Читать книгу Кровь на бумагах. Наперегонки - Михаил Дунаев - Страница 8

Макс вернулся в кабинет, и вновь встал у карты.

«Как стало известно, Вторая моторизованная дивизия генерала Шрёдера оторвалась от меня на сорок километров на северо-запад, то есть…» – он взял со стола циркуль, и, прикинув масштаб, зашагал по Германии. Где-то на двадцать четвёртом шаге, он оказался у конца карты.

«Я даже не знаю, куда ушли резервы, отправленные Генштабом для меня. Брандт не захотел меня спасать, и теперь я должен выручить Шрёдера. Моя дивизия рванёт… куда-то в сторону окна, образуя дыру во фронте, размером со всю карту. Я точно не могу выполнить этот приказ».

Макс сел в кресло, и взяв из пепельницы трубку, стал вычищать её карманным шилом:

«Будем честны, Брандт не способен командовать армией, в отличие от меня. Я должен занять его пост… но что изменится от перестановки мебели? Армия окажется дезорганизованной, мы нарушим управление. А если здесь, в этом здании, окажется штаб армии? Я не смогу связаться ни с Бонном, ни с Варшавой. Брось, придётся переезжать. А чем займётся армия?»

В дверь постучались.

– Да-да? – спросил Макс, как спрашивают кабинетные учёные.

– Прибыл генерал-лейтенант Лютцен.

Макс вскочил, будто под ним закипело масло. «Вот кто мне понадобится» – подумал он и резко, с проснувшейся жизнью в голосе, сказал

– Не томите гостей на пороге. Ставьте кофейник, Лютцена ко мне.

Он встал, держа трубку в руках и, будто медитировал, глядя на стрелки и высоты. В открытую дверь неслышно вошёл Лютцен. Макс дёрнулся, приметив его боковым зрением, и быстро направился к нему с протянутой рукой.

– Фридрих! – тряся его руку, отрывисто произнёс Макс. Он смотрел в ему в глаза, серые, выцветшие и уставшие: – Вы пропустили самое интересное – и торопливо пошёл к карте.

Лютцен шёл следом, на ходу снимая фуражку и приглаживая волосы. Он сказал с нескрываемой завистью: – Признаюсь, давно не видел вам таким живым.

– А вас утомила дорога… ну ничего, это вас растормошит. Сегодня, с трёх и до одиннадцати ноль-ноль по Берлинскому времени противник, – Макс ткнул в красный флажок на карте: – предпринимал попытки по пересечению государственной границы. Как видите, безуспешно и дорого. Они потеряли порядка шестидесяти машин. Наши потери мы еще уточняем.

Челюсть Лютцена медленно поползла вниз: – Простите?

– Уточняем, что скажет пресса. По факту это сорок стволов при пятистах штыках. Но это не самое страшное. Я запросил резервы Первой армии, но Брандт их развернул. Я не знаю, где Первая танковая дивизия, но Шрёдер попал в переплёт. Причём меня уведомили телеграммой в восемь ноль-ноль и приказали помочь. А мне бросать вот это всё на потрёпанного врага.

Фридрих глянул на часы: – Сейчас первый час дня… действительно глупо. Приказ преступен. Что мы предпримем, Макс?

– Вы мой оперативник, и это я вас должен спросить. Постойте, – Макс оторвал взгляд от пола, и взглянул на Фридриха: – Я не припомню вас вчера! Какого дьявола вы опоздали на сутки?! Мне влепить выговор? – и тихо про себя добавил: – И кто вообще командовал священным эскадроном?

Он тяжело вздохнул: – Прошу, Макс, пойми. Семейная причина. В семействе Лютценов прибавление.

– Вы стали отцом? В ваши пятьдесят семь?

По уставшему лицу проскочила искра улыбки: – Дедушкой. Карл-Густав фон Лютцен унд цу Таксис, пятый граф Лютцен, и седьмой князь Таксис.

Улыбнулся и Макс, и голосом, преисполненным благоговения перед этой родословной, сказал: – Бог с ним, опозданием. Бренди?

Он отмахнулся: – Не стоит, право.

– Ну конечно, куда вам пить со мной. Я даже не графского достоинства, и сын на княжне не женат, – подзуживал Макс.

– Господь с вами… но может шнапс?

– Шнапса нет, но жена дала в дорогу немного бренди, – и крикнул за дверь: – Курт! Скоро ли…

И лейтенант появился в дверях с кофейником.

