Читать книгу В тени больших вишневых деревьев II - Михаил Леонидович Прядухин - Страница 6

В конечном счете все же дела определяют человека, и какие дифирамбы вам бы не пели о большой и верной любви, и сколько бы долго не висела лапша на ваших ушах, рано или поздно она сползет с них, и останутся только дела. Но есть еще один момент, которой влияет на соответствие дел и дифирамбов – непреодолимые обстоятельства. Но вот только одну и ту же ситуацию, каждый видит по своему, и что для одного невозможно, для другого – раз плюнуть. И наверно поэтому Юрка обиделся на Сергея, что тот не проводил его в армию. Вернее проводил, но только на половину. На сомом деле Серега всей душой хотел проводить другана, но возникли непреодолимые обстоятельства, которые Юрка не понял и надулся на него как мышь на крупу. Ну обо всем по порядку…

После того как уехала Графа мама, все же оставив огромные баулы с продуктами и шмотками, Сергей получил очень неприятное хотя и заслуженное письмо от своей матери. Разобидевшись на нее, он отправил ответное послание в котором вел себя как оскорбленный гусар, решив больше не возвращаться домой до самого призыва в армию.

Идя строго по проторённой Уркой дороге, он с Юркой поехал на железнодорожный вокзал разгружать какие-то пустые ящики из под бутылок. Но жители юга страны в отличии от Уральского друга, с первой ходки поняли, что пустые деревянные ящики – это не их конёк. Что в этом деле перемещения предметов в пространстве есть какой-то подвох: таскаешь-таскаешь их, а как стоял вагон набитый ими под завязку, так и стоит. И получив к вечеру по засаленной трешке,* они уехали с вокзала еле волоча ноги, чтоб уж более никогда туда не возвращаться.

Сильно сократив дистанцию «разгрузка-погрузка», и продолжая идти проторенной дорогой Воронина, друзья начали мелко-оптовую торговлю импортными струнами на гитару. Натурально, жировка с этих причиндал Орфея была так себе: в натяг только хватало питаться в дешевой студенческой столовой. Зеленое сукно было по прежнему главной статьей дохода, которая позволяла приобретать спиртные напитки, сигареты, делать походы в кино, ну и оставалось еще на всякое туда-сюда.

И вот наконец Серега с Юркой получили повестки о том, что им надлежит пройти службу в Советской Армии. Урка к этому времени уже топтал кирзовыми сапогами бескрайние просторы СССР, а Казах бегал по институту пытаясь восстановиться. Ему было только семнадцать лет, и поняв, что грубанул с портвейном и с секой, и что ему целый год нужно что-то делать брал приступом кафедру утверждая очередному пойманному им преподавателю, что он нагонит и все сдаст.

Так-же к этому времени наступило примирение между родителями и их непутевыми отпрысками, и Серега с Юркой полетели домой, чтоб попрощаться с ними, а за одно и с кентафуриками, которые по прежнему протирали штаны на лавочке под большими вишневыми деревьями. Уже была середина июня, и старые вишни расправили еще могучие плечи, укрытые темно-зеленой плащаницей. Попив водки и поплясав на своих же проводах в армию, простившись с родителями и друзьями, Серега с Юркой полетели обратно в Новосибирск, чтоб выполнить долг перед страной.

Правда долги они отдадут разные: Юрка через полгода будет комиссован. Он попадет в Ленинградскую область в ПВО, где его изобьют до полусмерти деды. И частично потеряв зрение он вернется домой инвалидом третьей группы. А Серёга отдаст интернациональный долг в далеком Афганистане, и вернувшись оттуда почти год не будет разговаривать, замкнувшись сам в себе. Но потом все таки оттает, и как большие вишневые деревья после долгой зимы стряхивают с себя серость, облачаясь в бело-зеленое платье, так и он скинет с себя мир теней окунувшись в благоухание фруктовых деревьев и молодости. Но это будет потом, ну а пока…

Ну а пока двое друзей усердно готовились к проводам в 6-ой общаге, в комнате за номером 912. Надо было проставиться по взрослому, тут не до зеленых соплей, сюсюкаться никто не собирался, и поэтому был куплен целый ящик водки, восемьдесят штук заварных пирожных и торт. Я вижу немой вопрос у вас читатель: «Причем здесь пирожные и торт?» Хотя кто-то задастся и таким вопросом: «Целый ящик?» Но как правило ящик отчего-то вопросов не вызывает.

