Читать книгу Последнее слово. Книга первая - Людмила Гулян - Страница 6

– Ну, теперь и соснуть можно, – с облегченным вздохом де Манс растянулся на жестком соломенном матрасе; на соседнем ложе устраивался Деверо. – Иезус, я успел позабыть, что такое постель.

До Страта Флорида они добрались быстрее, чем предполагали, так что перед вечерней трапезой у них еще оставалось достаточно времени, чтобы привести себя в порядок и даже помыться. Поначалу их приняли со сдержанной подозрительностью, хотя аббат-настоятель Кедифер, по обычаю встречавший гостей, старался казаться приветливым и доброжелательным. Однако напускное, явно принужденное радушие его разом улетучилось, когда заявившаяся в монастырь в сопровождении десятка королевских солдат молодая девушка, бросившись к его ногам, назвалась Алаис де Бек – он был попросту поражен. Узнав о роли англичан в спасении наследницы лорда Хью, бывшего прихожанина монастыря, аббат взволнованно поблагодарил их за проявленное благородство и заверил, что они получат все необходимое для отдыха.

Англичан провели в сторожку, где они разоружились – согласно общепринятому закону, под страхом отлучения запрещавшему появляться в святых стенах с оружием, после чего разместили в спальне для почетных гостей, в которой вдоль аккуратно оштукатуренных стен выстроились ряды узких лож. Однако аскетичное обиталище это показалось им приятнее замковых покоев: после недели, проведенной в седлах или на брошенных прямо на сырую землю одеялах, выдавшуюся возможность спокойно выспаться они расценили подарком судьбы. К тому же они знали, что ожидает их в строящемся Аберистуите: скорее всего, вплоть до самых холодов им придется прозябать в палатках.

Для них приготовили две ванны – они воспользовались ими по очереди, а затем пригласили на трапезу, в столовую для гостей. Ужин был более чем скромным, но традиционные лепешки оказались горячими, как и исходившие паром превосходно приготовленные рыба и овсяная каша. К тому же на столах меж простых деревянных блюд красовались кувшины с медовухой. Леди Алаис сдержала свое обещание: их приняли по-королевски.

Деверо заложил руки под затылок и, прикрыв глаза, издал протяжный, полный блаженства вздох. Горячая ванна и сытная еда приятно расслабили его – только теперь он осознал, как вымотался. Скудный свет нескольких факелов создавал приятный полумрак; в просторном помещении царила успокаивающая прохлада. На соседних ложах уже вовсю храпели его товарищи; устроившись поудобнее, он натянул на себя грубое, остро пахнувшее овечьей шерстью одеяло и тут же провалился в глубокий сон.

Очнулся он от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Недовольно ворча, он отмахнулся и перевернулся на другой бок, но тряска возобновилась вновь.

– Алан! Вставай же! – до него, наконец, дошло, что это Руперт.

Деверо приподнял взлохмаченную голову и прищурился на узкое окошко: рассвет только-только занимался. Резким движением присев на ложе, он потянулся до хруста в суставах и громко зевнул.

Невзирая на разгар лета, в спальне было холодно: солнечное тепло не проникало сквозь толщу каменных стен, и к утру влажная прохлада в помещениях сменилась стылым, пронизывающим холодом. Невольно поежившись, Деверо потянулся было к одеялу, намереваясь улечься обратно. Однако рука его застыла на полпути: де Манс, в тунике поверх кольчуги, мрачно хмурил густые темные брови. Позади него Деверо заметил остальных солдат, также полностью одетых и озабоченно переглядывающихся.

– Одевайся, да поживее!

– Что случилось? – с помощью Руперта он торопливо влез в стеганый гамбезон и кольчугу, после чего облачился в красную тунику.

– Аббат требует нас к себе.

– Зачем это? – Деверо пятерней пригладил взърошенные со сна волосы, непривычно мягкие после вчерашней ванны.

– Монастырь осажден.

Позабыв об оправляемых им складках туники, Деверо ошеломленно воззарился на де Манса.

– Ты шутишь? Кому понадобилось это делать?

Руперт, шагая к двери, угрюмо бросил через плечо:

– Черлтону – он желает забрать девицу, – и приглушенно выбранился. – Зря потеряли два дня.

За дверью их ожидал монах в светлой сутане из неотбеленной шерсти, безликий и безмолвный, в широких рукавах пряча сложенные под грудью руки. Вслед за ним они пересекли обширный, поросший зеленой травой двор, миновали кухню, пекарню и вступили в ведущий к личным покоям аббата сумрачный переход. Попадавшиеся по пути монахи вежливо кланялись им; однако в плотно сжатых губах и смиренно потупленных глазах служителей монастыря англичане безошибочно различили скрытую неприязнь: цистерианские аббатства Уэльса являлись духовным оплотом валлийских принцев и не жаловали завоевателей-англичан.

Монах услужливо распахнул перед ними дубовую дверь и с поклоном пропустил их в покои – просторные, с высокими амбразурами аркообразных окон, развешанными на стенах искусно вышитыми гобеленами с изображениями Святого Давида и выложенными расписными, сказочной красоты плитками полами. Помещение освещалось свисающими с крюков керамическими лампами; на алтаре, перед распятием, горели толстые восковые свечи.

Аббат был не один: навстречу им обернулась леди Алаис, бледная и встревоженная. Англичане почтительно поклонились, приветствуя их; выстроившись вдоль стены, украдкой принялись разглядывать девушку: все время совместного путешествия в Страта Флорида низко опущенный капюшон мантии скрывал ее лицо.