– Знакомьтесь, – сказал он Фридриху: – перед вами второй человек в армии. Если его нет, я без рук и ног. Курт Мертенс.

После он обернулся к адъютанту: – А перед вами мой оперативник, Фридрих фон Лютцен, третий граф Лютцен. И всякий раз, когда вы его видите, ваша рука должна быть уже на кофейнике. Он настоящий пожиратель моего времени. Разлейте кофе по чашкам, и себе в том числе. И второе – вы выпьете с нами бренди.

С чем нагнулся к ящику стола, достал маленькую плоскую фляжку и скрутил крышку. По кабинету пополз терпкий запах, превращавший прокуренный кабинет в некое подобие бара.

– За Карла-Густава фон Лютцена, продолжателя династии фон Лютценов и настоящего защитника нашего единого Отечества. Прозит! – приложился к фляжке. После чего передал фляжку адъютанту со словами:

– Пожелайте что-нибудь новорожденному.

Лейтенант стушевался: – Что ж… В моей местности новорожденным обычно дарят игрушку, первую и на всю жизнь. Но у него похоже с этим всё в порядке. Давайте пожелаем ему радовать своих родителей и даже больше… может он, когда-нибудь обрадует весь мир. Прозит!

Курт выпил и протянул фляжку генералу Лютцену:

– Спасибо, спасибо, господа. Я хочу пожелать моему внуку найти своё занятие в жизни по своему доброму сердцу – он опустил глаза в пол и тихо сказал: – И никогда не нюхать пороху. Прозит!

Макс, услышав такое пожелание, почувствовал явный укол в свою сторону.

«Хорошо же пожелание, от дедушки-генерала… или он стыдится своих погон?»

– Молодости, – сказал Фридрих

– Что?

– Вы сказали вслух….

Макс громко треснул себя по лбу. Лютцен продолжал, мрачный, как туча:

– Моё пожелание вас не устраивает. Своих погон я не стыжусь, но Великую войну постоянно пытаюсь забыть. И это не то, что я могу желать своему внуку. И сын мой, слава Богу, не убивал. Ваше пожелание не устраивает меня.

– А я так надеялся стать крестным отцом вашего внука, – неловко попытался иронизировать Рихтер. Промолчав с секунду, он начал распоряжаться, как ни в чём не бывало:

– Ну, теперь господа, за работу. Курт – за бумагой. Нужно очень много бумаги. А мы с вами попробуем перестроить наш план. Видите ли, в чём дело… я подам документы в трибунал на Брандта, и он улетит к чертям. Вы станете главой оперативного отдела армии. Я – командующим. Новых лиц не прибавится, я сошлю с ним всю его команду. Вообразите себе коллапс командования в рамках армии. Это грозит поражением.

– А вы претендуете на спасение армии от поражения.

– В отличие от Брандта. Поймите, мы доверили исполнять мой план не тому человеку. Я знаю, что нужно сделать, с минимальными потерями. Вы увидели, что делает Брандт. Дивизию – к чёртовой матери. Вот что, граф. Мы пойдём наверх.

– Я и там буду держать вас за хлястик.

Снова вошёл адъютант, с кипой бумаг. Он бросил бумаги на стул в углу и начал разливать кофе. Макс же излагал соображения:

– Первое. Предлагаю реорганизовать эту армию. Вместо трёх корпусов – два, а мобильные силы – в отдельную оперативную группу. Надеюсь, вы понимаете замысел…

– Хорошая идея, если найдёте столько генералов в стране…

– Бросьте. Есть у меня один генерал-полковник на примете, вот-вот командования армией лишится. А второго пусть пришлют из главного кадрового управления. Так мы сгладим кризис, завязанный на отставке Брандта. Наши силы станут самостоятельнее и в стратегическом плане тоже. Курт, вы зафиксировали?

***

Тем временем Штрахвица везли в Старый город на кабриолете. Охрана не могла понять – как же выполнить странный приказ Рихтера. Не спрашивать же, в самом-то деле, у местных, где тут публичный дом. Во время войны за такое и побить могут, невзирая на погоны.

– А может его в «Де Вилль» сдадим? Не публичный дом, но отель, – спросил ефрейтор из военной полиции у своего коллеги.

– Сдадим, а потом? Сколько нам его тут стеречь? До победы?

– Одно слово – мыслитель! Изобрёл кару… верно я говорю, господин полковник? – обратился тот к Штрахвицу.

