Читать книгу Последнее слово. Книга первая - Людмила Гулян - Страница 7

Оставшуюся часть пути Лэнгли был погружен в мрачные размышления. Терзаясь сомнениями, он проклинал себя за проявленную по отношению к Алаис де Бек мягкотелость: не за предоставленный в ее распоряжение эскорт, но за то, что согласился отпустить с ней Алана Деверо. Не будь его отряд столь многочисленным, не колеблясь он сам сопроводил бы девушку в Страта Флорида; однако таскать за собой сотню усталых, голодных наемников еще двое суток, ради одной девицы…

К тому времени когда они, наконец, достигли Аберистуита, Лэнгли с трудом удерживался от обуревавшего его желания повернуть коня и пуститься вдогонку Деверо. Но чувство долга возобладало над порывом души; теша себя мыслью, что де Манс, которому доверял как самому себе, должным образом позаботится о Деверо, он с головой погрузился в рутину привычных забот военного лагеря, и на какое-то время беспокойство за друга отступило.

На встречу с Фалком де Брентом, констеблем крепости, и обустройство быта ушел остаток дня. Благодаря расторопности оруженосцев Тома Беггарда и Джона де Кейпла Лэнгли удалось помыться и побриться; после чего втроем они установили шатер в отведенном для них во внутреннем дворе месте. Сразу после вечерней трапезы, сославшись на усталость, он удалился к себе. И большую часть ночи провел беспокойно ворочаясь на своем походном ложе: стоило ему остаться одному, тревога за судьбу Деверо охватила его с новой силой. Взор его беспрестанно обращался на предназначенное Алану соседнее ложе, сейчас сиротливо пустовавшее.

В результате следующим утром он поднялся невыспавшимся и раздраженным. Оставив на узком столике нехитрый завтрак из хлеба, острого овечьего сыра и вина, оруженосцы его занялись чисткой аммуниции и конской упряжи. Время тянулось невыносимо медленно; в довершение ко всему он впервые оказался взаперти в строящейся крепости: кладку наружних стен завершили совсем недавно, и теперь рабочие возводили башню. Дальнюю часть обширного подворья занимали шатры, в которых размещался состав гарнизона; вдоль стен тянулись навесы для мастеровых и прислуги. У костров суетились женщины, готовя пищу в больших котлах; неподалеку в грязи копошились босоногие и замурзанные дети. Вокруг костров шныряли собаки, принюхиваясь к доносившимся из котлов запахам и жадно облизываясь.

В воздухе стоял неумолчный шум: скрип колес ручных тачек, которыми рабочие подвозили камни и песок для раствора, пронзительный визг пил, гулкие удары топоров по бревнам и звонкий перестук раскалывающих камни молотков… И невообразимая какофония эта дополнялась многоголосым хором перекликающихся друг с другом людей.

Лэнгли перебрался на внешний двор, где было немного спокойнее. Пространство его заполняли солдатские палатки; в приспособленном для тренировок дальнем углу воины упражнялись на мечах. Неподалеку располагались конюшни и хлев; у крепостной стены, под навесом, вокруг плавильной печи вовсю трудились кузнецы в кожаных фартуках. Прачки наполняли водой подвешенный над костром большой котел; рядом кучились плетеные корзины с дожидавшимся стирки бельем.

Ворота крепости были широко распахнуты: беспрерывным потоком сновавшие наружу и обратно работники и подмастерья занимались вырубкой окружавшего замок леса, тем самым обеспечивая строительство древесиной и попутно расчищая склоны холма вокруг крепости.

Лэнгли вышел за ворота. Мост через ров был спущен; охранявшие его солдаты настороженно оглядывались вокруг, крепко сжимая в руках щиты и копья, и в случае внезапного нападения готовые незамедлительно поднять его. Время приближалось к полудню: при условии, что Деверо покинул Страта Флорида ранним утром, отряд должен был быть уже на подступах к Аберистуиту.

Над замком разнесся низкий, глухой зов рога: людей сзывали к дневной трапезе. Спеша оказаться в стенах крепости, рабочие принялись нахлестывать впряженных в повозки быков. Чтобы избежать толчеи, Лэнгли вернулся во внутренний двор, где за расставленными под полосатыми тентами столами уже собирался гарнизон.

В сопровождении оруженосцев Лэнгли направлялся к своему шатру, когда во дворе показались запыленные всадники. Он торопливо пересчитал их: все одиннадцать вернулись в целости и сохранности! Враз повеселевший, он устремился к спешивавшемуся Деверо, и тут разглядел его хмурое лицо. От дурного предчувствия у Лэнгли заныло сердце; единственное, что пришло ему на ум – что-то неладное произошло с вверенной Деверо девушкой.

Поручив Беггарду и де Кейплу заботу о вновь прибывших, он знаком велел Деверо и де Мансу следовать за собой. И только оказавшись в своем шатре, приступил к расспросам. Признание Деверо ошеломило его: оно попросту не укладывалось в голове. Вызванное благополучным возвращением друга чувство ликования сменилось изумлением, стремительно перерастающим в негодование.

Лэнгли глубоко вдохнул, обуздывая вскипавший в нем гнев.

– Повтори, – тихо, очень тихо потребовал он; глаза его сузились и потемнели.

Деверо буквально окаменел под тяжестью его взора. Тщательно заготовленные им на пути в Аберистуит слова оправдания моментально вылетели из головы – словно осенние листья, внезапным порывом ветра сорванные с деревьев и унесенные прочь. Он нервно сглотнул и растерянно заморгал.

На выручку ему пришел де Манс – как и обещал.

– Он обвенчался с ней, милорд, – с готовностью доложил сквайр.

– Он что?! – Лэнгли буквально взвился: складной стул, на котором он только что сидел, с шумным треском опрокинулся, отчего Деверо, вздрогнув, изменился в лице.

Де Манс поспешно шагнул вперед, загораживая собой Алана, бледного, потерянного, с виновато поникшей головой.

– Милорд…

– А с тобой у меня будет особый разговор! – прошипел Лэнгли, опаляя его яростным взором. – Я посылал тебя не за этим! – загремел он, с бешенством глядя на Деверо поверх коротышки де Манса. – И я предупреждал тебя! Проклятье, Алан, как ты додумался до такого?

Руперт, набрав воздуха в грудь, решительно заговорил:

– Он и не думал – леди сама захотела!

– Ну, а ты где был? Куда смотрел? – с не меньшей яростью набросился на него Лэнгли.

Обычно выдержанный и немногословный, Лэнгли совершенно преобразился; высокие скулы его заполыхали гневным румянцем, густые темные брови сошлись на переносице, уголок поджатого рта подергивался.

Однако маленький сквайр не растерялся.

– Рядом, милорд: я и уговорил его, – мужественно сознался он.

– Аа! – в приступе совершеннейшего отчаяния Лэнгли хлопнул себя по лбу ладонью. – Во имя Господа, Руперт, ты должен был присматривать за ним!

– Именно это я и сделал, – заявил сквайр.

Лэнгли непонимающе воззарился на него – на что тот, вздернув плечи, широко развел руками.

– Я позаботился о нем: теперь он лорд Гволлтера!

Деверо с изумлением уставился на Руперта. Брови Лэнгли поползли на лоб. Воцарилось тягостное молчание, нарушаемое доносившимися со двора многоголосым людским хором, неумолчным шумом строительства и отдаленным гулом морского прибоя за крепостными стенами: взбудораженные не на шутку разыгравшимся бризом волны остервенело атаковали прибрежные камни. С шумом выдохнув сквозь стиснутые зубы, Лэнгли проговорил:

– Не знаю, что из всего этого получится, – в сомнении он покачал головой. – Гволлтер – это не Англия. Сегодня мы здесь, а завтра…

– Ричард, – Деверо шагнул к нему. – У меня и в мыслях не было – ведь я ничего не знал о ней, кроме ее имени; вспомни – ты сам назвал его мне! Она…, – голос его, дрогнув, прервался. – Она молила; грозилась, что наложит на себя руки… Я не мог отказать!

Ссутулясь и крепко стискивая челюсти, Лэнгли уставился в тростник, толстым слоем устилавший земляной пол шатра. Некоторое время в молчаливой прострации он сжимал и разжимал кулаки, затем с заметным усилием кивнул сквайру.

– Говори!

Руперт оглянулся на Деверо.

