Читать книгу Последнее слово. Книга первая - Людмила Гулян - Страница 9

Уолтер, основатель валлийской ветви де Беков, был отпрыском норманнского рыцаря из породы тех, о ком говорили «гол, как сокол». Вероятнее всего, до самой смерти он так бы и оставался бродягой-наемником, если бы не боевой клич, брошенный Вильгельмом Бастардом: герцог Нормандии сзывал людей в войско, с которым вознамерился пересечь Ла-Манш для вступления в борьбу за обладание английской короной. Взамен герцог, обещая щедро вознаградить своих верных последователей, предлагал неисчислимые богатства в виде британских земель. Молодой Уолтер де Бек оказался в числе первых добровольцев-рыцарей, откликнувшихся на призыв своего господина: сознавая, что судьба предоставляет ему редкий шанс утвердиться в этой жизни, он не собирался упускать его.

Высадка армии норманн на южном берегу Эссекса оказалась весьма неожиданной для английского короля Гарольда, в то время в Йорке отражавшего нашествие норвежцев под предводительством Гаральда Гальдрады. Одержав победу над скандинавами, Гарольд немедля повернул на юг, к месту высадки норманн, по пути пополняя войско боеспособными крестьянами, в то время как Вильгельм разорял и опустошал прибрежную зону Англии.

Ранним утром 14 октября 1066 года на поле у Гастингса сошлись, наконец, обе армии, каждая их которых насчитывала около восьми тысяч человек – армии, вознамерившиеся биться до победного конца. В состав английского войска входили пешие воины. Вильгельм Бастард противопоставил им тысячу лучников и арбалетчиков, четыре тысячи пехотинцев и три тысячи всадников – англичанам еще не доводилось воевать с верховыми рыцарями и стрелками.

В длительной, завершившейся жестокой резней кровопролитной схватке победили норманны. Король Гарольд был поражен стрелой в глаз, но оружия не сложил; братья его Гирт и Леофвин к тому времени уже пали под смертельными ударами противника. Наконец, группе норманнских верховых воинов во главе с Вильгельмом удалось окружить полуослепшего, истекавшего кровью, но продолжавшего отчаянно обороняться короля англичан. Тяжелый меч Гарольда поразил не одного врага прежде чем норманнам удалось подступить к нему вплотную. Разъяренные упорным сопротивлением саксонского короля норманны не ограничились его убийством – они разрубили тело Гарольда на куски. Битва завершилась, и началось покорение Англии, безжалостное и не менее кровавое. Страну заполонили норманны, искоренявшие не только самих англо-саксов, но и речь их – отныне государственным языком стал французский.

Нашествие Вильгельма Завоевателя оказалось катастрофой не только для вытесненных наглыми пришельцами из южных и центральных провинций британцев – следующим этапом было усмирение шотландского короля. А затем взор Вильгельма обратился на запад: в полной мере осознавая исходившую от воинственных валлийцев угрозу, норманны принялись спешно укреплять приграничные с Уэльсом территории, возводя замки в Честере, Клиффорде, Шрусбери. После чего норманнские полчища хлынули в Уэльс.

В самый разгар нашествия неподалеку от норманнской крепости Аберистуит Уолтер де Бек заложил свой замок. Он выстроил его на вершине холма в принятом в те времена стиле мотт и бейли, окружив глубоким рвом и высоким частоколом из заостренных бревен. Поначалу все строения, включая главную башню, были бревенчатыми: на строительство не потребовалось много времени и средств – благо места вокруг изобиловали густыми лесами. В непосредственной близости к замку де Бек возвел маленькую церковь, а у подножия холма основал селение Лландр.

