Читать книгу Маленький Принц - My.Self. Harmony. - Страница 8

Кай провёл почти всю ночь без сна. Даже когда сторож сказал ему идти обратно в приют, чтобы он не замёрз, когда температура упадёт ниже десяти градусов, мальчик всё равно остался на улице. Просто зашёл за дом и оказался возле того самого чёрного дуба и заросшего мхом и плющом памятника Люси. Калека вспомнил про себя, как раньше они много здесь гуляли, почти до ночи, так что Люси выбегала и звала их внутрь. Сейчас… Не все дети помнят сладкий запах свежего воздуха. Только какой-то ядовито-спёртый, томящийся в приюте, потому что они почти не открывают окна. Мальчик опустил глаза на свои ноги. Они были какого-то чёрного цвета от налипшей грязи. Он едва ли сможет помыться до конца недели, когда принесут три таза на все группы. Всегда так. Эх, если бы только ему дали обувь… Он смог бы хоть всю ночь сидеть на улице, особенно летом. Но сейчас сентябрь. Становится всё холоднее. Блондину приходится поворачивать назад и залезать в детскую, стараясь не нашуметь. Оказавшись у себя в углу, он опустился на пол и подложил здоровую руку под голову, смотря в потолок, на котором играли лунные отблески. Раньше на улице висели фонари, даже дуб был ими украшен, как причудливое дерево для эльфов и прочего лесного народца. Теперь все они где-то лежат. На улице очень темно, поэтому Кай и прощупывал землю палкой.

В его голову закрадывались странные мысли, вроде того, зачем их выселили из комнат. Могли бы стравливать и поодиночке. Кто живёт в пустых комнатах? Сама Шеридан со своими головорезами? Но зачем им так много пространства? Чтобы спать каждую ночь в разных местах? Здесь ведь осталось несколько человек: Шеридан, Мэв, Джаред, мистический воспитатель группы с 8 до 13 лет, две кровожадные медсестры, Сальваторе… При Кроу их было всего трое: он сам, Люси и сторож, но они прекрасно справлялись с полным домом детишек. Мальчик поёжился. С появлением Джимми ему стало страшно оставаться в приюте одному. Как будто парень способен был отогнать от него любого, даже повара или его биологического отца. В то же время… Так странно было верить ему, этому человеку, которого он знал чуть меньше недели. Если с Сальваторе они прожили бок о бок почти десять лет, то… Как вышло, что Джеймс смог завоевать его доверие? Только словами о жалости? Своими действиями? А вдруг, когда они уедут отсюда, жизнь с ним станет невыносимее, чем дома или здесь? Нет-нет-нет… Воспитатель точно не мог быть насильником или садистом. Это всего лишь паранойя. Даже если что-то и случится, он сможет сбежать… Если только его не прикуют цепями к батарее. Кай снова поёжился и прикрыл лицо руками. Он привык. Привык, что ему делают больно. Выдержит и это. Несмотря ни на что, он будет любить Джимми. В конце концов, один человек, пытающийся тебя убить, лучше, чем двадцать. Может, если воспитатель будет с ним грубым и злым, его можно будет как-то разжалобить своей покорностью и мягкостью. Он никогда не сбежит, так и быть. Джеймс слишком дорог ему, и мальчик не хочет его терять. Он позволит ему делать всё, что тот только захочет. Потому что слишком привязался.

По его лицу заструились прохладные тоненькие ручейки. Мальчик с удивлением вытер их с щёк и посмотрел на зависшую на пальце каплю в лунном свете. Он никогда ещё так часто не плакал. Максимум, один раз в месяц, когда кто-то бил его по ноге или неприятные мысли лезли в голову. Он был сильным, очень сильным. А сейчас, когда наступила ночь, на него напала слабость. Он хотел побыть в безопасности хоть раз, чтобы не ждать того, что откроется дверь, и внутрь влетит Джаред со своим огромным кухонным ножом. Ему хотелось объятий Джимми, когда забываешь обо всём на свете и чувствуешь себя так хорошо, как давным-давно не было. Может, у него начинаются проблемы с психикой, потому что он не ел уже два или три дня? Даже эти помои способны были заставлять его хоть как-то держаться на плаву, а вообще без еды… Кай боялся, что скоро не сможет подняться с пола. Пока урчания в желудке не тревожили его, равно как и лёгкая ноющая боль. Но скоро и это могло дойти до предела. Воды в кружке тоже было недостаточно, чтобы утолить жажду. Может, стоит перебороть страх и подняться в столовую? Нет уж. Хоть рука и перестала болеть, но новую рану мальчик не хотел получить, это уж точно.