– Ступай-ка, приятель, мне надо переговорить с милордом с глазу на глаз.

Лэнгли озадаченно покосился на него: сквайр явно превышал свои полномочия, однако, помедлив, кивнул Деверо – облегченно переведя дух, тот с готовностью устремился к выходу.

Де Манс обстоятельно доложил о происшедших в монастыре событиях. Лэнгли слушал молча, все больше мрачнея с каждым его словом – только желваки бегали по челюсти; когда Руперт закончил, поднял стул и вновь уселся на него. Упершись руками в колени широко расставленных длинных ног, он вперил тяжелый взор в стоявшего перед ним щуплого сквайра.

– Я не мог поступить иначе, милорд, – проникновенно воззвал сквайр. – Черлтон намеревался взять монастырь приступом. Нам пришлось бы вступить в бой: Деверо дал слово, что будет защищать ее до последнего вздоха. И сложил бы голову – силы были слишком неравны. Я не мог взять на душу такого греха, помня о Патрике.

При упоминании имени старшего из братьев Деверо лицо Лэнгли дрогнуло; издав приглушенный стон, в яростном ожесточении он запустил пятерню в свою густую темную шевелюру.

– Я… Я поклялся ему, Руперт, – в голосе его вдруг прозвучала неприкрытая, совершенно несвойственная ему беспомощная растерянность. – Я дал Патрику слово, что позабочусь об Алане – там, когда он умирал у меня на руках…

– И вы успешно делаете это – уже который год! – горячо возразил сквайр, подступая к нему. – Подумайте, милорд: это всего лишь брак. Его можно расторгнуть – ведь консуммации не было! Главное – он жив.

Некоторое время Лэнгли осмысливал сказанное сквайром. В конце концов, тот был прав – и гнев его понемногу начал стихать. Тем более, что сейчас невозможно было что-либо изменить.

Остаток дня Лэнгли отмалчивался, стараясь смириться с происшедшим. Деверо также пребывал в подавленном настроении; он почти не выходил из конюшни, чистя своего гнедого и полируя меч в компании сочувственно переглядывающихся оруженосцев. Поздним вечером угрюмый, с насупленными бровями на мрачном лице он появился в шатре; не говоря ни слова, улегся на свое походное ложе и тут же уснул.

Лишь за дневной трапезой Лэнгли заговорил с другом.

– Что ты сделал с кольцом Патрика?

Сидевший рядом Деверо смутился и покраснел. Непроизвольным жестом он потер мизинец правой руки, на котором до этого носил золотой перстень с большим рубином.

– Я… Я отдал его ей, – он виновато пожал плечами. – Взамен обручального.

Лэнгли только покачал головой.

– Тебе стоит позаботиться о настоящем кольце для нее, – тут же встрял Руперт. – Твой перстень она может носить разве что на запястье, вместо браслета.

Лэнгли не удержался от улыбки.

– Где же я возьму его? – несказанно удивился Деверо. – Мы ведь не в Честере!

– О, брат, для этого вовсе не нужно отправляться на ярмарку! У фламандцев всегда найдется необходимая вещица – нужно только порасспрашивать, – де Манс отрезал горбушку от краюхи хлеба и подхватил с деревянного блюда кусок желтого овечьего сыра. – Ну, да я сам возьмусь за дело.

Деверо с подозрением покосился на сквайра, с невозмутимым видом поглощавшего еду, однако воздержался от готового сорваться с языка колкого замечания. Трапеза завершалась; не дожидаясь окончания, он покинул стол.

Лэнгли взором провожал его: широкими шагами Алан пересекал двор, направляясь к ведущей на замковую стену лестнице. От долгого пребывания под летним солнцем каштановые волосы его выгорели до медного цвета, и сейчас фигурой и походкой он напоминал своего старшего брата Патрика – рыжеволосого красавца-весельчака, погибшего в схватке много лет назад.

– Переживает, – заметил де Манс, от которого не укрылся сверливший спину Деверо пристальный взгляд патрона.

Подавляя тяжелый вздох, Лэнгли ожесточенно потер шею.

– Я должен объясниться с ним. В конце концов, надо что-то решать.

Опершись локтями о каменную кладку стены, Деверо отрешенно взирал на подступавший к подножию холма морской берег. В воздухе остро пахло солью и водорослями; над головой с пронзительными криками проносились чайки. Покрытые белыми барашками пены волны с ленивым плеском набегали на прибрежные камни – день сегодня выдался относительно безветренным. Раскинувшееся перед ним море напоминало гигантский изумруд; в лучах проглядывавшего сквозь перистые облака солнца на поверхности его вспыхивали ослепительные искры.

Лэнгли пристроился рядом. Некоторое время в молчаливом раздумье они созерцали простиравшуюся до самого горизонта безбрежную водную гладь. Нечасто выпадало им любоваться такой красотой: великолепие и мощь морских просторов просто завораживали.

– Я все думаю: как скажу Изабель? – промолвил, наконец, Деверо.

– Она поймет, – возразил Лэнгли. – Потому, что безмерно любит тебя.

– По-твоему, это должно меня утешить?

Лэнгли помедлил, не решаясь выговорить слов, которые тем не менее должен был произнести. Именно поэтому он последовал за Аланом сюда, подальше от крепостного шума – чтобы иметь возможность обсудить сложившееся положение без лишних ушей.

– Ты можешь аннулировать брак, – тихо проговорил он. – И за это тебя никто не осудит.

Деверо угрюмо покосился на него. Море отражалось в яркой зелени его глаз, и сейчас они казались такими же бездонными и загадочными. Лэнгли невольно задержал дыхание; на мгновение ему почудилось, будто сам Патрик смотрит на него из их глубин: несхожих внешне братьев Деверо Господь оделил совершенно одинаковыми глазами.

– Могу, – взор Алана вновь устремился в бесконечную водную даль. – А что будет с ней?

Лэнгли пошевелил бровями.

– Ты вовсе не обязан жертвовать своим будущим ради нее.

– Ты прав. Разумеется, это было бы самым легким выходом – для меня. Развестись…, – Деверо прикусил губу. – И бросить ее на растерзание таким, как Черлтон… Хорошего же ты обо мне мнения!

Лэнгли прочистил горло.

– Таковы законы общества, – примирительно заметил он. – Не мы их установили, и не нам их менять.

Деверо, выпрямившись, уперся ладонями в каменную кладку парапета. Темные брови его сдвинулись, губы строптиво поджались.

– И я так думал – раньше.

– Что же изменилось?

– Я сам. Господи, Ричард, – Деверо вдруг передернулся, словно ему было не по себе. – Когда она умоляла меня, там, в монастыре… Я вдруг подумал об Изабель: ведь случись что с нами, ее ожидает такая же участь!

У Лэнгли сперло дыхание; от сказанного Аланом холодные мурашки поползли по его спине. Он не нашелся, что ответить, в полной мере осознавая неоспоримую правоту произнесенных другом слов.

– Проклятье! – Деверо с силой ударил кулаком по камням стены. – Мы слишком долго тянули, Ричард, – голос его был полон неприкрытого раскаяния.

– Как только выберемся отсюда, первым делом мы отправимся к Изабель, – Лэнгли крепко стиснул плечо друга. – Даю слово, что не стану больше откладывать. Что же касается твоей женитьбы…

– Я не могу бросить ее, Ричард, – Деверо глянул на него потемневшими от волнения глазами. – Хотя и понятия не имею, что ожидает нас. Я дал слово, что вернусь за ней, и намерен сдержать его. И тебе не удастся отговорить меня.

Примиряясь с реальностью, Лэнгли обреченно кивнул.

– Ты можешь отправить вместо себя Деверо. Как одному из рыцарей-капитанов, тебе вовсе не обязательно принимать участие во всех делах, – сварливо заявил констебль, откидываясь на спинку кресла.

Фалк де Брент отличался невысоким ростом и изящным телосложением. От него исходила волна неотразимого обаяния, крайне опасного для мужчин и весьма губительного для женщин, и на первый взгляд он казался мягким и покладистым человеком. Но тех, кто знал его так же хорошо как Лэнгли, не могла обмануть приятная внешность: под любезной маской скрывался один из самых расчетливых, честолюбивых и безжалостных наемников короля Джона.

