Читать книгу Моленсоух. История одной индивидуации - Макс Аврелий - Страница 14

ЕМ: 09. Bernard Fevre «№ 59018».

В моей жизни было время, когда слова «диск» и «музыка» были для меня почти что синонимами. Хочешь музыки? Подходишь к радиоле «Рекорд 314», достаёшь из красочного (или не очень) бумажного конверта черный, зеленый или оранжевый виниловый диск, ставишь его в проигрыватель, опускаешь иглу, и вот он – МУЗОН! Конечно, были и радио, и телевизор, но все это казалось еще настолько недосягаемым, что вроде как и не существовало… Да и какой мог быть телик, если его нужно было выпросить (заслужить), да еще с томлением и мукой дожидаться того, что тебе было нужно. А что касается проигрывателя, то поскольку для Бабушки он представлялся чем-то вроде дешифровальной шпионской машинки, таким же непонятным и ненужным, то в отсутствие родителей мы с Радиком могли распоряжаться им по своему усмотрению. Точнее пока не надоест Бабушке. Мы вынимали из пачки пластинок ту, конверт которой был самым ярким, затем несколько несложных ритуальных движений, и вот мы уже не в СМП… Но все же самые важные вещи происходили, когда мы могли слушать музыку с родителями.

Первым и главным диском на период с двух лет и где-то до четырех, была привезенная вернувшимися из Бограда родителями пластинка, «Бременские Музыканты».

ЕМ: 10. Геннадий Гладков «Паба Паба Бам»

(Бременские Музыканты Саундтрек).

Она, представляла собой, полнометражный аудиотрек к одноименному мультику. Надо сказать, что пласт был дефицитным и раритетным уже в те времена. Одной из причин этого были песни, да и вся эстетика мультфильма, выдержанная по последней молодежной моде тех лет, хотя конечно, в мультфильме была представлена больше пародия на эту самую моду. И, наверное, пародия в данном случае громкое слово, скорее неуклюжая, пусть и не лишенная известной доли очарования попытка взрослых дядей, советских композиторов и мультипликаторов, посмеяться над таким несерьезным ребячеством, как рок-музыка. Но и пародия, на находившийся под официальным запретом музыкальный жанр, да еще и во вроде как детском мультике была для тех времен революционна. Я слушал эти песни вместе с братом и сестрами и, в общем, музыка эта приводила всех в сравнительно одинаковый по мощности восторг. Но когда звучала песня, в которой есть слава: «Пиф-паф – и вы покойники», я приходил в такое неистовство, что, если меня не могли успокоить словами, то диск выключался, а я отправлялся в угол. Позднее мама и вовсе распорядилась ставить этот диск в моем присутствии только по праздникам. Сейчас в эти воспоминания мне так и хочется ввернуть пару строк из Высоцкого: «Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше» и как следствие «…главврач Маргулис телевизор запретил». Эти ассоциации на самом деле вполне кстати, так как второй по силе пластинкой был миньон Высоцкого. Зеленый винил-миньон с четырьмя песнями, две из которых также как-то по-особенному действовали на мою психику. Это «Утренняя гимнастика» и «Кони привередливые». Первую, я слушал, приставая к взрослым, пытаясь вовлечь их в некое фантасмагорическое действо. В нем проявлялось мое видение утренней гимнастики в интерпретации веселого и несколько сумасшедшего голоса, вырывающегося из динамиков радиолы. Что касается второй композиции, то она вгоняла меня в состояние похожее на транс. А на последнем куплете, когда Владимир Семенович с нечеловеческим надрывом поет про «… в гости к Богу» и поющих злыми голосами ангелов, со мной что-то снова начинало происходить. Я подходил по очереди ко всем, кто находился в зоне досягаемости, и изображал какого-то «дядю», персонажа, вроде дирижера адского оркестра с выпученными глазами и раскрытым в крике ртом, размахивающего руками. За мои неумеренные эмоции меня чаще всего отправляли в угол или просто выключали музыку. Однако что касается текстов этих трех песен, то интересно, что во всех трех случаях так или иначе затрагивалась тема смерти. В первой пелось про убийство. Во второй, про перспективу скорой кончины из-за пассивного образа жизни: «если хилый – сразу в гроб». А третья, как позже выяснилось, и вовсе якобы исполняется человеком, которого сани влекут по снегу утром прямиком к последнему приюту, то бишь к могиле. Не думаю, что я понимал все это тогда, как сейчас, и все-таки я понимал… Я понимал, что мой ночной мир, в котором я становлюсь тем, кем я являюсь, или тем, кем когда-то был, неведомым мне способом живет так же и днем, значит «Тот Я» тоже живет днем? Только все делают вид, что не видят этого… Взрослые как будто бы решили просто забыть мою историю и делать вид, что ничего не было, нет и быть не может? Они просто не хотели думать о том, что я могу что-то помнить, поэтому я так никогда и не услышал ответов на свои вопросы. Нет, я их не задавал… Я не мог об этом спросить потому, что не знал, как спросить, точнее, что спросить. Поэтому я устраивал свои спектакли. Все слушали пластинки, и вдруг раздавалась музыка, говорившая вовсе не о том, что слышали все, музыка говорила нечто совершенно иное, такое понятное всему моему существу… Это был словно сигнал к действию, воспринимаемый мной сразу на всех уровнях, и я действовал… Я делал, что мог, но музыку выключали, а меня просто ставили в угол. Я чувствовал, что что-то происходит не так и меня не должны ставить в угол за то, что мне нравятся эти песни, но я покорялся силе, тогда уже чувствуя, что всю свою жизнь должен буду разгадывать какую-то головоломку.

