Читать книгу Башня левой руки - Максим Молчанов - Страница 6

Время, как вода, постоянно бежит, и убегает в бесконечную даль. Человек это всего лишь путник, который опустился на колени, чтобы этой водицы испить и утолить жажду для продолжения пути. Чтобы не произошло все пройдет, все будет утоплено и стерто. Все пройдет, и злые деяния, и добрые, ветер и стужа, и что придет, оно потом опять уйдет. Все события, приходящие и уходящие, и ничто не вечно под солнцем, даже само солнце. В этой жизненной пучине человек, как камень, постоянно оттачивается, придается определенная форма, она может быть уродливая и неказистая, а может быть идеальной. Зло – это то, что портит нас, делает хуже, убивает морально, духовно, физически.

Существует поток, определенная духовная сила, для нас безликая, но по своей сути персональная, в которой человек постоянно обкатывается, придавая себе форму, насколько он может себе придать. Человек подставляет себя под эту силу, являющейся больше, чем жизнь, которая может точить нас по-разному, и человек сам уже, субъективно, оценивает, что для него является злом и добром, любые ценности определяет он. Все идеи от этого потока силы, но есть и определенные потоки, которые кажутся очевидными, но не для каждого они очевидны в своей полноте. Поток силы не является обезличенным, он является личностью, персоной, ибо, если было бы не так, мы могли в особых духовных состояниях познать его, разумом понять, и какую-то часть подчинить, но это все невозможно. Нельзя познавать то, что объективно и качественно выше тебя.

То, что создается потоком, может показаться, что несет одновременно зло и добро, но это не так. Как понятие грех и зло, которое оценивает сам человек, они не всегда совпадают и чаще всего не совпадают. Убийство – это смертельный грех с одной стороны, с человеческой стороны – это тоже несомненный грех. Правда, есть много «но», а это значит, что нельзя оценить все однозначно, как нарушение божественных и человеческих законов. Убийство без сомнения зло со всех сторон. Ну, а если мужчина защищал свою семью и убил насильника, если человек защищал родину или ребенка, и убил негодяя, и убийство, как зло, кажется уже не таким однозначным, как казалось на первый взгляд. Убийство – это зло, как действие и как мысль, это остается несомненным. Ну, а если человек убил, и раскаивается, если не хотел убивать и не думал никогда об этом, а что говорить о родственниках убитых, как жить им дальше. Если ты жив, если веришь и любишь людей, этот мир, бога, то несчастье это не зло, это часть жизни, а жизнь учеба и испытание, прививка от зла. Это нужно принять, понять, сделать выводы. Ничто не делается просто так, и ничто нам не дается сверхнормы. Пока живы, и не идем по пути того, что нас убивает во всех смыслах, значит это добро. Но добро может быть только внутри, и мы может наращивать его, если человек знает духовные законы этой духовной силы. Основной закон причиненное зло непосредственно человеку должно быть обращено в добро, и человек стать добрее и морально сильнее. Он шлифует себя, убирает все неровности и грязь, шлифует свою душу, настраивает ее так, чтобы заблестела, и запела прекрасным голосом.

Бывает, что люди теряются в своих понятиях и мироощущениях, и отвергают устоявшие моральные идеи, и пытаются принести свою новизну, усовершенствовать систему ценностей, сделать ее прогрессивной, избавиться от условностей, если уж наука отвергает все ненужное по поводу осязаемого бытия, мы привыкли к мысли именно к такой со всем остальным. Как будто у нас есть универсальные принципы – их нет. Поэтому человек решил, что все ему по плечу особенно тонкие материи, и вот он пытается лезть в духовные дебри, и наводит свои порядки, еще не понимая, как это должно выглядеть.

Любое несчастье должно быть не только внешне преодолеваемо, но самое главное духовно. Потому что любой человеческий ресурс ограничен, и иногда он просто не в силах что-то изменить в окружающем мире, это как данность, ребенок рождается в данности, это данность по-настоящему меняется только через внутренний мир. И так, если несчастье овладело, и он внутренне не смог преодолеть его, то это уже зло, потому что он обязательно выльется в какой-то злой умысел, который бумерангом вернется к нему и даст по шеи. Можно защитить голову, но пропустить удар по спине, что лучше не знаю, потому что на человеке все равно отразится удар.

Зло – это сопротивление неминуемому, когда камень сопротивляется воде. Когда человек закостенелый, и не хочется меняться, старается подчинить мир, подстроить все под себя, выйти из состояния боли и забыть о ней, а не лечить то, из-за чего это боль возникает. Человек творит зло, когда отрицает объективные универсальные принципы, которые нельзя изменить, но можно исказить. Когда не верит, что ему предначертано. Не верит, что он уникален, и завидует богатым, властным и популярным века сего. Когда презирает все вокруг, и считает себя уникальным и лучше других. Во зло легко упасть, когда не творишь зло. И трудно отказаться от зла, когда начинаешь творить его, даже когда это противно. Зло – это беззаконие против своего естества.

