Читать книгу Световид – хранитель света. Боги и духи славян - Любовь Сушко - Страница 21

С Живой Марена столкнулась случайно, хотя в глубине души ей хотелось этого. В тот момент она показалась тихой и несчастной своей вечной сопернице. И она поняла, что искреннее ее жалеет. И вдруг вспыхнула ярость в душе Марены.

– Ты бы себя пожалела лучше, – усмехнулась она, – у меня будет ребенок от Даждьбога, а у тебя никогда, только Белбог и останется.

Она вспомнила ночь еще до похищения, когда они были вместе, и хотя это трудно назвать ночью любви, но они хорошо проводили время. Оставались друг другом довольны. И она надеялась, что после этого у нее родится дочь, потому что и второго сына Чернобог ей не оставит, но девочка ему не нужна.

Жива, молча, удалилась. Ей не хотелось спорить со своей вечной соперницей. Пусть будет так, как она говорит, не стоит ей перечить. Но для себя она поняла еще одно, может, люди и нуждались в жалости и сочувствии, но боги никогда не потерпят этого. Не стоило показывать ее, если не хочешь оставаться в дураках. И по отношению к богам она не позволит больше себе этого никогда. Приходилось как-то учиться и приспосабливаться к этому странному миру.

У меня никого и никогда не будет кроме Белбога, – в этом Марена права, – рассуждала она по дороге домой. От этого становилось грустно и очень одиноко. Ей очень хотелось свиданий, ночей страсти и романов. Но она понимала, что об этом не стоит и мечтать, она просто не так устроена. Верность, вот то, что было написано на ее судьбе, и она должна нести этот свой крест до самого конца.

Она никогда не сможет изменить, даже если бы и захотела этого. Никто не успокоит ее, не убережет от горьких мыслей и разочарований. Хотя проще и легче было оставаться с единственным, в простой короткой человеческой жизни, несомненно. Но если впереди бессмертие – страшно даже подумать о том. Никого кроме Белбога. Но их отношения давно и бесповоротно испорчены. Она не сможет ничего поправить, и не станет любить его, как когда-то. Он и хороший и добрый, но этого мало для счастья, – понимала она, к своему ужасу.

Зная, что она не сможет больше поговорить по душам со своим мужем, Жива отправилась к отцу. Куда ей было еще пойти? Сварог пребывал в обычном для себя состоянии – он дремал, и, очнувшись, удивленно смотрел по сторонам ничего не видевшими глазами. Да и что новое для себя он мог увидеть здесь? И только узрев свою любимую дочь, старик как-то преобразился и посмотрел на нее ласково. Он насторожился и понял, что с нею было что-то неладно.

– Что тревожит тебя, дитя мое? – спрашивал он рассеянно, словно в мире не могло происходить никаких значительных событий, и мир дремал вместе с ним. И она начала говорить. Жива говорила о муже, о муках, ею переживаемых, о мире, который становится все более чужим и непонятным.

– Я не знаю, как мне быть и что делать дальше, – неожиданно призналась она. Она молча ждала его совета. И он заговорил:

– Ты напрасно волнуешься, ты совсем не похожа на Марену, и это прекрасно. Ты и должна оставаться собой, хотя это трудно, очень трудно, но ничего другого не остается.

Жива немного успокоилась после таких ее слов. В глубине души она понимала, что отец только утешает ее. Но он и сам был другим, и никак не вписывался в этот странный мир.

– Белбог не любит меня больше, – говорила она о главной своей беде.

Горе переполняло ее душу. Она помолчала немного и прибавила:

– И никогда не будет любить. Я не знаю, были ли они вместе, но она посеяла в душе моей семена неверия и убила любовь.

– — Любовь все равно прошла бы, – он говорил, скорее всего, о себе и Триглаве, – но с нами остается жизнь. Она всегда значительно больше, чем любовь, и в этом есть своя мудрость. Даже люди с их кратким веком удержать ее не могут, что же о нас говорить.

– Я стараюсь помнить это, только без любви так плохо. И мне хочется родить сына, прекрасного сына. Тогда и моя жизнь бы переменилась. Она открыла отцу то, о чем даже сама боялась думать.

– Для этого можно и к Даждьбогу пойти, – спокойно, словно что-то обычное, произнес он.

