Читать книгу Игра в идеалы. Том II - Марина Шаповалова - Страница 4

Да, я графиня, но твердой земли под моими ногами почти нет.

Карл сегодня был у мамы и предупредил меня, что, возможно, останется там на ночь. Так что я могла лечь спать, не дожидаясь его. Но мне было не до сна.

Закончив работу в кабинете, я решила провести вечер за философской книгой. Я двигалась вдоль библиотеки в комнату отдыха, но развернулась и подошла к дивану возле двери в кабинет.

Над диваном в стене было вырублено вглубь окно. А в нем стояла скульптура: картина смерти Лаокоона и его сыновей.

Лаокоон, жрец Аполлона, против воли бога женился, жена родила ему близнецов. Дети и отец погибли. Аполлон послал двух змей, которые переплыли море и задушили Антифанта и Фимбрея, а затем самого Лаокоона. Прорицатель ослушался воли бога и был убит.

Впервые я смотрела на эту скульптуру в стене с таким вниманием. Лицо отца выражало боль и отчаянье. Он пытается бороться, но не может помочь себе, чтобы спасти детей. А они вырываются из пут змеи, с надеждой смотрят на отца, который страдает из-за бессилия…

Этот сюжет очень ярко описан в той книге, что велел мне прочесть папа. Отец пытается помочь детям, спасти их. Символично, но не больше. Трогательная картина.

Я читала книгу в гостиной. Из головы не выходил Лаокоон. Почему он? И вдруг я вспомнила письмо отца:

«Большинство знаний я черпал из нашей библиотеки. Я советую прочитать тебе наши книги, и возможно (я даже больше чем уверен), ты откроешь для себя нечто новое, что перевернет твою жизнь. Знания – как врата, которые открывают нам истину. Истину надо искать в устах. Начни с книги, которую я поставил на год твоего рождения».

Год моего рождения. Лаокоон – любящий отец. В книге есть глава о нем. Библиотека перевернет мою жизнь… Как? Из-за знания? Почему книга стояла на месте 1755, ведь она выбивалась из алфавитной расстановки… А с порядком книг у нас в доме был строгий закон: ставить каждую на свое место.

Доверяя внутреннему зову, я вернулась к Лаокоону, стараясь понять, что все это значит. Странное письмо, книга, скульптура… Вдруг отец хотел дать мне знак загадкой? Вдруг он не мог написать ответ напрямую? Что-то мне подсказывало, что последнее письмо отца – не конец. И мне казалось, что с помощью Лаокоона я найду то, что папа не договорил.

– Миледи, – сзади раздался голос дворецкого. – Вы еще не спите? В столь поздний час…

– Мистер Леджер, как давно здесь эта скульптура?

– Я так полагаю, с тех времен, как построили дом. Лаокоон здесь давно, и Ваши родственники его очень ценили…

– Как Вы сказали?

– Скульптура здесь очень давно…

– Нет… Очень ценили?

– Да, миледи.

По взгляду дворецкого было видно, что он хотел узнать, с чем связано мое любопытство, но воспитание не позволяло. Он удалился.

Скульптура ценна. Любопытно. Я встала на диван, чтобы ближе рассмотреть фигуры. Нутром чуяла, что найду что-то. Может быть, записку? Я ощупала скульптуру, проглядела все щели, опустилась на колени и рассмотрела все внизу. Ничего не нашла. Но мое внимание привлекла змея с приоткрытым ртом, которая кусала Лаокоона за ногу. Она уже нанесла смертельный удар, но еще не успела сомкнуть челюсть. Ее взгляд был озлобленный и жестокий.

– «Истину надо искать в устах…»

Мое сердце быстро забилось. Во рту змеи что-то было! Я нащупала внутри что-то твердое, но, как ни старалась, не могла это вытащить и занервничала. Всего лишь язык змеи. Но расстроиться я не успела: нажала на язык, и он словно провалился в глотку. Через секунду мертвой тишины справа от меня раздался тихий скрежет. Испугавшись, я отскочила на другой конец дивана и поджала ноги. И тут…

Стена между диваном и вторым шкафом приоткрылась и стала похожа на дверь. Я, ошарашенная, пару секунд сидела неподвижно, словно боясь нарушить тишину. Я как будто ожидала, что сейчас кто-то выйдет с той стороны.

Легенды о потайной комнате оказались явью.

Мне было страшно подходить к двери, но любопытство дало о себе знать. За дверью сразу же начинались ступеньки, уходящие резко вниз. Но понять, насколько глубоко они уходят, было невозможно: внизу царила настоящая темень.

Я зажгла свечу и, набравшись смелости, встала на первую ступеньку. Как только я это сделала, за мной сразу же закрылась дверь. Я резко обернулась, чтобы понять, как отсюда выйти. Но это оказалось просто: ручка и массивная защелка.

Успокоившись, я решила спуститься ниже. Насчитала тридцать две ступеньки. На удивление, воздуха было достаточно. Значит, каким-то образом зодчим удалось наладить вентиляцию.

Я не боялась и не нервничала, мне было очень радостно и любопытно: что отец все-таки имел в виду своим письмом? Как он мог знать, что я догадаюсь? Это просто случайное совпадение…

Спустившись, я оказалась в небольшой комнатке, пустой, с обычной деревянной дверью, видимо, ведущей в другую комнату. Справа и слева на стенах висело по два старинных подсвечника на три свечи. Я зажгла их, стало гораздо светлее.

Я повернула ручку новой двери. Как интересно, что же мои предки хранили там? Комната за дверью оказалась большой, с высокими стенами и арками, моя свеча не могла осветить ее всю. Я решила пройти вдоль стен и посмотреть, что здесь есть. Итак, шкаф с документами, письменный стол, книжный шкаф. Поворот: на стенах висят картины, портреты моих родственников, стол в виде буквы Т, похожий на тот, что стоит у папы в кабинете, мощный, в барочном стиле. Поворот: карта мира во всю стену, в углу два дивана и кофейный столик. Поворот: стена с портретом меня и моей мамы, снова дверь. Так я сделала круг. Я стояла у двери и не могла поверить, что это правда и что потайная комната существует.

Я зажгла все расставленные вокруг свечи, и комната преобразилась, перестала быть мрачной и нагоняющей тоску. Просматривала книги в шкафу. Они оказались очень редкими. И расхохоталась, вспомнив о случае, когда я была маленькой и не могла найти папу в доме. Возле библиотеки я услышала странный звук, вернулась в нее и увидела, как папа стоит возле двери в кабинет. Он сделал вид, что выходил из него. Получается, папа, наоборот, хотел войти туда, но я его остановила своим появлением. В этой комнате у меня появилось ощущение, что я стала частью секретного общества вроде масонов. Я чувствовала себя счастливой и гордой.

