Читать книгу В тени больших вишневых деревьев II - Михаил Леонидович Прядухин - Страница 8
Глава VII
ОглавлениеВсе же есть что-то общее на всех этих свадьбах, которые играли во времена застоя: Нужно было обязательно сыграть ее с размахом, чтоб пустить пыль в глаза соседям, знакомым, да и случайным залетным тоже, коих в те времена на любых торжествах хватало. Изобилие спиртных напитков и закуски для разбитной русской души – чревато. Это как правило заканчивается жутким перепоем и мордобоем доказывающим присказку: «Свадьба без драки – не свадьба». Да и в лихих девяностых по инерции их играли все по той же схеме, и даже кризис был не помеха.
И Серега с приятелями честно придерживался этой традиции на всех свадьбах куда их приглашали, правда далеко не всегда они были в списке приглашенных, и тоже часто были «случайными залетными». Халяву никто не отменял ни во времена застоя, ни в перестроечные, да и потом в стабильные она не потеряла свою актуальность. Так что Сергей с приятелями исправно нажирались до поросячьего визга на какой-нибудь свадьбе, где понятия не имели кто жених и кто невеста. Далее строгого по схеме они участвовали в потасовках, где на одной свадьбе набили лицо дружку, а на другой, как в песне у Высоцкого – жениху. И только потом, после возлияний и разминки, они с чувством выпаленного долга шли на дискотеку, чтобы там не снимая норковые шапки и кооперативные кожаные куртки, отплясывать топатуху состоящую из нелепых, пьяных движений.
Но закон сеянья и жатвы тоже никто не отменял, а жатва как известно всегда превышает сеяние, и Сергею за его маленькие шалости однажды просто сломали ногу. Благо свадьба была у соседки, и его тут же, как поверженного война на руках отнесли к себе домой. Может перелом был бы не таким сложным, если б он не усугубил его: Ближе к обеду, когда он проснулся, то никого дома не было – все усердно радовались тому, что соседская дочка выскочила замуж, и некому было ему сказать, что у него сломана нога. Полежав немного, и пошарив глазами по потолку, одновременно решая кроссворды в голове на тему: «Что было вчера вечером?», он, так ничего определенного не вспомнив, как обычно по старой армейской привычке вскочил с дивана… Стены родительского дома сотрясли страшные крики, так что аж стекла задрожали… И Серега вдоволь наоравшись понял – продолжение банкета для него сегодня не будет…
Но вот настала время когда он сам стал женихом, и пользуясь моментом пока его лицо не украшают «боевые шрамы», пока Катя узнавала его – Сергей сделал ей предложение. Пить он начал на своей свадьбе с самого утра. В начале для храбрости, потом чтоб согреться, так как был конец ноября, ну а потом – для куражу. Но тем не менее каким-то чудным образом Сергей выдержал два дня в вменяемом состоянии. Хотя, если б он сломался, то скорее всего никто бы и не заметил…
С первым днем все понятно: Торжественная часть в зале бракосочетания, обещания любви и верности друг другу, на пороге в ресторан – хлеб изрядно приправленный солью. Потом пожелания и подарки родных и близких, друзей, соседей, и каких-то незнакомых людей, один из которых назойливо требовал несколько раз повторить «горько», потому как прежние «горько» по его мнению были недостаточно горьки.
Второй день свадьбы – неотъемлемая часть времен Совка, и по большому счету уже мало похожий на нее: Тамада с большей частью гостей обыкновенно потерялся еще в первой половине этого дня. А оставшиеся в живых ближе к вечерку уже слабо понимали, где они находиться, и по какому поводу пришли. Жених смешался с пестрой гудящей массой гостей, толкуя о рыбалке, машинах, девчонках, и вообще о жизни, совершенно забыв о суженной. Она же громко смеялась с подругами после очередной свежей сплетни, сказанной хотя не к месту, ну очень уж приятной, и уничтожающей в ноль ее бывшую соперницу. Но вдруг стянутая с ее ноги туфля маленьким мальчиком возвращает ее в реальность, что она находиться на своей свадьбе, и перестав смеяться невеста кричит на весь зал:
– Мальчик! Отдай туфлю! Отдай сволочь! – И повысив голос как минимум на две октавы, уже обращаясь ко всем орет как потерпевшая: – Держи его!