Мирное существование Гволлтера вскоре было нарушено: в отличие от рассудительных и прагматичных англо-саксов, очень скоро покорившихся норманнским узурпаторам, своевольные и полудикие обитатели Уэльса не пожелали смиряться с чужестранцами. Валлийские князья, на время прекратив междоусобицы, дружно обратили оружие против захватчиков: в итоге освободительной войны Гвинед, Северный Поуис, Кередигион, Дехейбарт вновь перешли в их руки. Пемброк, Гвент, Брекон, Кардиган остались оккупированными норманнскими лордами, позже основавшими Орден Марки – оплот английской короны в приграничье с Уэльсом.

Уолтер де Бек не страдал недостатком ума; и когда удача в Уэльсе повернулась к норманнам спиной, тут же сообразил, чем грозит это ему лично. К тому времени он уже вкусил прелести оседлой жизни, и вовсе не горел желанием вновь пополнять ряды бездомных искателей фортуны. Твердо вознамерившись укорениться в Кередигионе, он пошел на мировую с властелином Поуис: принеся ему вассальскую присягу, в доказательство своей лояльности взял в жены валлийку – дочь одного из местных лордов. Когда подошло время, Уолтер женил своего сына на дочери ирландского барона, чьи земли располагались на противоположном берегу Ирландского моря, а дочерей выдал за проживавших в непосредственной близости с Гволлтером валлийских князей. Так он укрепил связи и приобрел большое влияние – с де Беками стали считаться.

Один из последних владельцев Гволлтера Хью де Бек, ныне покойный, вложив немало сил и средств для обновления замка, заменил бревенчатые части башни и крепостные стены на камень: попытка захватить замок в одной из междоусобных стычек, лет сорок тому назад, закончилась для хозяев весьма плачевно – в результате пожара он выгорел наполовину. На перестройку ушла почти вся жизнь лорда Хью: процесс оказался утомительным и весьма дорогостоящим. Зато теперь квадратная каменная башня в окружении прочной крепостной стены горделиво возвышалась на вершине холма; внизу, у подножия, кучились крытые соломой жилища деревушки Лландр. К тому же лорд Хью добился того, о чем в свое время мечтал основатель династии Уолтер де Бек: выгодной женитьбой на единственной дочери владельца прибрежных земель, граничивших с его собственными, он получил доступ к морю.

После гибели Роджера де Бека, наследника лорда Хью, Гволлтер перешел к новому хозяину, по иронии судьбы также оказавшемуся потомком норманн.

Оставив деревушку в стороне, отряд Деверо начал подниматься по крутой извилистой тропе, вьющейся промеж больших, покрытых пушистыми ковриками сочно-зеленого мха валунов. Склоны холма густо поросли орешником и можжевельником; кое-где попадались островки высоких шотландских елей. Обвивавший стволы деревьев плющ темно-зелеными каскадами свисал с ветвей; вокруг зеленовато-желтых соцветий его тучами роились мохнатые белохвостые пчелы, наполняя воздух неумолчным жужжанием. Потревоженные всадниками птицы вспархивали с близлежащих деревьев, шумно хлопая крыльями.

Ближе к вершине заросли заметно поредели. Замковая стена возникла неожиданно, в просвете меж деревьями: темно-серая, замшелая от времени и сырости. Ее окружал глубокий ров с заросшими тростником берегами; из собравшейся на дне застоялой темной воды острыми пиками торчали камышовые початки. Они направились вдоль рва и вскоре достигли въезда в Гволлтер.

Бревенчатый мост был поднят. Помня об искусной меткости валлийских лучников, Деверо остановил отряд поодаль: как знать, какая встреча их ожидает. Некоторое время он внимательно оглядывал замок. Вокруг все казалось мирным: слабый ветерок шуршал листвой, где-то наверху дятел дробно выстукивал клювом по стволу дерева, в можжевеловых кустах неподалеку звонко перекликались птицы. Но Деверо был слишком опытным воином, чтобы слепо доверяться обманчивой тишине, и не спешил приближаться к замку.