На краю стола в форме буквы Т лежали бумаги. Они привлекли мое внимание. Я отчего-то встревожилась; набравшись мужества, подошла к ним. Я словно чувствовала, что не смогу спокойно смотреть на них. Бросила взгляд на первую строчку, и у меня перехватило дыхание:

«Ангел мой!..»

Я положила руку на губы, словно сдерживая себя от крика. На глазах проступили слезы. Сердце зашлось. Я сжала кулаки с такой силой, что чувствовала, как ногти впиваются в кожу. Боль помогла мне прийти в себя. Я взяла письмо, чтобы прочитать последние слова папы, адресованные мне:

«Ангел мой!

Если ты читаешь это, значит, ты нашла ту самую комнату, о которой ходят легенды. Как ты можешь убедиться, это правда.

Дамана, дочка… Сегодня 25 мая 1762 года, и я не знаю, в каком году ты будешь держать это письмо в своих нежных ручках. Я уже мертв. Леджер наверняка передал тебе первое письмо. Прости меня за его сухость. Но только моя истинная дочь могла заинтересоваться книгой, которую я указал. И внимательно прочитать ее, исполняя последнюю волю покойного отца. Эта комната – большая тайна, и я не мог открыто написать про скульптуру. Письмо могло попасть в чужие руки – это был бы крах… Именно Лаокоон должен был привести тебя сюда.

Солнышко, я болен. Письмо, которое тебе передаст Леджер, будет написано мною позже. Сейчас я чувствую себя хорошо, но знаю, что вскоре я зачахну. Не так далеко от меня витает смерть…

Боже мой, я даже не знаю, что написать… Это так необычно: обращаться в будущее, не зная, какое оно! Чего добьется наука, какая установится политическая система, как мыслит современный человек? Как изменился мир за это время? Но все теряется по сравнению с тем, что я не смогу видеть, как ты растешь! Господь лишил меня этой великой радости. Я могу только представлять тебя, Дамана.

Красивая, умная, гордая и статная девушка в тайной комнате читает письмо отца, который покинул ее, когда ей было семь лет! Твои серо-голубые глаза пробегают по строкам письма. Ах, мои ненаглядные глаза. И когда я буду издавать последний вздох, я хотел бы видеть их. Ведь они настолько родные, чистые, добрые, что под их светом смерть совершенно не страшна! Но и этого Бог меня лишил, ведь я заразен…

Дамана, милая, но, несмотря ни на что, я не виню Бога. За всю жизнь я не раз убедился: что ни делается, все к лучшему. Пойми это. Потеря приносит что-то взамен.

Дорогая, я пишу это письмо, но не знаю, надо ли тебе это…»

Каждое слово отца отзывалось в моем сердце. Слезы лились градом, мешая читать. Каждое слово я пропускала через душу, свою израненную душу…

– Мне очень нужно это, папа, – проговорила я. Сев в кресло, вытерла глаза, глубоко вздохнула и продолжила читать.

«Я не знаю, будешь ли ты меня любить так же, как любишь меня сейчас, здесь, в прошлом, для тебя уже прошлом…»

– Как ты можешь такое говорить!

Мне казалось, что я, разговаривая с письмом, говорю с отцом. И от этого становилось легче.

«Но я не могу сдержаться, я чувствую себя виноватым перед тобой. Дамана, я покидаю тебя и знаю, что жизнь твоя будет тяжела… И я не смогу защитить тебя лично, но кое-что я предпринял».

– Что?..

Я не понимала, о чем идет речь, и снова с любопытством погрузилась в текст.

«Господи Боже… Как же я не хочу тебя покидать! Дочка, прости, но даже чудо не поможет мне бороться за жизнь… Оспа – не знает жалости!

Я буду наблюдать за тобой, обещаю! Но словно крысы пожирают меня изнутри в эти дни. Я не смогу тебя обнять более, поиграть со своими внуками, не увижу, как ты займешь мое место, не увижу тебя счастливой с твоим избранником… Боже… У меня слезы стоят в глазах, мне сложно писать…»

Возле этого слова остался след от высохшей капли. Понимая, что это отцовская слеза, я прижала письмо к губам. Будто сглотнув тяжелый камень, я вернулась к письму. Почерк стал ровнее, видимо, папа сделал перерыв.

«Ангел мой, я должен тебе многое рассказать, но ты еще так мала. Однако взрослой я тебя не застану, поэтому приходится действовать так. Тебе должно быть сейчас шестнадцать или даже больше… В любом случае, сколько бы тебе сейчас ни было, шестнадцать или шестьдесят, ты должна знать правду. Зачем я это делаю? Чтобы оправдать себя, чтобы тебе было легче простить меня и маму. Мой рассказ может поразить тебя, прошу, не прерывайся – читай».

– Отец, ни за что в жизни!

«Однако если тебе станет плохо, то оторвись, переведи дух и пообещай мне ничего не делать, пока не дочитаешь до конца. Обещай!»

– Обещаю…

Я начала нервничать. Папа хотел мне что-то рассказать. Возможно, с помощью письма я получу ответы на свои вопросы.

«Дочка, я не знаю, как начать, а главное – какие слова подобрать. Пожалуй, начну с того, что все состояние семьи Брустеров переходит тебе по наследству. Все необходимые бумаги хранятся в этой комнате, в шкафах у двери. После совершеннолетия ты становишься владелицей ювелирных магазинов. Всего их пять: два в Лондоне и в других городах. Также ты – совладелица нескольких газет, правда, не знаю, существует ли они в то время, в котором ты живешь… Еще ты владеешь землями, которые мы сдаем в аренду королевству под разные нужды. Одно останется неизменным: главный доход нашей семьи – драгоценности. Золото, серебро и другие металлы поставляет Алжир. Еще серебро и драгоценные камни, например алмазы, изумруды, рубины. Наши камни используются еще и в науке, но не ради выгоды, а ради благотворительности и вклада в науку. Я надеялся получить патент… Добывают камни в России. Конечно, мы теряем некоторую сумму при выплате налога. Но, перерабатывая камни и переплавляя золото и серебро, мы получаем ювелирные изделия. Они стоят очень дорого, так что мы и не замечаем процента, который отдаем.

Россия очень богата: они сами не видят, чем обладают. Этим и воспользовался твой дед, Дамана. Словом, дочка, в документах есть все – и разрешение на раскопки в России. Алжир поставляет золото на условии, что наша семья будет ежемесячно платить налог. Детали торговли тебе объяснит Леджер. Это не так сложно, как кажется, и не так просто, как хотелось бы.

Но ты знаешь, что Брустеры никогда ни в чем не нуждались, поэтому не забывай, что многим людям очень большим трудом дается даже грош. Будь щедра и благосклонна. Занимайся благотворительностью и в то же время помни, что не надо слишком много отдавать. Если у тебя не будет денег про запас, вся семейная торговля рухнет. Делиться возможно только тогда, когда у тебя что-то есть.