И порывисто на него взглянув, Жива поняла, что это на самом деле можно сделать. Если отец позволяет, то кто может ей запретить. На душе у нее стало легко и весело. Она больше ни о чем не задумывалась, ничего не боялась. Подобие счастья снова вспыхнуло в сознании. Она вспомнила о своей робкой и неудачной попытке обольстить солнечного бога. Но слова отца окрылили ее. Никогда она не будет больше тихоней, пора бороться и действовать так, словно весь этот мир для нее и был создан. Стонать и слезы лить бесполезно. Когда до нее докатились слухи о том, что Даждьбог расстался с Мареной, они разошлись окончательно, она воспаряла духом и поняла, что больше не существует преград.

№№№№№

Марена не обманулась в своих надеждах. Она и на самом деле немного времени провела в одиночестве. От случайной встречи с Даждьбогом, которую даже не запомнила толком, родилась девочка. И стала она богиней охоты и лесов – Зеваной. Она с самого начала не слишком лестно отзывалась о мужчинах, и хотела во всем их обходить и обыгрывать. Узнав все это, возрадовалась Марена

– Этот ребенок будет возмездием для всех предателей богов и мужчин. Она накажет всех, кто посмеет с нами обходиться так, как они до сих пор поступали, она заставить их трепетать и молить о прощении. Она больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но боясь, что кто-то может похитить девочку, она решила спрятать ее ото всех сородичей. И никто из Кикимор, ее охранявших рта не открывал, и не знали многие из богов на самом ли деле родилась эта девочка и где она может быть. И Леший в том лесу, где рос ребенок получил наказ от самой Марены, чтобы ни один бог, ни один человек или дух не посмел приблизиться к жилищу Яги, где она и обитала с того самого дня, как в этом мире появилась.

– Но если Даждьбог захочет ее увидеть, – упорствовал Леший, который любил солнечного бога.

Он не понимал, почему она к нему так сурова, вряд ли его с Чернобогом можно сравнивать.

– Тебе видно твой лес надоел, – усмехнулась она, – и ты во владениях муженька моего решил леса разводить, смотри у меня, туда легко попасть, и ему Лешие нужны, только потом обратно не просись.

На этой угрозе она и оборвала разговор, угрожающе на прощание, сверкнув своими огромными, черными, как ночь, глазами. Лешего устраивал его собственный лес, и не собирался он в подземельях блуждать, потому не пропустил бы и Даждьбога, если бы тот вздумал сюда пожаловать. Кикиморы, слышавшие этот разговор и хорошо его запомнившие, не собирались даже словечко вставлять. Им это совсем и не надо было.

№№№№№№№№

Воспитанная в лесу в полном одиночестве Зевана была капризна и непостоянна. Она расправлялась без труда с любыми животными, но больше любила возиться с хищниками. А те, кто вел себя смирно, могли рассчитывать на ее милость, находились под ее покровительством.

Впервые Марена сумела создать вокруг ребенка ореол таинственности. Никто ничего толком о ней не знал, и если духи или охотники случайно ее видели, то старались ничего не говорить друг другу.

И только двум богам до Зеваны не было никакого дела. Первым был Чернобог, заполучивший Ния в свои владения – ему никто больше не был нужен. И вторым был отец девочки – солнечный бог. Он даже не спросил о ней ни разу. Ему казалось позорным то, что он выродил такого ребенка. Словно его за это могли осмеять и изгнать из их мира.

Девочка оказалась умной и злопамятной. Она дивилась тому, что Даждьбог, который, по словам матери, был ее отцом, совсем не обращает на нее внимания. И она запомнила его равнодушие по отношению к себе. Но сама она вольно или невольно тянулась к солнцу. И тем больше к нему приближалась, чем больше хотела отстраниться. Это ощущение приводило ее в ярость. Она совсем изнемогла в борьбе долгой и упорной и с ним, и с собой. Она знала, что если он проявит к ней чуть больше внимания, то она отстранится и станет его избегать. Но он не делал этого, и маленькой девочке очень трудно было противиться могучему богу.

Ее лелеяла и любила, суровая, очень страшная для многих мать, и не замечал отец, даривший всему остальному миру тепло и свет.

Зевана никак не могла понять, чего больше она получила в жизни – радости или горестей. И сама при этом она несла одним радости, а другим гибель. Она точно знала, что все в судьбе ее будет перемешано. Только первые боги могли позволить себе быть злыми или добрыми. Они же – их дети, были и тем и другими одновременно. И от этого ей становилось все хуже, все тяжелее. И мир казался ей непонятным и далеким. Он мог потом измениться, но пока она принимала его таким.