Он прикрыл влажные глаза, когда на горизонте появились первые яркие полосы, осветившие стены комнаты. Сжавшись в клубочек, чтобы хоть немного согреться, мальчик задремал. Во сне на пол приземлилась последняя пухлая слеза, но не впиталась в паркетную доску, а разбилась на тысячи крошечных брызг. Колени упёрлись в живот, больную ногу начинало немного тянуть, но Каю было уже всё равно: он задремал, надеясь на то, что проснётся и всё это прекратится. Может быть, появится Джимми, протянет ему руку и уведёт куда-нибудь…

– Джим, неужели, ты настолько зациклился, что даже Корнелия тебя не образумила? – спросил Джек, отложив паяльник и сняв защитные очки, когда три друга услышали новости от Джеймса, вновь ехавшего на работу.

– Дело не в Корнелии, – ответил невыспавшийся Хэлман, зевнув, – Она сказала, что «технически» я могу вытащить малыша из приюта, но займёт это полгода. Я не могу столько ждать, ребят. Мне нужно сделать это уже сейчас.

– Как же? Обведёшь вокруг пальца социальные службы Её Величества? – фыркнул шатен.

– У меня есть зацепка. Кай сам её подкинул.

– Ну и?

– Его мать слишком торопилась отдать мальчишку этому Кроу, что даже не позаботилась о том, чтобы отвести его в больницу, чтобы ему хотя бы наложили шину, если уж не гипс. Потому что, внимание… Она не хотела, чтобы его официально отобрали, – он изображал кавычки пальцами всё время, пока цитировал.

– И что? – напрягся Кову, вновь сидя в кресле с коленками в районе своих ушей.

– А то и значит, дорогуша, – вступил догадавшийся обо всём Лука, – Что мальчик не привязан к приюту и не числится сиротой по базам.

– Именно! – Джеймс поднял указательный палец вверх.

– А ещё это значит, что ты не можешь его забрать, если ты не его мать или отец, – хмыкнул Джек, закуривая.

– Ни мать, ни отец почти за десять лет не пришли за мальчиком. А знаете, что это значит? Либо они о нём забыли, либо их просто нет. В обоих случаях я имею полное право забрать его. Правда, не теми методами, как делают это обычные люди…

– А какими же?

– Почти насильственными, после чего меня лишат работы. Но, чёрт, ребят, я не могу находиться в этом месте. Это настоящий ад на Земле. Больше никаких приютов. Лучше вернусь обратно в академию. Профессор Ка предлагал мне пойти на свою кафедру…

– Кафедра чудаковатых искусств ждёт, – едко засмеялся шатен и затушил сигарету, – Если та директриса не окажется умной и не засадит тебя за решётку за «насильственные действия».

– Нет, дружище, никто не пострадает. Может, я. Но она мне слишком нужна, поэтому я и пальцем её не трону.

– А сам мальчик? – поинтересовался Лука, пропуская сквозь пальцы пряди длинной косой розовой чёлки, падавшей на глаза, – Он знает о твоих планах, дорогой?

– Он готов хоть на скале жить, лишь бы не здесь и не с этими людьми.

– Лишь бы так, дорогуша, – хмыкнул розововолосый.

– Ждите, ребят. Я позвоню потом и расскажу, как всё прошло, – хитро усмехнулся Джеймс, отключаясь от связи и продолжая ехать по мокрой трассе: ближе к утру начался дождь.

Джимми и сам едва верил в свои шансы. Но, может, у него получится добиться справедливости. Тем более, Корнелия почти на его стороне. Если что, она смогла бы представлять интересы мальчика на суде против Шеридан и её головорезов. Так просто это дело едва ли можно было оставлять. Да и бумажную волокиту нужно закончить быстрее, чтобы жить по-нормальному, не бегая по различным инстанциям. Но Хэлман понятия не имел, как этим заниматься, поэтому его бывшая девушка без особой охоты согласилась помочь, если представится такая возможность.