Дочка, с таким богатством ты станешь состоятельной аристократкой. Многие люди захотят тебя обидеть, обмануть, уничтожить как соперницу. Будь внимательна и найди верных коллег, которых тщательно проверяй. Если они профессионалы, то им не покажется странным, что ты следишь за их работой. Деньги творят чудеса с людьми, потому что только они способны дать власть и подарить уверенность, которую иначе не получишь. Меня, твоего деда и прадеда часто пытались обмануть, некоторым удавалось. Но с помощью запасов мы садились обратно в седло торговли.

Дочка, возможно, и тебя окутает алчность. Меня не будет рядом, поэтому сейчас дам тебе совет. Найди человека, который, заметив это, сразу же обрубит все на корню и поставит тебя на место. Вслушайся в эти слова, дочка. Все жаждут власти, все хотят быть лучше других. И когда такая возможность есть, очень сложно сдержаться. Мне помогла твоя мама не превратиться в ненасытное существо, которому нужны только деньги и то, что за них можно получить».

– У меня есть такой человек, пап. И мне кажется, тебе бы он очень понравился…

«Воздержаться от лишних затрат тебе поможет мысль о том, что некоторым людям эти деньги могут помочь выжить или спасти от смерти родного человека. Каждый раз представляй, что, если бы ты могла спасти мне жизнь, отдав некоторую сумму денег. Для тебя это не составило бы труда, ты могла бы себе позволить выкупить мою жизнь. Многим же людям не достается такой возможности: у них нет денег… Как жаль, что мою жизнь невозможно спасти, мне приходится писать о таких вещах, хотя должен рассказывать лично…

Радость моя. Я надеюсь на тебя, надеюсь, что ты будешь с честью представлять семью Брустер.

Дамана, я всю жизнь рассчитывал на тебя. Я вижу в тебе задатки настоящего победителя. В твои семь лет ты не по годам умна, воспитана, сдержанна, ты горда и уже сейчас борешься за справедливость, объясняясь, словно опытный оратор.

Я умираю, Дамана, я умираю… Прости меня! Я не смог сохранить себя ради тебя, мне нет оправданий. Могу только догадываться, через что тебе пришлось пройти, чтобы найти это письмо и почти самостоятельно стать графиней. Солнышко, твой папа умер, но я знаю, как сложится твоя судьба.

Я уже написал, что это письмо будет для тебя не самым приятным, и не соврал. И сейчас я перехожу к самой страшной части рассказа. Действительно, я примерно знаю, как сложится твоя жизнь. Ведь все, что произошло, произошло не случайно».

– Что ты имеешь в виду, папа? Говори прямо! Я больше не могу оставаться в неведении!

«И я, и Милли готовы пожертвовать жизнями, лишь бы спасти тебя. Мама знает, что я пишу это письмо, и присоединяется к каждому моему слову. Она не осмелилась написать тебе что-либо и уж тем более сказать, потому что ее роль в этой истории самая неблагодарная. Ей страшно. Мало того, что я умираю и вижу, как Милли больно… О боже… Дамана, мама искренне любит тебя! Ты нам очень дорога, дочка. Ты венец нашей чистой, доброй, искренней любви…

Я начинаю тяжелый рассказ. Тебе понадобится терпение и хладнокровие.

Ангел мой, я умираю, но моя болезнь не случайна… Меня намеренно заразили оспой».

– Что это значит?

«Меня убили медленно и мучительно! Это было идеальное покушение.

Двадцать третьего мая я ехал с парламентских дебатов. Люди на площади приветствовали меня. Я приказал кучеру остановиться, вышел из кареты и произнес благодарную речь за теплый прием. Люди радовались тому, что я добился снижения налогов и цен на важные продукты и смягчения цензуры. Я был тронут тем, как ликовал народ.

После речи они начали аплодировать, и я сел обратно в карету. Через несколько секунд в окно влетела мужская перчатка, она попала прямо мне в лицо. Не почувствовав опасности, я поднял ее и выглянул в окно, чтобы отдать ее владельцу. Но карета ехала, продвигаясь через толпу, а хозяин перчатки так и не дал о себе знать. По пути домой я внимательно рассматривал перчатку, крутил ее в руках. Она была белая, кожаная, новая, но слегка испачканная и внутри, и снаружи. Увы, это меня не насторожило.

Я выбросил ее. Хорошо, что я это сделал за пределами усадьбы. Уже вечером у меня начался жар. А вчера, на следующий день, лекарь сказал, что это оспа.

Без сомнения, на меня покушались. И очевидно, кто. Его имя Роберт Блек».

Эти слова меня поразили. Мои руки ослабели и опустились. Стоило мне начать привыкать к герцогу – и я узнаю, что отец подозревает его в убийстве… Меня затрясло от гнева и злости. Я хотела прямо сейчас пойти к Блеку и выбить из него правду. А потом, возможно, проделать то же самое, что он сделал с отцом! Я была полна решимости! Оказывается, это Блек лишил меня всего! Просто извинений недостаточно! Вот почему он так на меня смотрит…

Но я дала обещание папе до конца письма ничего не делать… И вновь продолжила читать.

«Мои обвинения многим подтверждаются… Я во многом его обошел, ему это не нравилось. Как-то мы с Блеком оскорбили друг друга и назначили дуэль. Он бросил мне перчатку в лицо. И только сегодня я понял, что перчатка была точно такая же… Этот поединок состоялся спустя год, как ты родилась. Ангел мой, именно тогда, когда я порезал плечо герцогу Блеку, он впервые назвал мою дочь дьявольским отродьем. Он всегда называл тебя так, говорил, что ты, Дамана, зачата вне брака. Хотя об этом знали исключительно приближенные к нашей семье. Я не собирался это терпеть. Я отобрал у его партии процент от налогов, которыми был обременен народ. Он оскорблял самое святое для меня, а я отобрал у него самое дорогое. Лишив герцога дохода, я окончательно его разозлил.

Сегодня утром я получил анонимное письмо. Мне угрожали: если я начну искать убийцу, то моя дочь погибнет. Мы с Милли знали Блека и понимали, что он не шутит. Мы не могли себе позволить поставить тебя под удар. Блек – жестокий, бесчувственный человек, убить ребенка из принципа – в его духе. Поэтому мы с твоей мамой придумали план. После моей смерти Милли сделает вид, что сошла с ума и что, как это нередко бывает, из-за трагедии промотала состояние. Спустя некоторое время рассчитает слуг и пустит слух о полном разорении семьи. Но, Дамана… На самом деле это далеко не так. Малый остаток состояния тебе передаст король. Но даже моему хорошему другу Эгберту неизвестно, что на самом деле состояние Брустеров в целости и сохранности.

