Читать книгу Сиреневый туман - Людмила Андреевна Евсюкова - Страница 2

Стояла звездная ночь. Дома укрылись пеленой тумана. Ничто не мешало отдыху. Вдруг воздух содрогнулся от истошных женских воплей, яростного лая дворовых собак и пьяной мужской брани:

– Я научу уважать супруга! Ты у меня перестанешь бегать следом и мешать проводить время. Ишь, цаца выискалась. Муж, видите ли, понадобился. А я всем нужон, не только тебе! Заруби на своем сопливом носу.

Вот тебе за слежку, а это за то, что притащилась в неподходящий момент. Получай за вчера, позавчера и два дня вперед. – Наносил удары женщине мужик, и волочил по земле за волосы, намотанные на кулак.

– Степушка, родненький! Прости, что помешала! Срочно надобно ведь.

Крик изверга перешел почти на визг:

– Это куда тебе среди ночи надобно? Мужнина жена, должна верность блюсти и ублажать свово супруга, а не блукать в темень, невесть где.

– Не дубась меня. Итак муторно, – умоляла женщина.

– Заткнись, потаскуха! Ишь ночная бабочка выискалась!

– Дак не таскаюсь я, пришла помощи просить.

В окнах домов светлячками стали вспыхивать огни. Женщины уткнулись носами в стекла, что за ненормальный мешает людям отдыхать после трудового дня. Мужчины спешно натягивали портки и рубахи, устремляясь на помощь женщине.

– Что за придурок сосед! Слышь, Мить, баба на сносях, а он снова волочит ее за косы по земле. Бедная Лизка, что за судьба досталась?!

– Ну, да! – Поддержал жену Митяй.– Была бедовой, запевалой во всех делах, да и одной из красавиц в свое время. Немало сердец разбила, твою мать. Борька вон, до сих пор сохнет, не может забыть, страдает в одиночестве.

Так нет же, выдали замуж за этого козла, а он не только не ценит девку, а вообще на мужика-то не похож. Не дали несколько дней дождаться любимого из армии. Отец, видишь ли, у Степки хороший, надеялись, и этот таким будет. А ишь, что вышло из него: срамота да и только: бабник да гулена. Семья побоку, зарабатывать не обязан. На это жена есть. И та теперь, скорее, на тень похожа, чем на женщину.

Первыми выскочили на улицу Семен и Митяй. За ними их жены. Потом подтянулись остальные соседи. Митяй закричал:

– Степка, гад, залил глаза и издеваешься над жинкой, твою мать. Брось изгаляться над бабой. Кому говорю? Не то милицию позову!

– Ага, прям сейчас рвану исполнять твой наказ! Как бы не так! Топай своей дорогой. – Оскалился Степка.– А и не боюсь совсем. Мент в город укатил. До понедельника можно жить спокойно!

У Семена округлились глаза:

– А ты что, только в его отсутствие битвы дома устраиваешь? На часы смотрел? Еще два часа могли спать. Вон, пол-улицы разбудил! Не боишься? Так мы тебе сами головомойку устроим, отвесим кундюлей по самое “ не хочу», чтобы побывал в шкуре своей бабы.

Степан принял стойку воина. Хотя, какой там воин: скорее петух с растрепанным хвостом, торчащим в разные стороны, как всклокоченные волосы на его голове.

– Фиг вам! А-ну, кто смелый тягаться со мной силой? Ни один из вас меня не одолеет. Вон, какие бицепсы.

Он рывком распахнул полы рубашки и стал задирать рукава, хвастаясь телом. От пьянки и недосыпа он выглядел пьянчужкой с будуна.

– Да ну тебя, дурак, больной на всю голову. – огрызнулась тетка Матрена. – Лучше бы в огороде или в помощи по дому показывал свою силу. А -то баба и на работе, и в огороде, и дитя под сердцем носит, и с хозяйством возится. А ты по кабакам да “ простигосподям» шастаешь.

Степан выгнул грудь колесом и нахмурил брови:

– Не твоего ума, дело, старуха, где я и как. За собственной семьей смотри. Уж как-нибудь без подсказок с жинкой разберусь.

Тетка Матрена обиделась. Митяй взорвался:

– Твою мать, сосед, чего тебе в три часа ночи взбрендило заниматься разборками в семье?

– А пусть не шастает за мной и не следит. Сам знаю, когда и куда являться! Надоела, муха назойливая.

Тут уж завелись стоящие группой соседки. Тонька, жена Митяя, зажав ладони в кулаки, двинулась к Степану:

– Ах ты, кобель недоделанный! Чужих баб ублажаешь, а своей даже на последних месяцах не даешь спокойно подготовиться к появлению малыша. Где это видано – мутузить бабу перед родами. Совсем что ль мозги пропил?

Степан сузил глаза и самым, что ни на есть, ехидным голосом отозвался:

– А кто просил рожать-то? Мне детеныш совсем не нужон. Мужику вообще кровососы ни к чему. Была бы дырка справить мужскую потребность. Остальное на собственное усмотрение.