Так часто в жизни, человека преследуют несчастья, и как они переносятся, не всегда зависит от образования, уровня жизни и других факторов. Настало и у меня тёмная жизненная полоса, но об этом потом. Надо сказать, что во всей этой истории я косвенный участник, который никакого отношения не имеет, но был втянут и подвергнут испытанию. Об этом после, а сейчас вернемся к семейству Фанфароновых.

Не смотря на то, что Митю выписали из больницы, полностью он не поправился. У ребенка не смотря на свою живость и активность, находили приступы вялости, головокружений и даже обмороки. Особенно это проявлялось, когда погода менялась. Митя бледнел, становился плаксивым, вспыльчивым и быстро уставал. Иногда даже бывало, что сильно поднималась температура, а на следующий день спадала, и инертность отступала. Но через какое-то время повторялось все снова. Приступы усиливались, пока он не слег. И Нина Григорьевна решительно не взялась за него, и не начала водить по врачам. Его обследовали, анализы были хорошие, никаких опухолей не было, сердце, почки и печень были в порядке, легкие тоже, было легкое снижение общего тонуса, но по каким причинам никто не мог понять, да и никто особо не разбирался. Жизнь ребенка была вне опасности. Да, в отделении неврологии его обследовали вдоль и поперек, но и голова была целой и никаких кист или сосудистых заболеваний не нашли. Ребенок был здоров. Врачи решили, что ребенок развивается нормально и скорей всего это психосоматические расстройство и нужно идти к детскому психиатру, и выяснять в чем причина. Эти выводы были решительно отвергнуты, а врачи прокляты.

Нина Григорьевна забрала внука к себе и посвятила ему какое-то время, пока Рита не забрала его. Она всегда была рада внуку, и болезнь являлась еще одним поводом, чтобы быть рядом с ним и нянчиться. Ее муж был постоянно в отъездах, на работе, и практически никогда не было дома. Ей естественно было одной скучно. Но в принципе их обоих это положение дел устраивало, отношение давно уже стали братскими, и брак сохранялся только потому, что никто не устраивал сцен и не ставил никаких требований к своему супругу, в их ложе летало легкое равнодушие. Нередко у них были общие ужины или праздники, где и старшая дочь приезжала из Питера вместе с мужем. Но даже на таких посиделках муж Нины Григорьевны был редким гостем.

Женя видел от силы десять раз в своей жизни. И всегда путался или его звали Степан Аркадьевич или Аркадий Степанович, в Жене сидела твердая смысловая ошибка. Это было в принципе и неважно, общались так мало, что если бы Женя увидел где-нибудь его на улице, он бы прошел мимо, не узнав его.

Когда Митю выписали из больницы в первый раз из-за того самого ушиба, жизнь несколько поменялась. Он немного побыл у бабашки, а потом его забрали Фанфароновы. Женя тем временем устроился менеджером по продажам. Рита училась на вечернем, и ухаживала за ребенком, как могла и насколько ей хватало материнского чувства и хотения. И тут начались непонятные метаморфозы с Митей, которые мы описывали выше, и это происходило все чаще. Это пугало. Особенно сильно Риту испугало, когда это произошло впервые. Она сразу позвонила своей матери, и они вместе носились по больницам. Во второй и третий такой же инцидент, они тоже были у врачей, и на каждый день у них было расписание, надо сходить к хирургу, надо сходить к невропатологу.

Постепенно чувство сердоболия и жалостливости ушло бесследно, и вместо них пришло внутреннее напряжение, выражающееся в нетерпении, вспыльчивости и жестокости. Вина и боязнь за состояние ребенка исчезли. Рите он мешал, она была еще молодая женщина, которая хотела жить красиво и весело, без всяких этих напряжений, надрывностей и страхов. Чтобы абсолютная свобода от боли, несчастья и самое главное скуки, чтобы жизнь была праздником и сказкой.

Митя стал очень странным мальчиком, то веселым, то замкнутым. Часто начал проявляться негативизм и строптивость, лез драться с родителями, кричать и плакать, даже когда сильно получал от Риты, он не успокаивался.

Рита не выносила поведения Мити, и по большому счету не могла с ним справиться, отвозила к матери, при этом все это делалось со скандалом. Нина Григорьевна высказывало не согласие целыми днями сидеть с Митей, как она говорила, что у нее тоже есть своя личная жизнь и свои дела. На что Рита отвечала крайне некорректно и грубо, что какие дела могут быть в ее возрасте. Этим самым конфликтная ситуация была обеспеченна.