Иоганн ухмыльнулся, но промолчал.

– Ещё бы! По холодку катают, подбирая ему развлечение по приказу генерала. Всех бы так наказывали. И если не секрет, господин полковник, за что вас так?

– За спасение Лейпцига. Макс был жутко недоволен, топал на меня ножками. Он же всё думает, как войну по науке просрать.

Охрана загоготала, даже водитель, что был в стороне от всего, не удержал руля. Кабриолет дёрнуло. Штрахвиц окрикнул водителя.

– Ну ты! Машину держи, а то примут нас! И радио включи, а то едем как на похороны. Кутить едем!

Водитель повиновался. По вечернему городу вслед за рёвом трёхлитрового движка полетел шлейфом свинг. Мчались мимо закрытых магазинов, занавешенных слепых окон, будто возвращая голодные и весёлые двадцатые.

– Отель «Де Вилль», господа – крикнул шофёр и выжал тормоза.

Отель пустовал. На стоянке ни одной машины, и даже убрали коврик.

– И даже выглядит как тюрьма, – проворчал Штрахвиц, выходя из машины. Ефрейтор протянул руку, мол, чтобы не забывал, что он тут под охраной. Но Иоганн тихо ругнулся.

– Да пусти ты. На кой мне бежать.

И полевой жандарм тихо оправдывался.

– Служба такая…

– Пойдём, «служба», – и пошёл к дверям. Он их властно дёрнул и прошёл вглубь.

Их встретило помещение, освещаемое парой керосиновых ламп. Сложив голову на стойку, дремал клерк.

– Управляющий! – окрикнул его Иоганн.

Тот встрепенулся, торопливо заговорив: – А, что уже приехали? Я тотчас же распоряжусь.

– Ошибочка вышла, старина. Ошибка. Успокойтесь. Эти господа доставили меня сюда под конвоем, и я их заключенный.

– Боже, я уж думал, что это с грузовиком. Мы эвакуируемся – после, клерк вгляделся в стоящего перед ним Штрахвица.

Иоганн смерил его взглядом, каким смотрят врачи на помешанных, после тихо сказал:

– Подайте номер. Люкс.

Клерк отходил от шока, и промямлил, глядя в книгу: – Второй этаж устроит?

– Устроит.

Ефрейтор окрикнул: – Господин полковник!

Штрахвиц спокойным голосом сказал: – Отставить. Сегодня я заключенный, а завтра вы. Так что давайте без глупостей.

После чего обернулся к управляющему – Ужин на три персоны и коньяк.

– Я вызову портье.

– А счёт пришлите заднице генерала Рихтера.

– Это за счёт заведения, господин полковник.

И с чувством свершаемой магии брякнул по настольному звонку.

Штрахвиц снова обернулся к своему конвою: – Могу я отдохнуть после того, что я сегодня сделал? Правильно… могу.

Вышел, шаркая по полу и вымотанный старик, державшийся на ногах лишь благодаря кофе. В его руке был огарок свечи. Клерк распорядился.

– Ганс. Сопроводите гостей в седьмой номер.

Ганс, пялясь куда-то в пол, прохрипел: – Багаж?

Штрахвиц слегка улыбнулся, увидев этот живой труп: – У нас ничего нет. Пойдёмте в номер.

Клерк позвонил ключами в воздухе и старик, проходя мимо, вытянул руку, не обернув головы. Только прохрипел в пол:

– Прошу, господа.

Они поднялись по скрипучим лестницам к номеру, портье отпер ключом дверь и пригласил их со словами – свет отключили. Подать свечей?

– М-мда, пожалуй. Горячую воду тоже отключили?

– Нас оставили без газа. Осталась только холодная вода. Пока что.

– И коньяк – усмехнулся Штрахвиц.

– Совершенно верно. Я сейчас подам вам свечей.

Штрахвиц остановил его, тронув за плечо:

– Вот что старик. Возьми моего рядового, сопроводи до кладовой, да ложись спать. Мы уж сами, – и скомандовал рядовому: – Не спать! Живо за ним.

Через некоторое время явился тот рядовой, со свечами в кармане и свёртком в руках:

– Он передал нам бифштексов, хлеба и коньяк.

– Достойный отдых. А для вас это как детское развлечение… с тобой, рядовой, всё понятно. Вот для тебя, ефрейтор, это какая война по счёту?

Ефрейтор с достоинством ответил: – Вторая, господин полковник.