На самом деле на этот вопрос ответить несложно. Хоть и предстояло Сереге с Юркой служить в армии, но они были по сути еще дети, и попросту хотели напоследок наестся вдоволь таких сладких, таких вкусных заварных пирожных, которые продавались внизу в буфете. В результате после приобретения ящика водки, когда встал вопрос о закуске, совсем недолго поспорив оба жителя юга поддавшись искушению спустились в низ в буфет, чтоб скупить весь латок с пирожными. И почему-то на оставшиеся как говориться без сдачи, купли еще и торт. Да, такой вот симбиоз детства и алкоголя, который нарисовался на вечернем столе в виде торта стоящего по середине, и обложенного заварными пирожными. Тут же была бессменная сковорода с жареной картошкой, а вместо чайника с чаем и чашек, казалось бы так уместными здесь, были граненные стаканы и бутылки с водкой (граненые стаканы по такому случаю были собраны со всей общаги).

Так уж вышло, что Графа забирали первого. Сергею надлежало явиться в Ленинский райвоенкомат города Новосибирска через два дня, так что это были по сути проводы Юрки. Общага была уже почти пустая: одни студенты сдав сессию уехали домой, другие – в стройотряд, третьи – на практику, и только должники выпучив глаза бегали с тубусами, папками, тетрадками по этажам, и скатывали друг у друга все подряд.

* * *

– За тех кто в сапогах! – выпалил Казах тут же проглотив полстакана водки. Он вместе с другими должниками бегал выпучив глаза и подчищая хвосты, и дело шло к тому, что его восстановят в институте. Только что закончив курсовой, он решил взять таймаут в учебном процессе думая, что завтра полюбому защитит его.

– Мы еще не в сапогах, Казах, – парировал его тост Граф, но на всякий случай тоже влупил полстакана, и жуя пирожное продолжил, – этот тост был за Урку.

– Ну да, – подхватил Сергей, – он сейчас где-то под Владивостоком. Вот только надо было хотя бы бутылок десять «Буратино»* купить, пирожное в горле стало, – как-то не в тему продолжил он.

– Да, без запивона кирдык, давясь сладкой, липучей и в тоже время смешавшись с водкой жгуче-отвратительной субстанцией, – поддержал Сергея Лява. Дело в том, что в то время по общаге ходила байка, что запивать спиртное очень вредно. И пацаны решили сберечь свое здоровье отказавшись от всяких напитков. Почему-то они думали, что пить водку без всякой меры это нормально, главное только не запивать.

– У меня есть брусника в комнате, – продолжил Лява, – сейчас морс бахнем будет полегче. Он тоже был на низком старте: Ему надлежало аккурат через пять дней явиться как говорят с вещами в Ленинский райвоенкомат.

Если считать его, Серегу, Графа и Казаха, то за столом сидело всего девять человек. Все они были такие же мальчишки охочие до сладкого, и как ни странно заварные у них шли под водочку за милую душу, вот только не хватало жидкости чтоб протолкнуть их. Выходит южане не ошиблись с выбором закуски – ни у кого из гостей она вопросов не вызвала, так же как и ящик водки.

Где-то на шестой бутылке на пороге вновь появился Лява по паспорту Слава Фефелов. После брусники, морса, пирожных и пяти бутылок он куда то исчез, и только гости приговорили шестую, как он вновь появился с коробкой в руках. Лява был творческая личность: Он прекрасно рисовал, играл на гитаре и еще ездя через весь город посещал какой-то драмкружок. В общем, что он делал в НЭТИ было непонятно. Возможно он как и Сергей плыл по течению особо не раздумывая куда несет его эта река жизни. Уже заплетающимся языком он предложил:

– А давайте-ка из Графа панка забахаем!?

– В смысле? – не понял Юрка, и уставился на него

– В прямом, – ответил Лява, и продолжил махая коробкой, которую держал в руке. – Вот театральный грим. Ножницы и станок думаю найдутся, я все сделаю по высшему разряду.

– А что Граф, все равно утром на лысо голову брить, давай приколемся, – поддержал идею Казах. И всем гостям уж очень эта мысль понравилась, и полупьяные возгласы начали сотрясать стены комнаты за номером 912:

– Давай Юран!

– А что, чем мы хуже буржуев?! Даешь панков!

– Граф! Делай красиво.

