Читать книгу Тысячи причин любить - Макс Уэйд - Страница 4

В тот день Джозиас вернулся раньше окончания последней пары. Он думал, что может обмануть не только отца, но и меня. Он ошибался. Я знал расписание внука как свои пять пальцев. Мне никогда не было всё равно на его образование, и я старался заставить Джозиаса учиться всеми возможными способами. Когда личные беседы перестали помогать, я стал разговаривать с его отцом, чтобы тот помог с воспитанием. Но всё было тщетно.

Христиан пил. Пил так много, как не пил, наверное, никто в Палео Фалиро. За семьдесят лет я повидал много алкоголиков: кто-то спивался под влиянием дурных компаний, а кто-то от одиночества. Все пьющие выглядели ужасно: чернеющие мешки под глазами тянулись к щекам, а в пустом взгляде невозможно было разглядеть здравомыслия. Мои собственные глаза не могли не блестеть от слёз, когда я наталкивался на горы пустых бутылок в квартире. Неудивительно, что Джозиас перебрался ко мне в мастерскую: никто бы не смог жить в обстановке, которая творилась у него дома.

Мастерская стала моим пристанищем задолго до того, как в нашей семье начались проблемы. Спасаясь от старости, я познавал себя в различных ремёслах. Силы возвращались ко мне, когда я дописывал очередную картину или изобретал иной аромат для свечей. Среди хлама – так обычно отзывался Христиан о моих вещах – я чувствовал себя комфортно. Я мог поставить любимую музыку так громко, как мне хотелось, заваривать ароматные трави и не беспокоиться о том, что запах просочится на лестничную клетку и привлечёт недовольных соседей. Мне нравились гипсовые статуэтки, которые я расставил на стеллаже с зелёными растениями. Они словно напоминали всем, кто входил в мастерскую, об их культуре. На полочках красовались Афродита и Афина, ростом едва превышающие двадцать сантиметров. Наблюдая за гостями, они словно повествовали известные мифы.

Я с радостью принял Джозиаса в свой укромный уголок на то время, пока его отец пытался, как я думал, покончить с выпивкой.

Почёсывая бороду, я поднялся со своего кресла и поплёлся к порогу, где меня уже ждал внук. Сбросив с плеч портфель, он принялся разуваться.

– Как дела в университете?

Джозиас оторвался от шнурков и бросил на меня озадаченный взгляд. Его глаза напомнили мне глаза Офелии.

Я быстро помотал головой, чтобы отогнать мысли об умершей дочери, но её образ всё равно всплывал перед глазами. Тяжесть в груди тянула вниз, и казалось, я грохнусь на колени.

Мы все скучали по Офелии. Скучали по её наставлениям, по её требованиям и строгим высказываниям. Она была так похожа на меня, честное слово. Пусть мы и не сходились в некоторых мнениях, но она всё равно была моей дочуркой, и я не мог не любить её. Потеря Офелии сказалась на всех нас самым губительным образом.

– Всё хорошо, – коротко ответил мне Джо.

Я не стал в очередной раз отчитывать его за прогулы – в конце концов, этим должен был заниматься его отец. И всё же тревожность немного отступала, когда я видел Джозиаса в фирменном галстуке. Уж лучше он будет пропускать несколько пар, чем день или другой.

Я беспокоился за будущее Джозиаса больше, чем его отец – это было понятно. Нашу семью искоренял эгоизм, и я чувствовал это. Я ощущал потребность в её восстановлении, пусть это и было почти невозможно без Офелии.

Она была водостойким клеем в этой семье. Знаю, её щёки налились бы краской, если бы я сказал это при ней, ведь её всегда смущали мои неумелые метафоры. В отрочестве она мечтала стать поэтессой, сочиняя стихотворения, в то время как я не мог грамотно составить резюме. Обучаясь в университете, она состояла в писательском кружке, принимала участие в оформлении газет и организации литературных мероприятий.

Моя дочь стремилась быть образованной, поэтому могла поддержать разговор на любую тему. Она тонко чувствовала окружающих, что помогало ей найти подход к любому человеку.

Джозиас прошёл к гарнитуру, примыкающему к западной стенке мастерской, и поднял крышку жестяной кастрюли.

– Я приготовил пасту, – отозвался я. – Приятного аппетита.

Джозиас ничего не ответил. Он выглядел подозрительно. Тем вечером его движения были намного скованнее обычного, да и уголки его пухлых губ были опущены слишком низко. Он устроился за круглым столом, в центре которого стояло несколько самодельных свечей и искусственная веточка лаванды, и принялся за еду. Может, парень телом и находился в нескольких метрах от меня, но душа его слонялась где-то далеко. Джозиас уставился в одну точку и не сводил с неё глаз на протяжении всего ужина.

– Ты выглядишь неважно, – я нарушил тишину. – Плохо себя чувствуешь?

Глупость. Разве он мог чувствовать себя хорошо? Я зажмурился, ожидая колкого замечания со стороны внука, но, к моему удивлению он ответил спокойно:

– Я в порядке, просто задумался, – его голос не был таким ровным с тех самых пор, как Офелия была жива.

И всё же я не доверял его словам. Что-то в Джозиасе переменилось, и я никак не мог понять, что именно. Прищурившись, я принялся разглядывать выражение его лица в надежде, что мне удасться что-нибудь выяснить, но и эта попытка не увенчалась успехом.

Тогда я подошёл к журнальному столику у кресла и взял в руки телефон. Набрав номер Христиана, я поднёс его к уху и стал вслушиваться в долгие гудки. Не уверен, что в моих действиях был смысл, ведь я знал заранее, что зять не в состоянии говорить. Но я отчаянно пытался до него достучаться, пытался обратить его внимание на сына, который поникал на моих глазах.