Читать книгу Таинственные превращения - Морис Ренар - Страница 9

Нужно ли говорить о том, что Жильберта Лаваль мчалась верхом, как мальчишка-сорванец: одна нога здесь, другая – там? Она была из тех современных наездниц, к которым не подходит устаревшее слово «амазонка» и которые никогда не сели бы в дамское седло и не надели длинную юбку. Как к этому относился Жан Морейль? В душе, может, и жалел, но, будучи прекрасным всадником, ценил изящную и уверенную езду молодой девушки, филигранно владевшей своими движениями. Лошадь шла под ней грациозным, спокойным и размеренным шагом.

Молодые люди поупражнялись в скачках с препятствиями, после чего Морейль предложил отправиться в Эрменонвиль, перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Было так жарко, что весенний день походил на июльский; лошади вспотели. Жан и Жильберта неспешно двинулись по тенистой дороге.

– Второе июня подходит, дорогая? – спросил он. – Зачем дальше откладывать? Я бы с радостью обвенчался с вами хоть сегодня, но всякие формальности…

– Я не возражаю, Жан. Пусть будет второе июня.

– Договорились, – сказал он, пришпоривая лошадь и восхищенно глядя на невесту.

Всадники соединили руки, но тотчас с сожалением расцепили, давая дорогу кавалькаде молодежи, галопом промчавшейся мимо и оглушившей влюбленных смехом и криками.

– Куда мы поедем после церемонии? – спросила Жильберта.

– После второго июня? Может, в Люверси?

– Вы шутите?

– Шучу, хотя будущее полно неизвестности…

– Странно, что вы вспомнили про Люверси, Жан. Еще когда я была маленькой девочкой, я грезила о том, как буду там счастлива со своим избранником.

– Со мной?

– Да. Правда, тогда в моих мечтах вы были белым юношей.

– Что это значит?

– Белым, словно чистая страница. И вот вы пришли, на ней появился ваш портрет. Кстати, в Люверси есть старая каменная скамья, на которой я часто сидела рядышком с вашим призраком. Как жаль, что это нельзя воплотить!

– Почему нельзя? Все зависит от вас.

– От меня? – поморщилась Жильберта. – Между прочим, я вовсе не трусиха. Это не страх, а гораздо хуже. Все мое существо противится возвращению в Люверси. Просить меня вернуться туда – все равно что требовать, чтобы я утопилась или бросилась в огонь. Даже ради вас я на такое не способна.

– Я ни на чем не настаиваю, – ответил Жан. – Но сегодня утром мадам де Праз выразила желание, чтобы я убедил вас побороть ваше предубеждение. Разумеется, я отказался. Вы не должны насиловать свою природу.

– Мою природу? Признаться, она у меня какая-то нелепая. Разумом я понимаю, что та змея сдохла, но мои эмоции сильнее, и они нашептывают мне: «Все не так просто». По-вашему, это глупо?

– Нет, не глупо. Таковы особенности вашей натуры. Однако я уверен, что змеи давным-давно нет на свете, она даже приснилась мне мертвой.

– Вы меня заинтриговали.

– Доказательств, к сожалению, привести не могу. Это, скорее, интуиция.

– Вы не хотите помочь мне излечиться? Ну, сделать так, чтобы я разделила вашу уверенность?

– Форсировать данный процесс не имеет смысла. Аффекты, как правило, излечиваются небыстро, и ускорять ваше исцеление я не собираюсь: оно и так происходит – пусть медленно, но верно. Вот почему я не тороплю вас с визитом в Люверси. На время забудьте о нем и не тревожьтесь.

– Вы же сами предложили?

– Да, но вы пока не готовы. Некоторые склонности, странности и привычки нужно атаковать не с фронта, а с тыла, делая вид, будто не замечаешь их.

– В сущности, Жан, вы удерживаете меня от посещения Люверси, не так ли? Неожиданный поворот!

Впоследствии Жильберта не раз вспоминала этот разговор, который изначально произвел на нее смутное впечатление. Жан Морейль показался ей каким-то загадочным и непонятным. Беседа прервалась, и до Эрменонвиля возлюбленные не обмолвились ни словом. За столиком на террасе мадемуазель Лаваль не стала возвращаться к прежней теме, поскольку девушке не нравился озорной огонек, который вспыхивал в глазах Жана, едва речь заходила о Люверси.

В Эрменонвиле – живописном местечке вблизи Парижа, – как обычно, было многолюдно. Густая зелень, красивые цветники, чистое озеро неизменно привлекают сюда посетителей. Здесь много красивых, в модных нарядах женщин, которые прогуливаются под ласковым солнцем, наслаждаясь запахами весны и оставляя за собой шлейф изысканных парфюмерных ароматов. К журчанию светской болтовни примешивается легкомысленное щебетание птиц. Жаль только, что автомобили своими гудками нарушают всеобщее умиротворение.