Спасаясь от расплаты за совершенное им убийство рыцаря, де Брент примкнул к королевскому двору еще в Нормандии, и карьеру свою начал с должности обычного сержанта. В отличие от других собратьев по оружию, он не мог похвастаться родовитостью: рыцарского звания он добился исключительно благодаря изворотливости ума и безоглядной преданности английскому королю, самолично включившему его в элитную касту воинов. О нем говорили что он не боится ни бога, ни дьявола; его зачастую граничившая с жестокостью беспринципность и неуемная тяга к распутству импонировали королю, страдавшему теми же недостатками. К тому же, стремясь компенсировать отсутствие внушительной родословной, де Брент перенял страсть Джона к красивым и дорогим нарядам: вот и сегодня он щеголял темно-синей, баснословной цены шелковой туникой, позолоченным плетеным поясом и сапогами из мягкой красной кожи с вышивкой и шнуровкой по бокам.

Ухоженными, унизанными драгоценными перстнями пальцами констебль поглаживал каштановую бородку, щедро разбавленную ранней сединой: сказывались последствия бурного образа жизни при дворе короля. Будучи одним из фаворитов Джона, де Брент не только сражался за его интересы – за весьма высокую плату! – но и принимал активное участие в увеселительных мероприятиях дворцовых будней, будь то охота, азартные игры или оргии в обществе королевских куртизанок.

Вынужденный оставаться в Кередигионе в полной изоляции от английского двора, лишенный светского общества и прилагающихся к нему развлечений, де Брент чаще всего пребывал в дурном расположении духа: одноообразные, унылые, сопровождавшиеся непрекращающимся шумом, грязью, пылью и толчеей будни строящейся крепости не являлись его стихией. Свой большой шатер констебль обустроил со всей возможной для походных условий роскошью: кровать с пуховой периной и занавесками, выложенное вышитыми подушками резное кресло с высокой спинкой. Земляной пол он велел присыпать слоем свежесрезанного камыша и застелить волчьими шкурами. Два массивных сундука были наполнены изысканной одеждой, на деревянных подставках висели подбитые мехами и шелками мантии. Тут же находилось соломенное чучело с красующимися на нем тщательно вычищенными и отполированными кольчугой и шлемом. На узком столе стояли кувшин с отменным французским вином и серебряное блюдо с засахаренными сливами.

Лэнгли не привечал самоуверенного констебля, славившегося непомерной, обычно присущей всем выходцам из нижних слоев аристократического общества заносчивостью. Но мысли свои держал при себе: это была работа, за которую хорошо платили. Тем более что из-за непонятного положения Деверо, совершенно неожиданно заполучившего титул лорда Гволлтера, возвращение в Честер пока откладывалось. Лэнгли не собирался портить отношений с констеблем – де Брент был не только непредсказуем, но и опасен.

– Деверо более не обязан оставаться на службе, милорд, – уклончиво ответил он.

Заявление его вызвало у де Брента несказанное удивление.

– Как это – не обязан? – на тонком, красивом лице констебля появилось выражение озабоченного недоумения.

Поколебавшись, Лэнгли обреченно пожал плечами: в конце концов, весть о женитьбе Деверо очень скоро достигнет ушей констебля, и он предпочитал, чтобы тот узнал ее от него – без ненужных приукрас и небылиц. Краем глаза он заметил как шевельнулись тяжелые малиновые шторы, отгораживавшие дальний угол шатра, где стояла массивная кровать: любовница констебля, удалявшаяся туда на время его деловых встреч с подчиненными, внимательно прислушивалась к их беседе.

– Я не могу приказывать лорду Гволлтера, милорд.

Ошеломленно разинувший рот де Брент привстал в кресле. Лэнгли с трудом подавил внезапное и совершенно неуместное желание рассмеяться при виде отвисшей челюсти и вытаращенных глаз констебля, отчего тот стал похожим на выловленную из воды рыбину.

– Лорду Гволлтера? – тупо переспросил констебль. – Что такое ты говоришь?

В скупых, коротких выражениях Лэнгли поведал ему о том, как им довелось повстречать молодую леди де Бек, и чем это все закончилось. Некоторое время де Брент усиленно размышлял, барабаня пальцами по резному подлокотнику кресла.

– Гволлтер – это, кажется, где-то неподалеку, – наконец, вскинул он темные глаза на Лэнгли.

– В четырех милях к северо-востоку, милорд.

– Так близко? – де Брент заметно воодушевился. – Подумать только: замок теперь наш, и нам даже не понадобилось его захватывать!

Прикрываясь маской невозмутимого хладнокровия, Лэнгли про себя язвительно подумал: «Наш?» Однако промолчал, не желая настраивать против себя столь могущественного фаворита короля. Явно довольный, констебль подхватил с подноса серебряные кубки с вином и протянул один их них рыцарю. Щедро сдобренный имбирем и корицей напиток оказался превосходным – Лэнгли был осведомлен, что де Брент отдавал предпочтение анжуйскому вину, несколько десятков бочонков которого привез с собой из Кардиффа.

– Ричард! – дрожавший от злости Деверо ворвался в шатер.

Уже в кольчуге, Лэнгли с помощью Тома Беггарда облачался в тунику; рядом, на скамье, своей очереди дожидались меч в ножнах и начищенный до блеска шлем. Полностью экипированный де Манс придерживал щит своего патрона с гербом графа Честера: золотые колосья на лазурном поле.

Деверо с такой силой отбросил полог, что шатер закачался – все трое, дружно обернувшись, уставились на него.

– Алан, это всего лишь…

– И вы бы ушли, без меня? – он шагнул к Лэнгли; в глазах его плескалось искреннее возмущение. – Проклятье! Ты не можешь так поступать со мной!

Взмахом руки Лэнгли отослал оруженосца, навострившего уши и с нескрываемым любопытством прислушивавшегося к перепалке.

– Честно говоря, я и понятия не имею, как теперь поступать с тобой, – откровенно признался он. – Одно мне ясно: я не вправе повелевать лорду Гволлтера.

Деверо вспыхнул до корней волос. Набычившись, тяжело дыша, со сжатыми кулаками он подступил к Лэнгли.

– Не называй меня так! – глаза его, обычно ярко-зеленые, сейчас потемнели до цвета штормового моря.

Поспешно прислонив к стулу щит, де Манс решительно втиснулся меж ними.

– Успокойся, – попытался он приструнить Деверо. – Из-за чего шум развел? Обычный рейд – не на битву же собрались.

Лэнгли со вздохом коснулся плеча сквайра.

– Ступай, мы тут сами разберемся, – и когда тот опустил за собой полог шатра, повернулся к Деверо. – Сядь! – голос его прозвучал неожиданно резко. – И остынь.

Поколебавшись, Алан нехотя подчинился. Лэнгли тем временем принялся пристегивать к широкому кожаному поясу длинный меч: по порывистым движениям его Деверо понял, что тот сильно раздражен. Покончив с мечом, Лэнгли завязал под подбородком ремешки подшлемника, натянул на голову кольчужный капюшон и подхватил со скамьи шлем.

– Очевидно, ты позабыл о нашем вчерашнем разговоре. Помнится, ты переживал о судьбе Изабель?

Вопрос застал Деверо врасплох; он шумно сглотнул, глядя на друга широко раскрывшимися глазами.

– Именно поэтому я решил оставить тебя в крепости: как знать, чем обернется наша вылазка. Один из нас обязательно должен выжить. И вернуться домой!

– Почему им должен быть я? – запротестовал Деверо.

– Потому что от твоего благополучия зависят судьбы двух женщин! – отрезал Лэнгли.

– То же самое я могу сказать и тебе! – Деверо порывисто поднялся со скамьи.

– Моя сестра замужем. А другая…, – запнувшись, Лэнгли перевел дыхание и тихо закончил. – Я и сам еще не знаю, есть ли она у меня.

В шатре воцарилось неловкое молчание: оба старательно избегали смотреть друг на друга. Поколебавшись, Лэнгли шагнул к пологу, все еще удерживая в руке шлем.

Деверо вскинул голову.

– Ричард, – он уже полностью овладел собой, хотя брови его все еще хмурились, и губы упрямо поджимались. – Ты, конечно прав. Но я еду с вами.

– Но мы только что…

– И я не желаю слышать о Гволлтере, – Деверо устремился к выходу, чтобы дать указания своему оруженосцу.

И не видел, как Лэнгли, покачивая головой, добродушно усмехается ему в спину.