– И всего ефрейтор?

– Ну… та война была всего три недели. Так, пешее путешествие.

Штрахвиц глянул на зажженную свечу и тихо сказал: – Это правда. А за меня моя грудь говорит. Последняя такая посиделка у меня была во Франции в сорок четвёртом, но американцы её испортили. Как сейчас помню, за неделю до знакомства с Максом. Он тогда был еще генерал-лейтенантом.

– Он был во Франции?

– Он был повсюду. Не человек, а атлас «Мишлен». От Китая до Испании. Если скажет, что его «по делу» заносило на Северный полюс, я поверю.

– Если позволите, господин полковник.

– Да?

– Он совершенно не похож на человека, объехавшего весь свет.

– Верно… подморозило его. Я и сам его не узнал. Давайте, что ли, по коньяку?

Бутылка подплыла к Штрахвицу.

– Ну, за товарищей, что у нас были, – и приложился к коньяку. После слегка закашлялся и утёр ладонью рот: – Дрянной… лучше б водки.

Бутылка описала круг, но к бифштексам никто не притронулся. Иоганн оглядел солдат и спросил:

– Команда что ли нужна? Налетайте, пока есть.

Они нерешительно потянулись к хлебу:

– Ну, солдаты пошли. Им еду – а они смотрят. От домашней стряпни не отвыкли?

Они промолчали. Иоганн понял, что было не так, и сам соорудил себе бутерброд. Откусил с аппетитом – ему сегодня не довелось перекусить ни разу, да и запах бифштекса, не иначе, чем полуденного, манил. Снедь растворилась, оставив только крошки и поблёскивающий жир на пальцах, так жадно он её поглотил. И его охрана тоже оживилась, взявшись за бутерброды.

– Ну, какую байку вам рассказать на сон? Баек у меня много…

– А расскажите еще о нашем генерале, – попросил рядовой.

– Можно. Я с ним времени провёл… ну год на войне, уж точно. Признаться, я ему благодарен. Работой, какой-никакой после войны обеспечил. Не забывает, слал рождественские открытки. С Максом у меня много историй связано, – он замолчал, подбирая подходящую.

– Да вот хотя бы, например про то как я ему жизнь спас. Это было во время Декабрьского наступления в Арденнах. Я был майором при штабе шестьдесят шестого армейского корпуса Пятой танковой армии. Как-нибудь расспросите товарищей про Пятую Танковую – у тех баек про Арденны будет побогаче. Он же приехал с инспекцией от Генштаба – и тут штабной автобус командующего корпусом попадает под раздачу – командующий контужен, оперативник убит. Ну, про карты я не говорю – они сгорели, как и шифровальная техника.

– И он принял командование корпусом?

– Ну, пришлось. Он как всегда собрал совещание. Макс вообще ничего не решает без совещания. И пусть на том совещании он говорил один – важно чтобы оно состоялось. И он излагает перед нами задачу – пойдём от Прюма на Сен-Вит. Там под горочку, не споткнётесь. Поддержим наступление Пятой танковой армии, а она шла на Бастонь. Беда в другом – мы не знали, выдвинулись ли основные силы генерала Мантойфеля, и если да, то, как далеко они зашли. Загадка, верно?

Солдаты кивнули головой, и Штрахвиц продолжал:

– И что предпринял этот старый дурак? Верно, он взял меня, своего адъютанта, еще пару моих ребят – а я тогда разведчасти корпуса принял – и мы поехали вчетвером, разглядеть местность впереди. Верите – нет ли, но Максу просто не терпелось отправиться в эту поездку. Итог – мы наткнулись на десяток американцев. Я предлагал обойти их – ну кто, скажите, мне на милость, устраивает пальбу в лесу зимой – а он упёрся. Нет, мы должны их перебить… ну вы понимаете мышление наших штабистов.

Ефрейтор улыбнулся и проронил: – Верно, никто не хочет видеть в тылу американцев.

– Вот-вот. Палили минут двадцать с небольшим, начали отходить к машине, а они нас обходят. Нас, как оказалось окружала разведка генерала Ходжеса, ему стало дико любопытно, что же там произойдёт, в полосе нашего корпуса. Последствия забавны – мы насилу вырвались, причём мне это стоило жизни одного разведчика, а Максу – клока седых волос и адъютанта. На нашу пальбу навстречу нам вышли авангардные части корпуса, и заварушка затянулась на день или два. Макс, как вернулся, попросил меня достать снотворного и отдал последнее распоряжение по корпусу – стоять на месте. Он продрых сутки, генерал фон Мантойфель оторвался от нас на сотню километров, окружил Бастонь и был там разбит. А что до Макса – так за ним прислали самолёт, его спящего отправили, будто бандероль, в Берлин. Так наш Рихтер прогадил сражение под Бастонью своей волей. И с тех пор он носа в поле не показывал.