Аббат Кедифер, уже начинающий полнеть пожилой мужчина с пронзительно-темными хитрыми глазами на желтоватом лице, восседал в кресле с высокой спинкой; свет ламп отсвечивал на его аккуратно выбритой, обрамленной жидкими прядями седых волос тонзуре. Он казался спокойным, но его выдавали руки, нервно перебиравшие четки из черного янтаря.

Кедифер заговорил с гостями на их языке.

– Достойнейшие рыцари, – вопреки щуплому телосложению, голос аббата оказался удивительно глубоким и проникновенным. – Я взял на себя смелость побеспокоить вас в столь раннее время, ибо нахожусь в крайне затруднительном положении. Как выяснилось только что, у стен монастыря объявился отряд лорда Черлтона. Сейчас сюда прибудет его парламентер, и я хотел бы, чтобы вы присутствовали при этом: у меня есть подозрения, что это напрямую связано с вашим прибытием.

– Как пожелаете, святой отец, – вежливо склонил голову Деверо.

Им не пришлось долго ждать: вскоре дверь широко распахнулась, и в покои, громко звеня шпорами, вступил рослый рыцарь. Приблизившись к аббату, он снял шлем и склонился перед ним; после чего, выпрямившись, кивнул остальным с небрежным высокомерием осознающего свою силу.

– Святой отец, мне поручено передать вам послание лорда Черлтона, – судя по произношению и чисто выбритому лицу, рыцарь был англичанином.

– Говори, сын мой.

– Мой господин требует немедленной выдачи Алаис де Бек, леди Гволлтера, – темные глаза парламентера остановились на девушке.

Взгляд мужчины прожег Алаис насквозь, вызвав невольную дрожь. Отчаянно храбрясь, она вздернула голову; губы ее строптиво поджались.

– А если я откажусь подчиниться? – тон ее был вызывающим.

– Лорд Черлтон надеется, что леди будет благоразумна и не допустит неизбежного при штурме монастыря насилия, – насмешливо сверкнул на нее глазами парламентер.

В покоях воцарилось тягостное молчание. Прикрыв глаза, аббат переваривал слова посланника, не подавая виду, что они пришлись ему явно не по вкусу; глаза присутствующих были прикованы к его неподвижной фигуре.

– Ступай с миром, сын мой, – наконец, разомкнул он губы. – Я сообщу лорду Черлтону о своем решении.

Отвесив почтительный поклон настоятелю, парламентер удалился. Как только за дверью стихло металлическое звяканье его аммуниции, аббат в молчаливом вопросе обратил к англичанам бледное, рыхлое лицо.

Деверо переглянулся с де Мансом.

– Уж очень быстро он здесь оказался, – заметил он вполголоса.

– Мортимер, – отозвался Руперт. – Лэнгли оказался прав: мерзавец тащился за нами всю дорогу.

– И что теперь? – взгляд Кедифера тревожно заметался по озадачанным лицам гостей.

Англичане молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу: свою задачу они выполнили, и вовсе не горели желанием взваливать на себя проблемы, к которым не имели никакого отношения. Но напрямую заявить об этом Деверо посчитал для себя недостойным.

– Неужто они осмелятся напасть на священные стены? – воскликнула Алаис. – Разве не убоятся они гнева Господня?

– Миледи, – де Манс был откровенен. – Наследство вашего семейства с лихвой окупит любое наказание.

Девушка устремила на Деверо полный надежды взор.

– Милорд, что скажете вы?

Деверо вновь переглянулся с Рупертом – тот, многозначительно выгнув бровь, едва заметно качнул головой. Глубоко вдохнув, он выпрямился и с решительным видом шагнул вперед.

– Миледи, я дал слово оберегать вас, и буду защищать вас до последнего вздоха. К сожалению, моя жизнь – единственное, чем я располагаю, и, боюсь, при сложившихся обстоятельствах этого явно недостаточно для вашего спасения, – он развел руками.

Стоявший позади него де Манс при словах этих неодобрительно поджал губы и нахмурился; на лице его отразилось напряженное раздумие. Солдаты молча ждали – они были готовы к любому исходу.

Кедифер, распознав на бесстрастных лицах англичан готовность беспрекословно подчиниться своему предводителю, впервые подал признаки волнения и порывисто поднялся из кресла.

– Я ни в коем случае не допущу разорения монастыря! – патетически провозгласил он.

– Вы хотите сказать, что я должна покориться? – порывисто обернулась к нему девушка.

– Дочь моя, – аббат постарался придать своему голосу смирения. – Подумай: ведь могут быть жертвы!

У Алаис перехватило дыхание: простые, но жестокие слова эти поразили ее в самое сердце. Нервно сглотнув, она опустила голову.

– Неужели нет никакого выхода? – голос ее был полон невыразимого отчаяния, и в судорожном порыве она прижала стиснутые руки к груди.

Аббат покачал головой; неслышно ступая по узорчатым плитам пола, приблизился к ней и опустил мягкую ладонь на ее плечо.

– Он – твой опекун. Пока ты не замужем…, – проникновенно заговорил он.

– Замужем? – вскинулась вдруг Алаис; глаза ее лихорадочно засверкали. – Если я выйду замуж, он не сможет больше предъявлять на меня своих прав!

Она так стремительно повернулась к Деверо, что золотистые косы ее взметнулись за спиной.

