Читать книгу Актуальные проблемы политической экономии - Н. В. Сычев - Страница 8

Вопрос о российской политической экономии, специфических особенностях и основных этапах ее развития относится к числу малоизученных. В этой связи следует отметить хотя бы тот факт, что в традиционных учебниках по истории экономических учений данный вопрос в полной мере не рассматривался, оставался, так сказать, в тени, «за кадром». В лучшем случае внимание акцентировалось на эволюции российской политэкономии второй половины XIX – начала XX в. В этом контексте излагались преимущественно экономические взгляды А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Г. В. Плеханова, А. И. Чупрова, представителей народничества, «легальных марксистов» и в особенности Н. И. Зибера, М. И. Туган-Барановского, А. А. Богданова, В. И. Ленина, Н. Д. Кондратьева и ряда других авторов. В то же время вне поля зрения находился, по сути дела, довольно сложный и вместе с тем весьма противоречивый процесс становления и развития российской политической экономии в целом, ее общие и отличительные черты в сравнении с зарубежными школами экономической мысли[225]. Даже в трехтомной монографии, специально посвященной истории русской экономической мысли (отв. ред. А. И. Пашков), этому вопросу не уделено должного внимания. Исключение, пожалуй, составляют работы Н. С. Шухова, в которых предпринята попытка системного исследования основных этапов формирования и развития русской политической экономии[226].

Между тем Россия является одной из тех стран, в учебных заведениях которой курс политической экономии был введен еще в начале XIX в. По регламенту Российской академии наук (в соответствии с указом Александра I) с 1803 года политическая экономия стала общепризнанной наукой и прочно вошла в число самых важных дисциплин, подлежащих изучению и «усовершенствованием» которых призвана была заниматься Академия наук. В этой связи в 1804 году в ней были созданы факультеты политэкономии и статистики. В 1805–1806 гг. в Москве был издан первый учебник по политической экономии Х. Шлецера. В 1806–1808 гг. в Петербурге К. Ф. Герман начал издавать первый в России «Статистический журнал», в котором были опубликованы работы известных экономистов и государственных деятелей того времени (в первой половине XIX в. в свет вышли два тома).

Становление российской политической экономии происходило, с одной стороны, в русле эволюции отечественной экономической мысли, наиболее видные представители которой внесли важный вклад в разработку оригинальных идей экономической науки[227]; с другой – под непосредственным влиянием классической школы политэкономии и прежде всего учения А. Смита. В 1802–1806 гг. был осуществлен перевод на русский язык книги А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов». Концептуальные идеи этой книги получили широкое распространение в передовых слоях российского общества. Несомненно, важную роль в утверждении и популяризации политической экономии в нашей стране сыграли работы Г. Сарториуса и И. Неймана. В них в доступной для российского читателя форме излагались экономические взгляды А. Смита[228].

Вместе с тем процесс становления российской политэкономии характеризуется и определенным своеобразием. В частности, заимствуя наиболее важные положения из учения А. Смита и его последователей, российские экономисты пытались, с одной стороны, осмыслить эти положения по-своему, привести их в единую систему в соответствии со своей методологией и нравственными устоями общества; с другой стороны, апробировать полученные знания на практике, найти правильные решения сложных социально-экономических проблем российской действительности[229]. Кроме того, и это следует подчеркнуть особо, российские экономисты не были узкоспециализированными учеными. Напротив, область их исследований была довольно обширной, охватывающей не только, собственно, политэкономию как таковую, но и статистику, финансы, банковское дело, денежное обращение, кредит и т. п.

В историко-теоретическом аспекте в развитии дореволюционной российской политической экономии можно выделить, пожалуй, два главных этапа: 1) первая половина XIX в.; 2) вторая половина XIX в. – до 20-х гг. ХХ в. Первый этап характеризуется следующими особенностями. Во-первых, интенсивным процессом формирования и утверждения политической экономии как составной части мировой экономической мысли. Во-вторых, осмыслением и переосмыслением не только теоретической системы А. Смита, но и взглядов Ж. Б. Сэя, Д. Рикардо, Т. Мальтуса, Дж. Милля, Д. Стюарта, С. Сисмонди и многих других зарубежных экономистов. В-третьих, определением места политической экономии в системе политических наук, специфики метода ее исследования. В-четвертых, выявлением соотношения присущих ей физических и нравственных начал, их роли в жизни общества. Наконец, в-пятых, широким распространением понимания политической экономии как науки о государственном хозяйстве или о народном богатстве.