ЕМ: 11. Can «Dizzy Dizzy».

Если предположить, что в это время мне года три, то это 1976-ой год. Rolling Stones, Pink Floyd (далее PF), Led Zeppelin, Deep Purple, Black Sabbath уже выпустили все свои главные диски, уверенно заявили о себе Yes, Queen, Genesis, Klaus Shultcze, Tangerine Dream, Eloy, Rockets., Can, The Residents, Cabaret Voltaire, Suicide, Throbbing Gristle, вовсю экспериментировали со звуком и психикой своих слушателей… А еще, в этом году отчаянные хард-рок-гедонисты KISS, записали два очень сильных альбома «Destroyer» и «Rock'n'Roll Over». На первом диске так же увидела свет самая известная баллада KISS – «Beth», потрясшая мир рок-музыки тем, что написал и спел ее барабанщик группы Питер Крисс (Peter Kriss), до этого ничем особо не блиставший кроме виртуозной игры на барабанах. В этом году популярность могучей четверки превзошла все разумные границы. «Киссы» были на гребне волны, на самой верхушке и заслуженно носили звание самой яркой рок-группы мира. Солдаты «KISS-ARMY», загримированные каждый под своего любимца, шествовали по улицам американских городов, перед концертами группы с факелами и огромными транспарантами с изображением своих героев. Фотографии KISS закрасовались на первых страницах всевозможных печатных изданий, от собственно музыкальных, до сугубо экономических. KISS-истерия была в самом разгаре.

Гениальные немецкие электронщики Kraftwerk, с которых начинается история электронной музыки, в 1976 г. выпускают концептуальное творение «Radioactivity», основанное на соединении звучания радиоволн, синтезаторов, вокодера и прочих технических новшеств. На этом альбоме группа наиболее ярко проявила свой талант создавать из отдельных снятых с конкретных электроприборов звуков незабываемые и коммерчески успешные композиции.

Наконец, в этом году отличился молодой, известный доселе только узкому кругу парижской богемы французский композитор из Лиона Жан-Мишель Жарр (Jean-Michelle Jarre (далее Жарр), записавший в 1976 г. свой шедевр «Oxygen» по мнению многих, опередивший свое время. Достаточно сказать, что «Oxygen part. 4» ближайшие 30 лет после выхода будет считаться самой узнаваемой композицией электронной музыки во всем мире. Кроме того, пластинка заняла 2-е место в британском Топ-100 и была продана тиражом свыше 10 миллионов копий.