Краем глаза он заметил возле себя движение: подавшись вперед, Алаис жадно вглядывалась в высившуюся перед ними башню. Скулы ее окрасились румянцем возбуждения, губы приоткрылись; словно чувствуя нетерпение всадницы, лошадь ее беспокойно встряхивала головой, звеня удилами. Девушка судорожно вцепилась в конский повод, и Деверо, склоняясь к ней, предупреждающим жестом коснулся ее руки в молчаливом призыве к осторожности. После чего дал знак ожидавшему рядом геральду.

Солдат поднес к губам рог – в узкой амбразуре караульного помещения сторожевой башни тут же показался охранник. Перегнувшись через парапет, он вгляделся в прибывших и что-то громко спросил по-валлийски.

– Алан Деверо, лорд Гволлтера, и леди Алаис Деверо, урожденная Алаис де Бек! – привстав в стременах, откликнулся Деверо на том же наречии.

Заслышав норманнское имя, охранник резко выпрямился. Быстро отступив от окна, обернулся и гортанным голосом отдал приказ. Тотчас соседние бойницы грозно ощетинились остриями смертоносных стрел, нацеленных в незванных пришельцев.

Деверо издал предупреждающий возглас, призывая своих людей прикрыться щитами, и повернул коня, намереваясь загородить собой беззащитную Алаис. И увидел, как та, рванув поводья, в стремительном броске вырвалась вперед – он успел разглядеть ее лицо со сверкающими льдинками глаз под сдвинутыми бровями. Кровь ударила ему в голову; крепко выбранившись, он бросился за ней вдогонку, слыша за собой сердитые возгласы пришпоривавшего своего коня де Манса.

Белая кобыла Алаис неожиданно выказала весьма резвую прыть; к тому же всадница ее не была обременена тяжелой аммуницией. Не обращая внимания на отчаянные призывы Деверо, девушка неслась к замку: полы мантии малиновыми крыльями развевались над быстро мелькающими лошадиными копытами. Проклиная все на свете и нещадно погоняя своего гнедого, Деверо мчался за ней.

У самого края глубокого рва Алаис резко натянула поводья. С завидным бесстрашием вскинув руку, обратилась к охранникам звонким, повелительным голосом. Подоспевший Деверо оттеснил ее лошадь от кромки рва, опасаясь, что почва может не выдержать, и они попросту свалятся вниз, в темную, подернутую болотной тиной воду. Остановившийся рядом с Алаис Руперт наклонился в седле и бесцеремонно, даже грубо выхватил уздечку из ее рук.

Приподнявшись в стременах, Деверо напряженно всматривался в валлийцев, в любое мгновение готовый броситься меж ней и лучниками. Но те колебались в явном смятении, не решаясь на выстрелы. Алаис вновь заговорила – и стрелы, одна за другой, втянулись внутрь амбразур.

Воспользовавшись моментом, Деверо склонился к жене.

– Во имя Господа, зачем вы сделали это? – голос его дрожал от клокотавшей в нем ярости, и он с трудом сдерживался от обуревавшего его жгучего желания выдернуть девушку из седла, перебросить через холку своего коня и как следует всыпать ей пониже спины.

Она обратила к нему лицо, все еще бледное, но удивительно спокойное.

– Я не могла допустить кровопролития у ворот собственного дома.

Деверо открыл было рот, намереваясь отругать ее, но тут до них донесся грохот лебедки. Он порывисто обернулся: мост медленно опускался. Массивная решетка с лязгом поднялась; тяжелые, окованные железом ворота, дрогнув, с натужным скрипом приотворились, выпуская одинокого воина.

Лэнгли вгляделся: это был тот самый охранник, что поднял тревогу. Голову его защищал конусообразный шлем с носовой перегородкой, поверх стеганого кожаного гамбезона на нем красовалась меховая фуфайка. Неторопливой, пружинящей походкой он пересек мост и приблизился к ним. В правой руке валлиец сжимал короткое копье; прищурясь, он настороженно оглядывал непрошенных гостей. Остановившись на самом краю моста, он обратился к Алаис.