Ефрейтор ухмыльнулся, по лицу пробежала тень от свечи. Рядовой попросил:

– А расскажите еще что-нибудь?

– Ну, похвастаюсь. Я тоже много где побывал. Служил я капитаном-связистом при штабе Седьмой танковой дивизии. Знаете, что-нибудь о дивизии-призраке?

– Роммелевской?

– Верно. Она скиталась по Франции так, что никто, даже Верховное командование Вермахта, не знало, где мы будем через час. Я обыкновенно на двадцатиминутном перерыве стучал, какой городишко мы взяли, и на какой дороге стоим. Так мы в четыре дня взяли в полукольцо Дюнкерк и я это зрелище видел. Но сразу после победы Роммель умудрился рассориться с «мафией баронов», как он это называл. Знаете таких?

Рядовой удивленно спросил: – Нет. А кто это?

– А наш канцлер? Фон Рундштедт? А когда-то его коллега, фон Бок? А еще один «французский барон» фон Клюге? Ну и так далее.

Штрахвиц поймал себя на том, что его конвой удивленно на него пялится:

– Да вы совсем расклада не знаете. Так слушайте. Тогда, вокруг Гитлера сложились два круга военных – это новые и старые. Старых я назвал – это «мафия баронов», под руководством настоящих прусских вояк. Но там особняком стоял Вальтер фон Рейхенау, убежденный нацист, вовсю изображал из себя народного генерала. И честно, его странная смерть меня смущает.

– А новые военные – это Гудериан и Роммель?

– Нет, эти товарищи были нейтральны. Но к Гудериану поставили фон Швеппенбурга, так что он к «мафии» ближе. Новых генералов Гитлер лепил из рядов СС. Их условный предводитель – Иозеф Дитрих. Льстецы прозвали его «Отмычкой», но он тот еще мясник. По его первой профессии.

– И сейчас Германия в руках «мафии баронов»?

Иоганн задумался, после тихо ответил: – Сдаётся мне, что ты прав. И Макс, как вы догадались, тоже человек из этой «мафии». Но неполноправный, как ему кажется. Важный, влиятельный и неполноценный. А, ну его к дьяволу. Я ж вам про Африку хотел рассказать.

Он задумался, глядя куда-то в тёмный угол комнаты.

– История загадочная, странная. Было это у городка Мерса-Матрух, что в ста с небольшим километрах от Александрии. Я – капитан. Хотя, если не врать – уже капитан. Я во Франции, в сороковом в историю влип – и меня понизили. Ну это физика, а сейчас начнётся лирика. Вечером к нашей дивизии подошёл караван. Настоящий, с верблюдами, с этими… бедуинами. Дали залп и крикнули – спешьтесь! А они едут. Немецкого, они ясное дело, не знают. Кто-то по-английски скомандовал – дизмаунт. И они послушались. Ведём в штабную палатку, к генералу Арниму. Вот, господин генерал, к вам делегация штатских. Мне же приказывают, связаться с авангардом – с 67-ым мотоциклетным, видели ли они караван, или что-то похожее. А пока бедуины, ни у кого не спросив, поставил свои шатры рядом с нашими. А они цветастые, что лоскутные одеяла. Шатёр самого главного был расшит голубыми звёздами. Я, когда это увидел, подумал, что там гадатель.

– А вас не демаскировали.

– А я сейчас расскажу. Через полчаса мотоциклисты отвечают – никакого каравана никто не видел. А на дворе ночь. Эти сволочи развели костры, а мы же прятались как могли. Маскировка – к чертям. Что выдумал Арним – он приказал часть палаток отвести подальше, самую большую оставить пустой рядом, и к ней еще палаток пришить – чтобы это было похоже на походный дворец. Отыскать знатока английского, и пойти к ним с ответной депутацией. Ну, сказано-сделано. Только вот было бы очень неловко, если бы по нам и по нашим гостям англичане открыли огонь.

Ефрейтор заёрзал, проронив: – Испортили бы кофе.