Он чувствовал, как потеют его ладони при мысли о том, что сейчас ему вновь придётся заходить в кабинет, полный сигаретного дыма, где сидит эта странная женщина, похожая на старую проститутку. Несколько раз приходилось рулить одной рукой, потому что вторая соскальзывала, и вытирать пот о бедро. Может, всё не так и сложно, как кажется на первый взгляд? Он же не шантажировать её собирается, а просто поговорить, да и ему нужен только один мальчик, а не целый детский дом. Возможно, всё пройдёт очень и очень быстро – он и глазом моргнуть не успеет, как Шеридан выложит на стол бумаги, Джеймс возьмёт Кая из комнаты, и они уедут домой.

Если калека думал о том, что всё может резко измениться, стоит им с художником остаться один на один, то Джимми считал об обратном или, по крайней мере, надеялся. В нём теплилась надежда на то, что у этого забитого робкого мальчика получится поверить хотя бы ему, и он не забьётся в угол при первой же возможности, как зверёк из приюта. Хэлман полюбил его всем сердцем, насколько только оно вмещало в себя подобное чувство. Он никогда не сделает ничего плохого своему ребёнку, не будет его ругать, ни за что не поднимет руку. Он не такой, как многие взрослые. Он всё-таки художник. Эти люди могут быть странными, эксцентричными, порой шизофрениками, но все они в душе дети с невероятным полётом фантазии, умеющие горячо любить. Пусть родители и друзья не понимают его и отговаривают, но он согласен остаться один на один с мальчиком, вылечить его от физических и моральных недугов, быть его единственным другом.

Машина остановилась во дворе приюта. За окном моросил дождь, а у Джеймса, как назло, не было зонта. Парень поправил воротник своего короткого синего пальто и вылез из автомобиля. Что ж, ладно, Мать-Природа, твоя взяла. К чёрту потребный вид. Можно прийти к шефу и облезлой кошкой. Зато как свежо… Прохладно… Запах прелой листвы и озона наполняет лёгкие до краёв так, что становится нечем дышать. Успокаивающий аромат осени. Жаль, что картины нельзя наполнить чем-то подобным. Например, рисуешь дождь – от холста пахнет озоном и веет прохладой; рисуешь лес – в лёгкие врываются ароматы хвои и прелой листвы; рисуешь девушку – чувствуешь тонкий шлейф её парфюма, такого лёгкого, цветочного… Но, увы, искусство ещё не зашло настолько далеко. Поэтому работает воображение, заменяющее звуки, запахи, ощущения…

Сальваторе не сидел на камне, но дождик так и не успел размыть следы от босых ног на земле. На секунду Джеймс почувствовал холодок, бегущий по спине, но потом вспомнил о том, что Кай приходит к сторожу по ночам. Отпечатки стоп казались совсем маленькими, не как у мальчишек в пятнадцать лет. Они казались какими-то девичьими. Что ж… Калека сам по себе небольшого роста, так что это совсем не удивительно. Больная нога оставляла смазанный след. И рядом оказались глубокие дырочки от палки. Бедный ребёнок… Ему, должно быть, очень холодно ходить ночью по медленно замерзающей земле. Как он только не заболел…?

Художник поторопился внутрь. Вновь тишина, что очень и очень странно. Затем он взглянул на часы. Конечно, время завтрака и занятий. Тогда всё нормально. Интересно, Кай уже не спит? Джеймс направился в детскую и приоткрыл дверь. Опять лишь пустота, но в уголке лежало нечто маленькое и бледное… Спящий Маленький принц. Наверное, он долго бродил по улице. Джимми постарался быстро отвернуться, чтобы не начало щемить сердце. Ему так хотелось укрыть мальчика, чтобы он хоть немного согрелся. Что ж… Если делать здесь нечего, то можно зайти к начальству. Парень тихонько прикрыл дверь и вернулся к началу коридора, где была та самая дверь в кабинет. Теперь он отчётливее видел по именем «Шеридан» затёртые контуры букв, складывавшихся в «Максимус». Кое-где остались следы от бумаги и почерневший от пыли клей. Возможно, когда-то вход в кабинет директора был украшен наклейками, которые безжалостно отодрали. Возможно, и сама комната была совершенно другой… На пустых полках стояли какие-нибудь детские игрушки, вроде кубиков, медведей, слоников и кукол. Сейчас… Джеймс даже не силился вспомнить. Слишком едкий табачный дым. Он прощал Джеку его пагубную привычку, но тот курил всё реже и реже, потому что на этом настаивал Кову, мнение которого было для шатена важнее любых других слов. У директрисы же не было сдерживающих факторов. Хэлман глубоко вздохнул, зациклился на мыслях о мальчике, постучал и вошёл.

