Читать книгу Сиреневый туман - Людмила Андреевна Евсюкова - Страница 7

После удочерения счастье в новой семье, как неожиданно возникло, так же и исчезло в одно летнее утро. Сельчане узнали о нападении немцев утром двадцать второго июня. Сын тетки Матрены Федька вернулся на рассвете с михайловских танцев, где всегда встречался с зазнобой. И сказал матери новость:

– По радио передают: «Правительство призывает граждан и гражданок Советского Союза теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

– Что же теперь будет-то, Федюшка? Только чуть стали подниматься с колен, и снова-здорова нищета и лишения?! А-то и похлеще чего. Как же с вами, мужичками, расставаться? Без мужика дом на селе, что сирота.

– Ничего, мать, за Родину, за Сталина биться будем до последней капли крови! – ответил сын, обнимая одной рукой враз поседевшую женщину, а другой вытаскивая из сундука рюкзак. Его и рюкзаком-то назвать нельзя, скорее котомкой в виде небольшого мешка с завязками сверху и лямками для заплечной носки.

Тетка Матрена с ревом разнесла весть по хутору. Пришла беда, как говорится, открывай ворота. Растили люди детей для счастья, а получилось, многих забрала навсегда негода.

Мужчины стали уходить на фронт. В первый же день в действующую армию мобилизовали сто пятьдесят добровольцев. Среди них Федька, Митяй и Любин отец Алексей.

Из городов и районов края на поле боя направили по партийной мобилизации свыше 14 тысяч коммунистов и 20 тысяч комсомольцев. Многие из них после непродолжительной боевой подготовки пополняли формировавшиеся под Москвой в сентябре 7-ю и 8-ю танковые бригады и другие воинские части.

В 1941—1942 гг. по решению Государственного Комитета Обороны на Северном Кавказе сформировали десятки дивизий, бригад, отдельных полков. Стали проводить подготовку боевых резервов для действующей армии, вести обучение населения.

Все промышленные предприятия переориентировали на выпуск продукции для оборонной промышленности. Город и ближайшие села и хутора наводнили беженцы. Новости с фронтов жители населенных пунктов узнавали из сводок Совинформбюро, собираясь вокруг установленных на улицах громкоговорителей.

Вместе с регулярными войсками в Ставрополь вошли и немецкие микробиологи для ведения своей войны. Их главной задачей было получить документы с бактериологической станции, где ученая Магдалина Покровская разработала вакцину от чумы. Но та вовремя успела покинуть город и увезти разработки в Казахстан.

Бои за Ставрополье были упорными. И продолжались до двадцать первого января. Гитлеровцы рвались к нефти и газу Кавказа. Они сюда стягивали свои разбитые в других местах части, остатки полков и дивизий, уцелевшую технику. Здесь задерживали и прореживали их огромную силу.

То в одном, то в другом доме Подгорного и Михайловского слышался плачь после ухода почтальона. И все равно во время его возможного появления женщины с мольбой искали встречи с его глазами. По ним видели, чего ожидать от сегодняшнего дня.

Дмитрий Иванович Москвитин сообщал в письме из Белоруссии: «Со второго августа сорок первого года нахожусь в белорусских болотах среди грома самолетов, танков, орудий, пулеметов. Так что некогда писать в такой обстановке».

Строки из письма Ивана Конева: «Я жив – здоров. Вот немного меня осколком повредило – пробило ухо, плечо, бровь. А на вопрос, что я делаю на фронте, отвечаю – бью фашистов!». Оба не вернулись в родную Михайловку, пали на полях сражений.

От отца Лизы не было вестей. Неужели больше его не увидят, родные руки не обнимут, не приласкают, не погладят по голове? Когда, уходя на фронт, отец взял дочку на руки, поцеловал и заплакал, она не могла взять в толк, почему он так поступил. Теперь стало ясно: боялся. что объятия и это расставание могли стать последними.