И жужжащая пестрая масса также вдруг обнаруживает движущуюся цель, и не разобравшись в чем дело, роняя стулья и столы, бросается в погоню за пацаном. Тот, видя несущуюся на него пьяную толпу, сразу сожалея о своем поступке бросает туфлю, а сам пытается спрятаться под стол… Свадьба оживает на непродолжительное время, чтоб потом опять разбиться на кружки по интересам, и наполнить ресторан мерным гулом. Этот кипишь возвращает немногих гостей в реальность, они вспоминают зачем здесь, и один из них потеряв всякий интерес к пацану, натужно вопит на весь зал:
– Горько!
Жених глазами ищет невесту, чтоб исполнить призыв, но так и не найдя ее возвращается к прерванному разговору…
Третий день – это особый случай, он уже и отдаленно не напоминает свадьбу. Тут уже не слышится «Горько!», и никаких пожеланий молодым, да и вообще – никому. Топатуху тоже никто не отбивает, хоть в шапках хоть без. Только вот какой-то дядечка закинув за воротник лишнее, танцует сам с собою медленный танец, но не под нежную мелодию «Одинокий пастух», а под жесткий ритм гитары Ангуса Янга из рок-группы АС/DС.
Да и контингент, который пришел на третий день – специфический. Первая половина – это близкие родственники: хочешь не хочешь, а надо. И они отравленные за два дня алкоголем сидя с бледными лицами грустно смотря, как одинокий танцор балансирует, чтоб не упасть цепляясь руками за воздух. И все же притяжение земли в купе с жесткими ритмами гитары, укладывают на асфальт танцора, и грустный взгляд отравленных родственников сопровождает это падение. Вторая половина гостей – это те, кто либо ушел в запой, либо те, кто по каким-то причинам не смог допить за предыдущее два дня. Они бойко опрокидывают стопки с самогоном, не обращая малейшего внимание на лежачего танцора. В общем, на третий день, что первой, что второй категории людей – не было никакого дела до свадьбы.
Опять же следуя многолетней отработанной схеме, на третий день подавали уху сваренную из огромного толстолобика, которая тоже мало кого интересовала: Одним она не лезла в горло, другим, было не до нее – нужно было быстрее поднакидаться самогоном припасённым «на всякий». И только один Серега сидел и ковырял ложкой в жирной ухе не подпадая ни под одну из категорий.
Два дня он сдерживался чтоб не упасть лицом в грязь, вернее на паркетный пол ресторана, но теперь все моральные запреты были сняты, и он напился вдрабадан. Осталось только одно, чтоб поставить классическую точку на свадьбе – драка. Друзья в этом смысле подкачали. Наверное не смогли определить скрытых врагов, а может просто им было как то неловко устраивать кипишь на свадьбе своего друга. Как бы то ни было все шло к своему логическому завершению, и за столом практически никого не осталось, а драки все не было. Тогда Сергей решил взять инициативу в свои руки.
Он сидел набычившись и водил мутными глазами по сторонам выискивая повод к кому бы придраться. Огромное количество спиртного выпитого им за все три дня, не давало ему никаких шансов закончить этот вечер мирно. Оно сузило его мышление от: «А ты меня уважаешь», до «Пойдем поговорим». Но как назло все мирно мычали, и судя по затихающему «бу-бу-бу», вскоре за столом никого не останется, и настоящая свадьба могла сорваться.
Помог случай. Точнее даже не случай, а опрометчиво брошенное слово тестем брата Сергея:
– Недавно парился в баньке у знакомого, блин,… какая красота, – сказал он мирно мычащему соседу, закатив при этом глаза под лоб.