Начало такому пониманию предмета политической экономии положил упомянутый выше Х. Шлецер. В своем учебнике «Начальные основания государственного хозяйства или науки о народном богатстве» Х. Шлецер исходил из того, что современное общество суть гражданское общество. Оно образует одно великое целое, политическое тело. Поэтому политэкономия, изучающая это общество, наряду с собственно политикой, принадлежит к числу политических наук. По мнению Х. Шлецера, политическая экономия «изъясняет многоразличные средства, под управлением верховной власти находящихся, которые служат умножению народного богатства и получению от этого возможной пользы, или она есть наука о богатстве народа, когда оно в рассуждении своего происхождения и употребления представляется под влиянием законодателя»[230]. Трактуя подобным образом предмет политэкономии и отождествляя ее, по сути дела, с экономической политикой, он подразделял первую на две части: 1) политику народной промышленности; 2) политику государственных доходов (финансов)[231].

Таким образом, Х. Шлецером обосновывается понимание предмета политической экономии в двух взаимосвязанных аспектах: 1) как наука о государственном хозяйстве; 2) как наука о народном богатстве. Грань, разделяющая их, несущественна. Политэкономия рассматривается как часть политики, а потому относится к разряду политических наук. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сама политическая экономия отождествляется, по сути дела, с экономической политикой.

Дальнейшее развитие представление о предмете политической экономии получило в книге Г. Шторха «Курс политической экономии, или изложение начал, обусловливающих народное благоденствие» (1815). Г. Шторх дал более расширительную трактовку предмета этой науки. По его мнению, до настоящего времени политэкономия рассматривалась преимущественно как наука о богатстве государства, или государственном богатстве. Однако такое понимание ее предмета является ограниченным. Дело в том, что политическая экономия охватывает еще благосостояние вообще и что теория просвещения составляет существенную часть данной науки.

В этой связи Г. Шторх отмечал, что политэкономия принадлежит к разряду тех наук, предметом изучения которых является государство и которое можно определить общим названием государствоведение. Последнее весьма обширно и охватывает разнообразные знания. Поэтому наряду с политэкономией существуют и другие отрасли государствоведения: социология, политика, право и т. п. Политэкономия занимается изучением «естественных законов, определяющих благоденствие народов, т. е. их богатство и просвещение»[232]. Эти законы не являются произведениями людей, а вытекают из природы вещей; их не устанавливают, а открывают посредством анализа и наблюдения. В этом смысле «политическая экономия имеет некоторое сходство с физикой; что она, относясь к государствоведению, как физика к естествознанию, есть результат многих фактов достаточно исследованных, из которых выделены строгие последствия»[233].

Согласно Г. Шторху, факты, из которых политэкономия выводит свои законы, принадлежат к разряду нравственных. Они являются результатом действия человека. Последний сам производит свое богатство и просвещение и заставляет их служить своим нуждам и наслаждениям. Все явления, представленные подобными фактами, основываются на человеческой природе и только ею могут быть объяснены. Отсюда вытекает важное заключение, которое ослабляет сходство между естествознанием и политэкономией. Естествознание опирается на физические факты, подчиняется строгой оценке, а потому принадлежит к области точных наук. Напротив, политэкономия опирается на факты нравственные, т. е. произведенные способностями человека, его нуждами и волей. Такие факты не подчиняются точному вычислению и входят в область нравственных наук.

В силу этого в политико-экономических исследованиях использование алгебраических формул является делом бесполезным. Отсюда следует и другой важный вывод: исследовать факты, относящиеся к политэкономии, гораздо труднее, чем те, которые служат основанием естественных наук. Так, физики и химики могут по своей воле повторить те или иные факты, комбинировать их, т. е. производить опыты. Философы же, занимающиеся политико-экономическими фактами, вынуждены изучать эти факты такими, какими они существуют в реальной действительности.

Однако знания одних только фактов явно недостаточно. Необходимо знать еще все отношения, связывающие их с другими фактами. Общие факты или общие законы называются принципами с того момента, когда они используются для объяснения явлений и принятия соответствующих решений в конкретных действиях. «Только знание принципов, – подчеркивал Г. Шторх, – доставляет тот верный путь, который постоянно и с успехом ведет к желаемой цели»[234].

Указывая на тесную взаимосвязь теории и практики, Г. Шторх отмечал, что политическая экономия как наука основана на изучении человека и людей. Она исследует человеческую природу, состояние и судьбу развития общества в разное время и в разных местах. При этом чрезвычайно важное значение приобретает изучение истории путешествий, человека как такового, законов и учреждений, вида страны, источников богатства и просвещения народа, его добродетелей и пороков и постоянно сопоставлять науку с повседневной практикой. Подобный подход позволяет установить, что политическая экономия есть «философия истории и путешествий, светильник критики, внесенный в то, что наиболее нас касается, – источник нашего счастья»[235]. Она призвана вскрыть не только причины народного богатства, но и причины цивилизации и просвещения.