Жан с невестой потягивали из высоких хрустальных бокалов охлажденный апельсиновый сок. Эффектные соломинки насквозь протыкали хрупкие ледяные пластинки. Звучала красивая музыка, и молодые люди пребывали в блаженном состоянии безграничного упоения друг другом. Внезапно Жильберта побледнела и привстала с места, безмолвно указывая рукой вперед. Жених, сидевший спиной, обернулся, посмотрел в ту сторону и воскликнул:

– Вот досада!

Какая-то высокая женщина с увядшим лицом обходила столики, держа в руке железную миску, куда от посетителей требовалось бросать монеты. Это была парижская кокотка по прозвищу Черная каска. Когда-то высокооплачиваемая проститутка, чья порочная красота опустошала бумажники мужчин, теперь эта женщина с бесстыдным взглядом являла собой неприятное зрелище. Ее прежде шикарные, цвета воронова крыла волосы утратили силу и блеск и выглядели спутанной черной шевелюрой, взбитой кверху и поддерживаемой гребнями с фальшивыми камнями; глаза потухли, щеки ввалились, чувственные губы опутала сеть морщин. Но фигура ее до сих пор сохраняла стройность, и красное облегающее платье подчеркивало эффектность форм. Вид у дамы был кричаще-вульгарный. Она то и дело повиливала бедрами и приподнимала подол, обнажая довольно стройные, но уже дряблые ноги в высоких шнурованных ботинках. По пятам за ней следовал шоколадного цвета щенок с зеленым бантом на голове. Но не это вынуждало джентльменов перешептываться, а леди с визгом вскакивать с мест: шею и руки женщины обвивали мелкие, скользкие, изворотливые змейки, точно живые ожерелья и браслеты.

– Какой ужас! – прошептала Жильберта.

Черная каска приближалась к их столику, протягивая каждому посетителю миску, периодически водворяя на место соскользнувшую змею и нараспев произнося: «Пожертвуйте укротительнице, господа!»

– Пойдемте, Жан, я вас умоляю!

– Секунду, дорогая. Гарсон! – Подошел слуга, и Морейль сунул ему стофранковый билет, приказав: – Отдайте этой женщине, и пусть немедленно убирается и не беспокоит нас. Поняли?

Гарсон поклонился, подбежал к Черной каске и что-то шепнул ей. Она ухмыльнулась, взяла деньги, кивнула и обернулась в сторону Морейля. В ее взгляде, сначала равнодушном, вдруг блеснул и тотчас потух странный огонек, но расстояние помешало Жильберте заметить его. Кокотка внимательно посмотрела на влюбленную парочку, но никто из окружающих не придал этому значения, полагая, что женщина, не ожидавшая такой удачи, сбита с толку огромным гонораром. Наконец Черная каска, вильнув бедрами, сошла с террасы. Возле клумбы лежал ее облезлый кожаный саквояж рыжего цвета. Она открыла его и начала складывать туда змей, снимая их с шеи и рук; при этом шоколадный пес не сводил глаз с хозяйки. Гарсоны с террасы жестами давали понять укротительнице, чтоб она немедленно покинула кафе. Когда она удалилась, Жан вызвал управляющего и недовольно спросил:

– Что за фокусница?

– Ява, – ответил тот. – С прежним ремеслом она покончила, теперь танцует в кабаре, а иногда наведывается к нам. Ее пускают, потому что публику забавляют ее номера. Вас что-то беспокоит, месье? Песик очень симпатичный. Или мадемуазель боится змей?

– Пусть подадут счет, – нахмурился Морейль, вынимая из бумажника еще одну стофранковую купюру.

Принесли сдачу, и Жильберта протянула ее гарсону.

– Покорнейше благодарю, – поклонился молодой человек, – поистине королевские чаевые! Приходите к нам еще, мадам.

– Он назвал меня «мадам», – усмехнулась девушка, когда они с Жаном направились к лошадям. – Хотя я еще не ваша жена, мне это приятно. Мадам Жан Морейль. Красиво звучит, правда? Я так счастлива сегодня! И все благодаря вам.

Минут через десять всадники поскакали обратно и, едва выехав из Эрменонвиля, поравнялись с Явой, которая медленно шла по мостовой с собачкой на поводке и саквояжем в руке. Женщина опять пристально посмотрела на Морейля и его спутницу. В ее взгляде читался вызов, недобрая складка залегла в уголках увядших губ.

– Мне не по себе, – шепнула жениху Жильберта. – Она злая, сразу видно.

Они уже проехали мимо, когда сзади раздался крик:

– Эй, Фредди! Ты чего не здороваешься?

Собачка тявкнула и сиганула в сторону, вероятно, испугавшись лошадей.

– Что ей нужно? – удивилась девушка.

– Фредди! – снова прозвучал хрипловатый голос.

– Не оборачивайтесь, – велела Жильберта. – От сумасшедшей всего можно ожидать.

При этих словах лошадь девушки споткнулась, но Жильберта уверенно дернула поводья и пустилась в галоп. Жан Морейль трогательно улыбнулся невесте вслед.