Та отбросила за спину капюшон мантии и быстрым движением сорвала с головы покрывало: косы тяжелыми золотыми змеями упали ей на плечи. Глаза охранника округлились; лицо его, дрогнув, заметно побледнело. Сомнения покинули его: переступив через мост, он торопливо приблизился к всаднице и опустился на колено, прямо перед нетерпеливо перебиравшей ногами белой лошадью.

– Госпожа, – валлиец не осмеливался взглянуть ей в лицо, так сильно напоминавшее ему покойного господина.

– Поднимись, – голос девушки прозвучал неожиданно приветливо. – Ступай, передай всем, что вернулись хозяева Гволлтера.

– Да, госпожа.

Заметно взволнованный охранник помчался к воротам, что-то выкрикивая на ходу; недвижно замершие на своих постах валлийцы, разом ожив, покинули бойницы. Деверо махнул рукой, подзывая своих солдат. После короткого колебания де Манс вернул поводья Алаис и пристроился сбоку – так, что она оказалась зажатой меж ним и Аланом.

По бревенчатому мосту отряд проехал к широко распахнутым воротам, охраняемым соединявшимися поверху крытым переходом узкими башнями.

Их встречали выстроившиеся у стены стражники – немногочисленные, но хорошо вооруженные. Внешний двор выглядел пустынным: уходя в Гвинед, Роджер де Бек увел с собой большую часть своих людей, оставив лишь небольшой, достаточный для обороны замка гарнизон. Валлийцы почтительно кланялись молодой женщине в малиновой мантии и исподтишка бросали настороженные взгляды на сопровождавших ее англичан.

Отряд проследовал к переходу во внутренний двор: мост через ров был уже спущен – конские копыта гулко застучали по бревнам. Двор оказался довольно обширным; в центре его возвышалась увенчанная зубцами главная башня. Вдоль замковой стены тянулись хозяйственные строения: конюшни, птичники, хранилища, небольшая кузница и аккуратно накрытый деревянной крышкой колодец.

Загоревшимся взором Алаис огляделась по сторонам. За семь лет здесь ничего не изменилось: то же просторное подворье с выложенными в зеленой траве дорожками каменных плит, та же примыкающая к квадратной башне деревянная пристройка с ведущими к входу в главную залу крутыми ступенями. И даже плющ по-прежнему живописно вился по стенам: выглядывавшее в просвет меж облаками солнце весело отражалось на сочном глянце темно-зеленой листвы.

Высыпавшие во двор слуги, в большинстве женщины и девушки, с удивлением разглядывали гостей, перешептываясь и переглядываясь. Возглавлявший женскую шеренгу худой, немолодой мужчина в зеленой тунике низко поклонился прибывшим.

Деверо спешился и помог Алаис спуститься с седла, подставив ладонь под ее туфлю и придерживая под локоть. Ответив на приветствие мужчины, очевидно, стюарда или сенешаля, Алаис остановилась перед выстроившимися в ряд служанками, которые почтительно кланялись ей.

– Махельт, – обратилась она к одной из них, крупной пожилой женщине в темном платье и низко, по самые брови повязанном платке под белым покрывалом. – Махельт!

Вздрогнув, та пристально вгляделась в девушку: недоверчиво-удивленное выражение на лице ее сменилось неподдельным изумлением и она, ахнув, всплеснула руками.

– Алаис!

– Да, это я! – счастливо засмеялась Алаис, протягивая к ней руки.

Женщины обнялись. Несколько мгновений они не размыкали объятий; затем Махельт, отстранясь, широкой ладонью принялась гладить девушку по лицу. Утерев слезы кончиком покрывала, она запричитала:

– Господи, вас и не узнать, госпожа! Столько лет прошло, я уж и не надеялась увидеть вас! Алаис, моя Алаис! – и в приливе радости принялась целовать ей руки.

Отпустив, наконец, вновь обретенную хозяйку, женщина низко склонилась перед терпеливо дожидавшимся своей очереди Деверо.

