Читать книгу Шах и мат - Мэлори Блэкмен - Страница 16

Бабушка Мэгги смотрела на маму с очень странным выражением лица. А мама в ответ глядела совсем по-другому. Примерно так, как я в школе смотрю на Джинн, когда она без спроса берет мой карандаш, а потом не отдает его.

– Что случилось, бабушка Мэгги? – спросила я.

– Ничего, милая. – Хмурый, строгий взгляд бабушки Мэгги сменился улыбкой.

– Я собираюсь покататься на велосипеде, – сообщила я ей.

– Будь осторожна, – начала бабушка.

– Да, я знаю, – перебила я. – Мама мне уже сказала.

И выбежала из комнаты, прежде чем бабушка Мэгги успела сказать все то же самое, что мама уже говорила про машины и людей. Взрослые любят повторять одни и те же слова снова и снова. Может, они все ходят в секретную школу для взрослых, где их учат говорить одно и то же и вести себя одинаково. Я побежала за шлемом, а затем вернулась на кухню. Мама все еще оттирала кастрюлю, которая уже должна была стать самой чистой на всей нашей улице. Бабушка Мэгги открыла дверцу холодильника и высматривала что-нибудь, наверное, поесть. Я выскочила в сад. Мой велосипед стоял у стены под кухонным окном. Я наклонилась, чтобы проверить шины, как учила меня мама. Крепко сжала каждую по очереди. Они были твердыми, а не хлюпкими, как коричневые бананы. Я любила кататься по нашей дороге. Иногда ехала так быстро, что казалось, будто ветер завидует и пытается сбросить меня с велосипеда, но этого не происходило. Когда мама сняла с моего велосипеда боковые колеса, она бегала за мной и держала седло, чтобы я не опрокинулась. А потом иногда отпускала его и не говорила мне об этом. Но я упала только один раз – и не заплакала, хотя очень хотела, потому что у меня сильно болел локоть. Мама отряхнула с меня пыль, поцеловала в лоб и сказала, что я храбрая девочка, раз не плачу. И я проглотила слезы и не позволила пролиться ни одной. Ни одной.

– Когда ты расскажешь Калли правду? – донесся голос бабушки Мэгги через открытое окно кухни.

– Я уже сказала, – ответила мама.

– Смерть моего сына не была трагической случайностью.

– Думаете? Он родился Нулем в мире Крестов. Трагичнее не бывает.

– Разве это не… как это называется – софистика? – Обе помолчали, прежде чем Мэгги добавила: – Не удивляйся так. Может, я и не получила столько образования, как ты, но умею читать и не глупа.

– Мэгги, я никогда не называла вас глупой. А что я должна была сказать Роуз? – спросила мама. – Она еще слишком мала, чтобы слышать все эти печальные подробности.

– Ты не позволяешь мне это сделать, так когда же собираешься рассказать ей правду?

– Когда она будет готова. А пока какой вред от того, что она будет верить, будто ее отец жил как святой и умер как мученик?

– Я думаю…

– Я уже знаю, что именно вы думаете, – перебила мама. – Но не надо со мной спорить, Мэгги. Только не в этом.

Что за «мучник»? И что такое «софис»… «сопис»… вот то слово, которое произнесла бабушка Мэгги? Почему она так сердится на маму? Может, считает, что маме не стоило говорить со мной о папе? А мамин голос был жестким, как иней на ветровом стекле автомобиля.

– Я расскажу Калли-Роуз всю правду о ее отце, когда она станет достаточно взрослой, – пообещала мама.

– Лучше раньше, чем это сделает кто-то другой.

– Это угроза?

– Нет, конечно нет. Но тебе не кажется, что будет лучше, если это скажешь ты?

– Когда она будет достаточно взрослой – или вы собираетесь критиковать меня и за это?

– То есть?

– Вы знаете, о чем я. Считаете, я не вижу, как вы смотрите на меня, когда я с Роуз? Считаете, не знаю, о чем вы думаете?

Я не понимала, о чем вообще речь. Почему бабушка Мэгги наблюдала за мамой, когда та была со мной? И что мама должна была рассказать мне о папе? Что за «вся правда»? Не соврала ли она, сказав, что его смерть была несчастным случаем? Но мама не стала бы мне врать. Просто не стала бы.

Я уже собиралась вернуться в дом, расспросить маму об этой «всей правде», но тут передо мной выпорхнула кремовая бабочка, цвета маминых нотных листов. Затаив дыхание, я медленно протянула руку. Бабочка села на мою ладонь, ее крылья мягко и нежно коснулись моей кожи. Это было так красиво, так спокойно. При взгляде на нее все внутри меня улыбалось. Затем, взмахнув крыльями, она поднялась и упорхнула прочь. Я смотрела, как бабочка исчезает в небе – казалось, она просто растворяется в воздухе. И хотя мама и бабушка Мэгги разговаривали дальше, я не стала их слушать. Просто покатила велосипед по боковой дорожке и выехала на тротуар. Сегодня я буду… звездной воительницей, стану летать на своем космическом корабле по вселенной и бороться со злом. Всяческим злом.

Каждое воскресенье, когда бабушка Мэгги возвращается из церкви, я всегда спрашиваю ее, что там было. И она всегда отвечает: «Мы говорили о зле. О всяческом зле».

Мне хотелось пойти с ней и узнать, о чем же речь, но мама не пустит. Твердит, что церковь – пустая трата времени. Что Бог – пустая трата времени. Мама иногда так говорит при бабушке, и та огорчается. Порой я гадаю, может, мама специально хочет ее позлить. Иногда она смотрит на бабушку так, будто очень ее не любит. А бабушка иногда смотрит на маму так, будто почти ее боится.

Взрослые такие странные.