спине, похожая на горб, вызывали сомнение в том, что у собаки есть хозяин. Девушка обратилась к Норме:

– Собаченька, что ты тут делаешь одна?

Повинуясь призыву, собака ринулась навстречу, – и на полной скорости ткнулась в колени девушки. Подняв голову, облизала ее протянутую руку и тут же плюхнулась прямо на ее туфельки, устроившись как на законно принадлежащем ей месте. И замерла.

Теплая рука гладила ее шею, легко трепала чумазую, давно не мытую собачью голову. Отдавшись этой ласке, Норма не думала о том, почему она так быстро доверилась этому тихому голосу, этой мягкой руке, – она знала – то, за чем она так долго бежала, то, что она искала, было рядом. Она нашла. Это была Ее Девочка. Только так она и будет ее называть. Моя Девочка.

А ее Девочка уже говорила с кем-то подошедшим, большим и громким, говорила спокойно, передавая собаке свою уверенность, что все идет так, как надо, что все будет хорошо.

– Да, – говорила Девочка, – я поняла, это приют. Они позаботятся о собаке. Хорошо. Выставят на сайте, окей. Спасибо.

Попрощаться им не дали. Крепкие уверенные руки уже подхватили собаку и погрузили в машину. Она не могла двинуться, и сопротивляться не могла. Ее опять предали.

Машина ехала быстро. На перекрестке включилась сирена, и Норма вместе с почетным сопровождением из двух полицейских в большой черной машине понеслась навстречу своей новой и неведомой судьбе.

Клетка, в которую ее поместили, была тесноватой и холодной. Сверху струился желтый, раздражающий глаза свет, вокруг видны были другие клетки и их обитатели. От страха ее начал бить мелкий озноб. Кто-то высокий с большими руками и добрым голосом принес еду. Несмотря на отчаяние, страх и холод, Норма от еды не отказалась. Она выгребла все, что было положено в ее миску, взглянула на кормильца с вопросом.

«Нет, все, enough», – сказал он.

Она немного успокоилась. Еда всегда делала ее если и не счастливой, то более спокойной и способной понять, что происходит вокруг, а поняв, начать действовать интуитивно и, следовательно, разумно. Собачий разум работает по своим, данным природой законам, и Норма привыкла полагаться на него, то есть на себя. Вот и сейчас она выбрала самый верный путь. Оглядевшись, она стала изучать место, где она не по своей воле очутилась, рассмотрела обитателей этого невеселого помещения. Соседка напротив казалась старожилом, судя по застывшим в глазах слезам и той печали, которая уже не нуждается в словах. Этот их разговор глазами приоткрыл Норме только два возможных варианта выхода отсюда: кто-то придет за тобой и уведет назад, в теплый и солнечный мир, или… – вот этот второй путь, единственно возможный для нее, как и для большинства обитателей этого места, уже был осознан и даже принят как неизбежный. И тоска и это знание были написаны на лицах всех ее товарок. Норма попыталась согреться, свернувшись клубком; вскоре она уснула, но ненадолго.

Ее разбудили громкий кашель, тяжелое дыхание рядом и скрип открывшейся двери – и тот же большой и сильный, внесший нового обитателя – маленького кудлатого щенка размером с ее миску; опять тяжелый сон, где знакомые руки выдирают принесенную палку из сжатых крепко зубов, с треском ломая передние клыки. Снова кашель. Болела спина, помнящая удары большим и тяжелым чем-то. Он кричал: «Я научу тебя!» И учил.

К утру утробный собачий кашель начал бить и ее, болело все, голову нельзя было оторвать от пола клетки. Ее отвели в другую комнату, что-то заботливо говорили, трогали нос, щупали спину, заставили проглотить что-то неприятное. С тем же сочувствием, с каким она вчера смотрела на своих соседок в клетках рядом и напротив, они теперь смотрели на нее. Она неохотно поела, лежала почти неподвижно, ничего и никого не ждала. Так прошел ее второй день на новом месте.

