Читать книгу Эфесская волчица - Михаил Щербенко - Страница 7

Он стоял молча. Спина прямая, руки сложены сзади, голова поднята так, чтобы ни на кого специально не смотреть. Другим бы показалось, что это тяжкая мука, но он привык так стоять, и это не доставляло ему особого труда. Это было умение раба, умение гладиатора тоже. Когда люди смотрели со стороны, то им казалось, что он отстранён от происходящего, замкнут в собственном коконе, но, на самом деле, он всё слышал и всё замечал. Иногда, впрочем, когда вокруг совсем уж ничего не происходило, он мог предаваться собственным мыслям, но и так был способен сохранять концентрацию. Сатир любил говорить, что он похож на крокодила, который тихо лежит в своём болоте, словно мёртвый, но вдруг, если нужно, бросается и вцепляется зубами.

Когда мысли всё же одолевали его, то чаще всего это были воспоминания. Они не вызывали острых переживаний – всё давно перегорело и улеглось, остались только картинки, словно ещё одно представление на сцене. Он вспоминал свою юность в Паннонии, имя, что никто уже не узнает, и зелёные от трав равнины. Его отец был разбойником, и он тоже подвизался в этом ремесле, налетая во главе ватаги на деревни и городки. Вспоминал, как их схватили, как держали в цепях, и они ревели словно звери, приговорённые к казни в цирке. Они стояли с отцом плечом к плечу, видя, как могучий медведь, знаменитый людоед, втягивает носом воздух. В тот день, когда он должен был принять смерть, его жизнь началась заново – отец пал первым, а он, не помня себя от ярости, бился со зверем, не имея даже оружия, и одолел, выбив хищнику оба глаза. Ослеплённый медведь забился в угол, а он, окровавленный, стоял на арене и проклинал всех собравшихся.

Вспоминал, как легат помиловал его, что было делом исключительным, как его купили в качестве гладиатора, как, наконец, он попал к Сатиру. Бои тоже проносились в памяти чередой картин – упавшие на спину ретиарии, фракийцы, поникшие под градом ударов, выбитые щиты и сорванные шлемы. Он сжимал искалеченные пальцы, вспоминая поражение, что прервало его карьеру спустя десять лет. Прежде он грыз землю в ярости на судьбу, ибо Игра была для него всем, но теперь и это ушло. Осталось лишь одно – верность тому, кто был с ним рядом, кто единственный отнёсся к нему по-человечески. Много лет назад он встал на колено перед Сатиром и произнёс слова клятвы. Тогда он решил, что если и есть в его жизни ещё какой-то смысл, то он в соблюдении этой клятвы до конца.

– Они готовы и ждут лишь вашего слова, чтобы появиться, – слова хозяина вернули его к реальности, и он ещё раз оглядел обширный атриум.

Дом Гая Марция Афиния, где Сатир имел честь гостить, славился своими размерами, и теперь было ясно, что слухи эти родились не на пустом месте. В главном зале легко помещались десять гостей на ложах, составленных полукругом, и ещё оставалось немало свободного пространства. Высокий потолок придавал помещению величественности, стены были расписаны фресками со сценами мифов, а выше был изображён сам хозяин с женой, словно встречающие приходящих. Свет падал из огромного окна в крыше, и вода в квадратном бассейне, что находился прямо внизу, казалась пронизанной лучами насквозь.

Виктор стоял позади ложа своего господина, слева и справа от него располагались другие гости, домашние рабы в нарядных одеяниях сновали с подносами, иные держали опахала и кувшины с вином. На таких дружеских обедах обычно нечего было опасаться, но бывший гладиатор всё же держался настороже, никогда не забывая о долге.

– Мой инструктор проследит, чтобы бой прошёл по правилам, – вновь сказал Сатир, кивнув в сторону Виктора. – Только скажите, и они выйдут.

– Всему своё время, дорогой. Гладиаторов следует подавать на десерт, – ответил Афиний. – Только учти, что это должен быть бой до смерти. Мой сын сегодня вступает в пору взросления, и я хочу, чтобы он увидел мужество бойцов, особенно мужество пред ликом смерти. Пусть это будет для него уроком.

– Как скажешь. Я подобрал пару по твоему желанию.

– Это мой сын хотел, чтобы бились женщины, ведь наш город славится своими женщинами-бойцами, – сказал Афиний. – Ты согласен, что они лучшие в государстве?

– Лучшие на Востоке и одни из лучших в Империи.

Хозяин дома был грузным человеком, слывшим большим любителем поесть и посмотреть на игры, будь то травли, гонки колесниц или гладиаторские бои. Он входил в совет декурионов, что управлял городом, имел всаднический ранг и обширные земельные владения по всей провинции. Его сын, Полидевк, едва достиг четырнадцати, но уже жить не мог без игр и носился с именами любимых бойцов на устах.