– Милости просим, господин – уж не знаю, кто вы и как вас величать…

Деверо, стянув с головы шлем, вопросительно глянул на жену.

– Это мой супруг Алан, лорд Деверо, – натянуто улыбаясь, проговорила Алаис. – И ваш новый хозяин – теперь он лорд Гволлтера.

Деверо уловил скользнувшую по лицу изумленной женщины тень: новость несказанно поразила ее. Полные губы дрогнули и поджались, брови взметнулись кверху; однако в следующее мгновение она вновь поклонилась ему, учтиво и поспешно.

– Мой господин, – французский женщины был далек от совершенства, но вполне приемлем.

Деверо кивнул.

– Я хорошо знаю валлийский, ибо всю свою жизнь провел на границе с Уэльсом.

Служанки по очереди кланялись новоиспеченному владельцу, поздравляя с прибытием в замок. Худой мужчина подступил к Алаис.

– Мы не ждали вас, – виновато заговорил он, нетерпеливо оттесняя Махельт. – Я – Хивел, сенешаль замка. Это моя супруга, Агата, – и тощая, некрасивая женщина с крепко поджатыми тонкими губами склонилась перед Деверо.

– Сейчас же распоряжусь о еде и ванных, госпожа, – продолжил сенешаль. – Прошу вас, милорд!

К вящему неудовольствию сенешальской четы, Алаис протянула руку Махельт, тем самым вынуждая их посторониться. Вслед за ними пристроились Деверо и Руперт. Солдаты к тому времени отвели лошадей на конюшню, и с поклажей на плечах потянулись к башне.

– Та еще стерва, – тихонько пробормотал де Манс, кривя губы.

– Ты о ком? – склонил к нему голову Деверо.

– Да о старухе, – сквайр кивнул в спину Махельт. – Разве ты не заметил, как она смотрела на тебя? Словно на ядовитую гадину!

Деверо понимающе усмехнулся.

– Которой удалось схватить ее драгоценную и невинную пташку.

Однако Руперт не оценил шутки товарища.

– Погоди, еще наплачешься, – он хмуро покосился на Деверо. – Одна такая зараза способна испортить жизнь целой армии мужчин.

– Ты говоришь так, как будто уже сталкивался с ними.

Де Манс вновь скривился.

– Пришлось: мой брат женат на одной из них.

Поднявшись по крутым ступеням деревянной пристройки, они вступили в обширную залу, темную и прохладную. Появившиеся со своим багажом солдаты Деверо начали располагаться в углах помещения. Несколько девушек принесли полотенца, медные тазы и кувшины с водой для умывания. В дальнем конце залы, за деревянной перегородкой, находилась кухня; там, судя по доносившимся звукам, вовсю суетились кухарка и ее помощницы, а в самой зале служанки спешно расставляли столы и лавки. Вооружившийся факелом босоногий подросток-слуга разжигал свисавшие с настенных крюков масляные лампы.

В сопровождении Махельт и Хивела молодые хозяева поднялись по встроенным в стену башни каменным ступеням: в отличие от норманнских, валлийские замки не имели винтовых лестниц. Ступив на площадку следующего яруса, сенешаль прошел к высокой двери; отворив, с поклоном пропустил супружескую чету внутрь. Ставни высокого аркообразного окна были прикрыты, отчего опочивальня казалась сумрачной и нежилой. Махельт раздвинула темно-красные шторы из тяжелой шерсти, делившие помещение на две половины; пройдя к широкой оконной нише, распахнула ставни, впуская дневной свет.

Деверо остановился у порога, озираясь: гладко оштукатуренные стены, прикрытый железным колпаком очаг, под слоем слежавшейся камышовой подстилки – полы из плотно подогнанных дубовых досок. Взор его остановился на установленной на возвышении массивной кровати: отведенная в сторону занавесь открывала взору малиновое покрывало с тонкой вышивкой по краям. Он закусил губу – Алаис углядела промелькнувшую на его лице растерянность. В этот момент в покоях показался оруженосец; он помог Алану снять доспехи и унес их для чистки.