– Милорд, правильно ли я поняла, что вы согласны пожертвовать своей жизнью во имя моего спасения? – задыхаясь, воскликнула девушка.

– Да, миледи, – поклонился Деверо, явно озадаченный.

– Я принимаю вашу жертву! Святой отец, возьмите Библию! – обратилась она к аббату.

И вновь воцарилось напряженное молчание: все переглядывались, не понимая каким образом священное писание может выручить их из затруднительного положения. Все – за исключением коротышки де Манса: лицо его вдруг заметно оживилось. Прищурив левый глаз, с нескрываемым интересом он вгляделся в взволнованную наследницу де Беков.

– Возьмите Библию, – настойчиво повторила Алаис. – Я выхожу замуж!

Теперь присутствующие остолбенели: на лицах их появилось выражение крайнего изумления; лишь Руперт довольно усмехался.

– Сейчас? Но за кого? – воскликнул аббат.

– За Алана Деверо! – провозгласила Алаис.

Потрясенный до глубины души Деверо отшатнулся; глаза его на враз побелевшем лице округлились.

– Помилуй Бог, миледи! – хрипло вскричал он. – Что такое вы говорите?

Девушка выпрямилась, не сводя с него горящего взора.

– Вы дали слово! И мне известно, что вы не женаты, и даже не помолвлены.

Деверо повернулся к де Мансу, однако в ответ тот лишь приподнял брови. Он вновь обратился к Алаис:

– Миледи, как я могу стать вашим мужем? Подумайте, ведь я – наемник, за душой не имеющий ничего, кроме жалованья! К тому же я англичанин!

– Меня это не пугает, – коротко ответила она, с завидной для молодой девушки решимостью отметая все вышеприведенные доводы, и повернулась к аббату. – Вы готовы, святой отец?

Кедифер глянул на Деверо, который ответил ему потерянным взглядом, бессловесно моля о помощи.

– Алаис, дочь моя, я не могу допустить этого, – аббат поджал губы и выпятил подбородок.

– Это почему же? – раздался вдруг голос де Манса, и все, вздрогнув, уставились на него. – Если они поженятся, Черлтону не останется ничего другого, кроме как с пустыми руками отправиться восвояси.

У Деверо отвисла челюсть; он воззарился на маленького сквайра, отказываясь верить в столь коварное предательство с его стороны.

– Руперт! – протестуюуще воскликнул он. – И ты туда же!

Воспрявшая духом от неожиданной и весьма своевременной поддержки сквайра Алаис стремительно приблизилась к Деверо.

– Прошу вас, милорд, не отказывайте мне! Поймите, этот брак – единственное мое спасение. Я предпочту умереть, чем сдаться человеку, вознамерившемуся подвергнуть меня бесчестию и пустить по ветру наследие моих предков!

Слова ее вызвали у присутствующих дружный вздох изумления; аббат же попросту был сражен столь богопротивными речами. Но девушка даже не обратила внимания на всеобщее смятение.

– Я… Я не могу, – в попытке образумить ее Деверо судорожно пытался найти правильные слова. – Простите меня, госпожа, но я не вправе…

Она не дала ему закончить; бросившись перед ним на колени, страстно взмолилась:

– Сжальтесь над сиротой! Не вынуждайте меня погубить собственную душу! – и протянула к нему руку.

Деверо судорожно сглотнул. Затравленным взором он смотрел на девичью ладонь – белую, дрожащую и такую маленькую; ему пришлось приложить невероятное усилие, чтобы заставить себя принять ее.

– Хорошо, – с обреченным видом он помог ей подняться.

– Поймите же! – в отчаянии вскричал Кедифер. – Без согласия опекуна она не может выйти замуж!

И в попытке предотвратить неминуемое привел последний довод:

– Разве вы забыли: по законам государства и церкви знатную женщину нельзя выдать за человека ниже ее сословием!

Сраженная его словами, Алаис замерла: совершенно упустив из виду такую немаловажную деталь, она и не задумывалась о ранге своего избранника. В беспросветном отчаянии она, застонав, прижала ладонь к глазам. Надежда на благополучный для него исход вспыхнула было в сердце Деверо, но тут вновь вмешался де Манс. Высокомерно усмехаясь, он расправил плечи и выступил вперед.

– К счастью, это не является препятствием, святой отец: перед вами Алан Деверо, кузен Стивена Деверо, лорда Херефорда, Шропшира и Глочестера, бейлиффа Уильяма Маршала, графа Пемброка.

Со слабым восклицанием Алаис обеими руками уцепилась за лишившегося дара речи Деверо, который уставился на сквайра полыхающими от ярости глазами. Однако де Манс, игнорируя его гнев, шагнул к аббату и многозначительным тоном закончил:

– Приступайте, святой отец. При всем своем могуществе Черлтон окажется бессильным перед освященным церковью браком. Приступайте же! Мы будем свидетелями.

Аббат, расслышав в голосе англичанина скрытую угрозу, сдался и покорно взял с алтаря Библию с золотым тиснением на кожаном переплете. Осенив себя крестом, с обреченным видом повернулся к стоящим рядом брачующимся.

– Постойте! – воскликнула вдруг Алаис, и все уставились на нее.

Она выпустила руку Деверо и принялась торопливо распускать свои косы, тем самым подчеркивая, что выходит замуж невинной девушкой. Глубоко вдохнув, Кедифер раскрыл Библию, которую с трудом удерживал в трясущихся руках.