Виктор понимал, что Сатир имеет доступ в подобное общество только из-за своего ремесла, ибо иначе магистраты и богатейшие горожане не пожелали бы возлежать с ним в одной комнате. Среди них были и низкородные богачи, даже вольноотпущенники, ибо давно уже деньги значили больше, чем кровь, но всё же ланисты имели слишком дурную репутацию, и лишь ради их бойцов и ради зрелища, что так сладко плебсу, их приглашали в подобные дома. Тем не менее, Сатир желал получить всё от этих людей, не имея на их счёт особых иллюзий.

– Надеюсь, что в новом году наше государство ждёт благосклонность богов, – сказал один из гостей, Арторий Максим. – Ходят тревожные слухи, сами знаете. Банды персов снова грабят Месопотамию, и дикари на германской границе не унимаются.

– Мелкие стычки, не больше, – ответил Юлий Гессий, один из правителей города. – Наш император отбыл в войска и уже лично руководит истреблением врагов. С границы приходят известия о победах.

– Выпьем за нашего божественного императора Филиппа, – предложил Корвин, также возлежавший с левого края полукруга. – Все мы приносим жертвы за его успех.

– Выпьем! – сразу же поддержали все.

Виктор знал, что сомневаться в благости правителя опасно, так как кто-нибудь из присутствующих может донести наместнику, а то и самому императору о крамольных разговорах. В последнее время правители особенно полюбили карать за каждое неосторожное слово, а Филипп слыл человеком злым и мстительным.

Старый гладиатор знал всех гостей в этом зале, хотя и в разной степени – о ком-то он был наслышан немало, о других лишь общие сведения. Марк Юлий Гессий не зря занимал почётное место на пиру, ибо он был одним из двух дуумвиров, высших магистратов Эфеса, владел обширными землями и надеялся дослужиться до сенатора в скором времени. Справа от него помещался Тиберий Клавдий Полиэн, что прослыл философом и писателем, долго жил в Риме, где обучался у известных людей. Ещё правее почёсывал свою волосатую грудь Секст Варий Марцелл – вольноотпущенник из Пергама, владелец торговых судов и недвижимости в городе, недавний член совета десяти. По левую руку от хозяина находился Луций Арторий Максим, которого знали многие горожане, так как он был эдилом, надзирал за рынками, строительством, банями и зрелищами, слыл человеком честным и добрым. Близ него вытянул худые ноги на ложе Луций Вибуллий Гиппарх, богатейший из горожан, сын вольноотпущенника, что добрался до вершин власти в провинции, занимая должность квестора в Эфесе. Недалеко от Сатира шепталась пара друзей – Корвин и Гай Фурий Сократ, молодой всадник из обедневшей семьи с репутацией драчуна и любителя выпить. Наконец, сам хозяин – Гай Марций Афиний. Виктор знал, что о нём шептались как о человеке недалёкого ума, но с добрым сердцем, особенно для друзей.

– Жизнь-то налаживается, дорогие мои друзья, – заявил Варий. – Я к тому, что мы уже подзабыли ужасы гражданской войны, чудовище Максимина… те жертвы, что были принесены. Думайте, как хотите, а Гордиан дела в государстве на нужный лад повёл – вояк от власти убрал, возвысил сенат и города. Теперь же Филипп его путь продолжает и прислушивается к советам достойных мужей.

– Это правда, вот только налоги… Особенно на Востоке под их бременем едва можно дышать, – возразил Гиппарх. – Люди, что окружают императора, замешаны во многих злоупотреблениях и воровстве. Цены растут, опять же… Кого в этом обвиняют? Нас, не сомневайтесь. Черни и дела нет, что идёт порча монеты, что с нас дерут всё больше за любые повинности.

– Ты верно говоришь, – сразу же согласился Варий. – В моих доходных домах постояльцы отказываются платить, ссылаясь на разорение. У тебя также, друг Сатир? Я знаю, что ты держишь несколько инсул.

– Держу, ибо не считаю правильным упускать возможности заработать, – подтвердил ланиста. – Собирать оплату теперь стало сложно, и мои арендаторы часто тянут, но я всё же стараюсь находить нужные слова для убеждения.

– И гладиаторы, должно быть, съедают на немаленькую сумму, – усмехнулся Афиний. – Они едят не так как ты, Гиппарх. Им нельзя быть похожими на живых мертвецов.

– Все вы знаете, что мы живём от одних игр до других, – сказал Сатир. – Когда город доволен, тогда и мы довольны.

