Читать книгу Моленсоух. История одной индивидуации - Макс Аврелий - Страница 20

ЕМ: 22. Vromb «Eclairs».

Однако ближе к школьному возрасту, когда мне было уже около шести, я всё чаще стал находить возможность улизнуть из дома Бабушки в одиночку. Не знаю, было ли это уже стремление к одиночному плаванию в те времена… Но Бабушка, как правило, возилась в огороде, и если я видел, что Радик, очень увлечён какой-то игрой, то я бесшумно выходил в коридор и задними огородами обходил дом. Бабушка заглядывала в окно, но, увидев одного внучка, увлеченного своим каким-нибудь делом, успокаивалась, так как чтобы кто-то из нас решился куда-то идти в одиночку, было неслыханно.

Потом, конечно, за свою смекалку я был пару раз наказан любимым папиным ремнем, но, видимо, не особенно, потому что с каждым новым днём моей жизни тяга к неизведанному, к чему-то совершенно иному становилась все сильней, и меня не смогли бы удержать даже такие родители-садисты, вроде «воспитателей» полоумной красавицы Сони или моего приятеля Олега.

Оказавшись на задних дворах, бабушкин дом располагался в первой линии поселка, я пускался бегом между проселочными дорожками второго и третьего ряда. Там, где кончались дома и огороды, во время строительства поселка было начато строительство летней концертной или танцплощадки. На самом деле это были два огромных скрепленных между собой бетонных полотна, примерно десять на восемь. Над плитами сооружалось что-то типа купола, тента или просто ставились ширмы. Когда я был ещё совсем малышом, здесь поселок реально гулял, и родители приводили нас сюда с Радиком и Кирой. Но, когда мы уже немножко подросли, мама с папой все чаще пропадали на заработках на севере, а поселок разваливался, покидаемый постепенно перемещавшимися в строящийся город жителями.

Место это с тех пор называлось кораблем, и это имело свою вполне мистическую причину. Дело в том, что рядом с поселком, как я уже намекал, проходила железная дорога, площадка располагалась, где-то в метрах пятьсот от неё. И когда горожане или гости города проезжали мимо платформы с развевающимися на ветру парусами декораций, всяческих ширм и занавесок, посреди огромной степи с пригнувшейся к земле от ветра травой, то могло возникнуть ощущение, что вы стоите, а корабль плывет…

Когда самое активное и продвинутое население поселка, которое его и основало, стало покидать свое творение, то реализовался акт естественного отбора. Пьяницы, лентяи и недотепы остались в поселке. Там же росли и их дети. Хотя конечно были и такие, кто остался в поселке не по причине своего скудоумия или лености. Кроме нас Кровниных, это были скромные и почти непьющие труженики Родины. Я не знаю их историю, но у них была девочка Саша, она была на пару лет старше нас с Радиком, и у неё была старшая сестра, которая уже училась в городе, в странном заведении, называемом в поселке шарагой. Мы иногда вместе играли с Сашей, Кирой и с какой-нибудь малышней. Надо сказать, Олег Блуднин с нами не играл никогда. Хотя иногда, подойдя, он останавливался в метрах двух, смачно сплевывал себе под ноги и затем, чинно развернувшись, или печально покачав головой, вразвалочку, не спеша, удалялся, насвистывая какую-нибудь песенку из тех, что любила петь Бабушка. Я всегда был готов сорваться за ним, чувствуя в Олеге вожака, или кого-то там ещё, но меня, как правило, удерживали Кира или Бабушка, которая неподалёку дремала на лавочке, или посматривала на нас из огорода, копаясь со своими «урожаями», как она их называла. Однако такие встречи на куче песка бывали не частыми, чаще Саша с Кирой гуляли по поселку вдвоём. Бывало, Кира приходила домой с разодранными локтями и коленями, о платье уж нечего было и говорить. Родителям, или чаще Бабушке, она рассказывала, что мальчишки дразнили Сашу «Родина – уродина», а она за неё заступалась. Это, наверное, было правдой, но Саша была не из тех, что пускают слюни во время вражеской атаки. Я видел, как мальчишки драпали от неё, подтянув штаны. Потому, что семейство Родиных состояло из двухметровых родителей, приехавших осваивать целину оттуда же, где родились мы с Радиком, это город Красноярск, а потому и их отпрысков Господь ни умом, ни смелостью не обидел. Часто мы, вся детвора, собирались на корабле. Туда ещё приходили такие персонажи как Света Герасименко, Ирка Иквина, Верка Хадалова, Серега Жураковский приезжал в кресле-каталке. В общем, вся поселковая братия и сестрия от трех-четырех лет и чуть ли не до подросткового возраста. Например, тот же Витька Фельд был совсем взрослый пацан. Ему было лет двенадцать или тринадцать. Для нашего поселка это совсем взрослый парень. Про таких Бабушка говорила «здоровый телок». Я знал, зачем он приходит на корабль, да и другие догадывались. Дело в том, что плиты были не монолитами. В них были проходы, которые образовывали своеобразные лабиринты. Витька затаскивал туда кого-нибудь из девчонок, и щупал в своё удовольствие. На крики никто внимания не обращал, так как криков хватало. Что касается Олега, то его здесь не видели никогда.