А тогда он что-то говорил им с мамой, они ничего не понимали. Смотрели на него, как тупые ослицы, и просто старались запомнить взгляд, поворот головы, насладиться голосом. Только и услышали последние слова:

– Я обязательно останусь живым ради тебя, любимая, и нашей дочери. Это такое счастье держать ее на руках, жить ради нее, учить жизни и идти рука об руку с тобой, Женечка. Раз взяли мы заботу о Лизоньке, должны во что бы то ни стало поставить на ноги. Только ждите меня.

В колхозе работали теперь женщины и подростки. Они пахали, сажали картофель, свёклу и морковь, сеяли рожь, пшеницу, гречиху, выращивали скот. Весь собранный урожай сдавали государству. Причём, большая часть урожая и с личного подсобного хозяйства также шла в фонд государства. Работали, как говорится, от зари до зари, но никто не жаловался, не роптал, хотя сами оставались полуголодными. Главной мыслью было: лишь бы победить врага!

Ранней весной женщины с детьми отправлялись искать мягкую кору деревьев, лебеду, сныть, черемшу, выкапывать луковицы цветов- медуниц и рвать ее цветы, что были сладкими как мёд. Всё это использовали в пищу. Травы и плоды хоть и придавали горький привкус еде, давали хоть какое-то насыщение. Варили суп с крапивой и снытью на молоке, пока имелись в семье коровы.

Пригорки вокруг хутора, заросшие разнотравьем, были в те дни желаннее любых продуктовых лавок. Высокий конский щавель путался между ногами, словно подсказывая, что в лучшие времена из него получался зеленый борщ. Пусть сейчас не хватало для этого других ингредиентов, все равно ощущалась его приятная кислинка в похлебке.

Лебеду добавляли в тесто, отчего хлеб становился почти чёрным. Когда весной лопатой копали свой огород, большой радостью было обнаружить перезимовавшие в земле мерзлые картофелины. Их тщательно разминали, добавляли немного муки и лебеды и жарили оладьи на рыбьем жире. Матери не давали детям наедаться досыта, – лишь бы не голодали. Назавтра снова будет день, и захочется есть.

Сладковатый запах сурепки будоражил мозг, набирали ее для напитков. А когда при походах за пропитанием наступали на траву рядом, из нее поднимались полчища обеспокоенных бабочек белянок. Как только зацветала акация, голодные дети горстями ели ее цветы, которые называли кашкой.

Лиза с мамой Женей жили на квартире тогда в чужом дворе, из которого в любой момент их могли попросить. Мама стала строить самостоятельно хатку. Мужчин в селе не осталось. Если и встречались, то калеки да дремучие старики. Так что помощи ждать было неоткуда.

Она каждый день брала дочку за руку и шла на поиски палок и жердей, которые потом скрепляла между собой, месила глину с соломой и мазала. Шаг за шагом, построила небольшую хатенку, и через два года они с дочерью перешли жить в собственное жилье.

Счастью не было предела:

– Представляешь, доченька, мы ни от кого теперь не зависим. Это наша собственная хата. Может, не такая красивая, как сделали бы мужики. Зато наша. И соорудили ее мы с тобой вот этими руками.– показывала мать мозолистые, натруженные руки.

У Лизы от гордости катились слезы: вот какая у нее мама.

Не каждая женщина осмелилась бы взяться за такой труд после адской работы в колхозе, где и без того работницы костьми ложились ради победы и возвращения к мирной жизни.

Окна хаты выходили на улицу, не то, что раньше – в огород. Теперь Лиза сидела на печи и видела все, что происходило вокруг: кто куда пошел, какая чудесная весна за стеклами. Видела капель и появление зелени, распускание березовых листочков на дереве у калитки и разноцветье полевых цветов вокруг. И ощущала себя счастливой и причастной ко всему.

Детсады и ясли не работали. Мама Женя, уходя на работу, отводила дочку к кому-нибудь из соседей, у кого были старшие дети. Свекровь отказывалась оставаться с приемной дочерью сына и невестки:

– Сама на птичьих правах у дочки нахожусь. Зачем, спрашивается, брали чужое дитя? Нам самим есть нечего, еще лишний рот добавится. Вон у Лешкиной сестры есть ребенок. Лучше б ему отдала какой-никакой кусок, чем чужого …кормишь.