– Ты напомнил мне о тех играх, что грядут в Риме по случаю празднования его тысячелетия, – подал голос Полиэн. – Подумать только, как долго уже стоит Священный город. Однако и он ничто пред временем Вселенной.

– Да, эти игры должны стать чем-то выдающимся. Я уже начал опасаться, что из-за них нам не удастся приобрести животных для собственных представлений, – обеспокоенно почесал голову Афиний. – Императорские агенты скупают слонов, львов и прочих хищников по всей Империи.

– Не беспокойся. Я уже принял меры. У нас есть несколько львов, что пережили прошлые игры, к ним мы прикупили и трёх леопардов. Медведи, быки и прочие будут, конечно, в достаточном количестве, – успокоил его Гессий. В его голосе сразу чувствовалось, что он считает себя главным среди прочих и даже не мыслит, что кто-то может оспаривать его первенство.

– Налоги, конечно, возросли, но Эфес – богатый город и, прежде всего, за счёт богатства своих граждан, – лукаво усмехнулся Гиппарх. – Вашими усилиями мы проведём достойные Новогодние игры.

– Пора распалить наш аппетит перед основным блюдом. В зрелищах стоит поступать так же, как и в еде, – Афиний хлопнул в ладоши. По его зову в зале появились несколько юных рабынь в набедренных повязках, они были вооружены деревянными мечами и маленькими щитами. Бой в их исполнении напоминал скорее танец, мечи сталкивались с весёлым треском, тела извивались как у ящериц, и волосы взмывали в воздух.

– Слышал, что ты готовишься к выборам на должность эдила, – Гиппарх неожиданно обратился к Корвину, – и слышал даже, что наш добрый Сатир помог тебе деньгами для этого.

– Твои сведения верны, – кивнул тот. – Сам знаешь, что мои предки заботились об этом городе, да и обо всём государстве поколениями. Я должен достойно нести их бремя.

– Твой дед был великим человеком. Жаль, что таких теперь уж нет, – вставил Гессий.

– Я всё же надеюсь стяжать часть его славы, – улыбнулся Корвин.

– Желаю успеха, хотя я и поддерживаю другого кандидата, – продолжал Гиппарх. – Если же тебе всё же удастся победить, то уверен, что Арторий оценит, какой достойный преемник займёт его должность.

Виктор мало смыслил в политике, но даже он чувствовал издёвку в словах квестора. Все знали, что у Корвина нет состояния, к тому же, он имеет дурную репутацию, и горожане точно не обрадуются его приходу на место благородного Артория. За учтивыми словами тут скрывался яд, но открыто не стоило показывать ничего.

– Вы уже узнали, как добиться любви плебса? – спросил у Корвина Варий. – Для меня это всегда оставалось загадкой.

– Её покупают, насколько мне известно, – вставил Полиэн, – и это очень прискорбно. В старые времена политики заботились о государстве, а не о голосах.

– Эх, мой дорогой Полиэн… Ты слишком много грезишь имперскими масштабами, будто собрался управлять целыми народами, стоящими на пороге великого столкновения, – сказал Гиппарх. – Здесь, в городе, всё гораздо проще. Людям нужно, чтобы туалеты работали исправно, общественные здания не разваливались, мостовые были залатаны, на играх и зрелищах раздавали бесплатный хлеб. А ты знаешь, откуда берётся этот хлеб? Его привозят мои корабли, как и корабли Вария. Если мы не потрудимся, то людям будет нечего жрать, и они начнут проклинать власти и даже императора. Сможешь угодить маленьким людским нуждам, и они выберут тебя.

– Да, с этим не поспоришь, – кивнул Гессий. – Мы тратим собственные средства, чтобы угодить согражданам. Это следует помнить всем молодым людям, желающим встать на подобный путь.

– Мудрый совет, который достоин платы золотом, – поблагодарил Корвин.

– Мы слишком заговорились о политике. Верный признак, что пора явить гладиаторов, – громко объявил Афиний. – Насладимся же истинной красотой боя. Как говорится в старых легендах, амазонки когда-то основали Эфес, и поэтому мы особенно чтим это неспокойное племя. Давайте же поприветствуем амазонок нашего времени.

Сатир кивнул, и Виктор молча вышел в соседнюю комнату, служившую хозяину дома кладовкой, где уже ждали двое бойцов. Алкиона полировала свой меч, держа его на коленях. Она казалась расслабленной и спокойной, не обращая внимания на происходящее вокруг. Фалестра, напротив, нервно ходила от угла к углу, теребя в руках шлем. Несколько рабов уже помогли им смазать тела, заплести волосы и надеть большую часть облачения.