После слуха вы с Милли должны переехать в обычную квартиру. Мама поменяет тебе и себе родословную. Позаботится о том, чтобы люди считали вас без вести пропавшими. В анонимном письме говорилось и о том, что угрожающий не успокоится, пока не завладеет всем, что принадлежит мне. Но наше фамильное состояние должно принадлежать только тебе. И новость о том, что вы без вести пропали, его не остановит. Блек – хищник, будет искать и мстить. И когда потребуется, Милли попросит отца Флетчера устроить похороны, разыграть смерть, свою и твою, дочка».

– Папа… Мамы уже нет со мной, и свою смерть она совсем не разыгрывала…

«Вот тогда герцог перестанет вас искать. А вы, дорогие мои, сможете затаиться. И когда тебе, ангел мой, исполнится шестнадцать, ты и твоя мама пойдете к Эгберту. Мой друг с великой радостью, я не сомневаюсь, отдаст вам все, что принадлежит Брустерам. И ты, дочка, займешь мое место.

Но, родная, помни: тебя подстерегает опасность. Хотя я надеюсь, спустя столько лет Блек перестанет так же сильно жаждать мести.

Когда дочитаешь письмо, пойди к Милли и скажи ей, что я ее очень люблю, поцелуй ее от меня, скажи, что все знаешь».

Я подняла голову, как бы обращаясь к небу:

– Папа… Все это сделай ты от меня…

«Тогда она расскажет тебе, как правильно себя вести, чтобы не попасть на удочку к герцогу. Но самое главное я все же напишу: не надо быть с ним грубой, он способен на самую жестокую подлость.

Дамана… Еще раз прости нас. Все, что произошло с тобой, – во благо. Благим будет даже то, что мама не станет выпускать тебя на улицу… Прости, что мы лишили тебя детства, что с малых лет ты начала расти в жестоком мире. Мне так жаль, дочка! Это невыносимо больно!

Я сейчас подумал, как закончить письмо. Ведь спустя столько лет я могу с тобой поговорить хотя бы так. И вот пора заканчивать, и я словно в очередной раз тебя покидаю… Радует только одно, что пока рано писать слова прощания.

Золото мое, знай, что мама не разоряла семью. Этот слух она распространила с помощью репортеров. Даже умалишенный не смог бы промотать наше состояние быстрее чем за полгода.

Дорогая моя, у меня для тебя подарок. Видишь большую настенную карту? Это карта мира. А наш мир – это огромная сеть таинств и приятных удивлений! Зайди за нее и нажми на единственный кирпич, который больше остальных выпирает. Он в левом нижнем углу…»

Письмо оборвалось, продолжения не было. Но надежда находилась за картой. Я оттянула ее, и моему взору открылась обычная кирпичная стена. Она ничем не отличалась от других стен в этой комнате. Как было написано в письме, в левом нижнем углу был только один кирпич, еле заметно выдвинутый вперед.

В левой руке я все еще держала письмо. Я посмотрела на последние слова, убеждаясь, что все делаю верно. Мне не хотелось оказаться дурой даже перед самой собой. И уж тем более, если родители смотрят на меня сверху. Я стала жать на кирпич ногой, и вскоре он поддался. Стена чуть отъехала влево, в ней образовался проход. Я улыбнулась, в очередной раз порадовавшись тому, какие тайны хранили мои родители. Вернувшись к столу, взяла с собой свечи.

Следующая комната была не очень большая и имела форму трапеции. Я зажгла примерно пять свечей и увидела чудо. В комнате стояло четыре шкафа. Содержимое их могло поразить кого угодно, даже самого искушенного, капризного человека на Земле! Комната залилась золотым светом, но причиной тому были не свечи… Ювелирные изделия.

Несколько минут я стояла, лишившись дара речи, потом прошлась вдоль каждого шкафа… Браслеты, кольца, серьги, диадемы, подвески, кулоны, иконы, кресты, Библии, Кораны, другие книги, рамки с драгоценными камнями! Неописуемая красота. Каждое изделие тянуло меня к себе. Они были совершенно разными: тоненькими, изящными, скромными – и кричащими, вычурными. Некоторые я примерила. Моя шея заболела от тяжести одной из подвесок, с огромным рубином и бриллиантами.

Мое настроение взлетело до небес, я словно попала в сказку! С таким богатством я смело могу начать торговать. Несколько раз произнеся про себя слова благодарности, адресованные на небо, родителям, я наконец-то нашла продолжение письма в среднем шкафу. Кончик его торчал на поверхности, а остальное было погребено под массой неограненных камней. Аккуратно достав письмо, я улыбнулась, представляя, как папа закапывал его здесь, видимо, чтобы развеселить меня.

«Впечатляет, не правда ли?

Дорогая, это подарок на все твои дни рождения, рождественские праздники, на свадьбу, на рождение ребенка, хотя я надеюсь, что он будет не один. Дочка, в этой комнате я обычно хранил деньги и бесценные документы, книги, антиквариат. Они находятся в шкафчиках. Здесь сотни камней, десятки украшений, уникальные столовые приборы, слитки, антиквариат и, конечно же, деньги. Твоя мама перенесет все эти сокровища в комнату из наших магазинов после моей смерти. Как только Милли закончит, вы переедете. Мама пустит очередной слух, что все магазины ограблены…»

Получается письмо зарывал не отец… И в очередной раз меня догнало чувство стыда…

«Радость моя, разумно распорядись этими сокровищами! Я напишу, как тебе нужно действовать хотя бы на первых порах. И если захочешь, и если ты уважаешь мое мнение и мой опыт, прислушайся к советам. Они помогут тебе все правильно сделать. С помощью этого плана ты вернешь к жизни наше семейное дело. Даже если деньги сейчас обесценились, то драгоценности и золото в цене наверняка не упали. План действий ты найдешь в конце письма».

– Спасибо, папа, мама! Спасибо за все!

Смирившись со смертью родителей, я уже не питаю иллюзий вернуть их. Так что принять подарок мамы и папы, когда они уже на небесах, очень приятно.

«Ну а сейчас я хочу рассказать тебе о маме… Дочка, я надеюсь, что она будет долгие годы сопровождать тебя. Она мудрая, справедливая женщина и во многом тебе поможет.

Мы с Милли были так молоды, когда познакомились. Я увидел ее в восемнадцать лет. Миледи Милли Сьюзер впервые вышла в свет на балу у лорда Норта. Я чувствовал в ней что-то близкое мне… Позже это чувство переросло в любовь, такую сильную, что каждая секунда без Милли мне казалась безумно тоскливой. Я работал, учился, но уже без искры, я делал это, потому что надо. Каждый вечер молил Бога подарить мне возможность чаще видеться с Милли. На балу у Норта мы познакомились, беседовали, танцевали. Милли покорила меня своей изысканностью. Но в тот вечер я и подумать не мог, что уже на следующий день каждая моя мысль, граничащая с мечтой, будет связана с этой юной леди. Милли так образованна, чиста… Я молил Бога просто о встрече.