Наутро она обнаружила пустыми две клетки рядом с собой, – одна напротив, с той самой первой подружкой, с глазами, полными знания и тоски, после встречи с которыми Норма перестала думать и даже пытаться на что-то надеяться, и еще одна, в дальнем углу, где лежал большой черный пес. Это было сигналом для нее – все правда, они придут и все закончится. И глаза ее начали приобретать то самое выражение, которым встретила ее ныне ушедшая соседка, выражение, от которого любой, имеющий сердце, не сможет пройти мимо. Но пройти было некому, она уже приняла это.

На третий день она отказалась от еды. И пить не стала. Кашель и боль в спине, безразличие, овладевшее ею, – все вместе значили одно: ничего больше не будет, ждать некого, нужно просто закрыть глаза, – и радостные картинки придут сами. Не будет больно, не будет холодно, станет нестрашно. День она провела в оцепенении, и, если бы она была человеком, то сказали бы, – в беспамятстве.

Потом вошел тот, кто сначала увиделся ей спасителем: он приносил еду, разговаривал с каждым обитателем, не бил и не кричал оглушительно. Сейчас даже он был неинтересен. Она не повернула головы, когда он положил что-то в ее миску.

– Ну вот, видите, не ест. Да, температура немного спала. Кашляет чуть меньше. У вас есть десять дней. Только.

Протянутая к ней рука была мягкой и теплой. Норма приподняла голову, услышала голос, он что-то ей напомнил, но что? Взглянула с надеждой – ее Девочка стояла перед клеткой, рядом еще кто-то незнакомый. Тоже слегка потрепал по шее. Эти двое переглянулись.

– Собаченька, тебе нужно немножко потерпеть, мы должны все подготовить, мы вернемся, обязательно. Поправляйся, хорошо? – сказала Девочка.

И они ушли. Что это было?

И снова кашель, сны – или забытье? Не было никакой девочки, есть эта клетка, желтоватый свет и ожидание. Она попила воды, есть еще не могла. И потянулись опять минуты, часы, еще одна ночь, тот же озноб, те же попытки согреться, свернув все тело тугим клубком.

Когда ее Девочка появилась снова, и опять не одна, Норма не знала, рада она или испугана. Куда они ее ведут? Там опять боль и голод, или что-то еще, неведомое, но пугающее. Ее маленькая жизнь научила ее ждать, но каждый поворот в ее судьбе приносил новые испытания и оставлял все меньше места надежде.

Но это она, ее Девочка, с этими мягкими руками, этим уже знакомым нежным голосом. Она не может, не должна обмануть и предать.

Но куда, куда же они ее ведут?

Им стоило большого труда посадить ее в машину, успокоить. И увезти в свою жизнь.

* * *

Я читаю Анечке историю про Норму. Анечка спрашивает: «А что было дальше?»

А дальше была новая жизнь. Норма плакала и лаяла днем, вызывая возмущенные жалобы соседей, дожидаясь ее Девочку с работы. И радостно бежала гулять, подхватывая по дороге все, что казалось ей съедобным и торопясь проглотить, пока не отобрали. И получала за это строгие, но нестрашные выговоры. И, вырывая поводок, мчалась дальше, приседая на каждом метре, обозначая свою территорию.

Она постепенно привыкает к новому дому и особенно к серому толстому пушистому зверю, который издает противные звуки и норовит надавать оплеух, если зазеваешься. Она даже учится в «домашней школе» и уже научилась выполнять несколько команд, отзываясь на «Сидеть», «Лежать» и «Лапу!». И она ловит каждую минуту, когда ее Девочка дома и принадлежит только ей. А чтобы это не кончалось, она садится или ложится рядом, или на Девочкины ноги, а еще лучше – притулившись всем телом и прикрыв глаза, притворяется спящей, загородив той все пути к отступлению.