Взгляд на политическую экономию как одну из политических наук получил в дальнейшем широкое распространение в российской литературе. Так, Т. Ф. Степанов относил к области политических наук философию как науку всех наук, естественное право, политику, политическую экономию, дипломатию, политическую историю и статистику. По его мнению, между ними существует тесная взаимосвязь. При этом специфическая особенность политэкономии заключается в том, что она раскрывает законы физического и гражданского совершенствования или те законы, по которым общество достигает богатства.

По мнению Т. Ф. Степанова, чтобы определить предмет какой-либо науки, необходимо показать ее связь с другими более или менее сопряженными с ней науками. Это в полной мере относится и к политической экономии. В качестве исходного пункта он выдвинул следующее положение: поскольку весь окружающий мир образует одно целое, то соответственно все вещи, составляющие этот мир, и науки, их изучающие, находятся в неразрывной связи друг с другом. Причем связь между науками может быть либо ближайшей, либо отдаленной в зависимости от того, с какой стороны они изучают природу.

Обращая внимание на пользу философии для политэкономии, Т. Ф. Степанов отмечал, что если первая «учит, что люди должны пользоваться одинаковыми выгодами жизни», то вторая «берет за основу совсем противное правило. Неравенство людей служит ее началом»[236]. Тем не менее политэкономия ни в коей мере не противоречит философии, поскольку люди, живущие в различных странах земного шара, отличаются по различным основаниям: плодородию земли, природным способностям, степени развитости последних и т. п. Следовательно, «сама природа некоторым образом полагает основание различию в состоянии человечества на земле»[237].

Весьма важным для политической экономии Т. Ф. Степанов считал вопрос о связи теории и практики, теоретических и эмпирических методов познания. По его мнению, теория представляет собой осмысление опытов, осмысление того, что ум человеческий замечает на земном шаре. Любая совершенная теория, не имеющая никакого отношения к опытности, является чистым вымыслом. И, наоборот, совершенная опытность без теории есть не что иное, как простое понятие о непосредственном действии предметов без всякого их осмысления. В первом случае мы имеем дело с сумасбродством, во втором – с невежеством. Однако такие крайности не характерны для политической экономии. Теория и практика не могут противоречить друг другу, хотя они более или менее раздельны между собой в относительном своем направлении[238].

Выясняя пользу политической экономии как науки, Т. Ф. Степанов подчеркивал, что эта польза не подлежит никакому сомнению, хотя некоторые народы во все времена достигали блистательной степени богатства без политико-экономических знаний. Однако из этого неверно было бы делать вывод о бесполезности политэкономии как науки. По Т. Ф. Степанову, знание политэкономии полезно и важно не только для государственных деятелей, но и для всех граждан, ибо эта наука объясняет пути приобретения, сохранения и увеличения богатства. Последним же пользуются все члены общества. И чем вернее распространяются между ними политико-экономические знания, тем в большей мере данная наука избавляет их от ошибок, заблуждений и необдуманных предприятий. Знание политэкономии знакомит человека с трудом и добродетелями, раскрывает его настоящее достоинство и положение в мире. Кроме того, подобное знание способствует сближению людей и народов благодаря взаимности представляемых ими полезных услуг. «Оно ясно показывает нам, что все люди и народы составляют одно целое, одно человечество и что только дружными, соединенными усилиями они в состоянии достигнуть своего благоденствия»[239].

Вместе с тем Т. Ф. Степанов подчеркивал, что нельзя превратно думать о политической экономии, знание которой будто бы порождает жадность к приобретению богатства. В действительности же она только показывает его назначение, важность и необходимость в общественной жизни. Сама по себе жадность представляет крайнюю скупость и расточительность, а потому изгоняется из области науки. Люди, преследующие такие цели, суть эгоисты. Однако «политическая экономия не терпит эгоизма, но между тем дает полный простор деятельности человека»[240]. Нетрудно видеть, что в этом пункте Т. Ф. Степанов занимал совершенно иную позицию, чем А. Смит и его последователи.