В комнате их было трое: сама Шеридан, сидевшая за столом, закинув на него ноги; Мэв, израненная ещё больше, чем обычно; и странный тип, сразу не понравившийся воспитателю. На вид ему было около тридцати лет. Довольно высокого роста, даже выше Джеймса буквально на пару сантиметров. Тёмные сальные волосы, на макушке напоминающие сталактиты или бушующую траву. На подбородке виднелась трёхдневная неприятная бородка. Черты лица казались какими-то жёсткими и надменными, особенно тонкие губы, державшие сигарету. Цвет узких глаз трудно было различить. Белая футболка с надписью «Аве шефу!» была запачкана разными субстанциями, среди которых наверняка была чья-то кровь. Серые штаны были местами прожжены или прорезаны. Ботинки покрылись толстым слоем пыли, муки и сажи. Насколько понял Джимми, это и был их повар Джаред. Тот с отвращением посмотрел на вошедшего воспитателя. Скривилась и Мэв. Но Шеридан оставалась в приподнятом настроении, хоть их и прервал чужак.

– Здравствуйте, – приглушённо поздоровался со всеми Хэлман, вновь чувствуя холодок на спине, – Директор Шеридан, мне нужно с вами поговорить.

– Говорите, Джеймс, здесь все свои, – спокойно ответила она, всё же затушив сигарету.

– Я… Я хотел бы… Забрать Кая.

Мэв поперхнулась воздухом и начала кашлять. Джаред врезал ей со всей силы между лопаток, так что девушка едва не упала на пол. Немного придя в себя, Мэв влепила ему звонкую пощёчину. Шеридан громко засмеялась, смотря на них. Джеймс громко сглотнул, понимая, что своей неуверенностью он всё испортит.

– Ох, извините, Джеймс, – отсмеялась Шеридан, – Что вы говорили?

– Я хочу забрать Кая из приюта, – повторил он чуть пожёстче.

– Кого? Этого калеку? Кому он нужен со своей ногой? – хмыкнул Джаред.

– Завали хлебало – не с тобой говорят! – прикрикнула на него директриса, а затем успокоилась, – А зачем вам этот мальчик, Джеймс? Вы ведь и сами видите, что у него физический дефект, не подлежащий лечению…

«Сами вы не подлежите лечению вместе с этим детским домом…»

– Это не имеет значения. Я просто хочу его забрать, – голос Хэлмана становился холоднее.

– Неужели…? – усмехнулась Шеридан.

– Значит так… – Джимми громко хлопнул ладонями по столу и нагнулся к директрисе, шипя, – Либо вы отдаёте мне мальчика по-хорошему, либо сюда набежит такая толпа журналистов на удочку о том, что вы избиваете своих воспитанников, что вы в жизни от них не отделаетесь. Ваш выбор? – он резко поднялся и скрестил руки на груди.

Все трое переглянулись с ужасом, иногда искоса поглядывая на Джеймса. Но он был слишком серьёзно настроен, судя по его свирепому выражению лица. Кроу подозвала к себе помощников и отвернулась от воспитателя, проводя «экстренное совещание».

– Шеридан, нам же нельзя отдавать сопляка! – прохрипел Джаред.

– Заткнись! – Шеридан ударила его по лицу, – Мне не нужно лишнее внимание к приюту.

– Хочешь я кокну этого выскочку топориком?

– Не смей даже соваться к нему!

– Нам давно уже пора сбагрить этого никчёмного калеку к чёртовой матери. Только место занимает, – фыркнула Мэв.

– Да, пожалуй, ты права. Но, Джаред… Напоследок, думаю, калеке нужно устроить неплохие проводы.

– Отрубить ту ногу?

– Нет. Просто избить.

Они втроём развернулись к Джеймсу. Он, конечно, понимал, что ничем хорошим это не кончится, но надеялся на положительный исход…

– Да, вы можете забрать мальчика, но только завтра: нужно подготовить его документы. Можете идти.

– Премного благодарен.