– Пора идти. Я прослежу за соблюдением правил, – сказал Виктор. – Хочу предупредить, что бой будет без помилования. Хозяин дал своё согласие.

– Что ж. Рано или поздно это должно было случиться, – обречённо вздохнула Фалестра. – Обещайте, что передадите все заработанные деньги семье. Таково моё завещание.

– Не загадывай раньше времени, – возразил старый гладиатор.

– Вы все прекрасно знаете, что произойдёт, – махнула рукой она. – Я буду биться до конца, но… вы знаете исход.

Виктор сочувственно посмотрел на неё – он знал, что она сражается не ради самой Игры или славы, но ради денег, ибо муж её пил, дети требовали еды, а в голову ничего лучше не приходило. Её крупное тело скрывало в себе немалую силу, но она быстро выдыхалась и не имела той скорости, что отличала Алкиону, в работе на ногах он также сильно уступала. Никто не смог бы назвать её красавицей, не смотря на мягкие каштановые волосы до плеч, теперь же её лицо выглядело обречённым.

Её слова были верны – бой был не равным. Виктор понимал, почему Сатир принял такое решение. С одной стороны, он хотел показать Афинию и его гостям красивый поединок с высоким уровнем мастерства, но, с другой стороны, ему ни к чему было рисковать Алкионой перед большими играми, когда её цена может подняться намного выше. Решение очевидно – выставить против неё проходного соперника. У Фалестры нет почти никаких шансов против Волчонка, танцующего с мечом, к тому же, она была ранена в прошлой схватке. К сожалению, этот бой пройдёт без помилования, но такова уж суть Игры.

– Я всегда относилась к тебе как к сестре и не имею ничего против тебя лично. Сделаю то, что необходимо, лишь ради нашего долга, – сказала Алкиона, поднявшись.

– Спасибо, я тоже тебя люблю, – Фалестра коснулась её плеча.

Они обе были облачены в снаряжение провокаторов – высокая поножа на левой ноге, правая рука защищена стёганым наручем, металлическая пластина на груди в форме полумесяца. Прямоугольные щиты, впрочем, имели разный рисунок – у Фалестры с гроздью винограда, а у Алкионы с волком, задирающим голову вверх. Виктор проверил остроту их гладиусов, и они направились в атриум.

– Вот и они! Прекрасные бойцы нашего дорогого Сатира! – радостно воскликнул хозяин дома. – Ты должен быть доволен, Полидевк.

Женщины вышли на свободное пространство и встали рядом, чтобы зрители могли как следует рассмотреть их. Шлемы они держали в руках, а щиты поставили на пол, прислонив к бедру. Места для боя было не так много, к тому же, мешал и неглубокий бассейн в центре. Из-за того, что пол был выстелен камнем, они выступали не босыми, но в кожаных сандалиях с высокой шнуровкой.

– Это же Алкиона. Я видел её прошлый бой, – сказал Корвин. – Кажется, она обучалась у знаменитого Деметрия. Это правда?

– Верно, – кивнул ланиста. – Вы увидите, что она многому научилась.

– Провокатор против провокатора – интересный выбор. Это позволит оценить чистое мастерство бойца, ибо снаряжение одинаковое, – почесал бородку Гиппарх, который неплохо, как выяснилось, разбирался в Игре. – Такой бой обычно бывает быстрым.

Виктор занял позицию чуть сбоку от женщин, и они приготовились, надев закрытые шлемы с фасеточными глазницами. Чтобы различать их, у Алкионы были зелёные кисточки, а у Фалестры – красные, такого же цвета повязки они закрепили и на предплечьях.

– Начинайте! – хлопнул в ладоши Афиний.

Обе мгновенно сформировали защитные позиции, укрывшись за щитами от подбородков до поножей. Алкиона атаковала первой, сразу захватив инициативу в бою. Она приближалась, прощупывая ногой дистанцию, словно пол под ней был горячим. Сократ, друг Корвина, и мальчишка начали подбадривать их весёлыми возгласами, остальные пока молчали, ибо лишь плебсу было прилично выражать свои чувства столь явно.

Виктор видел, что камень под ногой чувствуется иначе, чем песок, – на него можно лучше опираться и двигаться несколько быстрее. Он заметил и разницу в настроении противниц. Фалестра сражалась за выживание, напоминая скорее оленя, которому вцепились в холку. Алкиона уже отринула все чувства и привязанности, в ней остался лишь хищный инстинкт преследователя. Она умела быстро настраивать себя, будто за пределами Игры не было уже ничего.

«Как истинный оборотень, – подумал старый гладиатор. – Пусть она уже переросла своё старое прозвище, но для меня всё ещё остаётся Волчонком».