Самой популярной игрой здесь были салки, затем прятки, ну а когда уж хотелось экстрима, то играли в жмурки. Все игры, понятное дело, носили превентивный сексуальный характер. Поэтому хоть салки и были популярнее, но в жмурки неспроста играли в последнюю очередь. Это был ритуал. Тем более в это время уже начинало смеркаться. Однажды бегать с повязкой за визжащими полудурками пришлось мне, но что-то не так, как будто было с моими ногами на этот раз, не пробежав и пяти шагов, я постоянно падал. Всё это сопровождалось приступами оглушительного смеха играющих и болью. Тогда я ещё не знал, что в почти такую же игру мне придется однажды сыграть совсем взрослым парнем, однако до этого мне предстояло сыграть множество других, не менее интересных игр.

Уже весь в слезах я сорвал повязку и увидел, как от меня с ехидной рожицей отскочила Сашка Родина. Я бросился к ней, чтобы наказать, но она дала такого стрекача, что я быстро выбился из сил, а она оказалась вне досягаемости. Причем это было уже довольно далеко от корабля, там, где росла высокая трава. А солнце между тем, начинало садиться. Я ещё раз бросился за девчонкой, на этот раз, почему-то быстро нагнав её в самых высоких зарослях полыни. Здесь, я сбил её с ног с помощью подсечки, которой меня постоянно мучил, Олег. Началась борьба. Непонятно, что я должен был сделать, но я постоянно пытался то ли заломить руки девчонке то ли сжать их вместе. При чём я был сверху. И думаю, Саша при своем возрастном и физическом превосходстве, попросту позволяла мне это делать. Наша якобы борьба сопровождалась хрипением, сопением, а также беспрерывным Сашиным смехом, пока в какой-то момент я понял, что это уже не борьба. Саша уже не сопротивлялась и не визжала, а только слегка и как бы нехотя извивалась подо мной. Я не знал, что делать в таком случае дальше, однако то ли шестое, то ли седьмое чувство мне подсказало, что надо запустить Саше руку под платье. Все это время Саша фыркала и хихикала, но когда моя рука коснулась её трусиков, или это мне только показалось, лицо её вдруг изменилось. Это не был испуг, лицо Саши стало строгим, глаза прищурились. Так, кстати, очень часто делал Олег, когда хотел охладить мой пыл в наших с ним играх или донести до меня какую-то необходимую на его взгляд истину. Что-то из этой же серии выдала и Саша. Приблизив свое лицо к моему, она без всяких игровых интонаций сказала:

– А, ты знаешь, что если девочке без спроса залезть в трусы, то она может умереть.