В то же время Т. Ф. Степанов обращал внимание на общеизвестный факт: нынешняя эпоха обнаруживает необузданное стремление к богатству, и эта тенденция имеет весьма вредные последствия. Но не политэкономия является причиной этого негативного явления. «Напротив, она только может спасти людей и народы от будущих бедствий, она только, вступив на высшую ступень своего раскрытия, может показать им истинное направление и цель. Политическая экономия – наука самой природы; природа сама по себе не назначает человеку никакого зла, она вся – благость и счастие»[241].

По определению Т. Ф. Степанова, предметом политической экономии является «изложение правил, показывающих народам, каким образом они могут обогащаться»[242]. Она изучает физическую жизнь народов, в то время как политика – жизнь нравственную. Следовательно, первая имеет дело с богатством, вторая – с нравственностью.

По своей структуре политическая экономия, согласно автору, включает в себя три отдела: 1) производство богатства; 2) распределение богатства; 3) потребление богатства. Эта схема, по сути дела, воспроизводит схему французского экономиста Ж. Б. Сэя, который отмечал, что политэкономия «показывает, как богатства производятся, распределяются и потребляются в обществе»[243].

Несомненно, одним из оригинальных российских учебников по политической экономии, написанным русским автором и на русском языке, является трехтомный курс А. И. Бутовского «Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии», вышедший в свет в 1847 году. Важнейшая отличительная особенность данного курса состоит в том, что в нем дается системное изложение политэкономии как науки. В первом томе рассматривается проблематика производства, во втором – обращение и распределение, в третьем – потребление[244].

В качестве методологической предпосылки А. И. Бутовский выдвинул положение, согласно которому каждая наука имеет свой предмет исследования, изучает однородные факты и законы. Источник данных фактов и законов – природа и свободно-разумная деятельность человека. Именно поэтому «сфера познания разделяется на две половины: в одну входят науки, излагающие законы природы, – науки физические, в другую – науки, объясняющие законы, которыми направляется свободно-разумная деятельность человека к достижению различных целей, науки нравственные»[245]. Человек, будучи главным предметом вторых, входит вместе с тем и в предмет первых. Однако последние (зоология, анатомия, физиология) рассматривают человека лишь как животное, как одухотворенное существо.

Между физическими и нравственными науками, по мнению автора, существует важное различие. Первые изучают природу, объясняют ее законы, выясняют силы, которые человек ставит себе на службу для достижения тех или иных целей. Вторые излагают в строгом порядке пути, по которым должна направляться свободно-разумная деятельность человека для получения конкретных результатов, обогащают нас познаниями, руководят нами в жизни, в отношениях с природой и между нами сами, провозглашают законы развития общества и познания. Если физические науки можно уподобить нервам, по которым внешние впечатления проникают в мозг, то нравственные – мускулам, принимающим движение от мозга и сообщающим это движение другим членам человеческого тела[246].

Поскольку каждый человек живет в обществе, он взаимодействует с другими людьми. Характер этого взаимодействия регулируется законами внутреннего устройства или государства. Такие законы могут устанавливаться по-разному: письменно, словесно или предписываются общественным мнением, хотя в этом случае они не доведены еще до степени законов, но тем не менее власть их огромна. Таким образом, в общественной жизни человека неизбежно присутствуют два элемента, два отдела побуждений, двоякое проявление свободно-разумной деятельности: личный и государственный интерес. Первый ассоциируется с осознанием пользы частной, второй – с признанием необходимости уважать чужие законы. Между этими началами существует постоянное взаимодействие, ведущее к установлению равновесия. Последнее является непременным условием и основанием дальнейшего развития человеческой деятельности и общества в целом[247].

Исходя из вышеизложенных предпосылок, А. И. Бутовский делает вывод о том, что общественность есть основной факт, на котором создаются нравственные науки. Они подразделяются на две группы: чисто нравственные и политические. Первые рассматривают человека не как отдельное, самостоятельное существо, а как существо, принадлежащее обществу. Вторые исследуют человека как члена общества и государства, точнее, общество как таковое, совокупную деятельность общих интересов его членов.

Согласно А. И. Бутовскому, предмет политэкономии – «наука о народном богатстве, исключительно посвящающая себя изучению средств, с помощью которых люди, в обществе живущие, достигают возможного благосостояния…»[248] Она ограничивается рассмотрением побуждений свободно-разумной деятельности человека, целью которых является полезное. Эта наука призвана исследовать их свойства, оттенки, особенности их проявления в общественной жизни; должна открыть связь между ними, вывести экономические законы, в то время как другие науки открывают связь между иными побуждениями и проявлениями человеческой воли, выводят, например, законы юридические, нравственные, эстетические и философские. Все эти науки, однако, тесно связаны между собой и находятся в определенном равновесии.