В дальнем углу опочивальни девушки готовили для них ванну. Деверо избегал смотреть на Алаис. От напряжения у него взмокли ладони, и про себя он проклинал всех и вся: при мысли о том, что ему придется мыться в присутствии жены его бросило в жар. Он мельком покосился на Алаис: по выражению ее лица, бледного и потерянного, догадался, что и она думает о том же.

Положение спас Руперт, так кстати появившийся на пороге спальни.

– Деверо, внизу приготовили ванну, и я…

– Я с тобой! – поспешно воскликнул Алан. – Госпожа помоется здесь.

Де Манс прищурился на Алаис, отчего та мучительно покраснела. Удаляясь вслед за выскочившим из покоев Деверо, он невольно отметил отразившееся на лице Махельт выражение неприкрытого негодования.

– Твой муж предпочел компанию солдата, – скорбно поджав губы, Махельт в прострации покачала головой. – Это откровенное непочтение по отношению к тебе!

– Вовсе нет, – вступилась за мужа Алаис. – Видишь ли, нам пришлось пожениться так неожиданно… Просто он дает мне возможность привыкнуть к моему новому положению: еще несколько недель назад я была почти что монашенкой! И я очень благодарна лорду Алану: не всякий мужчина способен проявить такое понимание и великодушие.

Махельт, поразмыслив, нехотя кивнула: объяснение девушки на первый взгляд казалось вполне разумным. На время запрятав поглубже сомнения относительно моральных устоев молодого супруга своей воспитанницы, она подступила к Алаис.

– Я помогу тебе раздеться.

На что та рассмеялась, вынимая удерживающие на голове покрывало серебряные заколки.

– Я и сама справлюсь: многие годы мне приходилось делать это самой.

Махельт обратилась к суетившимся вокруг ванны девушкам:

– Готово?

Одна из них обернулась.

– Да.

Взор Алаис задержался на ней: тоненькая и юная, девушка показалась ей знакомой. Она напрягла память, пристально вглядываясь в полудетские черты смуглого личика.

– Гвладис! – Алаис непроизвольно шагнула к девушке. – Господи, как же ты подросла – совсем взрослая!

Зарумянившись, та присела в реверансе. Алаис, смеясь, потянулась к ней; выпрямившись, Гвладис торопливо отерла о юбку свои мокрые ладони и робко вложила их в протянутые руки госпожи.

– Я помню тебя играющей с куклами. Твой отец, должно быть, очень гордится такой дочерью.

Приблизившаяся Махельт ласково потрепала Гвладис по плечу.

– Ты права: Хивел души в ней не чает. И не один он: все эти годы она была моей единственной отрадой!

Крепко обняв девушку, Алаис расцеловала ее в обе щеки, отчего та совершенно растерялась.

– Ну, ступай, – Махельт легонько подтолкнула к двери раскрасневшуюся, явно польщенную столь теплым обращением хозяйки Гвладис. – Принеси госпоже вина.

Закончив приготовления, девушки с поклонами удалились. Освободившаяся от одежд Алаис вступила в ванну. Со вздохом наслаждения она опустилась в воду; пряди распущенных длинных волос ее образовали на водной поверхности причудливую золотистую паутину. Горячая вода мягко обволокла тело; от плавающих на ее поверхности ярких лепестков роз исходил слабый, нежный аромат, живо напомнивший ей детские годы – для своей маленькой госпожи Махельт всегда добавляла в ванну свежие или сушенные травы.

В последний раз Алаис принимала ванну в маноре лорда Черлтона; в Страта Флорида же она и думать об этом не смела, хотя после бегства из дома опекуна ей пришлось долго трястись в грязном, насквозь пропахшем прокисшей медовухой возке, а затем два дня пешей блуждать по лесам. По ее просьбе монахи принесли в келью ведро горячей воды и резко пахнувшего щелочного мыла: она, как могла, помылась, воспользовавшись тазом для умывания.

