Читать книгу 365. Сказки антарктических писателей - Модест Казус - Страница 33

А дело было вот как. После смерти Я реинкарнировало в бизань-мачту пиратского люггера и нежилось в потоках южных ветров. Единственным, кто омрачал мои медитативные созерцания, был полоумный тип с не менее полоумным компасом:

– Я пират! Океанский бороздун! – кричал он ромовым басом и колотил по мне ботфортом.

Через год Я вместе с парусами было снесено книппелями, прилетевшими с испанского галеона.

Прибитое к побережью, извлеченное и высушенное, Я было частично растоплено в печке хозяина гринфордской верфи. А частично порублено в бирюльки на потеху груднику. Однако наследник был глуп и не понимал правил игры. Как гадить в ползунки – он знал, а про бирюльки знать не желал. Лишь свесит с люльки лысый кочан с ушами и бубнит:

– Бирюль! Бирюль! Бирюль!

Я в виде бирюльки служило для него элементом чужеродным, неподдающимся пониманию и взаимовыгодному контакту и, следовательно, подлежащего уничтожению оральным путём. Короче, шалопай меня сожрал. Сожрал и посинел. Родители перепугались, а бабушка полезла в погреб, откуда вещала замогильно про скорое светопреставление.

Послали за доктором. Приехал доктор и вставил градусник. Грудник сосредоточенно градусник пожевал-пожевал и вновь столкнувшись с непознаваемым, проглотил. Тут уж сам доктор перепугался. А то и понятно; градусник-то казенный, за него доктор материально ответственен, о чем расписка в расходно-приходной тетрадке имелась.

Схватил доктор бутыль с касторовым маслом, влил в грудника, будто в колбу. Ох-хо! Как посыплются из грудника бирюльки, ложки, плошки, вилки! Даже маятник от настенных часов с кукушкой вывалился, в пропаже коего хозяин подозревал Румпельштильцхена, хотя тот, разумеется, всё отрицал.

Доктор выхватил из кучи хлама свой градусник, выпрыгнул за дверь и пропал в буране. Мать грудника, успокоившись, отправилась на ярмарку покупать куру, а бабушка сошла с ума окончательно и до конца своих дней так и жила в погребе, покуда ее не извлекли оттуда сотрудники службы незаконной эмиграции. Только отец был, казалось, чем-то озабочен. Он влил в грудника еще одну бутыль с касторкой, но ничего не произошло.

– И где же сама кукушка? – задумался он.

– Ку-ко! – донесся из угла хриплый шепот Румпельштильцхена.