Алкиона приблизилась вплотную, она начала делать стремительные выпады, прощупывая противницу. Лёгкие и быстрые, без вложения силы, они были едва уловимы, и её соперница даже не пыталась их блокировать. Острие меча барабанило по шлему и щиту, выбивая грозный и губительный ритм. Наконец, Фалестра ответила ударом, растянувшись на мгновение, но быстрый контрвыпад Волчонка проскочил у неё под рукой, и клинок поразил бок.

– Есть попадание! Видели?! Быстро, но можно было заметить! – крикнул Афиний, считавший себя большим знатоком Игры.

Виктор не был основным тренером Алкионы в лудусе, так как его манера боя подходила больше тяжёлым бойцам, но он часто наблюдал за её тренировками. Говорили, что для Деметрия бой был жестоким танцем, и в её движениях чувствовался этот стиль. Наблюдая её снова, он убеждался, что ей суждено стать великим бойцом.

Тем временем, Алкиона перешла к более решительным действиям. Снаряжение провокатора и не слишком большой щит оставляли много брешей, тем более, что её противница защищалась не лучшим образом. Показав атаку вниз, она резко перевела клинок вверх и вогнала его над верхней кромкой щита – гибкий металл упёрся в округлый шлем Фалестры и скользнул по нему к основанию шеи. Почти сразу же Алкиона повторила этот манёвр, вновь проколов остриём незащищённую шею.

Виктор отчётливо услышал дыхание раненой, к которому примешивался булькающий звук, – трахея была пробита. С такой раной можно было сопротивляться ещё долго, но он понимал, что это начало пути к смерти, и обратной дороги уже нет. Показалась первая кровь, её было совсем немного – тонкая струйка протянулась на боку, и несколько пятен украсили грудную пластину.

– Хорошо видна разница в классе, – сказал Гиппарх, крутя в пальцах чашу с вином.

В этот момент Фалестра неожиданно раскрылась и бросилась вперёд. Она толкала щитом и яростно атаковала под несколькими углами, вкладывая в этот натиск все свои силы. Алкиона, впрочем, не была сбита с толку, умело разорвав дистанцию на ногах. Соперницы вскочили в неглубокий бассейн, где вода доходила им едва до щиколоток, и от них взметнулись облака брызг.

«Да, так и нужно. Когда смерть неизбежна, следует встречать её в открытом бою. Броситься в последнюю, слепую атаку. Не зажиматься, но принимать удар лицом, – Виктор сжал зубы от напряжения, ибо чувствовал кульминацию схватки. – Она преодолела свой страх. Сейчас всё и решится».

Алкиона ответила не менее эффектно – она не стала встречать, но опустила оружие и уклонялась от этого натиска одним корпусом, прижав щит к груди, дабы его край плотно прилегал к шлему. Тут её гибкость и ловкость раскрылись в полной мере, ибо яростные удары бесплодно скользили по её защите, а то и вовсе не попадали, рассекая воздух. Она даже не отступала, но шла вперёд, принимая меч снова и снова, раскачиваясь как стремительный маятник. Обывателю могло показаться, что она безумно рискует, но Виктор понимал, что тут всё выверено – клинок Фалестры бил снизу-вверх, проскальзывал по щиту до шлема, но там не было ни малейшего зазора, поэтому он просто скользил по отполированному металлу и уходил в пустоту.

– Такое редко когда увидишь! – восхищённо воскликнул Афиний. – И ни единого попадания! Право, я прежде не замечал, насколько она хороша у тебя, Сатир!

– Твой сын сделал хороший выбор, – улыбнулся ланиста.

«Прекрасно движется. Деметрий, и правда был великим мастером. Теперь мне ясно, хотя я не видел ни одного его боя», – подумал Виктор.

Он понимал, что она не спешит, но демонстрирует всю полноту схватки, хорошо зная, как следует вести Игру. Алкиона уже вошла в раж, и ничего в ней не осталось, кроме хищной жажды победы. Он не видел её глаз сейчас, но понимал это по её движениям, чувствовал её возбуждённое дыхание.

Выждав нужный момент, она раскрылась, поразив уставшую противницу сразу тремя ударами. Клинок залетел в живот и грудь так легко, словно плоть сама расходилась под его остротой. Ей удалось заскочить Фалестре за спину и сделать ещё один выпад, вогнав меч глубоко между рёбер. Та тяжело рухнула на колени, выпустив щит, её руки упёрлись в каменное дно бассейна, а вода начала окрашиваться багровыми прядями.

– Стой! – Виктор сделал шаг вперёд и взял Алкиону за плечо.