Спустя три дня безумных скитаний я решил причаститься. И сделал я это в храме Рождества Пресвятой Девы Марии. Там я познакомился со священником, который позже стал твоим крестным. Отец Флетчер сказал, что искренние чувства помогут мне обрести благословение святых для встречи с Милли Сьюзер. Я причастился, исповедовался и прислушался к его словам. Святость этого человека привлекла меня к церкви и Богу еще больше. Когда я разговаривал с отцом Флетчером, Дамана, на душе становилось легче. Он уважал нашу семью за добрые деяния и щедрые пожертвования. Пообещал молиться. Бог услышал наши молитвы, и на следующий день после причастия я встретил Милли в парке. Она прогуливалась с подругой, и как я был поражен ее обликом. Меня била мелкая дрожь, когда я направился навстречу, чтобы поздороваться. Они уже хотели идти домой, и я набрался мужества предложить их проводить. Милли ничего не ответила, а вот ее подруга со странным воодушевлением согласилась за обеих. Я сделал вид, что не заметил, как она подмигнула Милли, как бы говоря: «Ты ему нравишься!» Эту леди мы сделали твоей крестной».

Странно, я ее совершенно не помнила.

«К глубокому сожалению, она погибла вскоре после твоих крестин… Мама очень тяжело переносила эту потерю. Чтобы лишний раз не напоминать ей о смерти подруги, мы с Милли редко рассказывали тебе о твоей крестной. Отец Флетчер должен ее помнить, спроси у него. Она была хорошим человеком, и вскоре я с ней увижусь…

Я узнал, где живет Милли, и стал частым гостем в доме ее отца. Тот рассказывал потом, что она с первого взгляда влюбилась в меня. Твоя же крестная говорила, что она постоянно думала обо мне. Мои чувства оказались взаимными, и из-за страсти, что горела в нас, мы зачали тебя. Когда она сообщила мне эту новость, я был счастливейшим человеком! Но еще раньше я сделал ей предложение. Родители благословили нас, и мы стали семьей. И до сих пор я не знаю большей радости, чем находиться в обществе двух моих любимых женщин, которые одаривают меня радостью, опекой, счастьем…

Джим Леджер, наш дворецкий, прекрасно отнесся к моему выбору. Я часто прислушивался к его мнению, поэтому говорю об этом. Он мог трезво смотреть на вещи, потому что спокойствие мистера Леджера неподвластно страстям и чувствам. У него прекрасная интуиция. Он во многом меня поддерживал с раннего детства. Леджеры всегда преданно служили нам. Цени его, дочка.

Его величество Эгберт… Я его никогда так не называл, ты, наверное, помнишь. Мы с ним вместе обучались наукам, но он всегда был умнее, воспитаннее меня».

– Так же говорю и я про себя и принца!

«Король – мой лучший друг, даже сейчас пишу о нем и улыбаюсь. Мы с детства дружим. Не люблю восхвалять себя, как может показаться со стороны. Но так сложилось, что Эгберт для меня в первую очередь друг, а не монарх. Именно поэтому я могу позволить себе слова, что знаю его лучше остальных. Впрочем… В свою очередь, он прекрасно знает меня. Только ему я мог доверить то, что никому не рискнул бы рассказать… У нас общие интересы, печали, очень много общего.

Однажды отец меня за что-то наказал из-за Эгберта. Меня заставили учить французский. Я сидел в библиотеке уже битый час один… Стало скучно, я подошел к Лаокоону и стал играть и случайно отыскал вход в тайную комнату. Спустившись вниз, я нашел отца, который курил сигару и разбирался в бумагах. Он посмотрел на меня с удивлением, но потом улыбнулся и проговорил:

– Насколько я помню, у тебя была другая задача…

Эгберт не знает об этой истории и о тайной комнате. Я подчеркиваю, насколько ты бы ни была уверена в человеке, не стоит рассказывать ему об этой комнате. Слухи распространяются мгновенно.

Нам с Эгбертом всегда нравилось смотреть на то, как моя дочка и его сын играли вместе. Сначала мы шутили о вашей свадьбе… А потом, не скрою, дочка, стали весьма серьезно об этом задумываться».

– Боже… Пап! Бедный Стефан, я же с Карлом. Возможно, он знал о задумке наших отцов, и вот я вернулась, но не одна… Как же неловко!

«Эта партия показалась нам удачной и удобной. Но между тобой и Стефаном есть разница. Он женился бы на той, что потребует королевство, ты же свободна в выборе. Если выберешь принца, это будет просто превосходно! Ваш брак мог бы стать самым удачным за век. Но конечно, если ваши отношения со ступени дружбы перешагнули на ступень любви. Вы такие маленькие, но уже кажется, что вы начинаете ходить на свидания. Возможно, наша с Эгбертом мечта породниться исполнится. Ты или твои дети смогут унаследовать корону! Моя дочь – королева… Боже мой, какие мечты и планы у меня были на тебя! Если бы все сложилось, король мог бы получить несметное богатство и дочь великого союза Брустер и Сьюзер. Мой друг хотел получить все это. Но, однако, сейчас все в твоих руках. И ты всегда вольна делать то, что считаешь нужным. Я уже не смогу участвовать в твоей жизни, но что-то мне подсказывает, что она будут прекрасна! Ведь я надеюсь, что мы с мамой вырастили достойную дочь.

Теперь ты знаешь всю правду… Меня убили, а твоя мама стала позором нашей семьи. И только нам с тобой известны ее благие намеренья.

Я прошу тебя об одном. Не держи зла на Бога, он милостив и справедлив. Не ищи виноватых и остерегайся Блека! Он не стоит твоей мести. Мы пожертвовали своими жизнями и нашим великим авторитетом, чтобы ты могла вернуть величие семьи Брустер. Графиня, живи ради нас. Даже если тебе покажется, что все тебя покинули, помни: вокруг много соратников. Ты помнишь, я тебе говорил: верь тому, кому верил я? Эти люди всегда тебе будут рады.

Самое главное, что я хочу тебе сказать… Да… Эту фразу в письме я говорил уже не раз… Так вот, Дамана, ангел мой, я люблю тебя!»

