Читать книгу 9 жизней Леры (сборник) - Марина Зайцева (Гольберг) - Страница 9

Они целый месяц ехали на очередной «край света» – через всю страну в теплушке переселенческого эшелона. По пути на остров мать оставила Леру погостить у родного дядьки в Приморье, – почти на полгода. Ближе к школе двоюродная сестра отвезла её к матери – в это колхозное село.

Как всегда, она обследовала новые для себя места, где ей теперь предстояло жить. Лере сразу же не понравилось это село. Расположенное на болотистом месте, с постоянной моросью, продуваемое со всех сторон пронзительными ветрами, унылое и безлесное, с низкорослой худосочной растительностью. Не понравились дотла выжженные голые сопки, усеянные огромными чёрными обгорелыми пнями, как гнилыми зубами бабы-яги. Не то, что леса в Поволжье или в Приморье – высоченные, широколиственные, насквозь просвеченные солнцем.

Это японцы, перед тем как сдаться и уйти с острова, сожгли всё, что можно было сжечь, – чтобы после капитуляции ничего не досталось врагу, – то есть, нам. Это Лере рассказал Толик, умный круглоголовый мальчишка, её ровесник, когда она удивлялась, почему здесь на склонах гор, – по-местному – сопок, так много обгорелых пней. Семья Толика приехала сюда по переселению на год раньше, и он уже считал себя старожилом и знал всё про победу над японцами.

Толик непривычно гхекал» и «щщокал», и вообще произносил много смешных и непонятных слов, например, он говорил «це» (это), «щще» (ещё), «гарно» (хорошо), «дякую»(спасибо), «будь ласка» (пожалуйста), «хиба» (разве) «трошки» (немножко), «тикайте» (бегите), «щщо тэбэ трэба?» (что тебе надо?).

Лере в первое время даже требовался переводчик – потому что Толик был украинец. А позже она познакомилась с пионервожатой. Это была отличница с красивым польским именем Ванда, – со строгими глазами, высокая и тоненькая, с тёмной толстая косой до пояса, – вызывавшая зависть у многих девочек в школе.

Многие жители этого села были, в основном, переселенцами из западных местностей страны: Украины и Белоруссии. Соседями слева были украинцы, напротив жили белорусы. А через два дома поселились две семьи поляков. Вот такой «СССР в миниатюре» окружал теперь Леру. Она быстро набралась много разных словечек от ребятишек разных национальностей и разговаривала вместе с ними на каком-то странном, но зато вполне понятном для них самих наречии. Спустя год приехали ещё переселенцы. Те были уже из Мордовии и Чувашии.

Подходил к концу август – последний летний месяц. И Лера готовилась через несколько дней пойти во второй класс новой сельской школы-четырёхлетки. А пока, радуясь последним тёплым денькам, с удовольствием ходила на скотный двор, уже успела познакомиться с коровами и с телятником, где на молочной ферме работала дояркой её мать.

Там так хорошо пахло свежим сеном и молоком. К ней из огороженных деревянных яслей тянули свои темноглазые влажные мордочки новорождённые телята, пытавшиеся захватить в рот её руку чуть не по локоть, – они смешно и быстро, почти как щенки, виляли своими куцыми хвостиками-метёлочками и, растопырив все четыре ноги, скользили на них, как на льду, бодаясь кудрявыми лбами. С телятами она могла играть часами.

А в курятнике и свинарнике ей не понравилось: там стоял густой, удушливый и тошнотворный запах. Зажав пальцами нос, Лера быстро выскакивала оттуда. И за всё время, пока мать работала на ферме, больше никогда даже не приближалась ни к курятнику, ни к свинарнику. Зато познакомившись с конюхом дядей Васей, она все свободное время пропадала теперь на конюшне. Там в чистых денниках стояли лошади. Через решётки в массивных и крепких дверях осторожно гладила по мягким бархатистым ноздрям низкорослых мохнатых лошадей-«японок».

Больше всего Лере нравились маленькие жеребята. На конюшне было всего три жеребёнка – пугливых и необщительных. Все они были одинаковой светло-гнедой масти, с густой короткой шерстью на спинках и боках и все, как под копирку, с белыми «звёздочками» на лбу. К себе они не подпускали, и руки, как телята, не лизали. Только все время тесно жались к материнскому животу. И у Леры подружиться с ними так и не получилось.

