Читать книгу Замок на третьей горе - Мэри Соммер - Страница 4

Глава 1 – Непреодолимые обстоятельства
Сегодня

Оглавление

Если могли вы забыть Одиссея, который был добрым,

Мудрым царем и народ свой любил, как отец благодушный;

Брошенный бурей на остров, он горе великое терпит

В светлом жилище могучей богини Калипсо, насильно

Им овладевшей; и путь для него уничтожен возвратный:

Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы

Он безопасно пройти по хребту многоводного моря.


Гомер. Одиссея. Песнь пятая


За пятнадцать минут до начала лекции по литературе Старого Света, в летнюю программу которой входила античная культура, аудитория уже наполовину заполнилась. Кто-то читал, большинство склонились над своими телефонами, а некоторые особенно старательные студенты переписали спроектированный на стену отрывок.

– Грэйс сегодня утром опоздала на лабораторную по химии, – с укором сказал Тони, раскладывая вокруг себя книги, словарь, цветные ручки и блокнот. Он посещал этот предмет для ознакомления и не собирался сдавать тесты, но всё же стремился вынести потраченных часов максимум пользы.

– Да, мы вчера выпили немного, – с улыбкой ответил Джек.

Он решил составить Тони компанию на скучной лекции, но теперь, получив от друга полный презрения взгляд, пожалел о своём великодушии.

– В самом деле, немного?

– В самом деле, – Джек безуспешно попытался сдержать широкий зевок, ставящий под сомнение его рассказ. – Пару часов посидели в баре, выпили несколько коктейлей. Я ведь не мог не отпраздновать с Грэйс день её рождения.

– Всё надо делать вовремя, а не заставлять друзей подстраиваться под тебя, – заметил Тони. Он уже в третий раз нервно обвёл взглядом зал, мельком посмотрел на дверь и вновь оглядел все места в аудитории.

– А если она не объявится до начала занятия, мы успеем свалить и заняться чем-нибудь поинтереснее? – спросил Джек.

Вопрос был проигнорирован – Тони как раз выискивал переведённый отрывок из «Одиссеи» в томике с оригиналом, который он немногим ранее взял у Джека в библиотеке. Открыв нужную страницу, он пробубнил себе под нос текст и выписал незнакомые слова, после чего сообщил как бы между прочим:

– Надеюсь, до вечера Грэйс успеет оправиться и на предстоящем свидании будет чувствовать себя хорошо.

Джек поперхнулся воздухом.

– Вон там, – Тони указал на первый ряд, где в углу сидел ничем не примечательный блондинистый парень. – Его зовут Теодор Уолш. Они с Грэйс познакомились несколько недель назад на концерте и с тех пор иногда гуляют вместе. Сегодня первое настоящее свидание. Теодор приятный, добрый и воспитанный, он тоже любит музыку.

Джек с плохо скрываемым отвращением оглядел избранника Грэйс. Высокий, одновременно худой и широкоплечий, с приплюснутым носом, но мужественно выдающимся вперёд подбородком. О, этот подбородок, должно быть, скрывал от его взгляда книгу на коленях. Характеристика Теодора, внешний вид и даже его занудное имя нагоняли тоску.

– Не годится, – огласил Джек результат торопливых исследований.

В попытке спрятать улыбку Тони ниже склонился над книгой.

– Сомневаюсь, что Грэйс может заинтересовать подобный экземпляр, – продолжил Джек, надеясь услышать от друга подтверждение своих слов.

– Хм, – последовал ёмкий ответ.

– Между прочим, такие тихони с заурядной внешностью чаще всего имеют багаж комплексов и оказываются извращенцами!

Джек обрадовался, что отыскал весомый аргумент, но и эти слова не произвели на Тони должного впечатления.

– Пусть этот Теодор и не маньяк, он наверняка унылый сноб, – Джек рассмеялся, – нам с тобой пора решить, кому сегодня вечером спасать Грэйс и развлекать её после неудачного свидания.

Тони перелистнул страницу и наконец решил поддержать разговор:

– Пусть это будет тот, кто больше ревнует.

Джек фыркнул. Странно было слышать столь нелепые выводы от человека, с которым его уже больше десяти лет связывала тесная дружба.

– Я не ревную, – вкрадчиво ответил он.

– Хм.

– Я не ревную, – повторил Джек с нажимом, – просто этот зануда не подходит Грэйс. Поверь, как только она встретит своего прекрасного принца, я первым благословлю счастливую пару.

Теперь рассмеялся Тони.

– Ох, напомню я тебе эти слова.

– Уж не забудь, – взглянув на входную дверь, Джек мстительно оскалился, – а пока можешь прятаться под стол – твоя принцесса идёт.

Её звали Самира. Она появилась в университете два месяца назад, и – волею случая или судьбы – в наполненном студентами холле она именно у Тони спросила дорогу в деканат.

В вопросах романтических отношений, как, впрочем, и во многих других вопросах, Тони придерживался рациональных взглядов. Он считал, что внешность вторична, а единственный способ влюбиться – это провести вместе много времени и как следует узнать друг друга. Но в то утро, когда Тони смотрел вслед удаляющейся Самире, его нейронные связи переключились, и мозг вместе с остальным организмом начал работать по-новому. С тех пор они ни разу не разговаривали, зато Тони разузнал расписание девушки и в ту же неделю сам начал посещать литературу и историю.

Как любой человек, наделённый зрением и способностью замечать очевидное, Джек признавал, что Самира привлекательная. Весьма бесцветное определение для неё: привлекательная. Конечно, у многих девушек бывают выразительные голубые глаза, длинные волосы цвета акациевого меда и фигура, приятные изгибы которой понуждают обернуться, в надежде рассмотреть их со всех сторон. Но Самира таила в себе нечто загадочное, притягательное – её образ впечатывался в сетчатку и будоражил фантазию после расставания.

И всё же Джек не ожидал, что его здравомыслящий друг попадёт под такие примитивные чары. Станет краснеть, приглаживать чёлку, то и дело одёргивать рубашку да подолгу торчать в коридоре, зная, что Самира может пройти мимо.

Сейчас Самира на самом деле вошла в аудиторию перед самым началом лекции и заняла свободное место рядом с Джеком. Тони вжался в стул.

– Привет, – весело поздоровался Джек.

Самира кивнула. Не захватив с собой книг или конспектов, она просто сложила руки на коленях и переключила внимание на отрывок из «Одиссеи». А через минуту появился профессор Маршалл, и лекция началась.

Джек не слушал: чувствуя себя Одиссеем между Сциллой и Харибдой, он мечтал исчезнуть с пути исходящих от Тони волн. Мистер Маршалл рассказывал что-то важное про предстоящий тест, а Джек, которому доказывать знания было не нужно, размышлял о более насущном: как заставить девушку справа обратить внимание на его робкого друга слева. Тони сосредоточенно конспектировал материал, изображая невозмутимость, безразличие и другие чувства, не имеющие отношения к действительности.

Тем временем профессор Маршалл перешёл к основной части занятия и спросил студентов, какие черты характера, по их мнению, формируют героя поэмы. Конечно, ум, хитрость и находчивость назвали сразу. Когда очередь дошла до Тони, он сказал:

– Преданность. Преданность семье, родине. Ведь Калипсо могла подарить ему вечную жизнь, но Одиссей выбрал опасный путь домой.

Самира издала неясный звук, похожий на смешок. А мистеру Маршаллу ответ понравится, и он одобрительно кивнул.

– Джек?

Профессор прекрасно знал, что Джек от скуки просиживает штаны на его лекции, но не собирался дать ему поспать.

– Непомерная гордыня – верный проводник на пути к краху, – ответил Джек.

– Поясни.

– Что, как не тщеславие Одиссея запустило череду несчастий и повлекло долгие годы скитаний? После спасения из пещеры Циклопа Одиссей сначала назвался «Никто», но потом не удержался и выдал своё имя. А разборки с Посейдоном с чего начались? Вот именно. Преданность – в некоторой степени; всё же он хотел вернуться на родину великим героем, победившим в войне, чтобы слушать хвалебные песни и благодарности.

– Ты прав наполовину, – шепнул Тони, – в первую очередь Одиссей всё же мечтал вновь увидеть жену и сына, а уж потом…

– А ты слишком хорошо думаешь о людях, – вставил Джек.

Профессор пока не стал комментировать ответ и обратился к Самире.

– Мисс? Простите, не знаю вашего имени. Как вы считаете?

Самира задумалась на минутку и звонким голосом спросила:

– Как назвать героя, который оставляет любимую жену ради подвигов и славы?

– Болван, – ответил мистер Маршалл. В зале раздались смешки.

– Тогда это мой ответ, – сказала Самира.

Профессор снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула и разгладил плечи. Поскрёб ногтем маленькое пятнышко от кофе на воротнике, сдвинул портфель так, чтобы ручка легла параллельно краю стола – так он обдумывал деликатный ответ.

– Попробуйте не оценивать поступки героя столь поверхностно, – сказал профессор мягко, – если детально рассмотреть…

– Я не собираюсь ничего рассматривать, – перебила Самира невежливо. – Выбор сделать просто, нужно лишь распределить для себя чаши весов.

Все смотрели на неё, даже Тони позабыл о смущении и с интересом разглядывал девушку.

Сэм Маршалл уже тринадцать лет преподавал литературу в этом университете и за всё время выработал в себе терпение и стойкое чувство такта. К примеру, он ни разу не позволил себе обвинить студента в тупости.

– Сделать выбор бывает непросто, – попытался объяснить он. – Романтики называют любовь главным курсом в жизни, но когда речь идёт о чести и долге, чувствами часто приходится жертвовать. Порой бывают непреодолимые обстоятельства. Вы читали поэму, мисс?

Ничего не ответив, Самира подскочила и, пусть торопливо, но сохраняя осанку королевы, вышла из аудитории.


Сорок минут спустя Джек сидел в кабинете профессора Маршалла в ожидании его самого. Чтобы как-то скоротать время, он отрывал по маленькому кусочку от одного из бланков, формировавших на столе бесформенную кучу. В животе неприятно заурчало, и Джек в очередной раз коротко взглянул на закрытую дверь. Зачем профессор послал за ним, если собирался так надолго задержаться?

Кабинет был небольшим, но заполненным максимально возможным количеством нужных, а также вовсе необязательных предметов. Рабочий стол выглядел полем битвы между книгами и конспектами; Джек нашёл и успел три раза перевернуть красивые песочные часы, рассмотрел все фотографии в рамочках, понюхал засохшее содержимое нескольких запылившихся чашек. Здесь же поместился глобус и стаканчик от мороженого, получивший вторую жизнь в качестве хранилища для канцелярских принадлежностей.

Это сейчас профессор Маршалл был солидным респектабельным мужчиной немного за сорок, который всегда вовремя приходил на работу и уходил домой, носил квадратные очки, костюм и кожаный портфель со сломанной застёжкой, из которого иногда вываливались бумаги. А в молодости, так говорили, он слыл неугомонным путешественником. Большая карта на стене с множеством красных флажков в самых неожиданных уголках мира демонстрировала историю его приключений. Теперь с трудом верилось, что двадцать лет назад Сэм Маршалл как-то заблудился в тропическом лесу Амазонки и питался поджаренным на костре мясом ядовитых змей. Возможно, это была сильно приукрашенная правда или вовсе выдумка – сам профессор ничего не подтверждал, не опровергал, а позволял историям свободно курсировать по университету, обрастая новыми прикрасами.

Остальное пространство комнаты выглядело так же, как письменный стол. Очевидно, профессор Маршалл не желал захламлять свой дом, поэтому все книги, рабочие материалы и сувениры из прошлых поездок он хранил в кабинете, превратив его в подобие склада. Здесь были маски, некоторые довольно жуткие, фигурки животных из дерева и глины, статуэтки мифических существ, ракушки, скелеты рыб, шкатулки, пугающие ветхостью книги и один стеклянный шар.

Дверь отворилась, профессор Маршалл вошёл с портфелем подмышкой и двумя стаканчиками кофе. Протянув один Джеку, он сел за стол и внимательно посмотрел на своего посетителя.

– Прости, что задержался, Джек.

– Ничего, я никуда не тороплюсь, – Джек красноречиво поёрзал на стуле.

– Да, я знаю, что не торопишься.

Вот, началось. Не требовалось выдающихся аналитических способностей, чтобы расслышать в этой короткой фразе укор.

– Будете ругать меня за то, что просто так посещаю лекции? Занимаю чьё-то место? – спросил Джек.

Мистер Маршалл покачал головой.

– Я не собираюсь ругать тебя, Джек, напротив, я рад, что ты чем-то интересуешься. Но было бы гораздо лучше посещать лекции официально: сдавать экзамены, получить диплом… Ты не считаешь?

Джек так не считал. Разве могут сложности в жизни как-нибудь её улучшить? Вслух он просто сказал:

– Эм…

– Безусловно, наше учебное заведение намного скромнее твоего предыдущего, – продолжил профессор, – здесь нет медицинского факультета. Но если ты хочешь жить здесь, быть здесь, попробуй найти что-нибудь для себя.

Чтобы отсрочить ответ, Джек, морщась от неприятной горечи, большими глотками выпил весь кофе.

– Вы предлагаете мне зачислиться в университет и изучать какую-нибудь специальность? Прямо сейчас, в этом году? – спросил он, отставив пустой стаканчик.

Профессор кивнул:

– Мне кажется, это было бы разумно.

– Наверное. Но могут возникнуть затруднения.

– Какие затруднения?

Ещё одну передышку Джеку обеспечил телефонный звонок. Профессор коротко обсудил с какой-то женщиной организационные вопросы, положил трубку и с вежливым интересом приготовился слушать.

– Понимаете, мистер Маршалл, – медленно начал Джек, – я не смогу поступить в новый университет, пока не отчислюсь из старого…

– Что? Я так и знал, – профессор хлопнул ладонью по столу, – до сих пор? Джек, ты ведь уже полгода здесь.

Джек потёр подбородок.

– Мне как-то не до того было.

– Это безответственно.

– Я знаю. Но, сбегая из тюрьмы, вы едва ли станете предупреждать об этом охранников. Я никому ничего не сказал, не забирал документы – просто уехал, – Джек потянулся в карман за сигаретами, но вовремя сообразил, что сейчас не время. – Как вы думаете, они уже заметили, что меня нет?

Профессор Маршалл вздохнул – тяжко так, будто разочарованно.

– Ты толковый парень, мне тяжело смотреть на то, что ты делаешь со своей жизнью, – сказал он тем самым тоном, который действует эффективнее криков и угроз. От подобного тона голова вжимается в плечи, на лбу выступает пот, а уровень чувства вины достигает критической отметки.

– Моя жизнь только начинается, – попытался оправдаться Джек, – я просто пока не нашёл себя и не понял, чего хочу. Ведь я работаю в больнице и в библиотеке – не бездельничаю. И чувствую, наверное, что сейчас я гораздо счастливее, чем прежде.

Профессор устало улыбнулся.

– Мне приятно слышать, что ты счастлив. Если это вдруг измениться, если тебе нужна будет поддержка…

– Да, я знаю. Спасибо.

Однозначный сигнал для бегства: Джек почти успел подняться и сделать шаг к двери, как мистер Маршалл остановил его невнятным, но очевидным жестом.

– Погоди, Джек, я хотел ещё спросить кое-что, – как бы ненавязчиво сказал он, протирая стёкла от очков. – Та девушка, которая сидела сегодня рядом с тобой, ты хорошо её знаешь?

Джек усмехнулся: теперь он разгадал истинную причину разговора по душам.

– Не особенно, – ответил он, уже подойдя к двери, – её зовут Самира – фамилии не знаю. За два месяца у нас она, кажется, нигде не показывается, ни с кем не общается и посещает только ваши предметы.

Профессор закашлялся.

– Это всё? – уточнил он деловито.

– Всё.

– Хорошо. Спасибо, Джек, можешь идти.

Как только Джек вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, улыбка сошла с его губ. Голодный и невыспавшийся, он изрядно устал от нравоучений. Все желали добра и знали, как лучше, а Джек нуждался в покое. Он сказал, что наконец счастлив – и не соврал, однако счастье это мыльным пузырём застыло на острой вершине пирамиды и в любую минуту могло покатиться вниз, а то и вовсе лопнуть.

Джек достал сигарету и ускорил шаг. Времени до рабочей смены в библиотеке осталось совсем мало, так что ему пришлось выбирать между обедом и глотком свежего табачного дыма. Остаток дня Джек собирался провести в архиве, где его уже заждался каталог подлежащих списанию изданий. Пока Тони с Грэйс слушали скучную лекцию по органической химии, рисовали бензольные кольца и изучали сложную номенклатуру, он хотел насладиться одиночеством под тихое шуршание страниц.

К сожалению, даже самые простые желания иногда не исполняются.

Джек уже добрался до предпоследней буквы в каталоге и как раз просматривал устаревший на полстолетия учебник по программированию, когда ему позвонил отец. Следующие сорок минут Джек имел удовольствие выслушивать тысячу признаков своей никчёмности и заверения в трагическом конце его бесполезной жизни. Отец никак не мог определиться с дальнейшими действиями для Джека. Ему следовало сегодня же приехать, попросить прощения и вернуться к учёбе, но в то же время Джека лишили гордого звания «сын» и изъявили желание больше никогда его не видеть. Что ж, это Джеку точно было по силам.

Последние дни его не покидало предчувствие катастрофы – что-то сжимало грудь, заставляло просыпаться по ночам и не давало снова уснуть. Теперь самое страшное, наверное, произошло. Осталось только пережить звонок матери и успокоить её истерику до того, как она начнёт изображать сердечный приступ.

Джек отругал себя за цинизм. Подавляемое чувство вины просилось наружу и советовало сделать первый шаг: объясниться с матерью, пообещать ей заботиться о себе и попросить прощения за неоправданные ожидания.

Жуткое это слово – ожидания. Оно похоже на карусель, в которой красиво украшенные лошадки движутся в одном направлении с заданной скоростью, не имея возможности свернуть с пути или хотя бы оглядеться по сторонам.

В честь прадеда Джека назвали больницу. Его дед был известным хирургом, а отец успешно продолжил дело семьи. Закономерно, что будущее для Джека было определено в ультимативной форме и, казалось, не предполагало осечек. Только его бабушка, врач-психотерапевт по специальности и призванию, иногда напоминала о том, что каждый человек должен иметь право выбора.

Джек скучал по бабушке. Приветливая в своей особенной манере, она иногда рассказывала смешные истории про пациентов и практически не находила отклонений у него самого. Она не походила на обычных милых старушек, которые пекут пироги и пытаются откормить внуков до пухлых щёчек, чтобы потом любовно сжимать их пальцами. Бабушка Джека относилась к жизни в целом и к своей семье в частности со здоровой долей сарказма, не стеснялась даже называть сына кретином при всех его заслугах и учёных степенях. Она прожила почти до девяноста лет, так и не выйдя на пенсию, и умерла во сне с улыбкой на губах, один день не дотянув до дня рождения.

Интересно, какой диагноз Джек заслужил бы сейчас. Удостоился бы похвалы за решительность? Ведь в то время, как отец называл его инфантильным, ленивым и безответственным, бабушка утверждала, что Джек просто ещё не нашёл свой путь.

Но когда это случится – путь его будет выдающимся.

Джек решил заняться выбором судьбы в какой-нибудь другой день. Пока он пораньше ушёл с работы и в поисках нового убежища отправился в университетский парк к дереву свиданий. Это был огромный клён, который стоял здесь не первую сотню лет, а старая скамейка под ним уже для многих поколений служила местом встреч, свиданий, а в отсутствии компании – меланхоличных споров с внутренним голосом.

Вторая бутылка пива почти опустела. Жалость к себе достигла того масштаба, который может оправдать любое действие. Джек потянулся за телефоном и набрал первый номер в списке избранных контактов.

После шести томительных гудков вместо приветствия он услышал грохот.

– Грэйс? У тебя там всё в порядке? – Джек приподнялся в рефлекторном порыве бежать на помощь, но раздавшийся из динамика смех успокоил его.

– В порядке, – Грэйс звучала рассеянно, – это я, растяпа, уронила утюг. Хорошо, что ещё холодный. И не на ногу.

Она вновь рассмеялась.

– Ты, кажется, собираешься куда-то, – Джек вздохнул – так же громко и тягостно, как несколько часов назад профессор Маршал. – Ну ладно, прости, что побеспокоил. Хорошего тебе вечера, Грэйс, не буду мешать.

Не дожидаясь возражений, он сбросил звонок и уставился на телефон. Экран оставался тёмным. Ответного звонка не поступало так долго, что Джек не выдержал и вновь набрал номер.

– Я просто хотел напомнить тебе выключить потом утюг, – пробубнил он в трубку.

– Джек, у тебя что-то случилось? – неуверенно спросила Грэйс.

– А если случилось, ты придёшь? – задал Джек собственный вопрос. Ответа не последовало, но он живо представил себе, как Грэйс нахмурилась и закусила губу. – Ты нужна мне.

В этом признании не было лукавства. Увидеть её сейчас было самым естественным и самым сильным желанием Джека.

– Хорошо, где ты?

Джек мысленно разложил эмоциональную окраску её голоса на составляющие и выделил для себя смятение, беспокойство и – он надеялся – радость от его звонка.

– Под клёном для свиданий.

Грэйс снова не ответила, но Джек знал, что она кивнула. А сам он опять занялся ожиданием. Расправил воротник рубашки, выпил остатки пива и выбросил пустые бутылки в урну. Провёл ладонью по поверхности скамейки, проверив её чистоту, смахнул пушинки одуванчиков и щелчком отправил в полёт божью коровку.

Авторы мотивирующих книг и видеороликов часто предлагают жить в настоящем моменте. Убеждают в красках, что вчера или, тем более, завтра не существует – есть только сейчас. Так вот, сегодняшнее сейчас растянулось для Джека тягучей жевательной резинкой, которая уже потеряла вкус и стала жёсткой, поэтому он с нетерпением ждал, когда наступит завтрашнее сейчас. Он отсчитывал временные отрезки, наблюдая за вяло плетущимися стрелками больших круглых часов, которые венчали главный вход в университет.

Грэйс появилась, когда часовая и минутная стрелки встретились на цифре девять. Она села рядом, молча протянула Джеку тёплый сэндвич с ветчиной и приняла пост наблюдающего за часами. Джек тем временем изучал её колени.

– Ты надела платье, – констатировал он, откусив большой кусок угощения.

Он не подозревал, что у Грэйс в шкафу можно найти что-то, не состоящее из двух штанин. Данный редкий экземпляр василькового цвета был лёгким, свободным и никак не подчёркивающим фигуру, зато когда Грэйс присела, взору открылись её колени.

– И накрасила глаза, – Джек продолжал делиться своими наблюдениями.

– Да, я нарядилась и накрасилась, – ответила Грэйс, – девушки иногда занимаются подобной чепухой. А я всё же осмелюсь причислить себя к девушкам. У меня глаза красивые, между прочим, и ресницы есть.

– И ноги, – подхватил Джек.

– И ноги, – согласилась Грэйс. – И даже грудь. Ну… чуть-чуть.

Джек посмотрел на упомянутую часть тела и уверенным кивком подтвердил её наличие.

– Ты очень красивая, – сказал он.

– Спасибо. Что у тебя произошло?

Его настроение, которое в присутствии Грэйс начало улучшаться, моментально испортилось.

– Отцу доложили, что я бросил медицинскую школу, – быстро выпалил Джек и принялся яростно жевать остаток сэндвича.

– О, – воскликнула Грэйс, – о, Джек, ты в порядке?

– В полном, – подтвердил он. – Теперь я могу проживать свою жизнь так, как пожелаю.

Грэйс взяла его за руку.

– А как бы ты хотел проживать свою жизнь, – спросила она.

– Не знаю, но сейчас меня всё устраивает.

Грэйс неосознанно пересчитывала костяшки его пальцев – от указательного к мизинцу и обратно.

– А если в больнице узнают, что ты не проходишь практику, а просто так не вполне законно у них работаешь? – спросила она боязливо.

Джек разочарованно закатил глаза.

– Эй, от тебя я не хочу слышать никаких нравоучений. Я позвал тебя, потому что нуждался в лучшем друге, а твоя задача – слушать меня, жалеть и гладить по голове, – он лёг на скамейку и положил голову ей на колени. – Можешь приступать.

– Я твой лучший друг? – удивилась Грэйс.

– Да, конечно, только Тони об этом не рассказывай.

Грэйс улыбнулась и послушно принялась перебирать его волосы.

– Скажи, а у твоего отца тоже были какие-то особенные ожидания относительно тебя? – спросил Джек. Снизу он не мог хорошо разглядеть её лицо, но почувствовал реакцию на вопрос в руках – прикосновения стали ещё нежнее.

– Он взвалил всё только на себя, – ответила Грэйс, – старался быть идеальным родителем после того, как мама ушла, хотел компенсировать мне её отсутствие всеми доступными способами.

– Есть ли какой-то кружок в нашем городе, который ты не посещала? – Джек хохотнул.

Грэйс почесала подбородок.

– Даже и не знаю… Помнишь, в первом классе какой-то хулиган толкнул меня?

– Помню, я его тогда хорошенько отметелил.

– А я на следующий же день приступила к занятиям по боксу. Ненадолго, правда.

Грэйс могло разонравиться очередное увлечение, и ей тут же позволяли его бросить. Отец-одиночка вызывал восхищение как у разведённых, так и у счастливо замужних мамочек, считавших, что их собственные спутники жизни совсем не занимаются детьми и в принципе ни на что не годятся.

– Мне кажется, балет ты зря бросила, – сказал Джек, – у тебя хорошо получалось. И фигура для этого подходящая.

После занятий верховой ездой балет стал последним и самым продолжительным увлечением Грэйс. Она отказалась от занятий несколько лет назад и решительно заявила, что отныне всё время будет уделять учёбе и домашним делам. На этом эксперименты и закончились.

– Ты прав, наверное, – Грэйс почесала кончик носа. – Просто однажды я почувствовала, что музыка намного сильнее, а я своими неуклюжими движениями не могу передать и малой части её волшебства. Приятнее, закрыв глаза, слушать… и представлять себе всё, что захочется. В мыслях можно парить над городом, танцевать на крышах в лучах заходящего солнца и, не переводя дыхания, сделать больше тридцати двух фуэте.

– Ты чересчур много времени проводишь в мечтах, – без всякого упрёка заметил Джек.

Грэйс накрутила на палец его чёлку и улыбнулась.

– Наверное, реальности мне недостаточно.

– А я желаю иногда, чтобы реальности стало поменьше, – возразил Джек. – Кстати, я понял только что, как готов провести остаток жизни: хочу крепкими корнями врасти в эту скамейку и лежать здесь, смотреть на звёзды сквозь ветки клёна и чувствовать на лбу твои руки.

На миг Грэйс замерла в нерешительности.

– Мне кажется, что ты способен на большее, – ответила она медленно, подбирая каждое слово. – И если бы ты сумел разглядеть себя таким, каким я тебя вижу…

Позабыв о намерении лежать вечно, Джек резко сел, придвинулся к Грэйс вплотную и уставился на её зарумянившиеся щёки.

– И какой я? – спросил он требовательно.

– Ты хороший друг – преданный и смелый, ты внимательный, – перечислила Грэйс и вдруг добавила храбро: – А ещё ты красивый.

Румянец смущения на её щеках сменился бледностью.

– Я эгоистичная свинья, – поспешил разочаровать её Джек, – я, между прочим, знал, что у тебя сегодня свидание, и намеренно его испортил.

– В самом деле? – Грэйс машинально поправила волосы, проверяя, не видны ли её уши.

– Да. С неким Теодором Уолшем. Стыдно ли мне? Ничуть! Я рад, что нарушил твои планы.

– Почему?

– Потому что он тебе не подходит, – сообщил Джек категорично, – крайне неприятный тип. Ты видела, какой у него подбородок? Да под ним несколько детей могут спрятаться от дождя!

– Очень мужественный, я считаю, – Грэйс безуспешно пыталась не рассмеяться над обидным сравнением.

– Поверь, он тебя не достоин.

– А кто достоин? Может быть, ты?

Она постаралась произнести это ненавязчиво, придать словам оттенок дружеской шутки, но Джек физически ощутил их вес.

– Только не я, – ответил он с нервным смешком. – Я не достоин даже твоего общества в этот вечер. Но почему-то ты выбрала меня.

– Я всегда выберу тебя, Джек.

Уже совсем стемнело, и ночные светила захватили власть на небе. Джек отметил, как лучисто звёзды отражаются в её глазах, и почти подошёл к тому самому краю, у которого принято произносить подобные пошлости.

– Я хочу поцеловать тебя, – Джек думал об этом последние минуты четыре и вот наконец сказал вслух. Эх, нужно было думать громче, представлять выразительнее – тогда Грэйс продолжила бы ровно дышать. Она неестественно вытянулась и замерла каменным изваянием.

– Ладно, – совладав с шейными позвонками, Грэйс кивнула.

Наверное, наркоман, который уже год находится в завязке и под воздействием внешних факторов начинает задумываться о губительной дозе, не так яростно приказывает себе остановиться. Джек положил руку на плечо Грэйс и легко сжал напряжённые мышцы, желая, чтобы она расслабилась и не боялась, чтобы вела себя раскованнее и тем самым разделила с ним хотя бы малую часть ответственности.

У часов над входом в университет не было секундной стрелки, но Джек почему-то услышал тиканье. Под навязчивый звук он преодолел последние дюймы до точки невозврата. Первый поцелуй – переваренная, слипшаяся каша из смущения с комками неловкости и крупицами стыда вместо сахара.

– Ты пахнешь мятой, – сказал Джек чуть погодя. Он размяк, почти освоился и уже без всякой робости поглаживал её спину через тонкую ткань платья.

Грэйс хихикнула.

– Это зубная паста, я ведь собиралась на свидание. А ты пахнешь табаком и пивом.

– Это табак и пиво. Я ведь собирался напиться. – Джек потёрся своим носом об её нос, наклонился к самому уху и прошептал: – Пойдём к тебе?

Замок на третьей горе

Подняться наверх