Однако ни в нашей семье, ни в большинстве других советских семей, ни о чем подобном не подозревали. Об этом ничего не говорилось в средствах массовой информации и, не имея определенных связей, о зарубежных передовиках поп-производства ничего узнать было нельзя. Даже «битлы» всё еще были под официальным запретом, а такие слова как «кайф», «панк», или «хиппи» были просто табуированы. Забегая вперед, хочу рассказать одну историю. Когда мне было уже лет восемь, в каком-то советском фильме девочка спросила мальчика, что он любит, мальчик ответил – литературу, рок-музыку. Затем показали этого мальчика, как он лежит дома на диване и слушает эту самую рок-музыку. Этой самой рок-музыкой у него на бобинном магнитофоне оказалась музыка из «Спортлото». Я еще не знал, что это Zodiac, но музыку эту я иногда уже слышал и мог вполне посчитать это рок-музыкой. Однако я все же поинтересовался у мамы, что же такое рок-музыка? И мама мне рассказала то, что знала об этом. «Рок, – сказала она, – это когда исполнители на сцене кричат, и трясут головами, разыгрывая истерику, а потом и вовсе падают на колени, разбивают гитары и в пене катаются по сцене.» Такое объяснение не могло мне не понравится. А мама сама и не знала, что спровоцировала всё мое будущее меломанство. И еще я понял тогда, что «Спортлото», – это не рок.

Вообще пока мы были маленькими, главным домашним ди-джеем была мама, она же и была основным источником дисков. Вкус у мамы был, но ничего кроме пластинок единственной музфирмы в нефирменной стране, фирмы-монополиста в советской индустрии грамзаписи «Мелодия» мама достать не могла. «Мелодия» же в те времена специализировалась на классике, джазе, отечественной эстраде и эстраде стран Варшавского договора. Правда, через какое-то время, в начале восьмидесятых, «Мелодия» стала выпускать самую что ни на есть зарубежную эстраду, но в конце семидесятых с этим было туго. Поэтому до начала благоденственных восьмидесятых, в нашем доме звучали загадочные наречия и голоса соцбратьев и соцсестер Ивицы Шерфези, Вани Стойковича, Карела Гота, Родмилы Караклаич, Марыли Родович и югославской группы «Семеро Молодых», репертуар которой к их крутости состоял из песен на сербскохорватском, русском и английском языках. Была у них сводившая нас с Радиком с ума «Looky-Looky». Глупо было бы, с моей стороны, повзрослев, не разыскать эту пластинку. И когда, тот самый виниловый диск уже был у меня, оказалось, что автором композиции «Looky-Looky» означен некто «Джорджо». Я не знал такого композитора, или исполнителя и решил пока что не заморачиваться на счет этого парня. Но, зачастую ответы на вопросы, которые мы задали однажды, приходят к нам сами, когда нами они уже забыты. Так, однажды, купив диск Джорджио Мародера (Gorgio Moroder) «The Best Of Electronic», это был, как понятно из названия, сборник лучших хитов, я обнаружил на нем ту самую «Looky-Looky». Югославы «7 Mladih» или «Septini Jaunie», попытались снять композицию один к одному, понятно несколько вульгаризировав ее при этом своим провинциализмом и вместо оригинального текста исполнив песню на сербскохорватском. Но через какое-то время я узнал, что едва ли не гениальный Джорджио вовсе не писал этой песни, а сделал диско-аранжировку на известную песню американского народа «looky-looky Yonder Black Betty Yellow Woman's Door Bells», (я нашел ее на сборнике народных песен «Leadbelly»), и слегка укоротил название, оставив два первые слова.

Не без упоения некоторых домочадцев слушалась также всевозможная шлягерная советская эстрада.