Черлтон сидел на складном стуле; за спиной его застыл оруженосец с кожаной флягой наизготовку. Потягивая кислое, тепловатое вино из оловянного кубка, барон с нетерпеливым раздражением поглядывал в сторону монастырских стен: было душно, и он обливался потом под многослойной аммуницией. Исходивший от него запах привлекал мух, назойливо роившихся вокруг его лица, и время от времени он досадливо отмахивался от них, сердито сопя и бранясь.

– Они тянут, как будто у них есть выбор, – сварливо проворчал он и протянул кубок оруженосцу, который вновь наполнил его.

Сгустившиеся над округой тяжелые низкие тучи прорвались густым мелким дождем; злобно выбранившись, Черлтон выплеснул остатки вина в траву и сунул кубок солдату.

Он пребывал в отвратительном настроении с того самого дня, когда его подопечной удалось сбежать из манора: воспользовавшись тем, что все обитатели усадьбы собрались за трапезой, Алаис по веревке спустилась из окна своей комнатки и спряталась в возке крестьянина, незадолго до этого выгрузившего у кладовых кувшины с медовухой. Крестьянин вскоре покинул манор, попутно вывезя не замеченную им незванную попутчицу.

Исчезновение ее обнаружилось лишь следующим утром; при этом Черлтону с трудом удалось удержаться от вымещения охватившей его ярости на пособнице беглянки, молодой монахине Мараред, с бесстрашным простодушием сознавшейся в том, что именно она помогла содержавшейся под усиленной охраной строптивой девице, пронеся в комнату веревку. Остановило его воспоминание о настоятельнице Сиван, чье имя вызывало у него чувство суеверного страха, а также то обстоятельство, что Мараред, как и остальные монахини Лланллугана, происходила из знатного и могущественного валлийского семейства.

Сам Черлтон не мог похвастаться родовитостью или состоятельностью, и разгоревшуюся меж правителем Гвинеда и английским королем войну счел превосходной возможностью исправить сей нелицеприятный факт и упрочить свое положение.

Первое нашествие англичан в Уэльс, в мае, завершилось полнейшим провалом: по приказу Лливелина валлийцы укрылись в недоступных горах Сноудонии. Уже через несколько недель изголодавшиеся, полностью деморализованные англичане спешно повернули обратно. Разъяренный постыдным поражением, Джон немедля принялся за сбор новой армии, состав которой пополнил фламандцами и шотландцами, и в начале июля вновь вторгся на земли принца Гвинеда. На этот раз фортуна оказалась на стороне англичан – благодаря уловке короля, воспользовавшегося разобщенностью валлийских князей, не желавших делиться властью с кем бы то ни было, в том числе и с Лливелином. Взамен Джон пообещал им освобождение их княжеств от тиранства властителя Гвинеда.

По примеру других лордов Поуис Черлтон, не колеблясь, примкнул к англичанам. Более того, он предоставил им своих проводников, и те стремительным броском захватили Абер – крепость Лливелина. Вернее, то, что осталось от нее: прослышав о приближении войск противника, принц покинул Абер, предусмотрительно приказав своим людям разрушить замок. Та же участь постигла и замок Деганви.

Роберту, епископу Бангора, было отправлено «приглашение» на встречу с королем; однако глава валлийской церкви отказался от предложенной ему чести. Что вызвало еще больший гнев Джона, и без того сильно раздраженного неудачей в Абере – он распорядился двинуть войско на Бангор.

Черлтон со своими людьми находился в составе отправившихся в Бангор королевских частей; предполагалось, что Лливелин укрывается в городе. Ходили слухи, что король приказал схватить принца – живым или мертвым: Джон намеревался разделаться со своим непокорным зятем раз и навсегда. На подступах к Бангору англичане столкнулись с разрозненными отрядами валлийцев. Битва оказалась короткой и жестокой: сопротивление валлийцев было подавлено намного превосходящим в численности и вооружении противником, после чего разгоряченные схваткой победители ворвались в город.

К величайшему разочарованию королевских наемников, Лливелина не оказалось и там. Пока часть англичан занималась грабежом и поджогами, другие ринулись к церкви – резиденции несговорчивого епископа. Сопровождавшие их валлийцы не осмелились врываться в церковь. Столпясь неподалеку, с угрюмым негодованием они наблюдали за тем, как английские солдаты выволакивают во двор епископа Роберта, беспомощного, в разорванной сутане, а затем, вооружившись факелами, с воинственными криками и громким хохотом поджигают церковь.

Черлтон не отказал бы себе в удовольствии принять участие в пленении принца, однако подобное обращение со служителем Господа посчитал кощунственным. Как и остальные его соотечественники, беспомощно взиравшие на совершаемое англичанами святотатство. И Черлтон, которому не чуждо было чувство суеверия, поспешил незаметно убраться с места преступления.

Город уже горел: к низкому, затянутому тучами небу поднимались густые черные клубы дыма. До них доносились отдаленные крики и звон оружия: кое-где еще продолжались разрозненные стычки. Раскисшее от дождей поле у городских стен, по которому они проезжали, было усеяно трупами людей и лошадей; сновавшие промеж них англичане обшаривали тела в надежде поживиться. В промозглом, сыром воздухе разносилось пронзительное хриплое карканье и хлопаье крыльев слетающегося воронья, почуявшего смерть.