Тонька завопила:

– Как на бабу лезть, так нужна. А как от тебя же понесла, не такая стала? Хоть и кум ты мне, выскажу все в глаза. Сморчок ты в засушенном виде. От горшка два вершка, а зла на весь мир хватит. Какого лешего не живется спокойно?

– Да кому нужны эти молокососы? Раньше было хоть на что посмотреть: баба, как баба. А теперь? – Скривил он губы.– Родит, станет совсем старухой. То грудью кормить надоть, то ночами бессонными трястись над ним, опять же пеленки, распашонки- Одна трата денег да и высохнет вся. На хрена мне сушеная вобла в постели?

– Ты погляди, гаденыш какой! Зачем женился тогда? Взял-то красотку. Интересно, кто же ее такой делает, лентяй хренов. Почему уже второй месяц не работаешь, только претензии научился жене предъявлять? Где твое мужское достоинство?

– Для этого самого и женился. Чтобы в доме порядок, и еду умела сгондобить! А достоинство мое, как и у всех мужиков, в штанах. Показать? – Похотливо выставил свое хозяйство вперед Степан. Мужики скривили губы в усмешке, бабы прикрыли лица платками.– А работа не волк- в лес не убежит. Недомогаю я.

Сенькина жена, Нинка, схватила его за грудки:

– Тю, недомогает он, кобель хренов. Да на тебе воду возить впору. На кой ляд такие выродки на свете живут? – Она заглянула в налитые кровью глаза Степана, покачала головой. – Сильный пол еще называется! Пиявка болотная- вот ты кто. Залез верхом на бабу, да еще и ножки свесил.

Степан с ненавистью уставился на нее прищуренными глазами и заорал, накручивая на кулак еще сильнее косу жены:

– Разойдись, курицы драные! Трещите, как сороки! Моя жена и дите будет тоже мое! Хочу люблю до потери пульса, хочу уму-разуму научаю!

Лиза осела от боли наземь, склонившись к ногам домашнего деспота. И закатила глаза к небу.

Видя это, жена Митяя сверкнула злобно глазами.

– Где это видано, чтобы кажну ночь глава семьи изголялся над семьей?! Да че мы тут с ним лясы точим. Вот счас навешаю ему тумаков. – Схватила мужика за грудки и стала колотить по груди. – Он тут лапшу всем на уши вешает. А мы должны терпеть что ли? Ну-ка, налетай, мужики. Покажите, на что способна советская власть. Это раньше женщины бесправные были. Теперь и сдачи дать могем.

Каждый из присутствующих съездил не по одному разу по роже соседа кулаком. Тот пытался отмахиваться и все равно стал похожим на освежеванную животину: в крови и ссадинах.

А что? Надоели всем его выкрутасы. Утром рано бежать на работу. А еще с хозяйством возиться. Итак ведь из-за дурака опоздали. Как бы неприятностей не отхватить от начальства.

Пока мужики разбирались с супругом, Лизка отползла к бесцветному, покосившемуся штакетнику, и сидела там, скукожившись. Женщины царапали садисту красную рожу со звериным оскалом по полной. Пусть не думает, что, обижая слабых, не получит отпор. Кто-то таскал за воротник, кто-то за рукав, а Тонька умудрилась схватить за патлы на голове, совсем, как он Лизу. Отыгрались на садисте за все нанесенные обиды и оскорбления в их и без того нелегкой жизни.

Нинка заглянула потом в налитые кровью Степкины глаза:

– Ну, как головомойка? Ты ведь такую ежедневно устраиваешь дома.

Давно пора поставить говнюка на место. Вырвать бы еще язык за гадости, которые говоришь о жене. Уж мы знаем цену каждому из подгорненских и михайловских! Ты- дерьмо по сравнению с супружницей. Тянет семью за двоих и не ноет, как ты.

Из толпы женщин послышался смешок тетки Мотри, потом громкий крик:

– Такому пакостнику и женилку следовало бы оторвать, не только рожу набить. Да связываться с правосудием нет резона. Когда сходились, небось, клялся стать опорой и быть с Лизкой в радости и горе до самой смерти? А на самом деле что?

– Изверг поганый. Бабе жизни никакой. Тьфу на тебя, Степка! Бог все равно накажет! Вот увидишь!

Накал страстей пошел на спад и, наконец, совсем иссяк. Все, что думали, высказали семейному тирану. Он сидел теперь на пыльной дороге в кругу односельчан. Отдышавшись, пьяный дебошир поднялся, становясь на колени и опираясь на руку, и выдохнул из себя все зло, что в нем накипело:

– Дуры, бабы! Жаль, чужие. Уж вправил бы вам мозги.– Оттолкнул с гневом стоящих ближе других.

– Да мы б с тобой рядом и нужду справлять не сели, гомнодав гремучий. Был бы умный, семью б содержал и бабе ночами удовольствие доставлял, а не налево шастал и мозги кулаками вправлял.