Вроде бы безобидное утверждение о хорошо проведенном времени, и обращенное даже не к Сергею, но оно тут же вызвало у него легкое покраснение итак набыченных глаз. Тесть брата сам не зная того невольно произнёс роковое слово – «баня».
– А ты знаешь, что такое солдатская баня? – сказал Серега и уставился на тестя, все более краснеющими глазами.
– Какая еще солдатская баня? – слегка раздраженно переспросил тот, внутренне негодуя на то, что его сбили с розовых воспоминаний.
И снова не знал он, что эти вопросом снял все внутренние запреты у Сергея, которые были наложены родственными связями.
– Да такая! – решив ограничится этим пространным, но емким понятием, ответил Сергей, и уже набитой рукой запулил тарелку с ухой в лицо тестя.
Хорошо, что уха была наваристая, да к тому же остывшая, и она в виде желе не обронив ни одной капли, приземлилась на лицо любителя попариться, существенно смягчив удар. Правда плохо то, что Сергей прежде чем запустить ее, не вынул ложку, и скорее всего она так возмутила тестя, что тот моментально в обротку швырнул свой заряд ухи. Но у него не была так набита рука как у Сереги, и тарелка угодила в голову мычащего соседа, который сидел между стрелками. Он и так ели сидел на табуретке, все более склоняясь принять параллельное положение относительно пола, и его мычание скорей всего сигнализировало линолеуму, что он собирается идти на посадку. Эта тарелка ухи радикально перевесила все аргументы в сторону горизонтали: И сосед перестав мычать – рухнул на пол, а когда его тело заняло долгожданное положение, он не стал тянуть кота за хвост, и моментально заснул.
Судя по тому, как разлетелась тарелка ухи на голове соседа, Сергей понял, что про солдатскую баню тесть так и ничего не узнал, а отсутствие теперь между ними препятствия, давало ему возможность привести еще дополнительные аргументы об этом уникальном строении. Вновь решив, что просто словами не рассказать об этом чуде инженерной мысли, Сергей, в один прыжок оказался возле тестя, и совершенно молча принялся душить его.
Возможно он через руки посылал какие-то биотоки, и судя по всему довольно интенсивно, потому как тесть через несколько секунд начал хрипеть. А может тот ничего не хотел знать о солдатской бане, и этот хрип был что-то в роде заглушки от ненужной информации. Но это осталось неизвестным вследствие слишком короткого сеанса передачи биотоков через руки – ее прервали полутрезвые гости, оторвав Серегу от тестя, что вызвало негодование его друзей… И далее все пошло как по накатанному: Перевернутые столы, стулья, звон посуды, крики женщин, маты, хруст разорванной одежды, глухие удары… В общем, свадьба все же удалась…
* * *
Сергей проснулся от того, что его кто-то сильно тормошит:
– Вставай! Серый вставай, КАМАЗ-ы приехали! – громко говорил его брат, теребя его так, что аж диван подпрыгивал.
– Какие КАМАЗ-ы? Куда приехали? – пробубнил Сергей, опять проваливаясь в алкоголическое забвение.
– Как какие!? Я же тебе вчера сто раз говорил, что сегодня придут машины ехать за шифером! – негодуя продолжил брат, все более увеличивая амплитуду колебания дивана.
Свозь алкоголическое забвение до Сергея стало доходить, что если он сейчас не встанет с дивана, то непременно слетит с него, и он, оторвавши свою голову от подушки смотря сквозь брата во вчерашний день, спросил:
– А где гости?
– Какие на хрен гости? Уже десять часов утра. Давай вставай, КАМАЗ-ы ждут, ехать уже надо.