Внимание Черлтона привлек превосходный боевой конь, которого вел на поводу верховой рыцарь-англичанин. Серый жеребец недовольно фыркал и мотал головой, норовя вырваться; когда они приблизились, Черлтон разглядел, что седло и попона с одной стороны сплошь залиты кровью.

– Хорошее седло, – с сожалением заметил он, разглядывая конское снаряжение. – Жаль, совершенно испорчено.

– Во всяком случае, оно в лучшем состоянии, чем его хозяин, – англичанин, стащив с головы шлем, окинул себеседника самодовольным взглядом; потное, с грязными разводами лицо его победно скалилось.

– Кто же этот несчастный? – из чистого любопытства поинтересовался Черлтон: отличной выделки седло и серебряная бляха на нагруднике животного свидетельствовали о высоком ранге и состоятельности бывшего владельца.

– Роджер де Бек, лорд Гволлтера, – заявил англичанин, пристраивая шлем сбоку своего седла. – Коня опознали его люди, захваченные нами во время сражения. Мы попытались отыскать тело, но среди погибших его не оказалось. Скорее всего, свалившись с коня, он отполз в сторону, чтобы сдохнуть в какой-нибудь из расщелин.

И англичанин пришпорил коня. Черлтон задумчиво смотрел вслед удалявшемуся рыцарю, явно довольному выпавшей на его долю неслыханной удачей. Представлявший собой целое состояние серый жеребец трусил следом за новым хозяином; из-под копыт благородного животного во все стороны разлетались комья жидкой грязи.

– Когда-то я знавал лорда Хью, – задумчиво проговорил Черлтон, в свою очередь трогая своего скакуна. – Достойным был человеком, не то, что его сынок, упокой Господи душу его, – и он перекрестился, хотя в голосе его не чувствовалось сожаления.

– Ваша правда, милорд, – поддакнул ему державшийся рядом сквайр. – Говорят, молодого лорда Гволлтера чурались все. Он так и не женился, и теперь замок его станет добычей английских нечестивцев.

Внезапная мысль ослепительной молнией вспыхнула в мозгу Черлтона. Он резко осадил коня, так, что следовавшие за ним всадники вынуждены были податься в стороны, чтобы не наехать на него.

– Проклятье! – Черлтон с шумом втянул в себя воздух и, поперхнувшись, закашлялся. – Этот англичанин что-то бубнил о людях де Бека. Мне нужно переговорить с ними! – и, развернув своего скакуна, безжалостно всадил шпоры в конские бока.

Ему удалось разыскать их среди оставшихся в живых немногочисленных защитников Бангора. После завершения схватки англичане, подталкивая в спины пиками, согнали в кучу всех тех, кто мог самостоятельно передвигаться, и с безжалостной методичностью принялись добивать раненных.

Связанные веревками, пленные валлийцы цепочкой тащились под конвоем к разбитым городским воротам. Черлтон подъехал к старшему охраннику; склонясь с седла, о чем-то зашептался. Выслушав, тот было затряс головой; однако серебряная монета, быстро перекочевавшая из кошеля Черлтона в его ладонь, изменила настроение англичанина. Кивнув, он махнул рукой, давая знак своим солдатам. Пленных остановили; спешившись, Черлтон подступил к ним.

– Кто из вас был с де Беком? – цепкий взор его пробежался по угрюмым, отрешенным лицам.

Заслышав родную речь, валлийцы уставились на Черлтона; в глазах их он прочел жгучую ненависть. Они молчали, упрямо набычившись и поджимая рты; стянутые в запястьях руки их сжались в кулаки. Безоружные, жалкие в своих изорванных во время боя одеждах, с ног до головы перемазанные грязью и кровью, они тем не менее отказывались отвечать. Хорошо знакомый с несгибаемым упрямством валлийцев, Черлтон, понизив голос, продолжил:

– У него осталась сестра. Ее еще можно спасти от этих ублюдков, – он дернул головой в сторону нетерпеливо переминающихся англичан. – Во имя Христа, помогите мне найти ее!

Двое пленных тревожно переглянулись; помявшись, один из них подался вперед.

– Госпожа Алаис… Она в монастыре, – прочистив горло, заговорил он торопливым, хриплым шепотом. – В Лланллугане – мне приходилось доставлять туда послания господина.

Известие повергло Черлтона в состояние сильного, близкого к панике волнения. Приблизившись к пленному, он поспешно, стараясь не выказывать охватившего его смятения, спросил:

– Она приняла обет?

Тот затряс головой.

– Нет, милорд. Хозяин так и не успел дать своего согласия.

Черлтон перевел дух, чувствуя, как напряжение отпускает его. Он шумно сглотнул, подавляя приступ пьянящего возбуждения; сжав плечо валлийца, кивнул, благодаря его.

– Я позабочусь о ней, – и поспешил к своим людям.

– Куда теперь, милорд? – поинтересовался сквайр, заметив, что хозяин повернул в противоположную от охваченного огнем города сторону.

– В Абер, – сквозь зубы бросил Черлтон, пуская коня вскачь.

Правами опекунства над осиротевшими наследниками состоятельных семейств королевства распоряжался сам монарх; только он решал, когда и кому их дарить или продавать. Мальчики оставались под опекой государя вплоть до совершеннолетия; и все время, что они находились под его «присмотром», получаемые с их наследия доходы пополняли королевскую казну. Девочки предназначались исключительно в качестве награды за верную службу: король продавал права опекунства или просто выдавал их замуж по своему усмотрению, получая от осчастливленного проявлением королевской милости избранника немалую мзду. Так или иначе, но сей источник дохода являлся для короля весьма прибыльным и выгодным – как в финансовом, так и в политическом аспектах.