– Много вы понимаете, дуры безмозглые! Бабу надо держать в кулаке. Это главное в жизни.– Огрызнулся и поплелся, качаясь, к реке Чле, чертыхаясь про себя и костеря всех, кто стал участником и одновременно свидетелем его побоища. Сенька за ним.

Соседи кричали дебоширу вслед:

– Скатертью дорожка!

– Бог тебе судья!

– Иди, проспись! А-то, ишь, грамотей выискался! Любое воспитание с себя начинать надо.

– Учти: мы Лизку в обиду больше не дадим. Будешь дальше выкобениваться, получишь еще больше подзатыльников. Забудешь, как кулаками машут-то.

Растрепанная Лиза с одной стороны облокотилась об дерево, с другой оперлась спиной на чужой покосившийся от времени штакетник. Сидела на пожухлой осенней траве вперемежку с опавшими от ветра листьями, раскачивалась из стороны в сторону, зажав руками живот, и постанывала. Бабы, что постарше, бросились к ней.

– Что, болит? У, изверг!

– Еще как! – Сквозь зубы выдавила из себя беременная женщина и опять застонала.

– Может, ударилась обо что или Степка огрел по животу?

– Хуже, – промычала та сквозь боль.

– Куда еще хуже! Неужто рожать надумала?

– Угу, еще с полуночи. Потому и за Степкой поплелась.

– Лучше б ко мне пришла! Толку от твоего Степана, как от козла молока, – Злобно зыркнула Антонина в сторону, где был до этого Степан.

– Да кто ж знал, – прохрипела через силу Лиза и потеряла сознание. Голова упала на бок.

Нинка, завопила:

– Не умирай, Лизонька! Мы спомогнем, как могем.

Тонька стала трясти безмолвную Лизу за плечо:

– Кума, ты че? Неужто совсем скопытиться решила?!

Та молчала.

Антонина взревела во весь голос:

– Мужики, чего стоим? Кого ждем? Быстро за медичкой: одна нога тут, другая там.

Ответил сосед, чей дом напротив Степкиной хаты стоял:

– Так вона ж уместе с ментом укатила в город. Кажный выходной за развлечениями мотаются ить.

Зашумела, заголосила толпа:

– Что же делать теперь? Одним развлечения, другим хоть волком вой.– Лизка-то в отключке. Может, уже стучится в ворота на тот свет!?

– Да живая она. Живая. Но без помощи того и гляди концы отбросит, – шумно вздохнула Антонина.

– Мить, а Мить! Помнишь, прошлым годом к Петровне с соседнего хутора ты повитуху привозил. А сгоняй-ка за ней, – повернулась к мужу.

– Как пить дать, в гроб сыграет. Вот не было печали, твою мать, – заскрипел зубами Митяй, – так черти накачали. Ну, ничиво не поделаешь. Поехал ужо.

Быстрым темпом он зашагал на подворье, запряг лошадь и вскоре тишина и морозная свежесть раннего утра последних осенних дней наполнились его командами:

– Но, милая, поспешай! Не то горе будет. Дитя погибнет или сиротой при дурном отце останется.

– Бр-р! Посмотри, холодина какая ужо! Неравен час, так и снег повалит. Мужики,

подмогните Лизку-то в дом определить.– Наказала мужикам Тонька.

– А и то, бабе на сносях на земле никак негоже валяться. Можно ить и воспаление

подхватить. И Богу душу отдать тоже.

За время ожидания пообсуждали несносную Лизкину жизнь, тяжелый труд в колхозе, перемыли косточки алкашам да пьяницам, любителям поживиться за чужой счет, рассказали о проблемах в каждой семье и о детях.

Вскоре услышали скрип и звяканье цепей подводы, въезжающей во двор.

– Слава те, Господи, вот и спасительница явилась!

– А и как иначе? Дай-то Бог сил Лизке и дитенку. А-то ить всякое могет быть апосля таких побоев.

Повитуха осматривала избитую Лизу с бессильно свисающими с кровати руками – плетями и рассуждала:

– Если роды начались с полуночи и уже часа два-три баба в отключке, я здесь бессильна. Чем тут поможешь, когда изошла вся кровью и силы на исходе?

Антонина вздохнула:

– Так Митяй где-то с трех ночи таскал Лизу за косы по земле, дубасил и изгалялся, пока не отбили. А когда ушел, уже стонала она. Это часа в четыре, наверно, было. Может, и раньше началось, пока с этим олухом возились, не замечали недуга.

– Теперь уже шесть утра. – Рассуждала вслух избавительница.– Значит, два часа она в забытьи и большая потеря крови.

– Точнее три.

– Два или три часа – не большая разница. Только бы живой до фершалского пункта довезти. Уж помалкиваю про ребятенка. Вряд ли малявка оклемается. Горький вздох ужаса прошелся по толпе у дома от этих слов.