Когда пощады не было, гладиатору могли дать добить соперника в пылу схватки, просто дорезать на земле, но высшей доблестью считалось принять смерть добровольно. Настал именно такой момент, и старый воин тревожно посмотрел на Фалестру, не зная, хватит ли ей мужества исполнить роль до конца. Раненая женщина медленно взялась пальцами за шлем и стянула его с головы. Руки её дрожали, и дыхание было сбивчивым, но она всё же держалась, освободив шею для последнего удара.

«Да, нужно пройти до конца. Пусть они увидят, как мы презираем смерть, – внутренне повторял Виктор. – Сейчас уже всё кончится».

– Смотри, сынок. Даже рабы и люди низкого достоинства способны являть образцы мужества, – сказал хозяин дома, – а ты, кровь знатного рода, должен быть мужественным и подавно. Хочу, чтобы ты запомнил этот урок.

– Делаю это ради долга. Прощай, сестра, – тихо сказала Алкиона, поднявшая меч для удара.

– Спасибо… – прошептала Фалестра.

Меч стремительно вошёл в основание шеи и провалился до самого сердца, не встречая сопротивления. Лицо женщины исказила гримаса страдания, и она громко вздохнула, а потом опустилась вниз, прямо в воду. Её волосы намокли и рассыпались тяжёлыми прядями, бассейн медленно краснел, будто вода обращалась в вино. Алкиона отступила назад и замерла. В своём шлеме она казалась безликим демоном смерти, вокруг её клинка обвились кровавые ленты.

Виктор посмотрел на гостей, чтобы оценить их реакцию. Варий казался возбуждённым – сцена смерти его привлекала. Полиэн, напротив, немного отвернулся и даже прикрыл глаза рукой, не считая подобные зрелища делом достойным. Афиний был охвачен азартом, в чём ему следовали и Сократ с Полидевком. Гиппарх задумчиво крутил в руках чашу, внешне не проявляя никаких эмоций, но думая о чём-то своём. Гессий одобрительно кивал и говорил что-то Арторию. Корвин поздравлял Сатира с отличным представлением.

– Поблагодарим же победительницу, – провозгласил хозяин дома.

Все они похлопали, и Алкиона поклонилась, сняв шлем. Потом она ушла, и проворные рабы вынесли тело – как в хорошей театральной постановке, декорации должны были меняться быстро, а смерть показывать свой лик лишь на мгновение. Уже через короткое время они продолжали пир, и лишь красный бассейн напоминал о прошедшей схватке.

– Этот бой возвращает нас к тому, о чём мы уже говорили, – сказал Гессий. – Грядут Новогодние игры, и хорошо бы обсудить покупку гладиаторов. Ты не против, Сатир? Всегда не лишним будет совместить приятное с полезным.

– Конечно. Я сам хотел предложить, – желание дуумвира не стало для ланисты неожиданностью.

– Хочу сказать вам, что эти игры пройдут с особенным размахом в течении трёх дней. Мы узнали, что сам наместник посетит их, выполняя дружеский обет, и Эфесу стоит оказать нашему наместнику достойный приём, – продолжал Гессий. – Как бы ни было тяжко по налоговым делам, но никто не обвинит нас в скупости.

– Полагаю, что нам придётся потратить и собственные деньги, – прищурился Варий.

– Потянем, – лукаво ободрил его Гиппарх.

– Итак. В первый день пройдут большие венацио на ипподроме – быки, кабаны и другие животные… наш дрессированный слон, ну, и так далее. Сатир, предоставишь своих венаторов и бестиариев? Хоршо, – деловито говорил Гессий. – Там же будет устроено и массовое побоище грегариев. Бассиан подкинет людей.

– Там можно провести и бои лучников, ибо размеры позволяют, – вставил ланиста.

– У тебя есть лучники?

– Есть пара, – кивнул тот.

– Хорошо, других обеспечит Бассиан. Во второй и третий дни дадим представление в театре – небольшие травли, панкратионисты и кулачные бойцы в первой половине дня, и гладиаторы со второй половины.

– Считаю, что львов и леопардов следует показать именно в театре, – заметил Гиппарх. – Животные это редкие и произведут куда большее впечатление, если их увидят с близкого расстояния. Конечно, будет объявлено, что этих хищников городу подарил Марк Юлий Гессий, наш дуумвир.

– Согласен, – не стал спорить тот. – Однако нужно будет проследить за безопасностью, дабы звери со сцены не выскочили на трибуны. Хочу просить тебя как эдила, Арторий, дабы ты лично этим занялся.

– Сделаю, как и положено, – ответил эдил. – Натянем сетку, как и прежде уже делали.

– Потребуются и лучшие венаторы. Что скажешь, Сатир?