Я был обескуражен, один тон уже заставил меня слезть с Саши, а эти слова просто испугали. Однако после Скоторезни мало что могло по-настоящему напугать меня. Опасность только раззадоривала или завораживала меня, в зависимости от ситуации. Видимо Саша искала себе друга, мальчика именно такого типа, как я, мягче и младше, чем Олег, но серьезнее и жестче, чем все остальные мальчишки поселка. И так, мне показалось, она выбрала меня, и это означает проверку, но её ждал сюрприз…

Когда я встал, она тоже встала, оттолкнула меня, но так как я не собирался уходить, подошла ко мне вплотную. Она видно, что-то хотела сказать, но я опередил.

– А, чего это она может умереть, ты же не умерла? – спросил я.

– Хм… Умный какой, а я знаю, как тебя зовут… Максик.

– Ха… Конечно, я тоже знаю, тебя зовут Сашка.

– Подумаешь, тебе Кира сказала… Зато у меня есть старшая сестра Тамарка, она живет в городе, я, когда вырасту, тоже туда перееду, вот… Она мне всё рассказывает про девочек и мальчиков.

– Чё ж ты знаешь, такого чего я не знаю?

– Я? О-о, я много чего знаю, – Важно покачала головой Саша и прищелкнула языком.

– Ну, если так, тогда расскажи мне. – парировал я.

– А ты никому не скажешь? – немного помолчав спросила Саша.

– Нет, конечно.

– Я знаю, что такое Менстра.

– Местра?!

– Менстра дурак, не ори! – Саша быстро оглянулась по сторонам.

– А это чё?

– Это когда у девочки сиськи вырастают, у неё начинает оттуда э-м-м… кровь течь, – Саша показала пальцем направление.

Я посмотрел на Сашу, какие-то сиськи у неё уже намечались, но, по-моему, они были не больше сыроежки.

– Ну, значит у тебя, нет никакой менстры.

И вдруг Саша со всех сил толкнула меня в грудь. Я упал, а она побежала. Конечно, я тут же вскочил и пустился за ней. Она побежала в сторону детского сада, которого на самом деле вся детвора боялась, но где-то на середине дороги я нагнал её, сбил с ног своей хитроумной подсечкой и снова оказался на ней.

– Ну-у, слезь… – надула губы Сашка.

– А, расскажи чё-нибудь ещё, что тебе Тамарка рассказывает, тогда я тебя отпущу.

– Ладно, – тут же согласилась Саша, – знаешь, что если мальчик девочке будет все время в письку тыкать, то у него вытечет молофья.

– Молофья?

– Да, сперма, по-взрослому называется.

– Вот и нет, я, когда одной девочке тыкал в письку, у меня ничего не вытекало.

Саша рассмеялась.

– Конечно, потому, что ты еще пизьдюк.

– Как это?

– Ну, наш сосед дядя Стёпа своего Петьку, сына, всё время пизьдюк называет.

– Сама ты пизьдюк…

Саша сбросила меня, поднялась и снова побежала, всё время крича на ходу: «Пиздюк-пиздюк-пиздюк».

Я снова догнал девчонку, но это было уже на моей территории, на площадке перед бывшим детским садом. Мы ещё поборолись, а потом Саша снова позволила себя победить.

Я не знал, что сказать и сказал, что пришло в голову. Я рассказал своей новой подружке про шагающий экскаватор, который видел мой папа в Аркалыке, где добывают глину.

– Ух, ты здорово, – согласилась Саша.

– А, когда я его нарисовал…

– Ты что тоже его видел?

– Нет, но я представил, в общем, папа назвал его Скакопрыг.

Саша вдруг рассмеялась так, что мне захотелось и дальше смешить её и выдумывать всякую чепуху. Но в голову мне, почему-то ничего не приходило. Когда она отсмеялась я спросил её, чего это она, мол, так ржет, а она сказала, что это слово ей напомнило слово из загадки, которую Петьке рассказал его отец, а Петька рассказал ей.

– Слушай загадку, только она матершинная, а ты еще маленький, маме не расскажешь?

– Я матери ничё не рассказываю, – твердо сказал я.

Саша посмотрела мне в глаза. Однако она знала, с кем я водил дружбу и в какие истории попадал.