Принимая во внимание отдаленность Гволлтера от Виндзора, Алаис де Бек не представила бы особого интереса для Джона; тем не менее Черлтон понимал, что процесс получения прав опекунства над ней будет сопряжен с определенными затруднениями. Которые он должен был разрешить в кратчайший срок – дабы не упустить возможности самому овладеть Гволлтером. Валлийцы, в данный момент разделившиеся на два враждебных лагеря, были поглощены военными разборками, что давало ему немалое преимущество во времени. Ибо среди них были князья, обладавшие куда большим могуществом и возможностями, чем Черлтон; им не потребуется испрашивать королевского разрешения для захвата земель де Бека.

Черлтон поспешил в Абер в надежде переговорить с возглавлявшим королевские войска Питером де Рошем, епископом Винчестерским. Однако к моменту его появления последний уже отбыл в Честер, и барону пришлось довольствоваться беседой с одним из приближенных епископа, Питером де Молеем: он получил от него рекомендательное письмо, в котором описывались все его заслуги перед англичанами, включая указавших кратчайшую дорогу к Аберу проводников.

Выходец из Пуату, де Молей пользовался скверной репутацией: именно ему приписывали убийство принца Артура Бретанского, племянника ныне правившего Джона. Под его же неусыпным надзором в замке Корф, резиденции епископа де Роша, содержалась и сестра несчастного Артура, принцесса Элеонора: вот уже многие годы король Франции, горевший желанием прибрать к рукам графство Бретань, безуспешно добивался ее выдачи.

Де Молей, вне всякого сомнения, был хорошо известен при дворе Джона. Однако Черлтон знал, что слова его в таком тонком деле будет явно недостаточно: он нуждался в покровительстве человека, чей политический вес был бы неизмеримо выше статуса норманнского наемника. Ибо мелкопоместному барону из Поуис, каковым являлся Черлтон, вряд ли удалось бы добиться даже обычной королевской аудиенции, не говоря уже о согласии короля на передачу ему опекунских прав на Алаис де Бек. И он заблаговременно сговорился с Ральфом Мортимером, одним из наемников при дворе графа Солсбери: тот состоял в близком родстве с влиятельнейшей фигурой Валлийской Марки Роджером де Мортимером, лордом Вигмора и властелином Мэйлинида – и одним из приближенных английского короля.

Не в пример своему могущественному кузену, Ральф Мортимер не мог похвастаться особым авторитетом ввиду склочного характера и злобно-завистливой натуры. Завзятый задира, пьяница и скандалист, он удерживался в свите Солсбери исключительно благодаря своему родству с лордом Роджером. Черлтон с первого взгляда определил сущность характера Ральфа, и после недолгого колебания решился на откровенный разговор с последним.

При всех его недостатках, Ральфу нельзя было отказать в сообразительности: уразумев суть стоявшей перед бароном проблемы, он согласился организовать встречу с Роджером де Мортимером, с тем, чтобы тот, в свою очередь, оказал бы содействие в получении Черлтоном аудиенции у короля. Взамен он потребовал одного – назначения его, Ральфа Мортимера, старшим сержантом баронской свиты. Заключив договор, они, не откладывая, выехали в Херефорд.

План их удался: невзирая на дурную славу Ральфа, в замке Вигмор их встретили с должным уважением – во время трапезы обоим выделили место за столом хозяина. И после недолгой беседы с лордом Роджером, состоявшейся в его личных покоях, Черлтон получил вожделенную рекомендацию, с которой и отправился в Честер, где в данное время располагался королевский двор.

Скрепленного личной печатью Роджера Мортимера ходатайства оказалось более чем достаточно – Джон принял Черлтона незамедлительно. И благосклонно отнесся к его просьбе: всякий, кто оказывал помощь в крушении величия Лливелина, удостаивался его милостей. Недолго думая, король подмахнул состряпанный под его диктовку документ, удостоверяющий права Черлтона на наследницу Гволлтера.

Которую Черлтон по собственному недосмотру упустил из своих рук, и ради возвращения которой решился на столь кощунственный поступок, как осада аббатства Страта Флорида.

– Милорд! – воскликнул один из солдат за его спиной. – Ворота открываются!

Задумавшийся было Черлтон, вздрогнув, вытянул шею.

– А это еще кто такие?

Из величественных аркообразных ворот монастыря показались трое верховых под флагом Плантагенетов: красные туники их пламенели на фоне серых каменных стен, с щитов грозно скалились алые львы.

– Королевские наемники? – Черлтон, раздраженный, поднялся; подскочивший оруженосец, привычно сложив стул, приторочил его к седлу своего коня.

– Милорд, это те самые, что доставили сюда леди Алаис, – услужливо доложил Ральф Мортимер. – Из отряда Лэнгли.

Барон недовольно нахмурился: меньше всего ему нужны были свидетели его неблаговидного поступка, весьма смахивавшего на самый обычный разбой; но отступать тем не менее не собирался. С помощью оруженосца он взгромоздился на коня и высокомерно выпятил подбородок, наблюдая за приближающимися всадниками.

– Милорд, – кивнул ему щупловатый на вид англичанин, удерживавший древко с флагом – судя по всему, старший в группе.

– С кем я говорю?

– Руперт де Манс, сквайр Ричарда Лэнгли, лорда Фезерстоуна, – назвался англичанин.