– И я тебя люблю…

«Мое сердце разрывается, но я должен сказать тебе: прощай. Спустя столько лет ты слышишь от меня эти слова… Прости меня. Мне очень тяжело, я хочу жить! Если есть ад, то он на Земле, и я сейчас в нем! Самые тяжелые муки, которые мог придумать только дьявол… Так истязать может только он! Запомни: живи ради тех, кто тебя любит, а не тех, кого любишь ты! Потому что прощаться с ними, постепенно умирая, это тяжелейший крест… Смотреть на любимых и преданных людей в последний раз – это разрывает сердце!»

Тяжелый ком подкатил к горлу. Я начала задыхаться, застонала, слезы полились из глаз. Я села на пол и зарыдала, словно у меня отобрали что-то дорогое. Письмо еще не закончилось, но я боялись читать его, ведь понимала, что рано или поздно папа скажет последние слова… Я вытирала глаза двумя руками и никак не могла успокоиться, обрывочно дышала, сердце не унималось, меня била дрожь. Спустя какое-то время дыхание восстановилось, а слезы продолжали течь, однако я продолжала читать:

«Но невыносимо другое… Боже… Невыносимо видеть их печаль, отчаянье, слезы, страх, ужас! Я знаю, что именно я – причина их тревог, я словно заставил их страдать, испытать невиданную боль! Я не могу без слез думать о твоей маме… Она меня любит, а я ее покидаю, передавая ей в руки тяжелейшие испытания.

Дочка, если в свое время кто-то сказал бы мне эти слова, что я тебе говорю сейчас, возможно, мне удалось бы избежать мук, что я сейчас испытываю. Радость моя, живи каждой секундой! Не бойся любить, будь открытой! Не бойся быть обманутой и брошенной – это не самое страшное, что может произойти. Бойся причинить страдания близкому человеку, избегай этого! У меня страшная участь, не повторяй моих ошибок. Моя месть привела меня к ним… Я думал, сделаю все правильно, красиво, по-джентельменски… Но корысть и хитрость герцога взяли вверх… Я все отдаю, чтобы ты жила! И твоя мама, достаточно умная и хитрая, ничем не поскупится ради этого. Дай мне радость наблюдать с небес за твоей жизнью… Она прекрасна. А я со своей вынужден прощаться. Боже, дай мне сил дописать.

Дочка, помимо этого письма я скоро попрощаюсь с тобой лично. Как и что сказать семилетней дочери в последнюю встречу? Сложно представить, как мне нужно будет держаться, чтобы не обнять тебя.

Дочка, это письмо говорит о моей слабохарактерности. Я должен признаться, как это ни прискорбно и низко, но мысль о скорой кончине надломила меня, тяжело смириться с ней. Было бы легче, если бы я не видел раньше, как люди переживают смертельную болезнь. И если бы ничего не пришлось терять. Однако, ангел мой… Я стараюсь философски подойти к смерти. Да, я умру, но я буду жить в тебе. Я в твоей крови, характере и, надеюсь, в памяти… святой памяти. Помни меня как сильного, целеустремленного, властного. Но главное – как любящего отца.

Родная, добивайся успеха миром. Уступай сильным соперникам, если понимаешь, что у них в этом деле может быть больше успеха, чем у тебя. Однако никогда не уступай, если чувствуешь, что это твое! В спорах будь дипломатична, всегда заранее ознакомляйся с предметом спора. Так делаю я в парламенте, к сожалению, тебя туда не пустят… Я хотел это изменить специально для тебя, но уже не успею. Дамана, не ленись учиться и познавать новое, эрудированность никогда не будет помехой.

Графиня Дамана Брустер! Жизнь и ее бесценность в полной мере понимаешь, когда лишаешься чего-либо. Дорогая моя, будь счастлива, я прошу тебя. У тебя это получится, если ты прислушаешься к моим словам. Человек – двуликое существо, которого бросает из крайности величия в крайность низменности. Дорогая моя, не ошибайся и будь посередине. Знай, что ты полубог, но силам твоим есть граница. И тогда перед смертью тебе не о чем будет жалеть…

На этом я прощаюсь, хотя еще очень многое хотел бы сказать тебе… Я люблю тебя, желаю верных людей рядом, а значит, всего самого прекрасного… Я рядом. Просто чувствуй это. Я всегда буду рядом.

Граф Джордж Брустер – младший,

любящий тебя отец.

P. S. Боль – временна. Она усиливается, если обращать на нее внимание».

Ниже стояла печать и подпись отца.

Итак, я богата. Очень богата. Больше, чем кто-либо мог представить. Я нашла тайную комнату. Выяснила, почему мама так себя вела. Она просто святая женщина, и все мои выпады в ее сторону несправедливы, поэтому я должна извиниться перед ней. Я даже придумала, как: я перезахороню ее на фамильном кладбище, рядом с отцом.

Папа написал, что, прочитав письмо, я должна пойти к маме, но, увы, она меня покинула. Единственный человек, к которому я могу пойти, это Карл. Но он еще не вернулся и вряд ли сегодня ночью появится в этом доме. Но моя душа рвалась к Карлу, я хотела его увидеть, обнять, поцеловать! Но время уже позднее, и идти куда-то небезопасно.

В конце письма отец описал план действий, как восстановить торговлю. Я прочла его, но сильно не вникала. Он отличался от плана, который придумала я со своей командой, но не очень. После плана была приписка, что дверь в комнату закрывается, если еще раз нажать на кирпич. И о том, что выходить из тайной комнаты надо так, чтобы никто не видел. Сделать это просто. У выхода слева на стене есть глазок, замаскированный под глаз Лаокоона со стороны библиотеки. Открыв его, можно спокойно убедиться, что снаружи никого нет.

Прежде чем покинуть тайник, я еще раз прошлась вдоль сокровищ, как называл их папа, поглаживая их. Я была влюблена в золото с самого раннего детства, и моя любовь не ушла с годами. Мне нравились благородные металлы и чистые, светлые камни. Порой они закрывали черноту души владельца подобных побрякушек… но они не выбирают покупателя. А продавцу лишь бы продать.

Выдвинув один из ящичков, я увидела подарок от мамы. Украшения, которые мы с Карлом нашли в старой квартире, были ничем по сравнению с этими. Все, абсолютно все мамины драгоценности лежали здесь. Я сразу же узнала их, потому что в детстве часто заглядывала в мамины шкатулки и примеряла ее браслеты и кольца. Маму это всегда очень умиляло. Только сейчас я поняла, что впервые за долгое время с такой любовью и нежностью вспоминаю о ней.

…Часто бывает, что мужские поступки возносят нас до небес. Но именно нежные, но сильные женские руки всегда готовы поддержать мужчину. В этом можно убедиться даже на примере моих родителей. Сами посудите. Мой отец ушел героем, любимцем народа, сильным, доблестным человеком. А мать потерялась в его тени. Но именно она бескорыстно отказалась от славы и даже доброго имени, лишь бы спасти меня и подчеркнуть достоинства мужа. Как жаль, что я так поздно поняла, что такое материнская жертва! Жертва, которую может принести только настоящая женщина! И как хорошо, что у меня достаточно времени все исправить, увековечить не только достопочтенного графа Джорджа Брустера, но и леди Милли Сьюзер.