– Ладно, слушай, глаза Саши снова сделались хитрыми и серьезными. Вот угадай: восемь крыльев, семь хуёв…

Саша не смогла договорить мы стали смеяться. Когда снова успокоились, она спросила, «Что это такое?».

– Не, зна-а-а-ю, смеялся я.

– Сдаешься?

– Сдаюсь,

– Восьмикрылый семихуй.

Мы снова захохотали, просто катались по траве и даже устали от смеха. Затем как будто начался ещё один приступ смеха, но он как-то сразу сдулся, и дело не в том, что мы устали, а в том, что закончилась определенная фаза игры и надо было переходить к другой. Тогда, наконец, появилось нечто, что возникало в определенный момент, когда я начинал приставать, например, к Кире. Сначала визги, писки, царапанье и борьба, потом глаза девочки становятся другими…

Какое-то время мы смотрели с Сашей друг на друга молча, потом я предложил ей пойти в сгоревший сад.

Кроме какашек, разбитых бутылок и пачек из-под сигарет, в здании сада можно было найти массу забавных вещей. Полуживые выброшенные игрушки, какие-то непонятные механизмы, вытащенные из других механизмов. Однако, самым интересным здесь была всё та же наскальная живопись аборигенов. Нет, конечно, с «Герникой» общего здесь было мало, но оно было… Углем по белым стенам и пальцем по закопчённым черным, пожалуйста, гатив-негатив. Кровавого месива здесь не было, но здесь была, в общем, вполне состоятельная библиотека секса. Здесь были минеты, групповой секс, анальное проникновение, зоофилия, огромное количество поз и просто великое множество одиноких пенисов висячих и стоячих, а также влагалищ, раздвинутых и не очень, многие из них были с разъяснениями, впрочем, не отличавшимися разнообразием. Например, «это изда, суда надо сувать уй», или: «это уй, его суют в изду».

Мы немножко похихикали, проходя мимо этой наглядной агитации, однако мы знали, зачем сюда пришли и знали, куда надо идти дальше. Надо было найти туалет с разбитым унитазом в самом конце коридора. Из щелей в крыше и стенах доходили лучи закатного солнца, благодаря которым мы благополучно добрались до уединенного и относительно безопасного, хотя и сильно пахнущего места. Войдя в кабинку, видимо, когда-то здесь был туалет для персонала, где было всё же почти темно, мы начали устраиваться так, чтобы всем было удобно. Я, например, встал спиной к двери, само собой разумея, что я должен прикрывать девочку. Саша придвинулась ко мне и хоть под её майкой, почти ничего не было, все-же это было приятно, к тому же Саша была, как я уже давал понять, из крупных и ранних девочек и что-то там можно было отличить от рёбер. Дальше, наша беседа выстраивалась таким образом.

– Ну что, поднять майку?

– Ага. Ух ты…

– Нравится?

– Ага. А можно там… потрогать?

– Можно.

– А мне тебя, можно?

– Ага.

– Он у тебя твердый.

– Это он сейчас стал таким.

– А-а-а, встал, значит?

– Ага. А можно я с тебя трусики сниму?

– Щас, я сама, ты тоже снимай.

– Я снял.

– Знаешь, что дальше делать?

– Ага.

– Давай!

ЕМ: 23. Hot Butter «Wheels».

Я воткнул свой стручок, девочке в пухленький треугольник и стал делать знакомые движения. Но мой дружок всё время гнулся, упираясь в маленькие половые губы, которые, как я догадался, имея подобный опыт с Кирой, с обратной стороны полнее.

– Саша, а ты можешь перевернуться, тогда легче будет проскальзывать.

Саша повернулась ко мне спиной и подняла юбку. Я вставил своего дружка в щель между половыми губами и ляжками Саши и вот, мне открылось сладостное волшебство нового сексуального опыта. Дыхание Саши, слегка сдавленное и прерывистое, с шумным перехватыванием воздуха, говорило мне о том, что всё идет хорошо. Но Саша удивила меня.

– А я знаю, что надо говорить, немножко задыхаясь, но уверенно сказала она.