Конечно, они быстро мирились, потому что истинная причина ссоры состояла не в этом. Нина Григорьевна считала, что ребенка пинать туда-сюда нельзя, из одного дома в другой, это плохо было для его психики, и вот она придумывала, что у нее свои дела, личная жизнь, и спорила со своей дочерью, чтобы та в следующий раз в полоумном состоянии не прибегала. А Рита считала, что ее мать делает все ей назло, что-то там из себя строит, и придумывает всякую чушь. И обе знали, что Нина Григорьевна хотела, чтобы внук жил с ней, хотя бы какое-то время, пока все не устаканится. И обе знали, что это невозможно, потому что через два-три дня Рита прибежит обратно с чувством вины и с плаксивыми глазами, и грубо Митю потащит домой.

Женя приезжал, не видя очередной раз сына, ругался с Ритой, которая уже перестала особо убирать дома и следить за семейным очагом, а занималась своими делами.

– В чем дело, Рита? Почему Митя опять у твоей матери? – усталый и злой кричал Женя, потому что ему казалось, что Митя это единственный катализатор, позволяющий бороться за эту жизнь, за семью.

– Да, – индифферентным голосом произнесла она, не повернув голову, и смотрела телевизор, рассматривая ногти, а про себя думала: «Надо сегодня к Наде заехать, чтобы мои руки привела в порядок».

Женя не на шутку взбеленился.

– Что да? Ты слышала мой вопрос или нет? – в нетерпении прокричал он.

– Нечего кричать… – а потом ехидно улыбнулась. – То есть не тебе кричать. Нашелся тут начальник с яйцами. Как у тебя на работе? Продал хоть что-нибудь, или опять семью без денег оставил. Опять будем голодать. – И ее тон был уничижительным, как никогда.

Женя покраснел и стиснул зубы. Его задели за живое. У него действительно, не смотря на хорошо развитые коммуникативные навыки, с трудом удавалось продавать трубы и к ним комплектующие. Так было трудно делать «холодные звонки», названивать в организации и спрашивать, нужны ли им трубы, и слышать потом ледяной ответ: « Нет, не нужно», или «Мы подумаем». Так и проходили его дни. Слабые продажи, жена, которая совершенно отбилась от рук, и сын Митя, болевший, и постоянно куда-то пропадавший.

– Заткнись! – прошипел он. – Ты вообще, что сделала, кроме того, что родилась в своей семье! Ты в жизни, хоть где-то работала или только шопинговала, и зависала в клубах! Ты что-нибудь в жизни видела, кроме пальм экзотических стран, и своего двора!

Рита претенциозно-пренебрежительно покивала и потом насмешливо заговорила:

– Может быть, работала, а может быть и нет… я – женщина, могу и не работать. Меня должен обеспечивать достойный мужчина, а не размазня. А по поводу работы, я устроилась моделью в одно рекламное агентство, буду рекламировать белье и товары народного потребления, и участвовать в других мероприятиях. Эти деньги будут тратиться мне на конфетки, а где наши деньги, которые мы должны тратить на еду, одежду, коммунальные услуги, кредиты и тому подобное?

Женя пришел в ярость, но сдержался. Заговорил ровно, и убийственно холодно, как ему казалось.

– Рита, что с тобой? Может быть, ты заболела? Я тебя совершенно не узнаю, ты ведешь себя, как стерва. – Посмотрел в телевизор и увидел новости о шоу-бизнесе. – Когда ты уже насмотришься на артистов шоу-бизнеса, у них нет ни совести, ни чести, они шуты и подражать им не стоит. Или «Дом-2» тебя научил всему этому? Ты когда-нибудь любила меня? Было ли это чувство или только влюбленность или это была страсть…

Высокомерие слетело с ее лица, и она была уже серьезна.

– Любила… Но сейчас не об это…

– А о чем? – опешил Женя.

– А о том, что ты меня уже достал. Постоянно ко мне цепляешься, что-то все требуешь, к чему-то принуждаешь… Мне это не нравится, и жить я так не хочу. Я любила, но сейчас уже не знаю. Ты себя ведешь как скотина…

– Рита, что ты такое говоришь, твой образ жизни совершенно не изменился, как будто ты и не рожала вовсе и не выходила замуж… – уязвлено тараторил он. – Ты все хочешь остаться девчонкой, а меня превратить вторым папочкой, который будет подтирать тебе попу. Но так не будет, у нас есть отношения, и мы взрослые люди, у нас равные отношения. Почему тебе можно лениться, а мне нельзя… Я завтра уволюсь, и тоже буду лежать на диване…