На секунду Джимми столкнулся со взглядом Джареда. В этих глазах кобры не было ничего хорошего, только какое-то дьявольское пламя, возвещавшее о том, что что-то ужасное случится этой ночью. Но Хэлман принял это за паранойю. Он поспешил обратно в детскую, чтобы обрадовать мальчика. И тот уже проснулся, только всё ещё не особо понимал происходящее.

– Привет, малыш, – улыбнулся брюнет, присаживаясь на корточки возле угла.

– П-привет… – тихо ответил блондин, потирая глаза и резко возвращаясь в реальность. Джимми! Это же Джимми! Что-то случилось? Почему он так рад?

– У меня хорошие новости, – произнёс он, как будто прочёл мысли Кая, – Завтра мы с тобой уедем из этого места.

– П-повтори ещё раз? Кажется, я туго понимаю спросонья… – светло-серые глаза уставились на воспитателя, как будто вытаскивали из него душу.

– Я забираю тебя отсюда завтра.

Желания на падающие звёзды иногда тоже сбываются, если сильно этого захотеть. Мальчик никогда не думал об этом, но именно сейчас эта мысль быстрее всего дошла до него. Быстрее даже, чем осознание того, что завтра он окажется совсем в другом месте.

– Погоди… Ты… Ты смог…?

– Просто припугнул Шеридан, малыш. Но… Послушай меня очень и очень внимательно, хорошо? – мальчик закивал, – Этот Джаред… Он отвратительный человек. Боюсь, его натравят на тебя в последний раз. Ради всего святого, спрячься у Сальваторе на ночь. Я не хочу, чтобы тебе сделали очень и очень больно.

– Они не отпустят меня без этого… – хмыкнул Кай, но его глаза просияли, – Ты… Ты и вправду заберёшь меня? И не передумаешь, потому что я… Маленький грязный уродливый калека?

– Не смей себя так называть, малыш. Ты очень красивый и хрупкий. Всё остальное поправимо.

– П-поправимо?

– Конечно. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты же мне веришь? – Джеймс протянул ему руку.

Кай недолго смотрел на его большую ладонь и вложил в неё свою, вновь улыбаясь лишь краями губ. Джимми несильно притянул мальчика к себе и заключил в крепкие объятия. Блондин положил голову на его плечо и обвил руками шею. Так спокойно и тепло… Совсем как дома.

Стоило только Джеймсу отъехать на несколько метров от приюта вечером, когда уже была команда отбой, как вдруг дверь в детскую резко распахнулась. Маленькие дети уже спали, но Кай не мог, вспоминая слова воспитателя о Джареде. И вот его ночной кошмар во плоти с кастетом на пальцах правой руки. У мальчика начиналось дежавю. Каждую ночь это выглядело почти так же, только вместо кастета были кулаки.

– Вот и встретились, сопляк. Бежать некуда… – тихо проговорил повар. В лунном свете показалось, что сидевший мальчик шевельнулся. Затем он повернул голову к вошедшему. Впервые за всё время на его лице появилась странная улыбка, больше похожая на оскал. На плече уже висел старый рюкзачок.

– Что за…? – повар испугался, разглядев обнажённые зубы во тьме.

– Поймай, если сможешь… – ухмыльнулся Кай. Джаред подбежал к углу, но было уже слишком поздно: мальчик влез на подоконник и спрыгнул на землю, оставив палку внутри. Войти во влажную мокрую землю ногами было неприятно, калека кубарем скатился с пригорка, царапая кожу и пачкаясь в грязи. Его плохонькая одежонка уже ни на что не годилась, а только рвалась и рвалась дальше. Откуда-то сверху повар изрыгал проклятия. Мальчик остановился, перелетев через камень и приземлившись на живот. Кажется, он разбился похлеще, чем если бы его избили. Вроде ничего не сломал. Пораненная нога только адски болит, но ему надо спешить, пока Джаред не побежал за ним. Кай поднялся из последних сил и, добежав до сторожки, забарабанил по двери костяшками. Сальваторе быстро открыл дверь и впустил мокрого грязного мальчишку.

– О небо, о Мадонна… Кай, что с тобой?

– Позволь мне остаться на ночь, пожалуйста? За мной Джаред гонится… – тихо произнёс он, хлюпая носом.

– Он избил тебя?

– Нет. Не успел. Я с пригорка слетел и через камень перекувыркнулся.