– Что?

– Ложись на поле боя, держись за буфера и суй свою морковку в пещеру Арарат.

– Ложись на поле боя… начал я. Но Саша меня перебила, сказав, что это девочка должна говорить.

– А мне, что говорить?

– Я думала, ты знаешь… – Голос Саши прозвучал разочарованно, я испугался, что сейчас счастие оборвётся и начал говорить всё подряд, всё, что мне приходило в голову.

– Восьмикрылый семихуй, я сую в тебя свой уй…

– Ага… засмеялась Саша. О, какой это был роскошный, чистый и вместе с тем полный чувства и осмысленности смех… Я отчетливо слышу его до сих пор, всегда, когда мне это нужно. И сколько бы я заплатил что бы услышать его ещё один только раз живьем. Думаю, отдал бы пару рёбер, какие-нибудь уши, селезенку и что-нибудь ещё, что не играет первостепенной роли для обеспечения жизни.

Я стал молоть всякую чепуху, всё подряд, всё, что попадалось на язык, абсолютно не задумываясь над словами, лишь бы ещё раз услышать этот смех, пока я могу всовывать свой стручок между влажных ляжек и мокрых упругих губ Саши.

– Я сую в тебя морковку, и малиновый стручок… Я летучий Скакопрыг и в ромашку я тык-тык.

Саша смеялась, и смех её прерывался трепещущим дыханием. Я продолжал, чувствуя, что от счастья схожу с ума… и тогда впервые обнаруживая свой поэтический дар по необходимости…

– Семикрылый менстро… сперм, я сую в тебя совсем.

Но это поначалу у меня получалась ещё какая то рифма, а затем, когда ритм и сила моих движений увеличились, я уже сам не понимал того, что слетает у меня с языка: «… буфера, стручок, морковка, и ромашка, и головка, и малинку в твой подсолнух, на малинку моленсоух…». Как только я произнёс последнее слово, я ощутил невероятное наслаждение, что-то похожее на то, что как выяснилось позже называется оргазм. Не знаю, что чувствовала Саша, которую просто трясло. И вдруг наше, и мое лично блаженство, прерывает какой-то чудовищный грохот. Сначала, я услышал знакомое жужжание, а потом где-то, совсем рядом, словно разбилась бутылка. И тогда я услышал голос Олега:

– Э-э… Макс, ты здесь?

Первую секунду мы с Сашей просто окаменели, но Саша не так-то уж боялась Олега, она боялась, как, впрочем, и я, что всё, что только что происходило, станет известно в поселке. Но этот страх Саши и мой собственный, были, конечно, разного свойства. В следующую секунду Саша с невероятной силой отшвырнула меня и бросилась бежать дальше по коридору фактически в полной темноте, но коридор был сквозной, и, услышав какой-то треск и крик, я понял, что Саша убежала. Хотя, наверное, она сильно поранилась. Я был рад тому, что она исчезла, а за себя мне не было страшно. Олег ещё ничего не сделал мне плохого, а иногда он был моим заступником, в общем, чего мне было бояться моего товарища…

Надо сказать, что Саша оттолкнула меня так, что я вылетел в коридор и упал на какой-то хлам. Я уже собирался встать, как вдруг передо мной чиркнула спичка, и я увидел ухмыляющуюся рожу Олега.

– Чё, испугались? – Олег протянул мне руку.

– А чё тебя бояться-то? ответил я, подавая руку Олегу.

– Тебе видней… он схватил меня за руку и сильно рванул к себе, чтобы я смог встать.

И тогда, сначала мою руку, а затем всё тело пронзила жуткая боль.

– Че за ху… начал было Олег, но тут же сам вскрикнул не то от обжегшей его спички, не то ещё от чего-то.

– Бля, у тя че, рука штоль в говне?

Олег зажёг спичку. И тогда я увидел свою руку. Она была в крови, а из большого пальца торчал ржавый гвоздь. Рука Олега тоже была в крови. Я просто скрючился от боли и, подвывая, упал на колени.

– Не ори, ща… Ща факел сделаем.