И до Сергея стало потихоньку доходить реальность происходящего, и то, что он действительно должен сегодня ехать в город Михайловка Волгоградской области. Но к сожалению до него не все дошло полностью – алкоголическое забвение направило его мысли только в сторону опохмелки и КАМАЗ-ов: Хряпнув пару стаканов домашнего вина, он тут же наполнил им три полтарашки, и наспех умывшись нырнул на спальник* дожидавшегося возле двора КАМАЗА-а. Впадая в анабиоз, Сергей на прощание с этим миром еще успел крикнуть:
– Жми Димон!…
* * *
Тут нужно немного отмотать назад, чтоб было понятно откуда взялись КАМАЗ-ы: Сергей с братом уже второй год занимались тем, что развозили шифер из города Михайловка по строительным базам Краснодарского края. Эта поездка была очередной в той дорожной рутине, в которой уж как два года он существовал. Его жизнь за это время превратилась в сплошную дорогу: Только он возвращался из трех-четырех дневного рейса, как надо было опять ехать обратно. И он, едва успев нормально помыться, и переспать в нормальной кровати, вновь прыгал в КАМАЗ, чтоб трястись по ухабам разваливающихся дорог лихих девяностых.
Самое плохое в этих рейсах было абсолютное бездействие. Нанятые водители хоть крутили баранку и следили за дорогой, а Серега в это время был вынужден тупо наблюдать в окна пейзажи, которые видел уже в сто пятьдесят шестой раз. Он пробовал брать с собой книги, чтоб хоть как-то убивать время, но это оказалось невозможным, потому как была такая тряска, что даже в бутылке с молоком лежащей в КАМАЗ-е, к вечеру, взбивалось масло…
И был найден своеобразный выход – алкоголь, который существенно влиял на восприятие пространства и времени. В результате чего Сергей очень часто возвращался домой в дупель пьяный, а однажды он так напился, что даже не помнил где выгрузил целую машину шифера. Вернее, город он еще запомнил, а вот строительную базу – нет. Может, эти бесконечные дороги стали одной из переменных в том «уравнении алкоголизма», приведшие Серегу к серьезной зависимости. Кто знает. Но то, что он ввалился в КАМАЗ в ауте нисколько не удивило Диму Колесникова по кличке «Колесо».
И еще нужно сделать маленький штришок, сказав пару слов о водителе – Диме Колесникове. В отличии от Сергея, который уверенно двигался по тернистому пути зависимости от напитков содержащих этиловый спирт, к званию «Алкаш», Дима уже давно носил это звание подтвержденное медалью «За белую горячку». И даже однажды, когда он был с Серегой в рейсе, чтоб у того не было никаких сомнений, что он настоящий «Алкаш», а никакой нибудь любитель, эта самая белая горячка посетила его.
Она накрыла Диму внезапно ночью, когда они спали в КАМАЗ-е в абсолютно глухой местности затерянной где-то в Волгоградских степях. Не то что бы Сергей сильно испугался, когда посреди ночи Колесу начали мерещатся воры разгружающие шифер с прицепа, и он, вскочив начал орать во все горло:
– А-а-а суки! Куда лезете! А ну не трогай!
Нет, испуга не было, но волосы встали дыбом не только на голове, но даже на пятках. Да и мурашки целыми табунами начали рысцой передвигаться по телу, иногда переходя в галоп. И Серега сильно затосковал, что это он лежит на спалке, а не Дима, и ему никак не выпрыгнуть в дверь минуя «охотника за ворами». Но Колесо неожиданно от слов перешел к делу, и открыв заветную дверь полез в прицеп КАМАЗ-а. Даже вернее не полез: Он буквально залетел в прицеп, демонстрируя невероятное действие белочки* на костно-мышечную систему. Взлетев на него, он тут же принялся скакать по нему показывая чудеса акробатики при очень плохом ночном освещении. Но Колесо не просто сигал с одной пачки шифера на другую, он еще при этом выкрикивал оду и ту же фразу:
– Врешь, не уйдешь!… Врешь, не уйдешь!…
Как показалась Сергею, эта фраза была из какого-то фильма. А может та была: «Врешь, не возьмёшь!»? Но ему некогда было по этому поводу размышлять, у него в голове повисли совсем другие вопросы: «Что делать? Бежать прочь куда глаза глядят? Но ведь шифер то в прицепе его, и оставить товар с человеком одержимым приступом белой горячки не лучшая идея. Остаться в машине? Но кто его знает, может Диму так заплющит, что он в Сереге признает вора?».