– Вот-вот. Поэтому, пока командование заговаривает зубы бедуинскому вождю, наши основные силы отходят, мотоциклисты едут к англичанам, передать что у нас перемирие и ярмарка. Но на эти две ночи. Англичане согласились, и натурально, как в соседнюю деревню приехали. Командование англичан стрельнуло где-то «Роллс-Ройс», так что дело приобретает дипломатический оборот. Начинается торг, что мы делаем с бедуинами. Свидетелем этого торга я не видел, но после произошло странное. Следующим вечером мы устроили братский прощальный ужин и футбол. Англичане ушли, и через мотоциклистов не проходили. То ли умерли, то ли заплутали. «Роллс-Ройс» потом нашли в пустыне, но без людей. Бедуины до позиций другого подразделения не дошли. И их трупов тоже никто не нашёл. Будто и не было никогда бедуинов.

– А может это была хитрая разведка? Ну, голубой шатёр в пустыне был бы очень хорошо заметен.

– Знаете… я тоже так иногда думаю. Но мистика интереснее. Мол, забрало всех море песка. Ладно, господа. Определитесь там, кто меня сторожит, а кто спит неподалёку. Доложите Максу, что мы в отеле Де Вилль и ждите распоряжений. А я – отсыпаться.

***

В кабинете висело молчание, не тревожное, но вынужденное. Это было не молчание карцера – но мастерской, где создают шедевры. Кабинет директора универмага, где Макс разместил свой кабинет, намертво пропах табаком, и если бы кто-то решил пускать кольца из дыма, то можно было бы слепить к нему и мяч из того же дыма.

– А может, откроем окно? – спросил Лютцен, скручивая себе сигарету.

Макс медленно, будто бы он под прицелом, приложил палец к губам. Глядя на свой участок фронта, он смотрел уже глубже. В голове он построил другую карту – всей Восточной Европы. В его голове шёл горячий спор с самим собой.

Мы держимся изначального плана? – спросил он сам себя в своей голове, слегка подражая голосу Лютцена: – Если это так, то план слишком размеренный. Это прогулочный план для старомодной войны. А действовать нужно быстро. Промедление опасно.

– Это политический вопрос, – ответил он сам себе, поймав себя на мысли, что у него немеют ноги: – Быстрый удар может негативно повлиять. Если мы сделаем это быстро, нас после сочтут агрессором.

– Если бы это было не так…

– Важно, как оно выглядит.

– Перестаньте думать о своём имидже в учебнике истории!

Макса тронули за плечо:

– Господин Рихтер, с вами всё в порядке? Вы застонали – спросил его адъютант.

– А это похоже, на то, что всё в порядке? Да, Фридрих. Открывайте окно. Шарики за ролики заезжают.

Фридрих направился к окну: – Давно бы так.

Молчание висело еще с полминуты. Лютцен не выдержал.

– Макс! Скажите хоть что-нибудь по делу. У меня складывается плохое впечатление.

– Да. Знаете, мы будет держаться старого плана.

– Вот как – слегка повысил голос Лютцен: – А пять миллионов русских, в серых шинелях вас не пугают?

– Вы читаете газеты?

– Вы считаете меня идиотом?

– Газеты всего мира пишут о… проклятых коммунистах, которые рвутся к Ла-Маншу.

Лютцен охнул: – Вы опять надели сапоги десятилетней давности?

– Я не говорю, что мы защищаем Европу от коммунизма. Я говорю, что мы – Европа.

– Лучше бы он надел тапочки.

– Фридрих, прекратите. Я говорю вам о том, что мы в текущий момент воюем с одной страной, приблизительно равной. И они, они на нас напали. На меня, лично.

Лютцен докрутил сигарету и закурил.

– В текущий момент – да. А потом?

– Это не моё дело. Это дело политиков.

– Минуту назад я слышал речи с трибуны. Макс, вы должны определиться. Вы политик или нет?

Макс сменил тон на тот, которым он говорил с надоедливыми журналистами на пресс-конференциях: – Этот вопрос не достоин чести военного. Как и ответ на этот вопрос.

– Так мы пива не сварим.

– Вот что. Я готов быть политиком, если этого требует то, чем мы занимаемся. Отставка Брандта – политический вопрос. Да, как и наш план. Оставление Берлина – политический вопрос. Его мы ставим перед всем миром. Готовьтесь смириться с тем, что мы – беззащитны как голубь мира. И еще раз. Давайте начнём с начала.