– Давай Лява, исполни натюрморт!…

Здесь надо сделать небольшое лирическое отступление: В 1986 году панков в СССР не существовало в природе. Про них слышали, и даже мельком видели по телевизору, с неизменным пояснением о том как гниющий капитализм растлевает молодежь. Все было обставлено так, что эти самые панки уже вроде как и не люди вообще, что если сделать соответствующую стрижку и макияж, то человек становиться каким-то пресмыкающимся, и ему нет места в обществе людей. То есть, если вы в 1986 году выйдете на улицу с ирокезом на голове, то буквально через пять минут вы будете ехать в каталажке в ближайшее отделение милиции.

И еще одно маленькое пояснение: Середина 80-х – это пост битломанские времена: Брюки клеш уже давно не носили, но длинные волосы на голове у парней – это было круто. Правда далеко не все мальчишки могли себе такое позволить. В больших городах в это время совок* принимал более демократичные формы, и ношение пацанами школьной формы вместе с длинными волосами в принципе не возбранялось. Что не скажешь о периферии. Там еще было не забалуешься, и молодой человек с прической типа «хиппи» на уроке был нонсенс. В 34 школе, в которой учился Сергей, директор лично на утренней линейке проверял стрижки учеников, и если волосяной покров ученика не соответствовал стандарту, то он выгонялся из школы до тех пор пока не подстрижется.

Здесь, в НЭТИ, Серега с Юркой, что называется дорвались до бесплатного и почти весь год не стриглись. В результате, что у одного, что у другого волосы были до плеч. В общем Ляве было где разгуляться, и после недолгих пререканий Граф включил зеленый свет, и вся полупьяная гопкомпания приняла активное участие в преображении призывника. На счет прически всем было понятно, что это будет ирокез, и не потому, что у Юрки был длинный густой волос, а потому, что никто в живую не видел ирокез на голове.

Довольно сильно изрезав Графу голову, все же выбрили под ноль обе ее стороны, и на полу валялась целая копна волос, которые так бережно растил Граф. Оставшуюся по середине головы полосу волос при помощи лака поставили вверх в виде сосулек, правда пол общаги пришлось оббегать в поисках этого окаянного лака для волос. Вопрос о макияже тоже не стоял: У Лявы в комнате висел плакат группы «Kiss», и даже тут всем было ясно, что из этой легендарной четверки Юрка будет – «Драконом».

Фефелов как и обещал был на высоте, хотя во время творческого процесса он не один раз подходил к столу, и опрокинув пол стакана жевал очередное пирожное. Когда Лява закончил все уж были вдрыбадан пьяные, но даже сквозь жесткий перепой они видели, что получилось действительно круто, и комнату 912 до селе гудящую словно улей пьяными базарами, начали сотрясать крики восторга:

– Лява, да ты силач!

– Нифига себе! К нам приехал «Kiss»!

– А ну-ка «Дракон», сбатцай нам «I was made for lovin' you»!

Но вместо этого Граф выдал:

– Рабочие работали чтоб прокормиться…

Взрыв смеха сотряс комнату 912… Я вижу дорогой читатель, что у вас снова возник немой вопрос: «Какие еще рабочие? Какой корм?». И снова мне придется сделать небольшой экскурс в предшествующую историю, чтоб разъяснить откуда взялась эта крылатая фраза: «Рабочие работали чтоб прокормиться».

* * *

– Григорян, что было задано на сегодня? – спросил Карман Карманыч, учитель истории, не отрывая глаз и не поднимая головы от журнала. Он уже был в преклонном возрасте, и уж не кто не помнил из ныне учащихся в школе номер 95, кто и за что дал ему такую кличку – «Карман Карманыч».

– Ну, что молчишь Григорян? – так же не поднимая головы после минутного молчания спросил он.

Григорян, Юркин сосед по парте, в это время стоял возле нее и шарил глазами по потолку, очевидно выискивая ответ на заданный вопрос. Но к его удивлению ответа там не было, и обшарив его он перешел на стены, сохраняя мертвую тишину.

– Ну что же ты, Григорян? Что я задавал на сегодня, не помнишь? Ты записывал в своем дневнике? – не унимался старый учитель истории.

Григорян зачем то открыл свой дневник, посмотрел на исписанные учителями красной ручкой страницы, и не найдя признаков синей пасты продолжил ощупывать глазами стены, все так же сохраняя гробовое молчание.