Во дворе крепости царило необычное оживление: по распоряжению констебля гарнизон, разбившись на отряды, должен был проехаться по окрестностям: запасы продовольствия в крепости таяли на глазах. Добываемая охотой дичь предназначалась исключительно для знатных рыцарей; остальным приходилось довольствоваться солониной. Протекавшая рядом река Иствит была большим подспорьем – она снабжала стол рыбой; при этом часть ежедневного улова пускали на засолку. Содержавшихся в хлеву коров и овец берегли как зеницу ока: они пополняли запасы сыра, служившего основным источником питания.

Вскоре после закладки Аберистуита к де Бренту заявились представители местной аристократии – как те дружно утверждали, для засвидетельствования почтения представителю короля. Облаченные в меховые фуфайки поверх рубах из грубого шерстяного полотна и короткие, до колен, штаны, внешне они мало чем отличались от своих подчиненных. Зато пояса их и ножны мечей были отделаны серебром и позолотой. Пока князья сидели за накрытым в шатре констебля столом, солдаты их свиты с молчаливым высокомерием приглядывались ко всему, что происходило в замковом дворе. В свою очередь англичане и фламандцы с нескрываемым любопытством рассматривали сгрудившихся у своих низкорослых лошадей валлийцев, чье, казалось бы, весьма скромное вооружение – короткие мечи, копья и луки – не могло ввести в заблуждение королевских наемников, на собственном опыте уже убедившихся в превосходных боевых качествах валлийских воинов.

Заверив констебля в своей лояльности и обязавшись внести вассальский оброк овцами и свиньями, князья откланялись и отбыли восвояси. И словно в воду канули. В напрасных ожиданиях прошли недели; после чего разгневанный де Брент приказал своим людям трубить сбор.

Погода способствовала им: затяжной моросящий дождь, несколько дней подряд усердно поливавший округу, прекратился еще накануне вечером, и с просветлевшего неба сквозь расползающиеся кучевые облака проглядывало яркое летнее солнце.

Лэнгли решил принять участвие в рейде, так как из-за непонятного положения Деверо пока не мог покинуть Аберистуита. Приходилось учитывать и другие обстоятельства: один за другим три утомительных похода в Уэльс измотали даже его железный организм. В конце концов, отсиживаться в крепости было куда спокойнее, чем мотаться по бездорожью валлийских гор. К тому же первая экспедиция королевских войск в Уэльс, завершившаяся катастрофой, нанесла весьма чувствительный ущерб и его собственному кошелю: чтобы спасти от голодной смерти вверенных ему солдат, он вынужден был пожертвовать двумя боевыми скакунами – после того, как те покончили со своими. И сейчас с ним оставался вороной жеребец ломбардской породы, надежный боевой товарищ, выносливый и крепкий, невзирая на легкое ранение, полученное им около года назад, в Ирландии: во время одной из стычек вражеский солдат, безуспешно пытавшийся сбить Лэнгли наземь, разъярившись, нацелился мечом в вороного, но Лэнгли успел бросить коня в сторону – оружие, скользнув острием по серебряному нагруднику, лишь рассекло кожу на груди животного.

Под его начало выделили двадцать человек, включая де Манса и Деверо; они уже были в седлах – все, кроме Руперта: тот придерживал под уздцы его вороного жеребца. Сдвинув щит за спину, Лэнгли перенял у него повод, намереваясь подняться в седло, когда громкое восклицание заставило его оглянуться.

– Деверо! – направлявшийся к воротам во главе своей группы Томас де Форд придержал своего рыжего коня.

Разглядев его широкую щербатую ухмылку, Деверо невольно подобрался: он знал де Форда еще со времен совместной службы в Клиффорде, и не испытывал к нему особой симпатии, хорошо помня его задиристый нрав и нахальную привычку не упускать возможности посмеяться над другими, причем обязательно в присутствии как можно большего количества свидетелей.

– Говорят, тебя окрутили – первая же встречная валлийская дикарка! – де Форд расхохотался.

Находившиеся вокруг люди, перемигиваясь, в предвкушении предстоящего развлечения придвинулись поближе.

Расправляя свои и без того широченные плечи, Деверо вызывающе сверкнул кошачьи-зелеными глазами.

– Она поняла, что лучшего ей не найти.

– Ха! Это потому, что она не видела остальных, – чванливо выпятив мощную, затянутую в кольчугу грудь, де Форд уперся рукой в бедро.

На что Деверо снисходительно выгнул бровь и заявил, ухмыляясь:

– Вот тут я с тобой соглашусь: поглядев на тебя, де Форд, она скорее всего бы удавилась.

Кругом раздался смех. Рослый, хорошо сложенный и сильный, де Форд тем не менее не мог похвастаться приятной внешностью: в одной из пьяных драк, разгоревшихся из-за шлюхи, соперник сломал ему нос, располосовал щеку и выбил передний зуб. Осведомленный о причине его «травм», Деверо не преминул уколоть де Форда – и тот, вобрав голову в плечи, окрысился: он не привык играть роль мишени.

– Язык твой чересчур длинен, приятель – смотри, как бы тебе его не укоротили! – де Форд смачно сплюнул сквозь щербину.

– Хочешь попробовать? – выразительным жестом кладя руку на рукоятку меча, Деверо вызывающе выпрямился в седле.

Светло-карие глаза де Форда загорелись мстительным огоньком, и он также потянулся к оружию. На всякий случай Руперт придвинулся поближе к Деверо, но тут в перепалку вмешался Лэнгли.

– Де Форд, твои люди заждались – займись делом. Языки подождут, – и, демонстративно повернувшись к задире спиной, уселся на вороного.

Посрамленный де Форд метнул на него злобный взгляд, однако перечить не осмелился, прекрасно понимая, что Лэнгли ему не по зубам. Шипя себе под нос, он пришпорил коня и, сопровождаемый своим отрядом, рысью устремился к воротам.

– Не стоит совать голую руку в пчелиный улей, – посоветовал Алану Лэнгли, в свою очередь трогая с места вороного.

– Ты хотел сказать осиное гнездо? – хмуро съязвил Деверо, пристраиваясь рядом.

Рейд оказался безуспешным: попадавшиеся на пути мелкие поселения были заброшенными. Возведенные на сейчас раскисших от грязи после частых дождей подворьях приземистые, крытые соломой глинобитные хибары угрюмо косились на проезжавших англичан пустыми глазницами крошечных окошек. Казалось, в округе все вымерло – но это только казалось: Лэнгли кожей ощущал присутствие валлийцев.

Как и хорошо знавший привычки горцев де Манс: дядя, что был женат на валлийке, навещая родственников супруги частенько брал его, тогда еще подростка, с собой.

– Проклятье, – ругнулся Руперт, настороженно озираясь вокруг. – Голову даю на отсечение, что они прячутся где-то неподалеку!

– А ты ожидал чего-нибудь другого? – встрял Деверо. – Возка, уже груженного и дожидающегося нас?

Лэнгли обежал местность внимательным оком. Обступавший очередную деревушку густой сумрачный лес был тих и молчалив. Именно эта необычная тишина заставляла людей держаться настороже – не было слышно даже пения птиц. Он оглянулся на отряд, убеждаясь, что все готовы к неожиданной атаке, случись таковая.

Остановив коня у ближайшего жилища, он велел одному из солдат заглянуть внутрь. Тот спешился; прикрываясь щитом, торопливо нырнул в полуотворенную кособокую дверь. Вернувшись, качнул закованной в шлем головой.

– Никого, милорд: пепел в очаге уже затвердел.

– И все же они где-то рядом, – вновь заявил Руперт. – И следят за каждым нашим шагом!

– Согласен с тобой, – отозвался Лэнгли. – Однако не думаю, что нам удастся обнаружить их, – он обернулся и призывно махнул рукой. – Едем дальше!

В полдень они остановились на привал, чтобы перекусить и дать передышку притомившимся лошадям. Лэнгли предусмотрительно выбрал открытое местечко у подножия высокого, поросшего редким кустарником холма. Расположившись прямо на земле, солдаты принялись за еду, запивая сыр и хлеб медовухой из кожаных фляг.

Покончив со своим пайком, де Манс стряхнул крошки с туники.

– Схожу, облегчусь, – и направился в сторону от стоянки.