Прошёл год. Всякий раз, оказавшись на животноводческом комплексе, – она бежала на конюшню. Для такого случая у неё в кармане пальтишка всегда были припрятаны или несколько морковок, или хлебные горбушки, или малюсенькие кусочки колотого сахара, которые она копила, украдкой собирая дома со стола. Мать не знала, что Лера тайком таскает лошадям сахар, а то устроила бы взбучку. Ведь сахар, как резонно полагала она, это еда для людей, а не для лошадей и, при том, недешёвая. Кони в колхозе были рабочие, в основном их использовали по хозяйству: возили сено, питание для всех животных – «фураж», перевозили надоенное молоко с фермы, дрова, навоз на поля, пахали на них огороды колхозникам и многое другое.

Лошади были разные по характеру. Жил на конюшне один очень злой гнедой жеребец, постоянно недовольно фыркающий и страшно скаливший огромные жёлтые зубы с красными дёснами. Он как-то тонко и угрожающе заржал, пытаясь укусить Леру за плечо, когда она хотела по простоте душевной сунуть ему в губы морковку.

К тому же он лягался. И конюх не разрешал подходить к жеребцу, даже когда находился на привязи в деннике. Он постоянно громко ржал и всхрапывал, яростно бил копытами в пол и стены конюшни, норовя встать на дыбы. Лера, стараясь не смотреть в его сторону, быстро пробиралась по противоположной стенке коридора в конец конюшни, где стояли другие, спокойные лошади, сосредоточенно хрумкающие овес своих в кормушках. Теперь она предпочитала смирных лошадок, в надежде завести с ними дружбу. Конюх всё время удивлялся, что девчонка проявляет такой постоянный интерес к лошадям. И уже сажал Леру, правда без седла, но с уздечкой, на спину какой-нибудь смирной лошадки и разрешал самостоятельно прогуливать её по кругу возле конюшни.

Наизусть зная название и предназначение каждого предмета конской упряжи, могла бы даже при помощи конюха запрячь лошадь в оглобли и распрячь – в правильной последовательности. Просто силёнок для этого у неё пока было маловато… Знала, какая сбруя предназначена для верховой езды. Дядя Вася считал Леру за свою, сокрушаясь в душе, что его сын Мишка не проявляет никакого интереса к лошадям, как эта смышлёная и шустрая десятилетняя девчонка. Тот всё больше возле техники трётся – у тракторов, комбайнов, сеялок и грузовиков.

В конце апреля колхозный скот уже начали выпускать на зелёные выпасы. Как-то Лера шла в сторону фермы и увидела на лужайке пасущуюся молодую вороную кобылу – с совсем не похожей мастью на мать – гнедым новорождённым жеребёнком, родившимся всего неделю назад. Она не раз угощала эту лошадку сахаром или морковкой. И теперь её осенила мысль – покататься верхом.

Подойдя к лошади с морды, – как учил дядя Вася, – она осторожно несколько раз погладила её по бархатистому храпу – чуть выше тёплых и мягких ноздрей. Та насторожилась, скосив глаз на своего малыша. Лера не подумала, что кобылы с новорождёнными жеребятами, обладая обострённым чувством материнства, очень агрессивны, и могут убить любого, кто угрожает их детёнышу.

Вдруг, прижав уши и быстро повернувшись к Лере задом, она, слегка присела на ноги… Лера мгновенно отпрянула в сторону – не раз наблюдала, когда лошадь готовится лягнуть. И выждав некоторое время, пока та не успокоилась, опять медленно зашла спереди, при этом продолжая ласково и осторожно, едва прикасаясь ладонью, поглаживать животное по морде. И, усыпив бдительность, быстро и ловко накинула ей через голову заранее приготовленную петлю. Ощутив на шее верёвку, лошадь вдруг смирилась, наверное, по привычке ожидая, что её сейчас начнут запрягать – ведь она была приучена к упряжи.

А издали к Лере бежала и что-то кричала знакомая доярка тётя Валя. Но из-за сильного ветра, дующего в другую сторону, девчонка не поняла, что обращаются именно к ней. И, не придав никакого значения такой энергичной жестикуляции, продолжала тянуть на верёвке лошадь. Но тётя Валя быстро приближалась и продолжала кричать и размахивать руками. И Лера только теперь услыхала её испуганные и гневные возгласы: