Читать книгу Розовый обруч - Михаэль Косаник - Страница 7

Эрик.

Было около часа дня, когда добрался до вокзала. Он почти пустовал, давая возможность подумать по дороге домой.

Помню, стоял на перроне в ожидании поезда, падал тяжелый влажный снег, от которого укрывал навес, а вокруг слышались гул объявлений и громкие и не очень голоса ожидавших вместе со мной немногочисленных пассажиров.

Я долго взвешивал все, что узнал. На белых листах черными буквами зиял приговор маленькой девочке, которая чудом нашла дом. Лишать ее семьи – эгоистично и подло.

Но ведь вирус неизлечим! На родителей больных детей из-за этого накладывалась большая ответственность! Слишком большая! Не говоря уже о том, что ни один врач не даст хоть сколько-либо долгосрочных прогнозов.

Я не был уверен, что готов к подобному. Правда, вспоминая трогательные глаза Рины, все же старался не думать об этом. Она ведь ни в чем не виновата. Просто маленький, слабый ребенок, нуждающийся в любви и семье.

Я разрывался между чувством боли за Рину и желанием хорошенько врезать Адриану за то, что тот утаил от меня происхождение своей дочери. Может, скажи он правду, не произошло бы ни скандала, ни размолвки? Представив это, впервые задумался: а действительно ли я смог согласиться на ее воспитание, узнай о болезни с самого начала?

Две чаши весов никак не приходили в равновесие, а чувства и мысли метались из одной крайности в другую.

Это решение было одним из самых тяжёлых в моей жизни!

Наконец к перрону подошел состав. Его яркие желто-фиолетовые краски вновь напомнили мне о девочке и том решении, которое я принял и которое предстояло огласить своим близким.

* * *

Когда вернулся домой, Адриан без звука смотрел телевизор, пока Рина дремала в переноске. Теперь было понятно, почему она проводила столько времени в ней и почему Адриан не спускал ее с рук. Ну да, порезы в случае Рины стали самым страшным кошмаром.

Я не нашелся, что сказать, и просто подошел к дивану, присев рядом с мужем.

– Эрик? Что-то случилось? – Адриан не ожидал моего столь раннего возвращения, что прозвучало удивлением в его голосе.

Он не пытался сопротивляться или огрызаться как раньше. Мое появление означало, что пора поставить все точки над i.

– Нет, ничего, – голос выдавал меня. – Ты ведь знал, что она заражена? – вопрос был прямым, не оставлявшим ни единого шанса на отговорки.

Вот он – тот шанс, который я оставил ему. Мы выключили телевизор. Теперь я внимательно слушал, глядя в его глаза.

– Да. Знал, – глухо ответил муж.

Он начал свой рассказ, пересказывая, хоть и более эмоционально, описанное в документах.

Около года назад он встретил старую знакомую, с которой вместе рос в приюте. Сара Осгут, если она еще не поменяла фамилию и не вышла замуж. Мне много рассказывали про эту избалованную девчонку: и на работе, и сам Адриан. Слухов в Брумалтауне тоже хватает. Сара раньше считала, что ей все должны. Ну да, она же девочка. Тем более самая младшая среди детей в приюте. Привыкла, что ей все что-то дают или что-то для нее делают. Правда, узнав всю историю, я начал пересматривать свое отношение. Жизнь ее потрепала не меньше, чем нас. Подробностей не знаю, но вроде – две несчастные любви, аборт по медицинским показаниям и депрессия с последующим принятием очень сильных препаратов.

Адриан не ожидал встретить ее, но так уж получилось. Сара осталась работать в детском доме, где они выросли, став полноценным сотрудником. При встрече она рассказала, что у них есть воспитанница, за которой никто не может и не хочет ухаживать. Даже предложила денег, если мой партнер какое-то время будет помогать этой девочке. Муж согласился ради платы. Это случилось как раз вскоре после переезда. Работу я тогда ещё не успел найти, и мы жили на оставшиеся небольшие сбережения после покупки дома и оформления всех бумаг.

Так Адриан и познакомился с Риной. Она была очень плоха, со слов мужа. В полгода выглядела как новорождённая. Маленькая, слабая, худая. Орала сиреной, когда ее в первый раз взяли на руки. Словно сломали ей все кости сразу. При этом почти не реагировала на посторонних людей или какие-либо внешние раздражители: могла долго попискивать без причины, притом молча лежать долгое время после справленной нужды, могла долго проделывать одно и то же движение рукой или ногой, засовывала в рот края подушки и свои пальчики.

Женщины избегали заботиться о ней, боясь заразиться. Сара рассказала, что приходилось искать добровольцев среди мальчишек-воспитанников, но им это не нравилось, и каждый норовил отказаться или сделать все из рук вон плохо. Волонтеров после наступления либерализации стало очень мало, их отправляли в места большего скопления больных. Туда, где в них действительно нуждались. Все, что мог сделать фонд в силу обстоятельств, – выделить небольшой бюджет на содержание и нужды больного ребенка. По этим причинам постоянного ухода Рина не имела, как и была лишена общения с кем-либо.

Люди вокруг нее постоянно менялись, каждый раз бросая одну. Воспитанники, редкие няньки… Иногда приходили сотрудники ЗСЦ, но они ничего не делали. Только проверяли бытовые условия и уходили. Защитники не обязались заботиться о больном ребенке и лишь обещали помочь с поисками семьи.

До того, как муж стал приходить, Рину держали взаперти в маленькой комнатушке. Ее боялись, как какого-то монстра. Сотрудницы и воспитанники обрадовались, что заботы можно переложить на кого-то ещё. Винить в подобном их было трудно. Никто не хочет получить смертный приговор.

Первое время Адриану было очень тяжело из-за пронзительных криков Рины по поводу и без, но он понимал, что девочка не виновата в этом. Он даже хотел бросить это занятие в первый же день: так выматывало общение с Риной. Но, подслушав разговор сотрудниц, передумал. Тогда нашей дочери пророчили жить от силы в пару лет.

Сара не обманула и в первый же день протянула деньги, но муж отказался от них. Ему было стыдно наживаться на горе ребенка.

Понимая, что девочка совсем одна и никому толком не нужна, мой партнер стал приходить каждый день и сильно привязался к Рине за два месяца. Она начала узнавать его, перестала пронзительно и истошно орать, когда ее берут на руки. Даже стала прижиматься, если сидела на руках.

Когда Адриан смог взять Рину на руки без очередного вопля, она посмотрела на него глазами, полными скорби. Мужу тогда показалось, что она понимает неотвратимость расставания и с ним.

Адриан осознал, что девочка очень похожа на него. У нее тоже не было других шансов на семью.

В детстве моего будущего партнера никто не хотел брать даже под опеку. Ну да, ребенком он считался проблемным, и это отпугивало даже опекунов, не говоря о желающих усыновить. А когда Адриану исполнилось пятнадцать и он повторно прошел тест Гарта, его и вовсе отправили в специальный интернат, избавившись от озорного и шумного подростка. Какие порядки там царили, муж никогда не рассказывал, но могу предположить, что это не самое лучшее место, судя по тому, как ревностно Адриан относится к своей свободе.

Вообще, прожив вместе многие годы, я понял, что за всем тем фасадом скрывался испуганный ребенок, боявшийся нового предательства. И, хотя Адриан не помнил своих родителей, в его памяти навсегда отпечаталось воспоминание о том, как его в три года отвезли в госпиталь и оставили там. Как позже приехали ЗСЦ и забрали в приют. И это приемные родители! Фактически для Адриана это оказалось вторым ударом в жизни. Пусть и не осознаваемым в полной мере. С тех пор он и не доверял взрослым, считая их лживыми и хитрыми.

Во время рассказа мой партнер нервничал и едва не трясся от волнения. Я понимал: ему было трудно об этом вспоминать. Но мне было важно узнать причину появления девочки, а не опираться только на прочитанное.

Усилия, вложенные в Рину, не пропали даром, и она постепенно стала той самой девочкой, которую муж в один из вечеров принес в наш дом.

Адриан старался как можно больше общаться с ней: играл, брал на руки так часто, как только мог. Ему хотелось дать ей то, чего лишили его – семью и счастливое детство в собственном доме.

Так он и решился на удочерение. Сара тогда помогала с документами, давала советы по поводу обследований, нашла относительно недорогие услуги агентства и адвоката. По закону, эно разрешалось иметь приемных детей – но только больных вирусом Мехони.

Защитники семейных ценностей тоже хороши. Муж потратил много сил и времени, чтобы убедить их. Одинокий парень без обруча на шее действительно мог вызывать подозрение.

Сара в этой ситуации предлагала Адриану на заседания суда и комиссии приходить в нем. Мы официально не были женаты, и «эпо» мужу не грозил, даже если он будет носить розовый чокер постоянно. Но Адриан не мог заставить себя надевать этот ошейник.

ЗСЦ, со слов мужа, проверяли все документы, ища повод отказать. И, в силу обстоятельств, им этого не удавалось.

«Как будто брак и этот чертов обруч что-то меняют? – задавался вопросом Адриан. – Неужели, пройди я это все, буду как-то иначе любить свою дочь или тебя?!»

Я продолжал обнимать любимого, понимая его переживания. Он не знает, но я знаком с последствиями «эпо». И ни за что не заставлю любимого пройти через подобное!

Адриан говорил, что люди вокруг шарахались от Рины, как до удочерения, так и после. Все боялись заразиться. Стереотипов по поводу болезни много, а вот реальных научных знаний почти нет. Еле-еле нашли механизм заражения, выявили последствия вируса и научились с ними бороться.

Мой партнер ожидал такой же реакции и от меня. Поэтому и не сказал ни о болезни, ни о причине появления ребенка. Мы же не «розовая» семья, и он боялся, что я просто брошу его. Удивительно, что наши страхи тогда совпали. Мы оба боялись расставания и чудом сохранили отношения.

Муж ещё долго рассказывал во всех подробностях, как копил деньги, как устраивался официально в какое-то кафе мыть посуду, чтобы иметь документы о трудоустройстве, как все это время заботился о дочери, приходя каждый день в приют, хотя бы на полчаса, разрываясь между Риной и мной. Документы он хранил у адвоката, и поэтому мне на глаза не попалось ни одной бумаги. Хорошо, что Адриан все же обратился в государственную службу, а не в частное агентство по усыновлению. Это сократило расходы. Да и, как потом рассказал муж, в случае эно редко разрешают усыновлять здоровых детей. А в базах на тот момент числилось только трое больных детей, двое из которых уже имели потенциальных усыновителей.

Я хорошо помню слова и эмоции, которые испытывал Адриан во время рассказа.

– А-а-а! – раздался вдруг настороженный и немного испуганный голос из переноски.

Муж тут же вырвался моих объятий и подскочил к дочери.

– Она боится оставаться одна с тех пор, как я стал о ней заботиться, и очень переживает расставание. Поэтому я не упускаю ее из поля зрения и держу на руках, – Муж осторожно взял девочку на руки. – Я с тобой. Не надо плакать. Все хорошо.

В этот момент понял, что принял свое решение.

– Я согласен, – наконец ответил я на вопрос, прозвучавший больше полугода назад.

Невольно вспомнилась обида Адриана в тот первый день. Сейчас я знал, что, говоря о ребенке, муж имел в виду конкретную девочку, к которой испытывал очень теплые чувства. Болезнь Рины сейчас не имела значения, ведь я принял решение ещё в поезде. Хотя мне по-прежнему хотелось прибить ее отца, за то, что он мне ни слова не сказал.

Обсуди мы все раньше, не было бы этих проблем. Я проникся бы историей нашей дочери, ещё читая сухие отчеты, а эмоциональный рассказ лишь убедил бы меня в правильности решения.

Я всегда хотел семью, и при других обстоятельствах лишь обрадовался бы такому пополнению.

Да и Рина бы получила сразу любящую семью, а не поле боя в первые месяцы своей семейной жизни.

– Ты же не хотел. Да и вообще… Сам сказал, что я справляюсь, – начал защищаться муж.

Мой кошмар становился явью. В голове промелькнула мысль, что, если я не скажу хоть что-то, то через пару дней вернусь в пустой дом.

С каждой минутой уверенности в своем решении у меня становилось все меньше и меньше, но я понимал – если это дочь Адриана и он любит ее, то и я буду ее любить. Особенно потому, что она похожа на него.

– Я согласен, – повторил я, ощущая, что внутри бушует ураган.

Словно прыжок через огромную бездну. Я резко встал с дивана и порывисто обнял моих близких. Уже ничто не имело значения, ведь они рядом!

С этого дня мне предстояло привыкать к тому, что Рина и мой ребенок тоже.