Солнце нещадно припекало; вокруг лиц вспотевших людей роились мошки, попадая в глаза и рты. Устав отмахиваться, Лэнгли тоже поднялся; после недолгого раздумия двинулся вслед за Рупертом. И почти сразу столкнулся с ним: лицо маленького сквайра раскраснелось от быстрой ходьбы, и на ходу он оправлял складки туники.

– Сколько? – встревоженный, Лэнгли машинально ухватился за рукоятку меча.

– Пока ни одного, милорд, – поспешил успокоить патрона Руперт. – Но я слышал овечье блеянье – оттуда, с другой стороны.

Они спешно вернулись к месту стоянки. По приказу Лэнгли солдаты, давясь последними кусками еды, торопливо уселись на лошадей. Держа наизготовку копья и прикрываясь щитами, отряд быстрой рысью обогнул холм.

Северный склон был более крутым и каменистым; покрытую скудной растительностью поверхность его прорезала узкая извилистая расщелина, по дну которой струился ручеек: очевидно, где-то наверху били родники. У самого подножия холма вода собиралась в небольшую запруду; вытекавший из нее мелководный поток, мелодично журча, по каменистому руслу устремлялся в раскинувшийся неподалеку лес.

Они не увидели ни жилья, ни вожделенного овечьего гурта.

– Может, тебе послышалось? – проговорил, наконец, Лэнгли.

Приподнявшись в седле, де Манс напряженно всматривался в склон возвышающейся перед ними горы.

– Я не мог ошибиться, милорд, – заявил он уверенно. – Они точно здесь.

Пристальный, обшаривавший каждый выступ и валун взор его задержался на большом скальном обломке, приткнувшемся рядом с расщелиной на изрядной высоте.

– Ничего не вижу, – заявил Лэнгли, проследив его взгляд.

– Отсюда – нет, – и сквайр, щелкнув языком, повернул коня и принялся взбираться по склону.

Растянувшийся цепочкой по одному отряд последовал за ним. Лошади переступали осторожно, стараясь не поскользнуться на каменистой почве. Лишь добравшись до обломка скалы, люди увидели хижину: сложенное из камней приземистое, кособокое строение прилепилось к внутренней стороне громадного замшелого валуна. Небольшое пространство перед ней было обнесено высоким плетнем; внутри грудились десятка полтора овец.

Де Манс издал торжествующее восклицание:

– Ха! Что я говорил, милорд?

Завидя приближающихся людей, овцы громко, жалобно заблеяли.

– Что за дьявольщина? – с высоты седла Лэнгли недоуменно уставился на ринувшихся в их сторону животных.

Овцы пребывали в плачевном состоянии: длинная шерсть их покрылась комьями засохшей грязи, и они казались совершенно истощенными. Столпившись у изгороди перед всадниками, они тянули к ним морды с глупыми, вытаращенными глазами и болтающимися языками.

– Иезус, – поразился Деверо. – Да они подыхают с голоду!

Спешившись, он подошел к плетню и потянулся к запертой калитке. И услышал предостерегающий возглас Лэнгли:

– Стой! Не делай этого!

Из наполовину отворенной дощатой двери хижины выскочил, как показалось Деверо, пони. Серебристо-серый, лохматый, и удивительно длинноногий. И только когда «пони», подлетев к ограде, оглушительно щелкнул невероятно острыми клыками прямо у его руки, он осознал свою ошибку. И быстро отступил назад: с глухим, яростным рычанием по другую сторону плетня бесновался громадный волкодав.

Деверо всмотрелся: пес выглядел не лучше овец. Свалявшаяся шкура его плотно обтягивала выпирающие наружу ребра, втянувшийся живот буквально лип к хребту. Подпрыгнув несколько раз, обессилевшая собака остановилась, шатаясь на широко расставленных лапах и свесив большую лобастую голову; из раскрытой пасти ее вывалился язык – совсем как у бестолково сгрудившихся неподалеку овец.

Де Манс приподнялся в седле:

– Эй! Есть тут кто? А ну, выходи!

Так и не дождавшись ответа, он спешился и решительно направился к калитке. Однако стоило ему взяться за нее, как присмиревший было пес ринулся на него, хрипя и щелкая челюстями. С бранью на устах Руперт ухватился за рукоятку меча.

– Оставь его, – вмешался Деверо. – Он всего лишь защищает вверенное ему добро.

– Хмпф! – фыркнул сквайр. – Хотел бы я знать, для кого.

Присоединившийся к ним Лэнгли, оглядев задыхающегося, тяжело поводившего боками пса, деловито обратился к Деверо:

– Сумеешь справиться с ним?

Алан, не раздумывая, уверенно кивнул: чуть ли не с младенчества питавший страстную привязанность к собакам, он обладал удивительной способностью находить с ними общий язык и с легкостью укрощал любого, даже самого злобного представителя этой породы животных. Попросив всех отойти подальше, он вновь подступил к плетню.

– Деверо, ты только погляди на его клыки, – предостерег его де Манс. – Того и гляди прокусят насквозь!

– Меня – может, но не мою кольчугу, – отозвался Деверо.

– Не скажи, приятель, – ухмыляясь, возразил сквайр. – Не забывай: это зубы валлийского пса. Они также опасны, как и стрелы его двуногих собратьев.

Слова его вызвали всеобщий смех; Деверо же пропустил шутку мимо ушей.

Плавным, замедленным движением Алан откинул веревочную петлю и осторожно, дюйм за дюймом, отворил калитку. Собака, часто дыша, настороженно следила за ним воспаленными, слезящимися глазами. Как только он вступил во двор, она оскалилась и зарычала, прижимая к голове уши. Он остановился; успокаивая пса, негромко заговорил на валлийском. И вскоре вздыбившаяся было шерсть на загривке животного улеглась. Продолжая приговаривать, Деверо сделал шаг вперед, затем другой – рычание, поначалу громкое и яростное, постепенно снизилось до глухого ворчания. Приблизившись к собаке, он протянул к ней кулак.

Солдаты с нескрываемым любопытством наблюдали за происходящим. Когда волкодав, принюхиваясь, вытянул шею, они замерли в невольном ожидании того, что животное вот-вот отхватит Деверо кисть. Однако пес, ткнувшись носом ему в руку, умолк и неуверенно вильнул свалявшимся хвостом. Алан продолжал негромко приговаривать; словно уразумев доброту его намерений, собака позволила ему погладить себя. После чего, ухватив за загривок, он отвел ее подальше от калитки.

– Руперт, посмотри в хижине, – не оборачиваясь, велел он, крепко удерживая пса.

Опасливо косясь на волкодава, де Манс пересек усеянное овечьим навозом подворье и нырнул внутрь домика. И тут же выскочил обратно, на ходу срывая с головы шлем.

– Уффф! – он отчаянно затряс головой. – Ну и вонь!

– Что там? – спросил Лэнгли.

– Хозяин этой твари, – Руперт шумно сплюнул и скорчил гримасу. – Мертвый, дней пять уже, не меньше, – и поспешно перекрестился.

– Убит?

– Не думаю: убийцы прихватили бы с собой овец. Скорее всего, сам отдал душу богу: на вид кажется древним стариком.

Тем временем Деверо, привязав собаку к ограде обрывком веревки, приподнял крышку со стоявшей у изгороди бадьи – она была полна воды. Вдвоем с Рупертом они подтащили ее к наполовину врытому в землю деревянному корыту и наполнили его водой. Суматошно толкаясь и блея, овцы устремились к корыту.

Бадью с остатками воды Деверо поставил перед собакой, что принялась жадно лакать.

– Нелегко пришлось бедняге, – сочувственно обронил направлявшийся к хижине Лэнгли.

Он не стал входить внутрь, только заглянул. И тут же невольно отступил: крошечное полутемное помещение буквально гудело от полчища мух, тучами роившихся над скрючившимся на соломенной куче, в углу, мертвецом.

– Что будем с ним делать, милорд? – утиравший со лба пот Руперт кивнул в сторону хижины. – Грех оставлять его вот так, без погребения.

– Тем более, что он сполна расплатился за свои похороны, – мрачно пошутил Лэнгли, косясь на припавших к воде овец.

– Я займусь этим, – и маленький сквайр зашагал к ожидавшим за изгородью солдатам.

Копать могилу в этом каменистом месте не представлялось возможным. Прямо за оградой у валуна виднелась глубокая щель; в нее солдаты перенесли завернутое в одеяло полуразложившееся тело несчастного старика и заложили в изобилии валявшимися вокруг камнями. В изголовье Деверо водрузил крест, наскоро смастеренный из выломанной из ограды жердины и веревочного обрывка. Как бывший ученик священника, он же и прочел молитву над могилой.