– Слыхал о нем, – важно кивнул Черлтон.

– Я уполномочен передать ответ от настоятеля монастыря, милорд.

– Говори!

– Требование о выдаче леди Алаис де Бек не может быть исполнено.

Несказанно пораженный, барон уставился на сквайра округлившимися глазами.

– Я не ослышался? Ты сказал – не может? – он слегка приподнялся в стременах.

– Именно так, милорд.

Резким движением осев в седло, Черлтон некоторое время осмысливал ответ; затем одутловатое лицо его налилось краской негодования, кончик длинного крючковатого носа задергался.

– И какова же причина? – в нарочито вкрадчивом тоне барона послышались зловещие нотки.

– Леди Алаис де Бек более нет.

– Что такое? Куда же она подевалась?

– Сегодня утром она стала леди Алаис Деверо, – усмехающийся англичанин и не пытался скрывать своего торжества.

Уронивший от неожиданности конские поводья Черлтон, покачнувшись, едва удержался в седле: у него перехватило дыхание, и он даже зажмурился на мгновение. Шумно отдышавшись, он потребовал:

– Повтори!

Де Манс с готовностью исполнил приказание.

– Леди… Алаис… Деверо… – с расстановкой выговорил Черлтон, и взорвался. – Что за чепуху ты городишь? Как она могла ею стать?

– Очень просто, милорд, – с завидным спокойствием объяснил сквайр. – Она обвенчалась с Аланом Деверо. Обряд был совершен аббатом Кедифером по всем законам – я могу подтвердить это, ибо являюсь одним из свидетелей.

– Вздор! – взревел барон, выпучивая налившиеся кровью глаза; острый кончик его носа вновь дернулся. – Она не имела права выходить замуж без моего согласия! Брак не может считаться законным!

Потревоженная криком лошадь Черлтона, мотнув головой, принялась нервно перебирать ногами – чтобы удержать на месте беспокойно гарцующее животное, тому пришлось потуже натянуть поспешно подхваченные поводья.

Де Манс хладнокровно парировал:

– Никто не в силах отменить освященный церковью брак – кроме Всевышнего или Папы Римского.

– Милорд, – Мортимер приблизился к барону. – Милорд, их немного: мы без труда разделаемся с ними…

– Назад!! – раздался громовой приказ. – Не сметь!

Как ни был разъярен Черлтон, он отлично понимал, что Лэнгли жестоко отомстит любому, кто осмелится поднять руку на его людей. Стиснув зубы, он взирал на невозмутимо застывших в седлах ненавистных англичан, по вине которых рассыпались в прах его надежды на блестящее будущее, купленное ценой бесчестья наследницы Гволлтера. Всего лишь несколько солдат отделяли его от исполнения заветной мечты; он с легкостью мог преодолеть эту преграду – но солдаты эти были королевскими наемниками. К тому же упоминание имени Деверо заметно охладило пыл Черлтона: лорд Стивен, бейлифф всесильного Маршала, был не из тех, что безнаказанно спустит нанесенное его родичу оскорбление. Что ж, этот этап поединка Черлтон проиграл, однако сдаваться окончательно все же не собирался: имея в кармане подписанный королем документ, и на Лэнгли можно будет найти управу.

Опасливо косясь на своего хозяина, люди Черлтона дожидались его дальнейших распоряжений. Скользнув полыхающим яростью взором по бесстрастно-вежливому лицу де Манса, Черлтон, не оборачиваясь, отрывисто бросил через плечо:

– Мортимер, передай мой приказ – мы уходим! – он рванул повод и, немилосердно пришпоривая своего коня, поскакал прочь.

Солдаты его торопливо поворотили лошадей и беспорядочной толпой понеслись вслед за ним.

Деверо попрощался с Алаис в покоях аббата. Он не отважился брать ее с собой – ибо не знал, что ожидает их в Аберистуите. Вокруг шла война, и везти с собой женщину в незавершенную крепость было крайне неразумно. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов и Ральфа Мортимера: невзирая на заверения Лэнгли, тот мог воспользоваться своим численным преимуществом и напасть на них. Алаис понимала его сомнения, и наперекор нежеланию оставаться в монастыре решила последовать совету Кедифера, твердившего, что здесь она будет в безопасности и воссоединится с мужем, как только позволят обстоятельства.

Они растерянно взирали друг на друга. Теперь, когда опасность миновала, Алаис смогла впервые толком разглядеть мужчину, который только что стал ее мужем. Он был молод и довольно привлекателен: высокий, широкоплечий, с густыми каштановыми кудрями и ясными зелеными глазами.

Деверо также было не по себе; румянец смущения покрывал его лицо. Чувство неловкости усиливалось сознанием того, что он был небрит, и туника его была запыленной и довольно потрепанной; к тому же он понятия не имел, что говорить и как обращаться к ней. Возглавляя сопровождавший ее конвой, тем не менее в пути Деверо практически не общался с Алаис. Даже во время двух коротких стоянок он, помня строгий наказ Лэнгли, старался держаться от нее в стороне, ограничиваясь лишь общепринятыми фразами вежливого этикета. Непосредственную опеку над девушкой принял на себя де Манс, как предполагал Деверо, не без вмешательства Лэнгли: помогал ей спешиваться с лошади и подсаживал в седло, во время привалов подносил еду и питье. И всю дорогу находился рядом с ней.