Махельт бросила в корзину нижнюю рубашку и чулки Алаис; расправив темно-синее платье, неодобрительно поцокала языком.

– Оно нуждается в усиленной чистке. И починке: на рукаве прореха, да и подол весь истрепался. А материя-то дорогая!

Намыливаясь, Алаис ответила:

– Если бы ты знала, чем я занималась все то время, пока оно было на мне, то не стала бы укорять меня в неряшливости.

Махельт, все еще удерживая перед собой платье, обернулась к ней.

– Чем же именно?

– Ну, для начала я спустилась из окна верхнего яруса манора – по веревке! Тогда я и порвала рукав. Затем мне пришлось прокатиться в грязном крестьянском возке, в котором перевозили кувшины с медовухой – до ближайшего леса, в котором я проплутала двое суток. А после всего этого три дня провела в седле, под проливным дождем.

Глаза няни округлились.

– Господи, девочка, зачем тебе понадобилось это делать?

Зачерпнув полный ковшик воды, Алаис принялась смывать мыло с волос.

– Чтобы спасти себя и Гволлтер от лорда Черлтона.

Слова ее повергли Махельт в ужас. Платье выскользнуло из ослабевших рук женщины и упало к ее ногам; перекрестясь, она подступила к ванне.

– Что такое ты говоришь? Кто такой лорд Черлтон? И почему ты должна была спасаться от него?

Щадя свою бывшую няню, Алаис не стала вдаваться в подробности произошедших с ней событий. И не упомянула о том, что нареченный жених ее, Ранульф Черлтон, был слюнявым полуидиотом, а всеми почитаемый аббат Кедифер – таким же алчным и жадным до чужого добра человеком, как и ее так называемый «опекун». Зато не поскупилась на добрые слова по отношению к выручившим ее из беды англичанам.

– И если бы не благородство Алана, сейчас бы здесь хозяйничал лорд Черлтон, – закончила она свое повествование.

Махельт помогла девушке выбраться из ванны; подхватив гревшуюся на стуле, перед очагом, льняную простыню, заботливо обтерла ее и выжала воду из кос. На кровати уже была разложена чистая смена одежд: рубашка из тонкого льна, немного выцветшее голубое платье и шерстяные чулки.

– Это принадлежало твоей матери, – виноватым тоном проговорила Махельт, подавая своей воспитаннице рубашку. – Завтра же займусь твоим гардеробом.

С легким восклицанием Алаис прижала к лицу рубашку, все еще хранившую сгибы после долгого лежания в сундуке, и жадно вдохнула исходивший от материи аромат лаванды.

– Ты сберегла мамину одежду? – глаза ее заметно увлажнились.

Няня кивнула; на лицо ее набежало печальное облачко.

– После смерти Сиван твоему отцу не было дела до собственной дочери, не говоря уж о вещах покойной жены. Я хранила их в своем сундуке. А после того, как твой брат услал тебя в монастырь, к ним добавились и твои, – она улыбнулась. – Правда, тебе они уже не пригодятся, ну разве что вашим будущим дочерям.

При упоминании о Роджере Алаис подняла на няню глаза. Торопливо одевшись, опустилась на скамью.

– Расскажи мне о нем, – тихо попросила она.

Махельт посуровела. Тяжко вздохнув, присела рядом с Алаис и принялась прохаживаться костяной гребенкой по ее влажным волосам.

– А что рассказывать-то? – угрюмо проговорила она. – Разве что нам было намного легче, когда он отправлялся на службу. Не обессудь, девочка – он, конечно, был твоим братом, да только скажу, не таясь. Всем наделил его Бог: и знатностью, и богатством, и умом, а вот о самом главном позабыл – душе. Грешно так отзываться о покойнике, – Махельт истово перекрестилась. – Бессердечным он был, жестоким и коварным – да ведь ты и сама помнишь! Не привечали его люди – ни бедные, ни богатые, ни мужчины, ни женщины. Потому и не женился: ни одна не хотела связывать свою судьбу с каменным идолом.