– Дам своих лучших, – охотно заверил ланиста.

– Теперь о самом главном, – продолжал Гессий. – Украшением последнего дня игр должен быть великий бой. Все ждут противостояния Ареса и Гектора, и мы дадим людям это зрелище.

– Милетцы согласятся отдать своего чемпиона? – спросил Варий.

– Сам наместник хочет посмотреть на это, поэтому у них не будет выбора, – уверенно сказал дуумвир. – Ты-то согласен, Сатир?

– Мой лучший боец к вашим услугам. Он отстоит честь Эфеса, – учтиво поклонился ланиста. Было видно, что он рад такому исходу, ибо главный бой сулил большие деньги и большую славу.

– Однако для таких значимых игр недостаточно одного великого боя. Нам потребуются и другие схватки с участием знаменитых бойцов, – внезапно сказал Гиппарх. – Не стоит нам забывать об амазонках, гордости Эфеса. Я предлагаю выставить Леэну против Алкионы.

– Отличная идея, – одобрил Афиний. – Сегодня мы увидели, насколько хороша твоя амазонка, ученица Деметрия. Готов биться об заклад, что она даст чемпионке достойный бой.

Виктор заметил, как Сатир скривился будто от зубной боли. Эта идея ланисте совсем не понравилась, но он мало что мог противопоставить авторитету магистратов. Гиппарх же не отставал, продолжая:

– Подумай сам, мой друг, насколько людям понравится этот бой, и как достойно будешь выглядеть ты сам. Истинный азарт возникает, когда ты берёшь что-то очень ценное для тебя, и ставишь это на кон. Покажи же нам, что ты готов жертвовать ради города самым ценным.

– Хороший замысел. Устроим этот бой, – кивнул Гессий, и его жест не оставлял возражений. – Ты выставишь и других амазонок, противниц им предоставит Бассиан, также и из Милета с Пергамом пришлют.

– Согласен, – выдавил ланиста, хотя и без всякой радости.

– Тогда позже мы обговорим с тобой цены. О таких вещах не стоит беседовать на пиру, – заключил Гессий. – И смотри, не омрачи Эфес позором поражений…

*****

Они вернулись домой уже глубоким вечером, но и тут у Виктора не было покоя, ибо хозяин, возбуждённый произошедшим у Афиния, долго не мог успокоиться. Было и другое – приёма у господина требовал Арес, настойчиво отказывавшийся уходить от ворот хозяйского дома. Сатир велел звать его немедленно.

Гладиатор вошёл в кабинет, и Виктор едва сдержал улыбку, ибо тот, ещё недавно рвавшийся для разговора, двигался небрежно, даже лениво, словно никуда и не спешил. Его лицо имело такое выражение, будто это он делает одолжение ланисте. Он был облачён в белоснежную тунику с золотым поясом и сандалии с высокой шнуровкой, бороду и волосы он расчесал и смазал маслом.

– Хороший же ты актёр… – прошептал Виктор, прикрыв губы кулаком.

– Рад тебя видеть, – Сатир приветствовал бойца со своего кресла. – Как себя чувствуешь? Надеюсь, что не страдаешь от травм.

– Всё замечательно. Готов трахнуть этот город, как и прежде, – посмеялся Арес. У него всё ещё можно было услышать лёгкий акцент, но греческий язык он выучил хорошо.

– Это радует. Люблю, когда мои бойцы в добром здравии, – кивнул Сатир. – Ты хотел меня видеть? Что за дело тебя привело столь срочно?

– По правде сказать, я давно уже хотел увидеться. В моём последнем бою я объявил, что не выйду больше на арену, пока не получу Гектора. Хочу сказать, что я намерен придерживаться этого, – он говорил спокойно, но уверенно. – Можешь не ставить меня на бои, если противником будет значиться кто-либо, кроме Гектора.

Виктор бросил взгляд на господина, думая, что тот взорвётся от подобной наглости, но ланиста остался недвижен и даже не подал вида, что напряжён. Он сказал:

– Вот, значит, как? Ты, конечно же, знаешь, что я могу бить тебя плетьми, прижигать раскалённым железом, бросить в яму, наполненную дерьмом… Ты свободный человек, но ты отдал себя мне в полную власть.

– Имеешь право. Сделай это, если хочешь, – Арес развёл руки и закрыл глаза, словно отдавая себя в жертву. В его жестах можно было заметить актёрскую игру, однако он был зверски уверен в себе.

– Я подумаю, – погладил бородку Сатир. – Ты, и правда, готов зайти так далеко?