Дочка свекрови – Пашка- снимала тогда жилье на квартире у Ишковых на Тутовской площади.

Лиза уже понимала, о чем говорит бабушка и плакала: почему та ее так ненавидит и обзывает матерными словами. Ничего плохого ведь не сделала.

Женя возмущалась:

– Мама, вы сами детей растили в лишениях. Как можете ребенка крыть матом и жалеть куска хлеба? Да и не прошу кормить, свою еду оставлю. Вы только присмотрите за девочкой. Меня послали на курсы садоводов-виноградарей. Не брошу же одну?

– Еще раз повторяю: она мне никто и смотреть за ней не собираюсь. Лучше б Пашкиной Вале принесла гостинчик- хоть своя, кровная. А что касаемо твоих курсов, так плевать на них. Сына нет- ты мне тоже чужая.

Мама Женя плакала:

– Что бы делала сейчас, не будь весточек с фронта, если бы не Лизонька. С горя и тоски на тот свет уже отправилась бы. Она и обнимет, и пожалеет, и поддержит.

– Вот и живите сами по себе, раз вам так хорошо вместе.

Без приемыша есть, за кем присматривать, – вытолкнула в прихожую невестку с маленькой девочкой золовка. Свекровь выглядывала с ядовитой улыбкой из-за ее плеч:

– Нет сына и нет разговора с тобой.

– В общем так, мама, не хотите помогать с ребенком, то вы мне тоже не нужны. Чужие люди и то в беде не бросают, – в сердцах выкрикнула Женя.

– Пошла вон, голодранка безмужняя! Будешь тут еще права качать. Брата нет- ты для нас – ноль.

– Какая ж безмужняя голодранка? У меня Алексей на фронте фрица бьет, – загорелись глаза Жени.

– И где же муж, который объелся груш? Ты хоть одно письмо получила? – Скривила лицо Пашка.– Значит, нет его. Или не желает знать тебя. Вот и колупайся теперь с приемышем сама, как хотела. А у нас с мамой своих хлопот полон рот. Правда, мама?

– А то как!?

– Неправда! Алексей жив! Нечего хоронить раньше времени! Как вы можете так о сыне и брате говорить?

– Освободи помещение. Пошла вон. И выродка своего прихвати, – заметив испуг в глазах прижавшейся к ногам матери Лизы, золовка схватила за шиворот невестку и вышвырнула вместе с девочкой на улицу, закрыв дверь на засов.

Женя бы к своим родным отвела дочку, но жили те далеко. И все же поплелись они с малышкой туда. Всю дорогу проплакали: может, хоть подскажут, как быть.

– А к Хмелевым с тобой, доченька, больше ни ногой. У них, кажется, от злости и зависти мозги шиворот навыворот повернулись. И раньше не были особенно добрыми, а теперь вообще вместо слюны у них желчь изо рта брызжет.

– Мамочка, что же мне делать? Подскажи? Не бросать же малышку одну в доме?!

Мама погладила дочку по голове, как маленькую:

– Не расстраивайся, милая. Война пройдет, вернется Алексей твой. И заживете снова счастливо, как раньше.

Сестра Оля добавила:

– У нас на днях корова отелилась, решили отдать вам телочку. Подрастите, и получится из нее кормилица. А Лизоньку оставляй у нас. Как -нибудь общими усилиями присмотрим. А лучше будем приходить к вам. Лизе там привычнее.

Дочка помогала маме по мере сил. Пока та училась, приносила по охапке сена будущей корове, чтобы приучалась к нему, давала воду для питья. Животина тянула к ней радостно голову, лишь девочка показывалась в сарае.

– Ты поглянь, тетка Матрена! А из крестницы у Женьки подрастает помощница! – восклицала каждый раз Антонина.

– Вот и я так кумекаю. Добро окупается сполна. Хорошая девочка растет. Лешка придет, не нарадуется. Только бы вернулся живым и здоровым.

Вскоре в семье снова появились молочные продукты. А излишками они стали отдавать соседским детям. Тогда не особо делили детей на своих и чужих, понимали, где лад, там и клад, здоровье и силы.