– Хорошо, – еще через минуту звенящей тишины продолжил Карман Карманыч. – А каких ты знаешь зверей живущих в Африке? – неожиданно перешел он к географии и биологии одновременно.

Григорян оживившись снова вернулся на потолок, и через несколько секунд, наверно найдя возле люстры заветное слово, произнес:

– Жэрафа, – и звенящая тишина в один момент улетучилась, гонимая радостным гулом всего класса.

– Молодец Григорян, – одобрил учитель, и тот час добавил. – А еще?

– Слон, – продолжил сражать знаниями об обитателях Африканской саванны Григорян.

– Замечательно, – обрадовался учитель, и как бы подгоняя силача тянущего вагон, подбодрил эрудита саванны, – ну, давай, еще…

И тут Григорян просто ошеломил всех выдав дуплетом:

– Крокодил, бегемот…

– Четыре, – подытожил Карман Карманыч, – еще немного и будет пятерка, – радуясь добавил он, словно это ему она вот-вот обломится.

Вдохновленный победами Григорян снова жахнул дуплетом:

– Леф, жэрафа…

– Молодец! – восторженно крикнул учитель, – правда жираф уже был, ну ничего,… садись – пять…

Вот такие примерно познания в районе Григоряна, как в новой, так и в новейшей истории были у Графа, и стоящая в аттестате пятерка по ней была обусловлена приблизительно такими же ответами. Нет, конечно же не все в классе Юрки имели такие знания по истории. Все зависело от того, хочет ли школьник учиться сам или нет. А вот требовать эти самые знания не всегда получалось у таких добродушный учителей типа как Карман Карманыч. И оболтус Юрка Евграфов естественно по истории был полный ноль. Кстати, Серега Пожидаев был такой же ноль по химии все по той же причине…

На семинаре по истории КПСС* главенствовал лектор, старший преподаватель со смешной фамилией Федюнькин Василий Петрович. В этом предмете он чувствовал себя как рыба в воде, и потирая руки вдохновленный первым занятием он радостно мурлыкал:

– Такс-такс-такс,… что мы имеем… Ага, вся группа в сборе… – И чтобы начать грузить студентов цифрами бесконечных съездов партий, он решил положить основание для своей лекции разобрав предреволюционную ситуацию в России 1905 года, но решил это сделать руками студентов. Наверное ему понравилась фамилия Юрки, и остановившись на ней он так же вдохновленно произнес:

– Евграфов. Что вы можете рассказать о ситуации в России назревшей к началу 1905 года?

Юрка в это время во всю рубился с Серегой в «Морской бой». Граф, оставив недобитым трехпалубный корабль поднялся, и предчувствуя свою полную победу сходу радостно загнул:

– Рабочие работали чтоб прокормиться…

Федюнькин, слегка опешив от этого ответа, выдержав паузу как-то робко произнес:

– Ну-у-у,… хорошо, а конкретней.

Граф, в свою очередь изумившись тому, что Федюнькина не удовлетворил его ответ, тоже немного замешкавшись продолжил загибать:

– Крестьяне тоже работали чтоб прокормиться…

Если бы не толщенные линзы на очках преподавателя, наверное минус десять, через которые вместо глаз были видны две горошины, то Юрка бы непременно увидел бы как эти самые две горошины полезли на лоб. И заерзав на стуле Василий Петрович начиная понимать с кем имеет дело, уже без вдохновения спросил:

– А еще, кроме работы, какая ситуация была в предреволюционной России?

Пожалуй Граф таких слов и не слышал. Конечно слово «революция» ему было знакомо, но вот «предреволюционной»… И он может быть дальше бы сыпал и не факт, что бы не дошел до жирафов, но это новое слово ввергло его в ступор. Тут пришел на помощь друг. Все же по истории у него хоть какие то познания были, правда тоже близкие к минимуму, но их хватило чтоб понять нелепость ответов Юрки, и он шепотом шикнул:

– Ткачихи тоже работали чтоб прокормиться…

Граф, привыкший в школе к подсказкам, и особо не вникая в сказанное Серегой, сразу повторил:

– Ткачихи тоже работали чтоб прокормиться…

Где-то секунд на десять над аудиторией провисла гробовая тишина, которая в мгновение ока сменилась грохотом смеха всей группы… У Федюнькина следом за глазами на лоб поползли его очки, вместе с толщенными линзами, и его вдохновение окончательно улетучилось… С тех пор выражение: «Рабочие работали чтоб прокормиться», стало крылатым в начале в группе, ну а потом и в общаге…

* * *

Понятное дело, что сие «произведение искусств» нельзя было держать в комнате за номером 912, и Граф-дракон пошел колесить по этажам в сопровождении свиты. И в какую бы комнату он не входил, где еще остались студенты, всюду слышались восторженные возгласы. Может слава друга, может просто захотелось острых ощущений, а может с дуру, Сергей махнув очередные полстакана водки, и жуя очередное заварное ели шевеля языком промычал:

– Лява, сделай из меня «Звезду»… А?