Я сложила два письма в одно. И вновь во мне вспыхнули гнев и злость. Я расправила плечи и произнесла, обращаясь к отцовскому портрету:

– Папы, ты был слишком добрым, поэтому твоя месть не стала успешной. Блек перехитрил тебя, но он не знаком со мной настоящей. Я пообещала тебе ничего не делать, ты просил меня не мстить… Прости, но обещания я сдержать не могу.

Я поцеловала письмо и положила его в тумбочку. Вышла из тайной комнаты в прекрасном настроении, окрыленная, готовая порхать. Ах, скорей бы поделиться с Карлом!

На втором этаже я услышала взволнованные голоса, которые доносились с третьего. Я поспешила и поднялась.

Возле моей спальни собрались почти все слуги. Никто не спал. И Карл здесь. Улыбка сошла с моего лица, когда он посмотрел на меня. Он был взволнован, я поняла: из-за меня. Дворецкий и слуги обернулись, увидели меня. Кто-то с облегчением вздохнул, кто-то поблагодарил Бога. А по взгляду Карла было видно, что с его души словно камень свалился. Он молчал, просто смотрел на меня, понимая, что я почему-то счастлива.

– Леди Брустер, – обратился ко мне дворецкий. – Где Вы были? Мы везде Вас искали.

– Простите, что заставила Вас беспокоиться…

– Беспокоиться? Я уже хотел вызывать полицию!

– Я была у себя в кабинете… Мне есть о чем подумать наедине…

– Мы ходили по дому и кричали, – вмешался Карл. – Не говори, что ты не слышала.

Меня немного разозлила их излишняя опека:

– Господа. Увы, смиритесь, я уже не маленькая и способна постоять за себя и в доме, и за его пределами. Ваша паника бессмысленна: я хотела отдохнуть, подумать в одиночестве. Прилегла на диван и задремала. Что в этом ужасного? Спасибо за заботу и внимание, но уже глубокая ночь. Так что идите поспите. А то вам скоро вставать. Добрых снов.

Слуги попрощались и отправились к себе.

– Простите меня, мистер Леджер, иногда я люблю побыть в одиночестве. Я забыла Вам об этом сказать, моя вина…

– Тревогу поднял мистер Норрис, – холодно ответил дворецкий и удалился.

– Ну, теперь говори, где ты была? – спросил Карл.

– Ты не поверишь! – проговорила я, сдерживая радостный крик.

Я потянула Карла в комнату. Там я сделала то, что хотела, – обняла его нежно и страстно поцеловала. Я не хотела его отпускать, мне было так хорошо рядом с ним. Карл обнял меня в ответ, не стал спрашивать: почему ты такая ласковая и веселая? Отпустив его из объятий, я стала нервно ходить рядом, подбирая слова:

– Знаешь, когда легенда перестает быть легендой?

Я широко улыбнулась. Карл повеселел и сделал предположение:

– Когда этому есть доказательство…

– Точно! А еще вот что: ты был прав!

– О чем ты говоришь?

– Отец был слишком болен, чтобы писать мне длинное письмо. Он написал его раньше. И оставил в…

Я сделал многозначительную паузу. Подняла голову, широко улыбнулась. Карл обнял меня. Я смаковала его любопытство.

– Ты нашла еще одно письмо? Где?

– А ты угадай.

– В кабинете?

– Нет…

– В переговорной?

– Нет…

Я улыбалась. Карл смотрел на меня вопросительно и так мило, что я не смогла больше молчать:

– Я не в кабинете была… Я нашла… потайную комнату!

– Быть того не может!

Карл от удивления расцепил руки и сделал шаг назад. Его глаза округлились. А я только улыбалась.

– Где она? Можешь показать?

Я приложила палец к губам и усадила Карла на кресло, а сама села сверху:

– Конечно. Но сначала надо, чтобы все уснули. О ней никто не должен знать! Она впечатляет, Карл!

– Да, да! Конечно! Но как ты нашла ее?

– Главное не это, а то, что я нашла в ней!

– Письмо? Что в нем говорится?

Я погрустнела, тяжело вздохнула и ответила:

– Оно ответило на многие мои вопросы. И открыло даже те тайны, которые мне омерзительны…

– Боже… Что это значит?

– Я дам тебе его прочитать.

– Дамана, это очень личная вещь…

– Я не смогу тебе все рассказать… Лучше ты сам прочтешь. Тем более – ты обо мне должен знать все! Но помимо письма в этой комнате есть еще кое-что, что привело меня в восторг и тебя сведет с ума!

Я не рассказала о сокровищнице, хотела, чтобы Карл сам увидел все. И в полтретьего ночи провела его в тайную комнату.

С самого начала он был поражен, как тонко прорезана дверь. Прорезь можно заметить только при очень близком расстоянии, если нарочно искать. Карл огляделся внутри. От нетерпения посмотреть на его реакцию я готова была прыгать на месте. Зажгла свечи в комнатке за картой, чтобы он мог увидеть сразу все, и пригласила Карла. На его лице возникло нечто такое, что не видела никогда ни у одного человека. Это выражение говорило о счастье, восхищении, безмолвии, полнейшем непонимании. Карл был ошеломлен. Задать вопрос он смог, только после того как коснулся драгоценностей:

– Как это понимать?

– Помнишь слухи о том, что мама промотала состояние?

– Да…

– Как видишь, это ложь. Папа и мама сберегли все это от пиратов, так сказать…

– Это… Это целое состояние…

Я скорбно улыбнулась.

– Дамана, чем ты расстроена?

– Пойдем, я дам прочитать тебе письмо.

Погасив свечи, мы прошли в большую комнату, где Карл принялся за письмо. Я наблюдала за ним. Он то по-детски улыбался, то хмурился, то тер рукой лицо. Остановил ладонь на губах и осторожно посмотрел на меня. Мои глаза начали намокать, и я жестом показала, чтобы он продолжил. Собравшись с духом, Карл вернулся к письму. Порой он еле заметно улыбался, наверное, читал мудрые наставления папы.

Карл закончил читать и, смотря в пол, повторил:

– «Боль – временна. Она усиливается, если обращать на нее внимание»… Дамана, мне очень жаль…

– Мне тоже.

Мы обнялись. Я не удержалась и заплакала. Карл начал меня успокаивать, из-за чего слезы участились и стали тяжелее. Мне казалось, что Карлу настолько меня жалко, что вскоре он сам разрыдается. Он сильно тревожился, но держался, старался меня утешить.