– Но ведь он был так пригож! – воскликнула Алаис.

– Красота в этом деле не самое главное, – возразила няня. – Конечно, были у него женщины. Да только их и любовницами-то не назовешь, скорее наложницами. Боялись они его, как и все мы. И он не любил ни одну из них: его пылу и хватало-то всего на несколько недель. Ты помнишь: я никогда не жаловала Роджера, и все же не решалась покидать Гволлтера – надеясь, что однажды ты вернешься домой, – тут она, не удержавшись, всхлипнула. – И Господь услыхал мои молитвы!

Возле них послышалось робкое покашливание.

– Госпожа? – к ним приблизилась Гвладис с чашей в руках. – Я принесла вам вина: оно горячее, и я добавила в него корицы.

В полутемном, с низким сводом подвальном помещении было холодно и сыро, и ванны установили вблизи ярко пылающего очага, над которым в большом котле грели воду для купальщиков. Сидя в горячей воде, Деверо, насупясь, ожесточенно натирался мылом. Кожей он ощущал устремленный ему в спину пристальный взор нежившегося в соседней ванне Руперта, но не решался взглянуть на него.

– Ну? – не выдержал он, наконец. – Сколько дыр ты собираешься просверлить во мне?

– Кхе-кхе, – прочистил горло сквайр. – Что-то не пойму я тебя, парень. Если б не видел сам, как ловко ты управляешься с девушками, подумал бы, что ты совсем еще зеленый юнец.

– Девушки – это одно, а она – другое, – яростно огрызнулся Деверо.

– Хо! – ухмыльнулся Руперт. – Я, брат, почитай лет пять как женат, и отлично знаю, что все женщины устроены одинаково.

Однако Алану было не до смеха.

– Руперт, – в голосе его прозвучало неподдельное отчаяние. – Руперт, что мне делать? Мы… Мы совершенно чужие друг другу! Я даже смотреть на нее не могу, не то, что…

Он внезапно умолк: по каменному полу помещения прошлепали босые ступни. Появившаяся возле них служанка, крепко сбитая и молодая, принялась собирать в плетеную корзину грязное белье. Многозначительная усмешка играла на круглом, усыпанном веснушками румяном лице ее; не таясь, она откровенно, словно прицениваясь, разглядывала обоих мужчин. Не получив ответа на зазывные взгляды, девушка выпрямилась и, презрительно хмыкнув, ушла.

Проводив ее глазами, де Манс с головой ушел под воду, смывая мыльную пену с волос; вынырнув, громко отфыркнулся и продолжил разговор.

– А зря – девица хороша! – заметив недоумевающий взгляд Деверо, устремленный вслед удалявшейся служанке, он тут же поправился. – Я имею в виду твою жену.

Деверо вскипел. Отбросив мыло, в гневной прострации повернулся к сквайру.

– У тебя короткая память, – выпалил он. – Ты уже позабыл, как она обошлась со мной? Проклятье, и зачем Лэнгли понадобилось забирать ее у Кедифера!

– Нууу, брат, – протянул Руперт. – Неужто до сих пор до тебя не дошло: теперь ты лорд Гволлтера! Не всем выпадает такая удача. Даже Лэнгли пока не может похвалиться подобным везением.

– Вот пусть бы он сам и женился на ней! – в сердцах бросил Алан.

– Ха! Так ведь выбрала она не его, – засмеялся Руперт. – Я-то сразу уразумел, что она положила на тебя глаз, – когда потребовала от Лэнгли чтоб именно ты сопроводил ее в монастырь. А потом, – он самодовольно прищурился. – Ты забываешь о своей сестре: Лэнгли давно сохнет по ней, хоть и скрывает это от всех.