Чтобы лучше понять меня, представьте себе ребенка из многодетной семьи, живущего у Бабушки в рабочем поселке, состоящем из десятка бараков, далеко за городом на отшибе посреди степи. Если выйти из барака, то впереди железная дорога, за ней Цементный завод за заводом АВТОТЭП (Автотранспортный экспедиторский поезд), Дистанция, Станция, Бичегорск (о них ниже), ДЭПО, кладбище пассажирских вагонов, отслуживших тепловозов и паровозов. Сзади – степь до самого горизонта, слева – степь и Скотобойня, справа – другая железная дорога и за ней Кирамзавод и еще одно ДЭПО. И где-то там, далеко за всеми этими дорогами и заводами, еще не виданный мной тогда город Есиль. О Бабушке, нашем воспитателе и кормильце, уже говорилось, будет, видимо, сказано и еще. Я вообще уверен, что ее личность неисчерпаема, и точно уж не мне ее вычерпывать и не этим ковшом… Можно ещё добавить, что снаружи Бабушка была обычной колхозницей с верой в коммунистическое будущее страны, в которой она жила, а в душе была христианкой, и где-то в своих комодах хранила иконы. Напоказ она их не выставляла, так как дома первыми преследователями христианства были мои папа и мама. Книг Бабушка не читала, ее культурную жизнь составляли газеты и телевизор по вечерам, после работы. Давно уже выйдя на пенсию, бабушка продолжала работать. В молодости она была маляром, а в старости уборщицей, либо вахтером. Когда родители уезжали на заработки в Боград, Бабушка, как уже говорилось, разрешала нам слушать пластинки, но любимые свои диски родители забирали с собой, и вся музыка сводилась к «Бременским музыкантам» и каким-то совсем уж невнятным персонажам советской эстрады, коих я, слава Богу, не помню. Правда, был еще, конечно же, Бабушкин маленький черно-белый телевизор «Рекорд 312» (советский человек грезил рекордами), но, за исключением передачи «Утренняя Почта», музыка с голубого экрана лилась довольно специфическая. Это были различные гимны, пролетарские рабоче-крестьянские песнопения и детские песни из детских же мультиков и художественных фильмов. Поэтому уже годам к пяти в моей памяти прочно сидели голоса Розы Рымбаевой, Эдуарда Хиля, Софии Ротару, Сергея Захарова и проч. А благодаря «Утренней Почте» к этому пантеону небожителей советской эстрады, добавлялись голоса тогда молодых и модных, Аллы Пугачевой, Михаила Боярского, Сергея Иванова, коллектива Стаса Намина, ВИА: «Голубые гитары», «Чаривни гитары», «Поющие гитары», «Поющие сердца», «Здравствуй Песня», «Лейся Песня», «Самоцветы», «Цветы», «Сябры», «Песняры», «Верные друзья», «Веселые Ребята» и, чуть позднее, прибалтийская волна: Теннис Мяги, Яак Йоала, Анне Вески, Имант Ванзович, Мирдзе Зивере и т. д. Детские песни тоже, конечно, сыграли свою немалую роль в формировании моего музыкального вкуса. Особенно дорогими и любимыми были и остаются песни из фильмов «Красная Шапочка», «Приключения Буратино» и на особом месте фильм Валентина Селиванова по сценарию Сергея Михалкова, «Большое космическое путешествие».

ЕМ: 12. Алексей Рыбников «Голубая планета»

(Большое космическое путешествие).

Он был снят через год после моего рождения, и уже тогда, в раннем детстве, стал моим фетишем. И в музыкальном, и во всех остальных отношениях. Если я думал о своем будущем, то видел его примерно таким, как в этом кино, и примерно, в такой же компании умных смелых, веселых ребят и верных друзей в скафандрах. Наверное, этот фильм, так же, как и индустриальные объекты, вокруг дома, казавшиеся мне не иначе, как инопланетными космодромами, объясняют и мою рано проявившуюся любовь к космосу, космической и электронной музыке. Но только тогда я не знал, что пройдут десятки лет и, слушая эти мелодии, я все так же буду чувствовать себя маленьким инопланетянином, брошенным на планете Земля своими товарищами, которых я так никогда и не смог вспомнить. А эти два корабля, похожих на вертолеты из слоновой кости, на одном из которых, видимо, прилетел я, мне никогда не забыть… Я не знал, что слушая эти песни, я буду воспринимать их, как тот самый Сигнал… Только теперь и сам Сигнал как будто изменился, и реагирую я на него по-другому. Я закрываю глаза и, как тогда, десятилетия назад, стремлюсь всем своим существом приблизиться к своим вертолетам, чтобы разглядеть хотя бы еще одну деталь, которая поможет вспомнить что-то еще, это я делаю и теперь, вернее сейчас, когда пишу эти строки, сижу часами над этой книгой, а из глаз моих льется все та же соленая субстанция… Та же, только с годами, мне стало казаться, что по вкусу она все больше и больше напоминает что-то совершенно иное: «Ты мне веришь, или нет?»[5]