Я сидела на диване, Карл стоял на коленях передо мной. Я смотрела в пол, почти успокоившись, Карл же смотрел на меня и гладил мои волосы. Я просто произнесла:

– Я люблю тебя…

Норрис коснулся губами моих рук и ответил, словно борясь со стыдом:

– И я тебя…

Он нежно поцеловал меня, и мы решили пойти спать. Уже лежа в кровати, мы устало обсуждали сегодняшний день.

– Получается, король знает, что ты зачата вне брака?

– Скорее всего. Папа написал, что у них не было секретов друг от друга.

– Почему дети вне брака считаются незаконными? Дьявольское отродье… У меня не укладывается в голове, кому какое дело? Главное, что ребенок зачат в крепкой любви! Разве нет?

– Это связано с религией, – отвечала я. – Человек создан по образу и подобию Бога. Необходимо получить от него благословение, чтобы человек мог создать существо, похожее на самого Бога.

– Возлюби ближнего своего, в Библии говорится. Именно это и делали твои родители.

– Любую религию можно толковать как угодно. Правильным считается зачинать детей после свадьбы.

– Не знаю… Я бы, как и твои родители, не побоялся зачать ребенка вне брака. Я считаю, что если свято любишь, то этим Бог тебя одарил. Это и есть благословение! И я могу пользоваться им, как хочу. Или просто любовь придает мне столько сил.

– Возможно. Это чувство очень сильное.

После небольшого молчания Карл спросил:

– Дамана, о чем ты думаешь?

– Теперь ясно, почему Блек так смотрел на меня. Мои родители пытались оградить меня от него.

– Дамана, тебе все сказали: держись подальше от него. Вот теперь тебя о том же просит отец. Послушайся его, ведь он наверняка всегда оказывался прав?

– Да, это так. Но представь, каково мне сейчас. Я узнаю, что моего отца убил человек, который последний месяц проявляет ко мне знаки внимания. А однажды подарил цветы. О его хитрости ходят легенды. С помощью злого ума он убил моего отца. К тому же, Карл, тебе не кажется странной смерть моей мамы?

– Я уже думал об этом.

Карл перевернулся на спину и сплел пальцы в замок. Я лежала на животе, и во мне клокотала злость. Если бы не Карл рядом, у меня бы, наверное, начался очередной приступ гнева. Я чувствовала свое тяжелое дыхание, но не хотела подавать виду.

– И что ты придумал? – спокойно спросила я.

– Давай ты предположишь, а я либо соглашусь, либо нет.

– Мое мнение может быть предвзятым…

– А я не хочу выдвигать мыслей о том, что и смерть твоей мамы не была случайной…

– Хорошо, прости, – я выдохнула. – Я верю отцу: очевидно, мама хотела меня спасти. Но папа умер, мама следовала плану. Мы скрылись. И тут сходятся мои воспоминания и предположения. Первая неделя в квартире была весьма спокойной и даже немного веселой. Мы будто стали приходить в себя после смерти отца. Но тут мама начала пить не пойми где… А вдруг герцог понял, что мы живы, и начал угрожать маме? Она, конечно, не стала выдавать ему меня. И тогда она начала появляться перед друзьями со странными просьбами. Сначала пришла к мистеру Леджеру, попросила его скрыться и не возвращаться без необходимости. Возможно, он подобрался слишком близко к нам в поисках. Леджер говорит, что мама выглядела, словно одержимая. Но на самом деле это был банальный страх и желание спасти меня любой ценой. Дворецкий уезжает из Лондона. О нем ничего не слышал даже отец Флетчер, не говоря уже о Блеке. Наступает затишье, но вскоре… Вскоре у мамы очередная паника, возможно, Блек нашел ее, вновь начались угрозы. В письме говорится, что мама будет просить о помощи крестного. Но сложилось немного иначе: она попросила отца Флетчера похоронить нас двоих, а сама подготовила мне место в приюте и попросила крестного последить за мной… Возможно, приют оказался более приятным будущим, нежели возможность Блека подобраться ко мне.

– Вот тебе и ответ… Если бы леди Сьюзер просто отдала тебя на попечение отца Флетчера, этим бы она тебя не обезопасила. А искать тебя в приюте, так далеко, при условии, что Даману Брустер похоронила, ему бы и в голову не пришло.

– Да… Но мама сказала отцу Флетчеру сделать это, если с ней что-то случиться. Карл, я не верю, что это просто совпадение…

Я сглотнула. А Карл продолжил мысль:

– Твоя мама пустила слух о своей распущенности и бездарности… Газетчики это не смаковали, потому что король не позволил так отзываться о вашей семье. А сегодня у тебя не спрашивают о маме и о том, почему и зачем вы пропали, просто из такта… Ее считают сумасшедшей. Но к семье Брустер, несмотря ни на что, все проникнуты уважением, и никто не хочет затрагивать эту тему, которая на вашем семейном древе – словно мох…

– Мама была великолепным, смелым и готовым на жертвы человеком! Ее просто убили, как и отца… Чтобы беспрепятственно добраться до меня и забрать все, что принадлежит Брустерам. Но после моей якобы смерти все перешло главе королевства. Эгберту достались просто крохи, он сохранил их как память. Только из-за этого Роберт Блек не получил ни гроша.

– А сейчас ты вернулась. Ты для него – словно недобитая добыча, поэтому он с тобой играет. Тем более ему приятно посмотреть, как ты будешь выкручиваться с состоянием, который тебе передал Эгберт.

– Не только из-за этого… Я ему нравлюсь как женщина. Я это чувствую, это не обман и не лукавство. Другой разговор, что это чувство не помешает ему убрать меня, если я стану для него помехой… Но он не знает меня!

– Дамана, прошу! Твой отец с ним не справился. Тебе не стоит рисковать.

– Карл, отец был очень добрым человеком, он не мог пойти на смертоубийство…

– А ты… можешь?

Я поднялась и повернулась к Карлу. Посмотрела на него вызывающе, и он тоже поднялся, принимая мой вызов. Я понимала, что с ним лучше не спорить. Если Карл возьмет с меня слово, что я не трону Блека, то нарушить его будет значительно сложнее. Ведь Карл может не простить и уйти, а его потерять я ни в коем случае не хочу. Но и обнадеживать его и лгать я тоже не хотела.

– Если придется, я не струхну.

– Ты не сделаешь этого.

Карл потянулся ко мне и положил руку мне на затылок.

– Может, и не сделаю, – игриво ответила я, понимая, что пора менять тему. – Я лучше сделаю вот что…

Мы медленно поцеловались, и между нами воспылала страсть. Карл легким движением рук усадил меня на себя и начал целовать мою грудь. Я чуть откинулась назад, мое движение бедрами возбудило Карла окончательно, и он перевернул меня на спину.