Я не видел, что делал Олег, он чем-то громыхнул, потом снова раздался какой-то тарарам, вспышка, и стало светло. Позднее он объяснил, что у него был с собой порох. Он высыпал его на какой-то мусор, тот загорелся, и стало светло.

– Будешь знать, как трахаться в пять лет с проститутками… Ну-ка, дай сюда.

С этими словами Олег схватил мою руку. Я взвыл от боли. Не обращая внимания на мои крики, он обхватил своей ручищей кисть моей правой руки. В следующую секунду я словно ослеп, а когда через пару секунд прозрел, гвоздь был у Олега в руке.

Кровь из пальца текла ручьем. Мне стало плохо, и я сказал:

– Всё, дома меня убьют…

– Да ладно не ной, дадут пару раз по башке и всё.

Олег не знал, что меня не бьют дома по голове. Но лучше бы били, думал я, какой-то нечеловеческий страх охватил всё моё существо. Может от ручья крови из пальца, может от потрясения, которое я пережил с Сашей и потом этот резкий облом, не знаю… Но Олег смеялся.

– Успокойся, маменькина деточка… он оторвал полу своей красной рубахи и стал высовывать свой член. Я ничего не понимал, сил анализировать происходящее у меня не хватило. Я только помню, что удивился, что его орудие так отличается от моего. Олег от души помочился на мою рану, обмотав её тряпкой, в которую упеленал чуть ли не всю руку.

– Теперь, беги домой… А я тут кое-что ещё должен сделать.

Несмотря на свое состояние, меня очень удивило, что Олег собирается что-то здесь делать, хотя от горящего мусора было довольно светло, но ведь началась ночь, солнце уже зашло.

– Беги-беги, я тут кое-что оставлю в память о том, что с тобой сегодня произошло.

– Зачем?

Олег посмотрел на меня и злорадно ухмыльнулся.

– Да я не о том, что ты Сашку писькой истыкал… Тоже конечно дело. Но-о-о… есть кое-что поважнее. Слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь.

Я вспомнил бред, который нёс, когда как говорил Олег, писькой Сашку истыкивал. Помню это ощущение, когда Олег, торжествуя, смотрел на меня, зная или думая, что мне стыдно. Но я испытывал что-то другое. Назвать это чувство гадким? Не знаю, может быть, но мне впервые было так плохо не физически, а где-то внутри и всё же не в теле. Я тогда ещё не знал, что это за чувство, но в любом случае это касалось души, и об этом я тоже тогда ничего не знал. Однако казалось, что-то, что произошло с моим сознанием, моим внутренним миром на Скоторезне, теперь как будто усилилось, или правильнее сказать, – зафиксировалось. И сейчас мне кажется, что тогда я понял, что это то, то о чём невозможно забыть на совсем. То, что вспомнишь и испытаешь снова… Как в первый раз.

– Ты что, подслушивал? – спросил я, потому, что надо было как будто что-то спросить, чтоб хотя бы показать, что я не наложил в штаны и могу ещё разговаривать.

– Я не подслушивал, а слушал… – покачивая головой, спокойно с едва уловимой ухмылкой сказал Олег.

– Ты всё время здесь что ли был?

– Хы… А то? У, меня блин работа такая Максик…

– Какая? спросил я, не зная в общем наверняка, о чём и зачем я спрашиваю.

– Поймешь потом, но ты молодец… Придёт время, и ты вспомнишь кое-что, а пока должен забыть. Поэтому тебе гвоздь в палец и загнали… Я тебе сейчас тут кое-что напишу, потом прочитаешь.

– Когда?

– Когда из дома выпустят, всё, беги, пошел-пошел!

Лицо Олега стало страшным. Таким я видел его только один раз, на Скоторезне. Я со всех ног полетел домой. А дома Бабушка два раза ударила меня по голове, это было в первый и последний раз, когда она подняла на меня руку. Я помню её глаза, я никогда не видел их такими. Я вообще не видел, чтоб кто-то так на кого-то смотрел, тем более на меня, тем более моя Бабушка!