По положению солнца в небе Лэнгли определил, что полдень уже миновал. Оглядев жалкую добычу в виде четырнадцати истощенных, едва державшихся на ногах овец, пожал плечами.

– Их можно откормить. Руперт, вели поснимать с них колокольчики, – обратился он к сквайру. – Не то вся округа сбежится на перезвон. Что же касается пса…

– Возьмем его с собой, – не терпящим возражений тоном заявил Деверо, отвязывая собаку. – Он заслужил это. Только подумай: ведь он мог запросто перемахнуть через ограду! А вместо этого оставался подле своего хозяина.

– Немногие из людей могут похвалиться такой верностью, – поддакнул де Манс.

– Будь по-вашему, – сдался Лэнгли, с подозрением прищуриваясь на устрашающе громадного, дружелюбно вилявшего хвостом волкодава. – Надеюсь, он не сожрет никого из нас по дороге.

– Я слегка подкормил его хлебом, – успокоил Алан. – До крепости дотерпит.

Продолжать дальнейшие поиски не представлялось возможным: оголодавшие, то и дело останавливающиеся щипнуть травы овцы плелись с трудом, сильно замедляя передвижение отряда, и Лэнгли решил возвращаться в крепость. Волкодав, безоговорочно признав Деверо своим новым хозяином, неспешно трусил сбоку гнедого.

Когда они проезжали мимо места своей недавней стоянки, пес вдруг приостановился; вскинув голову и насторожив вислые уши, уставился в подступавший к тропе лес. Какое-то время он вглядывался в царивший под кронами деревьев полусумрак, принюхиваясь и беспокойно поводя влажным черным носом; затем, услышав призывный оклик Деверо, длинными прыжками устремился вдогонку отряду.

– Святой Давид! – выдохнул валлиец, взором провожая удалявшихся англичан. – Я уж было подумал, что эта тварь сейчас бросится на нас.

Утирая рукавом обильно проступивший на лбу пот, он непроизвольно скривился, задев заживающую рану: удар вражеского меча располосовал ему левую половину лица. Глубокий рубец через лоб спускался к мочке уха; изуродованное, почерневшее веко прикрывало опустевшую глазную впадину. Боль вызвала в нем вспышку яростного бешенства; он вполголоса выругался, в который раз проклиная ненавистных англичан, лишивших его возможности пользоваться луком.

– Это собака старого Томаса, – сообщил один из лежавших рядом спутников. – Значит, и овцы его. Неужели им удалось обнаружить его убежище?

– Не может того быть, – засомневался одноглазый. – Пес Томаса не позволил бы им даже приблизиться к старику, разве что через собственный труп!

– И все же это его собака: я хорошо знаю ее. Как и она меня; видать, учуяла, потому и насторожилась.

Когда англичане отдалились, валлийцы поднялись на ноги. Их было только трое; именно поэтому они не рискнули ввязываться в бой с намного превосходящим их противником.

– Что ж, наведаемся и мы к Томасу, – решительно бросил одноглазый.

Они не стали огибать холм и быстрым шагом направились напрямик; закутанные в темно-зеленые накидки фигуры их сливались с фоном растительности и камней. Поднявшись по пологому, поросшему травой и кустарниками склону, они перевалили вершину и спустились к пастушьей хижине. Оказавшись у ограды опустевшего подворья, принялись озираться.

– Там! – один из них вытянул руку в сторону каменной кучи, в изголовье которой торчал наспех сооруженный крест.

Одноглазый приблизился; обойдя могилу кругом, коснулся креста рукой, словно убеждаясь в том, что он настоящий.

– Такого я не припомню: чтоб убийцы хоронили свою жертву? Тут что-то не так! – и бегом направившись к хижине, нырнул в проем раскрытой двери.

Он пробыл внутри совсем недолго.

– Они не убивали его, – лицо его было мрачным. – Томас умер сам, вероятно, еще несколько дней назад: внутри полным-полно мух и вовсю смердит мертвечиной. Не знаю, как англичанам удалось углядеть жилище, а только старик выиграл от этого: они похоронили его по-христиански, и душа его теперь у Бога.

– Говорил я Томасу, чтобы перебирался к дочери, в деревню, а он…, – молодой лучник огорченно покачал головой. – И сам помер, и овец потерял. Эх, до чего может довести человеческая жадность! Ненавидя зятя, он наказал дочь и внуков, оставив их без гурта.

Одноглазый, наморщив пересеченный шрамом лоб, призадумался. Затем решительно выпрямился.

– Может, нам удастся поправить дело. Нагнать англичан не составит труда – с ними еле плетущиеся овцы.

– Не забывай о собаке, – напомнил молодой лучник. – Она может выдать нас.

Но одноглазый уже поднимался к вершине. Обменявшись быстрыми взглядами, спутники его последовали за ним, на ходу поправляя за плечами луки.

До крепости оставалась пара миль, когда де Манс, приподнявшись в седле, воскликнул:

– Глядите! – и указал рукой влево.

Из глубины плотно обступавшего тропу леса к небу поднимались клубы густого дыма: там было жилье и, по всей видимости, обитаемое. Лэнгли мысленно прикинул расстояние: источник огня находился неподалеку.

– Там что-то горит, – уверенно заявил Руперт, вглядываясь. – Скорее всего, один из наших отрядов наткнулся на какую-нибудь деревню.

– И, конечно же, эти ослы не нашли ничего лучшего, чем подпалить ее! – сквозь зубы процедил Лэнгли, решительно поворачивая вороного.

Еще на походе к деревне они различили истошные вопли. Не раздумывая, Лэнгли пустил коня вскачь; вслед за ним, стараясь не отставать, припустили солдаты. Подгоняемые грозно рычавшим волкодавом овцы с протестующим блеянием трусили позади.

В селении царил хаос: пронзительные женские крики и отчаянный детский плач перемежались собачьим лаем и суматошным куриным кудахтаньем; меж хижинами метались солдаты в красных туниках, таща все, что попадалось под руку. Несколько строений пылали, дымя и рассыпая снопы искр.

– Проклятье! – бросил Деверо. – Они ведут себя как скоты!

Из одного двора выскочила девочка лет двенадцати, босоногая, в разорванном сарафане и развевающимися за спиной полураспущенными темными косами. Она неслась, непрерывно оглядываясь – за ней мчался пеший солдат. Он бежал, по-бычьи наклоня голову и придерживая рукой свисавший с пояса меч. Завидев подъезжающих всадников, девочка вскрикнула и попыталась свернуть в сторону, но споткнулась и упала. Гнавшийся за ней солдат издал победный клич; рухнув на колени подле нее, рывком перевернул ее на спину. Визжа и молотя его маленькими кулаками, девочка отчаянно отбивалась, но безуспешно: задрав подол ее сарафана, солдат принялся устраиваться меж обнаженных, по-детски худеньких бедер жертвы. Деверо, не раздумывая, вскинул копье тупым концом вперед и пришпорил гнедого. Удар пришелся в закованную в шлем голову: охнув, солдат откатился в сторону и распластался на земле.

Развернув коня, Деверо подъехал к сжавшейся в трясущийся комочек девочке; спешившись, бережно подхватил истерически всхлипывавшего ребенка и вновь поднялся в седло. Тем временем постепенно приходивший в себя солдат перевернулся на живот; покачиваясь и постанывая, кое-как поднялся на ноги. Усилия его, впрочем, оказались напрасными: подоспевший Лэнгли, вынув ногу из стремени, сильным толчком в грудь опрокинул его наземь. Злобно зарычав, солдат было схватился за рукоятку меча, но, почувствовав холодное острие упершегося ему в шею копья, замер.

– Чем вы тут занимаетесь? – с высоты седла прошипел Лэнгли.

Солдат шумно сглотнул, чувствуя, как под яростно сверкавшими в разрезе шлема серыми глазами верхового кровь стынет в жилах. Лучи солнца отразились на золотых шпорах нависавшего над ним всадника, и злоба его мгновенно сменилась парализующим страхом: осмелившегося поднять руку на рыцаря ожидала смертная казнь.

– Отвечай! – Лэнгли надавил сильнее.

Солдат, дернувшись от боли, ухватился за копье обеими руками.