Так, терзаемый сомнениями и скачущими мурашками, Сергей продолжал лежать на спалке пока Колесо не влетел в кабину, и не предъявил ему:
– Какого х…я ты тут лежишь!? Твой шифер пиз…т, а ты спокойно валяешься!
Стало понятно, что оставаться в кабине больше нельзя, и он выскочил из нее попутно вытащив ключи из зажигания.
Но на удивление Колеса, Серый не стал ему помогать в поиске воров, которые по его мнению спрятались где-то между пачками шифера, а сквозанул куда-то в лесополосу. Немного постояв в нерешительности, и провожая взглядом исчезающий в ночной полутьме силуэт Сергея, он снова продолжил исследовательскую экспедицию в прицепе, по ходу думая: «Наверное Серый погнался за одним из этих козлов… Врешь, не уйдешь». – И он снова принялся бойко прыгать между пачками шифера.
Где то час Сергей наблюдал из лесополосы, как при тусклом свете луны Колесо сигал по кузову, перейдя от: «Врешь, не уйдешь!», на: « Ну суки, держитесь!». Потом, он внезапно охладел к своей поисковой экспедиции, и посидев молча с полчаса на шифере полез обратно в кабину.
Еще где-то через пару часов, когда уже почти расцвело, Сергей робко подошел к кабине КАМАЗ-а. Димка молча сидел за рулем, и смотрел куда-то вдаль совершенно застыв в этой классической позе водителя-дальнобойщика. Сергей негромко стукнул пару раз по водительской двери… Колесо обернулся, и его лицо приняло черты школьника, который заходит домой, а в портфеле у него двойка.
– Ключи у тебя? – спросил он, и еще больше сконфузился, как будто у него в дневнике не только двойка, но еще и запись учителя о неудержимом желании его лицезреть родителей.
– У меня, – ответил Сергей, и хотел было добавить: «А как же воры?», но не стал играть с судьбой. Но видно этот вопрос был написан на его лице, так как Димка тут же ответил на него.
– Поехали. Все нормально. Бывает. Что-то глюкнуло меня не по детски. Я же тебе говорил, что подожди пару-тройку дней, пока я отойду от пьянки. Так нет, все тебе некогда: «Поехали, поехали…». – И чисто технически подведя Серегу в крайние, т.е. сделав его виноватым в ночном происшествии, уже более бодро добавил:
– Давай, прыгай в кабину, времени нету…
* * *
Во втором КАМАЗ-е ехавшем в город Михайловка за рулем сидел тоже Колесо, а рядом с ним, вторым водителем – Борис Иванович. Так уж вышло, что часто в рейс с Серегой ездили два водителя с одинаковыми фамилиями Колесников, и как вы понимаете клички они носили тоже одинаковые – Колесо. К тому же, кроме одинаковых фамилий у них были одинаковые имена – Дмитрий. Да и возраст у них был приблизительно один и тот же, вот только тот Колесо к которому упал на спалку Сергей, был гораздо крупнее другого, и что бы вас не запутать, да и самому тоже, я буду звать его: «Большое Колесо», а другого, соответственно: «Малое Колесо». Но не только одинаковые имена и фамилии сближали этих двух водителей КАМАЗ-ов, их еще роднила страстная любовь к алкоголю. Правда Малое Колесо еще не носил медаль «За белую горячку», но все шло к тому, что эта награда скоро найдет своего героя.
Борис Иванович был уже пожилым человеком и конкретным жмотом. Сергею пару раз приходилось ездить с ним в рейсы, и он не любил его за это качество. Даже еду, которую брал с собою Борис Иванович он ел сам, что вообще никак не вписывалось в негласные правила дальнобойщиков. А вот, что он делал в кабине Малого Колеса было непонятно, т.к. вторые водители были нужны только тогда, когда первые были в запое.