– Я никогда не отказываюсь от своих слов, – вся расслабленность гладиатора мгновенно исчезла, он напряг тело и словно подался вперёд, хотя и не сдвинулся с места. – Никто не скажет, что я не выполняю обещаний. В своё время я выбрал этот путь, выбрал презрение к смерти, и я пройду его до конца.

– Чего ты хочешь достичь? – неожиданно спросил ланиста. – Давай побеседуем откровенно. К чему ты стремишься в конце? Хочешь заработать денег и потом мирно жить в собственном доме? Я слышал, что ты вышел из бедной семьи, а теперь имеешь состояние. Хочешь победить всех лучших? Чтобы о тебе говорили по всей Империи?

– Когда я только начинал, то был движим простым желанием – выбраться из дерьма, где сидели все, меня окружавшие. Однако потом я познал красоту Игры, погрузился в неё так глубоко, что она стала самой жизнью для меня, – ответил Арес. – Я хочу дойти до предела. Вот моё желание. Хочу сделать то, что никому ещё не удавалось. Пусть я погибну на этом пути, но не даю себе права останавливаться или оборачиваться назад.

– В этом мы с тобой схожи. Для меня Игра тоже стала смыслом жизни, – примирительно сказал Сатир. – И я мог бы провести тебя по этому пути… Но если мы будем действовать вместе, если ты не будешь тратить силы на борьбу со мной.

– Я уважаю вас. Для меня всегда было честью сражаться в Красном лудусе, ибо его репутация высока. Никто не скажет, что я сделал мало. Я уже победил многих, уже завоевал славу бойца, не знающего поражений, – гладиатор говорил с немалой убедительностью, и Виктор вновь отмечал, что язык у него подвешен неплохо. – Именно поэтому я прошу вас организовать этот бой. Дайте мне Гектора, и я обеспечу вам победу. Дайте мне воплотить мою судьбу.

– Я подумаю об этом, – кивнул ланиста. – Скоро я сообщу тебе своё решение.

– Подумайте, – смиренно склонился Арес.

Когда он вышел, Сатир не стал больше скрывать своего раздражения, ударив о стол восковой табличкой и резко вскочив на ноги. Виктор, глядя на это, сказал:

– Он уверен, что стоит слишком дорого, и вы ничего ему не сделаете. Дерзкий ублюдок.

– Разве он не прав? – вздохнул господин. – Почему боги наделяют талантливых людей столь скверным характером? Он – великий боец, но этот дар ослепляет его.

– Гордыня. Мне знакомо это, – заметил старый воин. – Можно всё же попробовать смирить его… хотя бы заключением на какое-то время.

– Такие, как он, не гнутся, а ломаются. Помнишь Геракла?

– Да, я тогда только начинал свою карьеру. Тот случай поразил нас всех.

– Гордость Эфеса. Гладиатор такой силы, что мог поднимать своих противников в воздух и швырять их оземь, непобедимый, на голову выше остальных людей. Сам император приглашал его в Рим. А женщины готовы были на всё ради него, – горько усмехнулся ланиста. – Его любовницей была жена эдила, одного из богатейших горожан тогда. Самое смешное, что эдил был не против… пока они соблюдали приличия. Однажды он застал их в собственной постели, и тут уже не выдержал, ибо почувствовал себя оскорблённым. Он ударил Геракла – дал ему пощёчину как рабу.

И тут, как говорили, наш славный гладиатор просто взорвался. Он убил самого эдила – оторвал ему голову своими железными руками, убил членов его семьи и всех его слуг. Так он и метался, окровавленный, по городу, и никто не мог его остановить. В конце концов, целая сотня вооружённых людей загнала его в один дом. Никому не доставало мужества войти туда за ним, и потому они подожгли дом с нескольких сторон. Ещё долгое время они слышали его рёв из огня.

– Он был безумцем.

– Он считал себя почти богом. Нет, я не хочу, чтобы Арес сломался как перекалённый клинок. Сломанный меч не принесёт нам ничего.

– Почему вы не сказали ему, что бой с Гектором – дело решённое? – спросил Виктор.

– Он узнает об этом, но не сегодня. Не стоит давать ему иллюзий, будто он хозяйничает в лудусе, а не я. Пусть немного потомится ожиданием, – Сатир нервно прошёлся по кабинету. – Мало нам дерьма на голову валится…

– Женщины? – почти утвердительно спросил Виктор.

– В кой-то веке у меня появилось два сильных бойца. Каждая из них имеет свои сильные стороны, их любит публика, у них есть своя история. И теперь я вынужден столкнуть их между собой. Чем бы ни кончился бой, одна из них будет убита или ранена. Это ясно – они дикие, они кинутся друг на друга со всем бешенством. Чувствую себя так, будто мне отсекают одну руку.