– У них почти ничего нет, – просипел он. – Девочек можно забрать в крепость в качестве бесплатных шлюх.

Лэнгли выбранился; боясь не справиться с охватившим его диким желанием прикончить негодяя, отвел от него копье. Соскочивший с лошади де Манс, склонясь, уперся коленом в грудь поверженному солдату; одним ударом сбив с его головы шлем, железной хваткой вцепился ему в горло. Не ожидавший подобного оборота воин сдавленно охнул; выкатив глаза, задергался в безуспешных попытках высвободиться – лицо его от удушья быстро наливалось кровью. Сильно встряхнув его, де Манс коротко осведомился:

– Это ты сам до такого додумался?

– Нет! – с трудом прохрипел тот. – Нам приказали!

Грубым толчком сквайр отпихнул солдата от себя. Оказавшись на свободе, тот вскочил на ноги и, выхватив из ножен меч, с бранью на устах кинулся на обидчика. Недолго думая, Лэнгли пришпорил вороного – солдат едва успел увернуться от копыт несущегося на него громадного, злобно фыркающего ломбардца. Одной рукой крепко прижимая к себе рыдавшую взахлеб девчушку, Деверо мчался за ним.

У крошечной церкви в неподвижном величии застыл верховой рыцарь – один из наемников-фламандцев, которых недавно Лэнгли привел в Аберистуит. Восседая на черной масти рослом бельгийском жеребце, с невозмутимо-флегматичным хладнокровием он взирал на происходившее вокруг; солнце ослепительно отражалось на отполированной броне его внушительной фигуры. Заслышав дробный перестук копыт, фламандец обернулся; привстав в стременах, инстинктивно схватился за меч – и тут же расслабился, признав своих.

– Милорд, – он кивнул Лэнгли, вновь опускаясь в седло.

– Кто здесь за старшего? – едва сдерживая себя, осведомился Лэнгли.

– Де Форд, – фламандец небрежно махнул закованной в кольчужную рукавицу ладонью в сторону протекавшего неподалеку ручья: у бревенчатого мостика на противоположном берегу возвышалось довольно большое строение, по всей видимости, манор местного князя.

Тем временем Деверо спустил наземь девочку, которая бросилась к своему жилищу: навстречу ей из подворья метнулась женщина и, громко причитая, схватила в объятия.

Во дворе манора, такого же ветхого, как и все остальные деревенские постройки, Лэнгли бросились в глаза трупы трех больших псов: судя по ужасным рваным ранам и обилию крови, с ними разделались копьями. Из курятника доносились громкие голоса солдат, ловивших истошно кудахчущих птиц; у ветхого коровника жалобно мычали две коровы, которых удерживала на привязи перепуганная, трясущаяся служанка.

Они спешились; наскоро закрепив конские поводья на покосившейся ограде рядом с лошадьми людей де Форда, торопливо направились к дому. Из двери на шум выглянул солдат – глаза его округлились. Лэнгли грубо оттолкнул его и ворвался в помещение; за ним, буквально наступая ему на пятки, поспешал Деверо.

Де Форд развалился в старом, иссохшемся от времени кресле, выдвинутом на середину полутемной и практически пустой залы. На коленях он удерживал молодую женщину, пятерней вцепившись в ее распущенные темные волосы; сорванный с ее головы платок валялся на плотно утрамбованном земляном полу. Другой рукой он поглаживал женщину по груди, отчего несчастная вздрагивала и сдавленно всхлипывала. Перед ними, промеж двух солдат, вытянулся мужчина, затравленными глазами следя за движениями рук англичанина. Валлиец был сравнительно молод, но левая нога его, искривленная, негнущаяся, нелепо торчала вбок. Пот градом лился с его висков; он тяжело дышал, судорожно кусая побелевшие губы.

– Не сделаешь чего я хочу, – лениво говорил де Форд. – Отдам ее солдатам, а тебя заставлю смотреть на это. Вот, гляди!

С этими словами он ухватился за горловину старенького платья и резким движением разорвал его почти до пояса. Женщина, вскрикнув, забилась в его руках, пытаясь прикрыть обнажившееся тело: она была на последней стадии беременности, и большой круглый живот ее выпячивался под набухшими отяжелевшими грудями. Де Форд с громким смехом перехватил ее руки и, наклонясь, укусил ее в грудь. Валлиец было рванулся к ним, но один из стоявших рядом солдат сильным ударом в шею свалил его наземь.

Ни слова ни говоря, Лэнгли отшвырнул солдата в угол – второй, отшатнувшись, отскочил в сторону сам, не дожидаясь пинка. Пока Деверо помогал валлийцу подняться, Лэнгли приблизился к растерявшемуся де Форду. Так же молча он наклонился, выдернул из его рук истерично рыдавшую женщину и подтолкнул ее к Деверо. Судорожно всхлипывая, прикрываясь обрывками платья, она ухватилась за хромого валлийца – тот, весь дрожа от перенесенного унижения, прижал ее к себе.

Де Форд быстро пришел в себя; резко поднявшись, ногой отпихнул кресло.

– Что ты себе позволяешь? – он заметно побледнел, рука его потянулась к мечу.

– Коснись оружия – и я снесу тебе голову! – процедил сквозь зубы Лэнгли, угрожающе вытянув в его сторону палец. – Тебя за чем сюда послали?

Явно опешивший от подобного обращения де Форд вспылил:

– Кто ты такой, что вмешиваешься в мои действия? Защищаешь этих дикарей?

– Защищаю интересы короля: эти дикари теперь его подданные. Наше дело – добыча продовольствия, а не бесчинства. Ты и раньше не отличался особым умом, де Форд; теперь же я должен признать, что твоя глупость просто безгранична. До сих пор ты не уразумел всей серьезности нашего положения: мы в Уэльсе, а не в Честере! И можем рассчитывать только на самих себя! Вбей это себе в башку, пока валлийцы не отстрелили ее.

Де Форд замер, осмысливая сказанное Лэнгли. В большинстве местные жители еще оставались в деревнях: стремившиеся выйти из повиновения принцу Лливелину валлийские князья не стали препятствовать англичанам и пропустили их на свои земли, после ухода королевских войск рассчитывая перенять бразды правления территориями в свои руки. Именно потому они не стали уводить население в горы, как во время первого нашествия Джона в Уэльс. И если селяне вновь покинут свои дома, они прихватят с собой всю живность – и тогда…

Лэнгли был прав, однако де Форд не входил в число тех, кто отважился бы признать свою недальновидность в присутствии подчиненных. Выпрямившись, он вызывающе выставил вперед короткую каштановую бородку.

– Не считай себя умнее других! – яростно огрызнулся он, брызгая слюной сквозь щербину выбитого зуба. – Забирай своих людей и убирайся – пока я не приказал вздуть вас.

Лэнгли презрительно усмехнулся.

– В самом деле?

Де Форд шумно засопел; вздернув плечи и не сводя с Лэнгли налитых ненавистью глаз, начал было вытягивать из ножен меч. И тут в помещение ворвался де Манс.

– Валлийцы! – выкрикнул он.

Мгновенно позабыв о распре, все бросились к выходу; сдернув с ограды конские поводья, повскакали в седла.

Над деревней, перекрывая весь остальной шум, разносились хриплые гортанные возгласы: высыпавшие из лесу валлийские лучники, воспользовавшись нерасторопностью растерявшихся англичан, сзывали перепуганных жителей. Прикрывая устремившихся к ним селян, они осыпали противника градом стрел.

Первым пал тот самый фламандец, что совсем недавно говорил с Лэнгли: утыканный стрелами, рыча от боли, он было развернул коня к противнику, но очередная стрела поразила лошадь. Громадное животное, попятившись, вздыбилось на задних ногах и с отчаянным ржанием грузно опрокинулось на бок, подминая под собой седока: хриплый, полный нечеловеческой муки вопль оборвался ужасающим хрустом ломающихся костей. Солдаты де Форда побросали награбленное и, прикрываясь щитами, кинулись к своим лошадям. Но поймать очумело мечущихся под стрелами животных оказалось делом весьма непростым, и вскоре несколько подстреленных воинов неподвижно распростерлись на земле.

Лэнгли достаточно было одного взгляда, чтобы оценить обстановку. Не мешкая, он безжалостно всадил шпоры в конские бока – вороной, дико всхрапнув, гигантским скачком перемахнул через шаткий мостик. Отражая стрелы щитом и бросая коня из стороны в сторону, Лэнгли сзывал своих людей. Отчаянно бранившиеся де Манс и Деверо пробились к нему.

