Читать книгу История о гномах и сиротке Марысе - Мария Конопницкая - Страница 11

Тем временем в Кристальной пещере у гномов запасы живности так исчерпались, что на каждого краснолюдка в течение дня выдавали только по три горошины.

Из этого, конечно, выходили разные ссоры и даже драки, как обыкновенно это бывает везде, где голодно и холодно.

Не было дня, чтобы в пещере не произошла какая-нибудь скверная история.

То Божья Коровка поссорится с Подберёзником, то Соломинка с Дождевиком, до тех пор, пока Микула и Пакула, которые в пещере исполняли обязанности стражников, не забирали всю ссорящуюся компанию в кутузку.

Но больше всех в эти тяжёлые времена бушевал и буянил Подзёмок. Ел он за четверых и всё-таки постоянно жаловался, что голоден.

Этот Подзёмок когда-то имел совсем особенного сорта приключение.

Нужно сказать, что гномы не всегда сидят под землёю. Они охотно живут в деревнях, – то под печуркой, то под порогом хаты, а где хозяйка невнимательно смотрит за своим добром, где горшки не накрыты, сор не выметен, пряжа лежит, как попало, сыр в пору не отжат, помои не вынесены, домашней птице корму не выдаётся, – то проказники-гномы набросают мух в борщ, сор выметут из углов на середину комнаты, перепутают нитки на моталке, кур выпустят из клетки, лоханку опрокинут, – сколько могут, столько и натворят бед, и опять под печурку.

Когда хозяйка оставит своего ребёнка в колыбели, а сама побежит к соседке посплетничать, гномы тотчас же подменят ребёнка, подбросят своего, а крестьянского стащат и потом заставят его служить себе.

Такой подкидыш-гном не растёт, только голова его становится всё больше и тяжелей, а есть он такой охотник, что его ничем нельзя насытить.

У одной бабы был однажды в деревне маленький сынок, Ясько. Хорошенький был мальчик.

Волосики точно лён, глазёнки как чабер, губы как земляничная ягода. И здоровый был, и весёлый точно рыба в воде. Плакал он редко и хоть прожил на свете не более полугода, улыбался матери, протягивая ей ручонки, и болтал словно малый птенец. Но мать редко когда сидела с ним, – чуть что, так сейчас к соседкам язык чесать. Там постоит, там посидит, а как заболтается, так и о горшках немытых, и о белье невыстиранном, обо всём позабудет, даже о Яське.

Пришли однажды гномы в хату, смотрят, – дверь настежь, хозяйки нету, в углах роются поросята, а ребёнок плачет в колыбели.

Тотчас же они схватили его, унесли в своё подземелье, а в колыбель положили своего Подзёмка, чисто-начисто выбривши ему бороду.

Приходит мать, смотрит, что такое за ребёнок? Голова как дыня, лицо всё в морщинах, глаза навыкате, а ноги короткие словно у утёнка.

Испугалась баба.

– Тьфу! Чур меня! – говорит она и протирает глаза, думая, что это ей только показалось.

А тот как крикнет:

– Есть!

– Ясько! – говорит мать. – Ясько! – а он только смотрит на неё исподлобья и кричит: «Есть и есть».

Накормила его баба, укачала, думает: «Спать будет». Не тут-то было! Отойдёт она на шаг от колыбели, а он в крик: «Есть и есть!»

И так до вечера раз десять. Помутилось у бабы в голове: что такое сталось с ребёнком? Отчего он сделался таким ненасытным и догадаться не может. Вложила ему в одну руку ломоть хлеба, в другую – морковь, – ну, заснул, наконец.

Зато наутро, чуть свет, то же самое: «Есть и есть!»

«Что тебя волк, что ли, сглазил, что ты наесться не можешь, – думала баба, кормя его и вместе с тем дивясь, – что за перемена такая? До сих пор Ясько ел столько, что и воробью бы не хватило, а теперь вечно голоден».

Оставалось одно только, – стой возле его колыбели и вечно суй ему что-нибудь в рот. Жрёт как старый, глаза таращит как жаба, совсем не такой, каким был раньше.

Так прошло несколько дней, прошла неделя. Тут баба начала замечать, что она ни оставит в горшке, – клёцки12 ли, варёный горох ли, – а выйдет из хаты, сейчас всё это кто-то съедает.

– Что такое это здесь творится? – говорит баба, и от удивления у неё ум за разум заходит.

Подумала она, что это делает кот. Побила кота, заперла его в чулан, а сама ушла. Возвращается, – в горшках пусто, кастрюля вылизана, от сметаны следа не осталось.

Идёт она в чулан, смотрит: кот сидит, как и сидел, и отчаянно мяукает. Бока у него даже ввалились, – такой голодный.

Видит баба, что это не кот, – должно быть Кручек.

А при хате находился чёрный щенок, которого Кручком величали. И баба ну валять его палкой. Щенок визжит, потому что боль в костях несносная, сени заперты, улизнуть некуда, а баба всё колотит его да ещё приговаривает: «Ни с места! Вот я тебя!» Вертится Кручек, пищит, рад бы сквозь землю провалиться, но тут баба сама умаялась и бросила палку. Бедный Кручек поджал хвост и, жалобно визжа, потащился в сарай и там до самого вечера лизал свои отбитые бока.

На другой день баба запирает и кота, и Кручка в чулан, ставит горшки в печку, а сама идёт к соседке.

Посидела она немного у соседки, поболтала, возвращается, а в хате чистое светопреставление!

Кот с Кручком в чулане грызутся так, что шерсть клочьями летит, а в хате печь открыта, горшки пусты, кастрюля со сметаной вылизана так, как будто её кто вымыл, и младенец в колыбели орёт, надсаживается.

От великого горя баба схватилась за голову, но тотчас же её взяла злость, она ударила кулаком о кулак и говорит:

– Подожди ты, нечестивое отродье! Уж угощу я тебя!

И в горестных мыслях она подошла к колыбели, потому что подкидыш всё заливается криком.

Кормит его бедная мать, а слёзы так и капают из её глаз, лишь только она посмотрит на ребёнка… Как изменился её Ясько! Прежде она сиживала с ним перед хатой на пороге, а всякий, кто проходил мимо, хвалил ребёнка, потому что другого такого нескоро сыщешь. А теперь она его и показать людям не смеет, – такое из него вышло страшилище.

Не улыбается уже он, не болтает, ручонки к материнским кораллам13 не протягивает, лежит весь раздутый, сморщенный, лысый, словно старик какой-нибудь.

Расти, тоже не растёт, только голова его становится всё больше и тяжелей, всё больше походит на дыню.

Сущее наказание!

Уж она пробовала умывать его с глазу, бросала в воду три уголька, три кусочка хлеба, и в полынном отваре купала, и освящённой вербой окуривала, – ничего не помогло.

А тут вдобавок такой убыток! Наготовит она еды на двух взрослых мужиков, а только что выйдет на минуту из хаты, то еды и на неё одну не останется.

– Ребёнок… Что ж с ним поделаешь, – говорила разогорчённая баба, – попущение Божеское! Но что касается насчёт этого обжорства, то я не прощу! Что хочешь обещай мне, – не прощу!