Нет, конечно же не звезду шоу-бизнеса, да и тогда вообще такого понятия не было, просто одного из фронтменов группы «Kiss» сценическое имя было «Звезда». Маэстро лежал лицом на столе и пускал пузыри, балансируя между явью и сном. Может быть если б на праздничном столе были салаты, то он подложил бы один из них себе под голову, а так ему приходилось очень неуютно отдыхать плюща лицо об твердое ДСП. Это обстоятельство мешало ему погрузиться в глубокий сон, и услышав боевой клич Сергея, Лява в ответ сразу же промычал:

– Легко, – и поднял голову, обозначив на лице разъезжающиеся в разные стороны глаза…

После недолгого осмотра котелка Сергея, он пришел к выводу, что сделать нечто похожее на голове как у Звезды не получится, и предложил ему просто выбрить налысо ровно пол головы. По прошествии жарких прений, в промежутки которых было два подхода ко столу с взятием на грудь по полстакана водки, со словами:

– Лява, я тебя хоть и уважаю, но голову мы будем брить вдоль, а не поперек, – Сергей, в начале качнувшись в сторону, рухнул на пол лицом…

Минут через пятнадцать он был вновь водружён на стул с помощью еще одного провожатого в армию, нарисовавшегося не весть откуда. Да и вообще, к этому времени в комнате за номером 912 начались разброд и шатание: Кто-то ухолил, кто-то приходил, кто-то пил и закусывал, кто-то пытался играть на гитаре, кто-то даже плясал. Глядючи на все это было такое впечатление, что комната на ночь превратилась в вокзал.

Брили долго, и порезали голову еще сильней чем у Графа, да и линия водораздела лысины от волосяного покрова была мягко говоря не очень ровная. Отчего-то сбрили левую сторону, а когда Сергей немного приходя в себя спросил:

– А почему левую сторону побрили?

То Лява веско его обрезал:

– Так надо… – А вот кому надо не уточнил.

Наложение грима заняло еще где-то час, и Маэстро в этом случае проявил железную волю художника: Он за все это время не сделал ни одного подхода ко столу, мало того, не дал их сделать Сергею, хотя тот несколько раз порывался.

– Ну вот, смотрись в зеркало, – вытирая руки чей то рубахой промычал Лява.

– Бомба! – ответил Серега, увидев в зеркале нечто среднее между Звездой, недобритым зеком, и человеком получившим ранение в голову (кровь все еще сочилась из лысины).

Некому было еще оценить произведение искусства: Все кроме Маэстро и Сергея где то потерялись, и «Творец» вместе с «Творением» решили обмыть свой творческий союз. Некому было поддержать их в этом знаменательном событии звоном граненого стакана, а за одно и спросить: «Почему вместо белого грима Лява измазал лицо Сергея зеленым? А вместо черной звезды – нарисовал желтую?» Хотя кто их разберет эти творческие личности, они живут в своем мире недоступным для нас простых смертных.

– Ты Лява в натуре асс, – сказала вновь вспыхнувшая Звезда, так и не заметившая подвоха с красками, и опрокинув полстакана водки тут же грохнулась на пол… Было около четырех часов утра…

Покорячившись с полчаса Маэстро все-таки уложил теперь уже потухшую Звезду на кровать. Если бы Лява видел себя со стороны, то непременно б сыграл эту мизансцену в своем театральном кружке. Смотря на эту возню можно было подумать, что один тяжело раненый боец находящийся еще в сознании, вытаскивает своего товарища истекающего кровью с поля боя. Маэстро падал и вставал с безжизненным телом Сереги, ползал с ним по полу кряхтя и матерясь на все лады, потом обнявши его лепетал ему чуть не плача в лицо:

– Серый… Серый брат… Вставай… Пожалуйста… Ну пожалуйста, вставай…

Все было тщетно, вражеская пуля слепленная из водки и заварного пирожного уложила на повал Звезду, так и не дав ей толком разгореться на небосклоне 6-го общежития. И как только тело Сергея было положено на кровать, в это же мгновение сделав глубокий выдох, Лява загремел рядом, так сказать закрыл своим телом товарища…

Не знал Фефелов Вячеслав, что Сергей Пожидаев унаследовал от своего отца одну особенность: При большом поступлении в организм спиртного – спать как убитый, в прямом смысле слова. Существовала какая то тайная кнопка в мозгу у Сергея, когда после N-го количества выпитого алкоголя она нажималась, и никто, и ничто уже не могли поднять его. Не знал об этом даже Граф, который после вояжа вернулся в комнату с толпой поклонников. Конечно, ему приходилось раньше после пьянки поднимать друга, но тогда эта «кнопка» не была нажата…

Пир горой продолжился и по мере приближения утра, провожатые стали тоже в прямом смысле слова – расползаться по своим комнатам… Гром грянул средь ясного неба, а если быть точнее: В пол седьмого утра прямо в комнате 912, когда Юрка глянул на часы и понял, что он уже опаздывает. В районный Ленинский военкомат города Новосибирска ему надлежало прибыть в 7-00 утра. А у него еще ирокез на голове, и гримом на лице нарисована маска Дракона.

К этому времени в «живых» остался только Казах. Как назло ножницы которыми стригли волосы словно в воду канули. Тогда Казах притащил из соседей комнаты совершенно тупые ножницы, я даже бы сказал абсолютно. Они не только не резали волосы, они даже бумагу жевали будто пробовали ее на вкус. Но время не оставляло Графу выбора, и Казах принялся кромсать ими ирокез… Смыть грим тоже оказалось непростым делом, и частично смыв его Юрка принялся будить Сергея не обращая внимание на то, что у того пол головы сбрита, и все лицо в краске.

– Серый вставай! Серега, давай подымайся! – кричал он тормоша мертвецки спящую Звезду.

Но она абсолютно не реагировала ни на звуки, ни на физическое воздействие. Тогда на выручку пришел Казах, и тоже начал кричать и дергать Серегу периодически отпуская пощечины. Результат – ноль… Время все поджимало и поджимало, а Граф не хотел уехать не попрощавшись с другом, да и к тому же он должен был его проводить до военкомата. Хотя как он мог в таком виде не только проводить, а вообще выйти на улицу? Поняв, что ни физическими, ни звуковыми воздействиями ничего не добиться, Юрка набрал полный чайник холодной воды, и одним махом вылил всю ее на лицо Сергея.

Тот открыл глаза, потом молча встал, взялся двумя руками за стол, и рванул так его, что тот аж подлетел в воздух вместе с бутылками, пирожными, гранеными стаканами и тортом. Сделав кульбит в воздухе стол приземлился на пол. Раздался грохот, который сотряс на время притихшую комнату за номером 912. Затем, обернувшись на призывника и «парикмахера», Сергей во все горло закричал:

– Идите на х…й! Козлы вонючие! – Далее опять лег на кровать, и тут же заснул…

Сергей проснулся когда уже солнце садилось на западе, и его лучи слегка окрасили стены комнаты номер 912 в желто-оранжевый цвет. Это первое, что он увидел открыв глаза потому, как лежал на боку лицом к стене. Второе, что он понял, что его подушка почему-то мокрая, и когда он оторвался от нее чтоб посмотреть что с ней, то она еще оказалась вымазана какой-то краской в зеленый и желтый цвет. Некоторое время он рассматривал замысловатые зеленые и желтые пятна на ней пытаясь понять откуда они появились, и почему подушка мокрая. Что-то мелькнуло в его голове, но такое далекое, такое смутное, и Сергей пытаясь уловить это виденье потер рукой лоб… Тут же он понял, что с его волосяным покровом тоже что-то не то…

Но заострять свое внимание на этом Сергей не стал, т.к. почувствовал мощный позыв – вчерашние пирожные требовали свободы. Мгновенно перевернувшись на другую сторону, и опустив свою голову вниз, он стал издавать характерные звуки идущие откуда то изнутри. Слезы градом потекли из глаз,… и только. Сергей понял, что в его желудке пусто как в пересохшем колодце, даже желчи не было… К характерному звуку еще стало примешиваться какое-то рычание, и под этот аккомпанемент, он смутно стал вспоминать как пугал унитаз этими самыми пирожными. Как сквозь сон Сергей увидел туалет полностью заваленный заварными изделиями – видно вся вчерашняя гопкомпания там отметилась…