– Руперт! – проревел Лэнгли, взмахивая мечом в сторону безуспешно гонявшихся за лошадьми солдат.

Мгновенно сообразивший де Манс с громким кличем бросил коня вперед, прикрывая оказавшихся в отчаянном положении солдат де Форда. К нему присоединились остальные верховые во главе с Лэнгли и Деверо; приняв удар противника на себя, тем самым они предоставили своим собратьям по оружию возможность усесться на лошадей.

После чего англичане дружно устремились в атаку. К тому времени жители деревни уже скрылись в спасительной гуще леса, и без устали выпускавшие стрелы валлийцы начали оттягиваться к лесной кромке. Достигнув ее, с победным кличем они нырнули в чащу и мгновенно растворились меж стволами деревьев, оставив ошеломленных, вконец посрамленных англичан подсчитывать потери.

Затаив дыхание, из укрытия они наблюдали за происходящим. Когда шум короткой битвы утих, одноглазый утер рукавом взмокший лоб.

– Грязные псы! – выдохнул он свистящим от ненависти шепотом. – Получили по заслугам!

Молодой лучник рядом с ним нетерпеливо заерзал.

– Нам тоже пора убираться: если нас заметят…, – многозначительным жестом он черкнул ребром ладони по горлу.

Одноглазый обратил к нему обезображенное, покрытое разводами грязи и пота лицо.

– Не спеши: мы ведь еще не сделали того, зачем пришли.

Молодые спутники его тревожно переглянулись.

– Да ведь…, – начал было один из них.

– Теперь им не до овец, – отрезал одноглазый. – Пока они зализывают раны, мы угоним гурт – как только выдастся подходящий момент.

Англичане в это время метались по деревушке, собирая своих раненых и убитых. С десяток верховых кружили перед обступавшей селение стеной леса, напряженно вглядываясь в сумрачную тьму глухой чащи и готовые в любой момент отразить очередную вражескую атаку.

Под присмотром волкодава овцы старого Томаса как ни в чем не бывало мирно паслись на одном из подворьев.

– Сумеешь пристрелить пса – так, чтоб они не услышали? – одноглазый толкнул локтем в бок одного из лучников.

Тот нахмурился.

– Зачем это? Никакая другая собака не сравнится с Волком. Он меня знает, и подчинится моей команде.

Сомнения отразились на лице одноглазого. Он пристально глянул на громадного, неподвижно сидевшего подле овец волкодава.

– А если он набросится на нас?

– Не набросится, – успокоил его молодой стрелок.

– Надежда есть? – с высоты седла Лэнгли обратился к склонившемуся над натужно хрипевшим раненым де Мансу.

Тот качнул головой; отерев о траву вымазанные кровью ладони, поднялся с колен.

– Вряд ли, милорд, – Руперт выбранился, с мрачным сожалением глядя на умирающего. – Раны в живот, сами знаете…

– Проклятье! – Лэнгли знаком подозвал двух солдат. – Перенесите его в возок, к остальным. Да поосторожнее – он еще жив.

– Ричард, – окликнул подъехавший Деверо. – Погибшие и раненые размещены.

– Сколько?

– Трое убитых, пятеро раненых – включая этого. И две лошади.

Лэнгли кивнул; стянув шлем, подолом туники отер заливавший глаза пот.

– Забирай овец, – он вновь нахлобучил шлем на голову. – Чем раньше мы уберемся отсюда…, – и повернулся в сторону подворья, на котором недавно они оставили животных. – Дьявольщина! Куда они подевались?

Дружно обернувшиеся на его возглас Деверо и де Манс ошеломленно уставились на опустевший двор.

– Я только что видел их! – воскликнул Руперт, не веря своим глазам. – Уже после того, как все валлийцы удрали в лес!

Лэнгли исторг глухой стон: если бы не трагичность ситуации, он бы попросту расхохотался.

– Удрали, да не все. Твой хваленый пес, – в прорези шлема он опалил не менее раздосадованного Деверо полыхающим яростью взором. – Он даже не тявкнул!

Тот удрученно пожал плечами.

– Что означает одно: он хорошо знал вора.

Заслышав раздраженные голоса, все трое обернулись: де Форд препирался с двумя фламандцами, пытавшимися высвободить из-под убитого коня тело погибшего товарища.

– Оставьте его! Вы задерживаете всех остальных!

Один из фламандцев повернул к нему закованную в шлем голову.

– Мы не уйдем без него, – отрезал он.

– Я приказываю вам! – заорал взбешенный де Форд. – Эти ублюдки могут вернуться!

Солдаты молча наблюдали за ними. Лэнгли бросил быстрый взгляд на пятерых фламандцев, что были под его началом: привлеченные шумом перепалки, они спешивались – по их резким движениям было очевидно, что добром это не кончится.

– О, преисподняя, – пробормотал де Манс, машинально нащупывая рукоятку меча. – Только этого нам не хватало.

Не теряя времени, Лэнгли подъехал к де Форду.

– Настоятельно советую тебе заткнуться, – он стиснул коленями бока своего скакуна: злобно прижав уши и оскалившись, вороной попытался укусить рыжего жеребца де Форда.

Грязно выругавшись, де Форд придержал дернувшегося в сторону коня и, недолго думая, начал было вытягивать меч из ножен. И тут взор его упал на приближавшихся фламандцев, как на подбор рослых, бесстрашных и – он хорошо знал это по собственному опыту – невероятно упрямых. Он оглянулся на своих людей: окружив повозку с ранеными и убитыми, те дожидались развязки, не выказывая особого желания вступаться за своего вожака.

– И думать не смей! – сквозь зубы процедил Лэнгли, разгадав его намерение. – Не вмешивайся и дай им закончить.

Общими усилиями фламандцы сдвинули с места громадную тушу мертвого жеребца; обломав концы торчавших из тела погибшего стрел, завернули его в накидку и погрузили в возок. Минуя де Форда, они дружно повернули к нему головы – и того буквально окатило волной откровенного презрения, источавшегося из сверкавших в разрезах шлемов глаз. Убедившись, что все готовы, Лэнгли отдал приказ трогаться и занял место во главе отряда. Де Форд благоразумно держался среди своих людей.

Вечерняя трапеза проходила в непривычной, напряженной тишине. Нелепая гибель четырех солдат сильно отразилась на настроении людей: они ели в подавленном молчании, с лиц их не сходило угрюмое выражение. Томас де Форд и его собутыльники, обычно наливавшиеся вином по самые глаза и задиравшие всех подряд, тихонько отсиживались в дальнем конце залы, стараясь не привлекать особого внимания: по возвращению в крепость жаждавший мести де Форд поспешил обвинить во всем Лэнгли. Тот не стал оправдываться и принял удар на себя; однако де Форду недолго пришлось наслаждаться злорадным торжеством: по окончании аудиенции с де Брентом он был встречен во дворе участвовавшими в рейде фламандцами. И пока Лэнгли терпеливо сносил разнос констебля, де Форд в полной мере получал свою долю заслуженного наказания.

– Вот, выбирай, – Руперт достал из поясного кошеля небольшой кожаный мешочек и бросил его на стол перед сидевшим рядом Деверо.

– Что это?

– Раскрой и увидишь.

Отложив нож, Деверо вытер жирные пальцы о скатерть; распустив горловину мешочка, вытряхнул его содержимое на ладонь.

– Где ты взял это? – с нескрываемым изумлением он уставился на тускло поблескивавшие в свете факелов кольца.

– Фламандцы, – коротко пояснил де Манс. – Они сняли это с погибшего во время стычки товарища.

Деверо принялся перебирать украшения: среди них были и серебряные, и золотые. Один за другим он подносил их к глазам, пытаясь выбрать подходящее по размеру. Наконец, остановил выбор на скромном золотом ободке – гладком, без камней и узоров.

– Вот это, – отложив кольцо в сторону, он ссыпал остальные обратно в мешочек.

Руперт кивнул, молчаливо одобряя его выбор; затянув шнурок, убрал мешочек в кошель.

– Что они просят за него?

– Считай это свадебным подарком, – ответил де Манс, пряча мешочек в свой кошель. – От нас с Лэнгли. Надеюсь, оно будет ей впору.