– О Господи… Ты похож на огородное пугало, честное слово. Снимай вещи и садись в таз. Старик Сальваторе тебя помоет.

К сожалению, тёплой воды у мужчины в сторожке не было, поэтому он поливал мальчика прохладной. Но Каю хоть что, лишь бы смыть грязь. Въедливая пыль, конечно, не сошла с кожи – её нужно было оттирать жёсткой мочалкой, которой у Сальваторе не было. Но хотя бы комья земли остались в тазу. Блондин вытерся какой-то тряпкой, которую дал ему садовник, и переоделся в одежду совсем не по размеру. При падении он отделался парой синяков и несерьёзных царапин. Сторож усадил мальчика на стул и дал небольшую подушку, пахшую сыростью, чтобы на неё можно было положить голову, сидя за столом.

– Тебя предупредили?

– Да.

– Кто?

– Джимми. Он завтра заберёт меня отсюда. Поэтому он сказал переждать в сторожке.

– Уже завтра?

– Да.

– Куда ты уедешь?

– Не знаю. Но очень далеко отсюда.

– Надеюсь, о тебе будут там заботиться.

– Он сказал, что всё исправит, когда я назвал себя грязным калекой.

– Хм… Как же?

– Как исправляют калек, сеньор?

– Ведут их к врачам, малыш, чтобы они проводили операции.

– Видимо, меня тоже отведут к врачу, чтобы он провёл операцию… – мальчик выпятил нижнюю губу и шумно хлюпнул носом, – Сеньор, мне будет больно?

– Не те времена, Кай. Ты будешь спать и ничего не почувствуешь.

– Я умру?

– Нет. Просто будешь без сознания.

– Потом я смогу ходить?

– Сможешь. Если о тебе позаботятся. Надеюсь, так и будет. Ты станешь обыкновенным мальчиком, сможешь бегать, прыгать, танцевать, будешь радоваться жизни.

– Я боюсь.

– Чего?

– Что всё будет не так.

– Почему же?

– Я привязался к нему. И… И он может сделать мне больно. Я вытерплю всё, что он захочет.

– Малыш, почему ты думаешь, что он захочет навредить тебе?

– Я просто… Боюсь людей. За все 15 лет я видел больше плохих, чем хороших.

– Почему ты думаешь, что Джеймс тоже окажется плохим?

– Не знаю. Я трус?

– Нет. Сам же сказал, что боишься людей.

– Если я боюсь, то я трус.

– Нет. Ты моральный калека.

– Как это?

– Кто-то однажды сделал тебе больно, и теперь ты думаешь, что так будет со всеми.

– М-может ли человек, который говорит, что жалеет меня по-человечески, вдруг взять и оказаться плохим?

– Ты знаешь это лучше меня, Маленький принц. Ты видишь людей насквозь, со всеми их пороками и намерениями. Что ты сам думаешь?

– Он… Никогда не сделает мне больно. Кажется, он добрый и пожертвовал многим, лишь бы вытащить меня отсюда.

– Если так, то почему ты боишься, что всё окажется по-другому? Из-за страха перед людьми?

– Наверное. Сеньор… Почему я часто плачу?

– А ты начал часто плакать?

– Да.

– Потому что ты почувствовал себя живым.

– Но я же и так жив.

– Нет. Ты существуешь. Это не значит, что ты жив. Когда ты чувствуешь хоть что-то, кроме пустоты и отчаяния, то ты жив.

– Плакать стыдно?

– Нет. Но не переусердствуй с этим. Ты просто поверь, что всё будет хорошо. Вот видишь, завтра начнётся совсем новая жизнь. Ты уедешь далеко-далеко, где тебя будут любить, холить и лелеять. Где не будет Джареда, Мэв и злых подростков. Быть может, у тебя появятся новые друзья, которые смогут разглядеть в тебе то, чего никто не видит.

– Что, сеньор?

– Душевную красоту, малыш. А теперь спи, чтобы время быстрее подошло и Джимми уже забрал тебя.

С каждым произнесённым словом сторож, как мог, пытался подавить образовывавшийся ком в горле. Девять лет он разговаривал с этим странным мальчиком, думающим совершенно не по-детски. Стал бы обычный пятнадцатилетний подросток спрашивать, умрёт ли он на операционном столе или нет? Кай же светлый и чистый, как первый снег. Лишь бы только новая жизнь не запятнала его.