Это воспоминание навеяло в гудящую от похмелья голову навязчивую мысль, что убирать придется все это художество ему, и Сергей негромко с откуда-то взявшейся хрипотцой произнес:

– Твою мать…

Тут его взгляд скользнул дальше по полу и уперся в разбитую бутылку водки и он снова прохрипел:

– Бл…ть,… кто-то еще разбил бутылку…

Во время этой реплики взгляд продолжил свое шествие по полу, и вдруг застыл на месте. Взору Сергея предстала монументальная картина крушения праздничного стола: Тот лежал на полу, и его ножки торчащие вверх создавали впечатление поверженного гладиатора на арене Колизея. Вместо песка вокруг него были рассыпаны крошки стекла от граненных стаканов, которые в лучах заходящего солнца искрились всеми цветам радуги. Тут же валялись целые и разбитые бутылки из под водки, два графина из которых выбежал морс, разлившись по полу словно кровь. И как и положено на гладиаторских боях, всюду валялись гнилые фрукты, но только в случае комнаты 912, вместо фруктов недовольная публика бросала в состязающихся все те же заварные пирожные. Но квинтэссенцией этой картины был торт, который лежал почти по середине комнаты. И не просто лежал. Кто-то наступил на него, а потом размазал его по всему полу…

– Твою же мать! – уже без хрипотцы вырвалось у Сергея.

Но тут он услышал неопределенные звуки вроде как человеческого происхождения. Сергей поднял голову и уперся взглядом в соседнюю койку на которой тихо посапывая спал Граф. У него непроизвольно открылся рот: Он прекрасно помнил, что они вчера его провожали в армию, и что его не должно быть на кровати по определению. Но эта картинка удивления начала растрескиваться, под напором того, когда в общей панораме, в желто-оранжевом свете, стали вырисовываться конкретные детали. Лицо у Юрки было какое-то грязное, толи серое, толи белое, а под глазами черные круги. Затем взгляд Сергея скользнул там, где был ирокез – на его месте, во всю длину, была полоса каких-то невысоких клочков из волос… Он еще какое то время рассматривал своего друга, пока удивление не сменилось приступом смеха…

Сергей все смеялся и смеялся покатываясь на кровати и никак не мог успокоиться, настолько комично теперь выглядел Граф-дракон. Очередной беглый взгляд на Юрку каждый раз сопровождался приступом смеха. Он вспомнил как Лява бахнул, и как круто выглядел Граф, а теперь это было жалкое зрелище. К тому же Сергей подумал, что Юрка проспал армию, и ни в какой военкомат не ездил… И это еще больше смешило его, и он никак не мог остановиться…

Пока Серый смеялся, проснулся и Граф. Теперь настало его время поржать. Также некоторое время рассматривая Сергея он молчал, собирая пазлы увиденного в кучу, и как только картинка сошлась, Граф показывая рукой на его лицо покатился со смеху. Да, там тоже было над чем посмеются: Желтый грим почему-то весь стерся, и Серега походил на зеленого человечка с побритой на половину головой. Правда почему смеялся Юрка Серый никак не мог понять – он совершенно не помнил, что вчера он был Звездой.

Насмеявшись Граф спросил:

– Зачем ты меня утром послал вместе с Казахом?

– В смысле? – удивился Сергей.

– В прямом, – с обидой ответил Граф, – я хотел с тобой попрощаться, а ты стол перевернул, и послал меня. Сказав это Юрка надувшись подошел к зеркалу, и стал рассматривать себя.

– Да к ты же все же был в военкомате?

– Да, был. Да вот только вернули обратно. Сказали если еще раз в таком виде появишься, поедешь прямиком на КПЗ. Да ладно, не твое дело…

Все таки Юрка обиделся. Но как ему было объяснить, что у Сереги была нажата «кнопка», что он вообще всего этого не помнил? Что для него это были непреодолимые обстоятельства?… А вот Казах опять попал. Он тоже проспал защиту курсового, да и вряд ли бы он там пару слов связал после таких проводов в армию…

* * *

*Трешка – три рубля

*Буратино – газированный, сладкий напиток.

*Совок – Советский Союз

*История КПСС – история коммунистической партии Советского Союза, которую проходили во всех высших учебных заведениях.