Стесняясь мужчин, во время путешествия Алаис не поднимала капюшона своей малиновой мантии, и все же у Деверо возникло смутное предположение, что она молода и недурна собой. И только сейчас, пребывая в непосредственной близости от нее, понял, что ошибался: она была дьявольски хороша. Распущенные волнистые волосы ее мягким золотом струились по плечам, ярко-голубые миндалевидные глаза светились на все еще бледном лице. Белую шею обвивал плетеный шелковый шнурок с золотыми украшениями: крестиком и мужским перстнем с большим рубином. Его, Деверо, фамильным перстнем, что за неимением обручального кольца он надел на руку новобрачной во время венчания. Перстень оказался слишком велик, и все норовил соскользнуть с ее пальца, и после церемонии Алаис продела перстень сквозь шнурок – из боязни потерять его.

Видя полнейшую растерянность новоиспеченного супруга, Алаис начала первой. Приблизившись, она завладела его рукой и сжала ее своими маленькими прохладными ладонями.

– Не могу выразить словами свою благодарность, милорд, – голос девушки дрожал от волнения. – Бог свидетель, я сожалею, что вынудила вас к этому браку и молю о прощении. Не осуждайте меня; быть может, со временем вы сумеете понять причины, толкнувшие меня на это. Вы и представить себе не можете, что значит оказаться наследницей и превратиться в яблоко раздора! Конечно, я не первая и не последняя из девушек, ставших невольницами свалившегося на них богатства, и, поверьте, не стала бы так упираться, если бы не одно обстоятельство, настолько унизительное, что я готова была наложить на себя руки, – при этих ее словах глаза Деверо округлились. – Но не покориться: опекун избрал мне в мужья своего незаконорожденного сына, который ко всему прочему оказался полнейшим идиотом! Я сознаю, что поступила с вами бесчестно, и надеюсь, что вы не станете презирать меня за проявленные мною слабость и малодушие, – голос девушки прервался, и она смолкла, пытаясь справиться с душившим ее волнением.

Деверо, в свою очередь осторожно сжимая девичьи ладони своими, поспешил успокоить ее.

– Не стоит так огорчаться, – он постарался придать своему голосу сочувствия. – Я и не думаю презирать вас. Поверьте, мне жаль оставлять вас здесь, но я вернусь за вами, как только смогу.

В дверь заскреблись. Они обернулись – на пороге стоял низкорослый монах.

– Милорд, они готовы и ждут вас.

Кивнув, Деверо повернулся к Алаис.

– Я должен идти. Берегите себя, госпожа, – и, поколебавшись, неловко приложился губами к ее руке: на большее он попросту не осмелился.

Однако Алаис, приподнявшись на цыпочках, потянулась к нему и легким поцелуем коснулась уголка его рта – Деверо почувствовал, как при этом она слегка вздрогнула, уколовшись о его жесткую щетину. Он сильно смутился и покраснел, так, что кончики его ушей заполыхали, но все же ответил на ее поцелуй, хоть и очень робко.

Отступив, он поклонился и стремительно вышел. Алаис подбежала к узкой бойнице окна: широкими шагами Деверо пересекал двор, на ходу подвязывая стеганый подшлемник под подбородком. Жадным взором провожала она его удаляющуюся фигуру, все еще не веря, что этот рослый, мужественный рыцарь – ее супруг.

Когда он скрылся за углом здания, девушка, зажмуриваясь, горячо взмолилась:

– Святая Дева Мария, прошу тебя, сохрани его от бед! Об одном молю – убереги его! Не лишай меня моего единственного защитника!

И прижала ладонь к губам, в неосознанном порыве пытаясь удержать мимолетное прикосновение его губ, таких мягких и теплых, вдохнувших в ее отчаявшуюся душу надежду.

Лишь оказавшись за пределами аббатства Деверо позволил себе излить на голову де Манса бурлившее в нем искреннее негодование.

– Какого дьявола, Руперт? – остановив своего гнедого, он ухватился за поводья коня сквайра. – Во имя Господа, зачем ты сделал это?

– Лэнгли приказал заботиться о тебе, – категорично заявил де Манс.

– И ты считаешь это заботой? – взвился Деверо, распаляясь еще сильнее. – По твоей милости я женился – и на ком? На девице, которую совершенно не знаю, да к тому же еще и валлийке!

– Зато остался жив, – с непререкаемым апломбом уверенного в своей правоте парировал сквайр. – Да будь она распоследней шлюхой, лишь бы мне не пришлось видеть как ты вступаешь в заранее обреченную на поражение схватку! Я предпочитаю гнев Лэнгли за твою женитьбу, но не за доставленное ему для захоронения тело.

Деверо в ответ крепко зажмурился; вспомниная недавний наказ Лэнгли, скрипнул зубами.

– Иезус, Руперт, что я скажу ему? Ведь он предупреждал меня. И велел держаться от нее подальше!

Подавшись к нему, де Манс фамильярно хлопнул его по плечу.

– Об этом не беспокойся – я возьму все на себя.

Раздувая ноздри, Деверо шумно выдохнул и опалил сквайра мрачным взглядом.

– Как насчет того, чтобы взять на себя и супружеские обязанности?

Де Манс ухмыльнулся.

– Хо! Не все сразу, приятель, – и заговорщицки подмигнул Деверо. – Но я обещаю подумать над твоим предложением!

На что Деверо крепко выбранился, сознавая свое бессилие – еще не было случая, чтобы Руперта кто-нибудь переспорил.