Характеризуя пользу политической экономии, автор отмечал, что она, с одной стороны, опирается на науки нравственные, физические и исторические, а с другой – поддерживает их и служит одним из краеугольных камней человеческого познания. Политэкономию нельзя изъять из этого круга наук, не причинив тем самым ущерба связанным с ней наукам, в особенности нравственным. А потому она сама обретает статус науки нравственно-политической. Именно благодаря этому статусу политэкономия принимает важнейшее участие в общественной жизни. В ее знаниях нуждаются все люди независимо от их социального положения и местожительства. И чем обширнее осуществляется процесс распространения политико-экономических знаний, тем более общество становится образованным.

В этой связи А. И. Бутовский различал три вида знания: первый вид имеет дело с законами вещественного и нравственного мира, представленными в систематическом порядке и отвлечении от частных изменений, т. е. это теория науки; второй – применение данных законов к объяснению отдельных частных случаев и их изменений, которые зависят от конкретных обстоятельств, т. е. это практика, приложение науки или искусство; третий – систематическое описание порядка применения теории к достижению каких-либо результатов, т. е. это прикладная часть науки.

По А. И. Бутовскому, все эти три вида знания существуют и в политической экономии. Ее теория складывается из общих законов, в соответствии с которыми люди стремятся к обеспечению своего благосостояния в общественной жизни. В умении применять эти законы в процессе общественной деятельности заключается политико-экономическое искусство. Главные черты данного искусства, изложенные в аналитическом труде и в применении к различному положению народа, образуют прикладную политэкономию. Назначение последней состоит в применении теоретических законов к объяснению полученных результатов. Она охватывает многие ветви знания подобно другим прикладным наукам. В то же время прикладная политэкономия должна изменяться вместе с тремя главными обстоятельствами: временем, местом и народом. В силу этого «законы экономические, в сущности, везде одинаковые, проявляются различно и ведут к разным результатам, смотря по смежным с ними обстоятельствам. От этого глубокие различия в экономическом положении не только различных народов, но и даже одного и того же народа в различных периодах его существования»[249].

Резюмируем вышеизложенное. Становление политической экономии в России осуществлялось под влиянием классической школы. Однако это влияние преломлялось сквозь призму российского менталитета. Определяя политэкономию преимущественно как науку о богатстве, российские экономисты в отличие от своих зарубежных коллег сосредоточили основное внимание на исследовании следующих вопросов: выявление места данной науки в системе политических и социальных наук; анализ присущих ей нравственных начал; соотношение теоретической и прикладной политэкономии, эмпирических и теоретических методов познания, значение практики; выяснение гуманистической сущности политэкономии и ее важной роли для решения сложных социально-экономических проблем того времени. Все это свидетельствует о самостоятельности, национальном своеобразии и вместе с тем преемственности классической традиции российской политической экономии, получившей признание и распространение в передовых слоях общества.

Второй этап в развитии российской политической экономии характеризуется, во-первых, критическим осмыслением различных зарубежных школ, течений и направлений (историческая школа, марксизм, маржинализм, ранний институционализм); во-вторых, развитием понимания политэкономии как науки о народном хозяйстве, хозяйственных отношениях, материально-хозяйственном быте; в-третьих, широким распространением пофазной (воспроизводственной) концепции, в соответствии с которой излагалась структура курса политэкономии; в-четвертых, определением места и роли политэкономии в системе экономических наук; в-пятых, дальнейшей разработкой методологии экономического исследования; в-шестых, возникновением российской математической школы в экономической науке; в-седьмых, акцентированием внимания на решении острых социально-экономических проблем России, включая и определение исторических перспектив ее дальнейшего развития.

Весьма важным событием для данного этапа явился выход в свет двухтомного курса И. Я. Горлова «Начала политической экономии» (1859, 1862)[250]. Во введении к этому курсу автор отмечал, что в настоящее время в России на авансцену общественной жизни выдвинулись многие ключевые вопросы, касающиеся народного благосостояния. Чтобы дать правильные ответы на эти вопросы, общество вынуждено было обратиться к науке, имеющей к ним непосредственное отношение, находящейся до сих пор в совершенном забвении, т. е. к государственной экономии. И тогда оказалось, что, хотя она и мало разработана в нашей литературе, тем не менее ее начала известны многим образованным людям благодаря университетскому образованию и изучению сочинений зарубежных ученых.

Согласно И. Я. Горлову, политическая экономия сама по себе чужда всякому прожектерству и не есть собрание каких-либо готовых рецептов и способов решения конкретных задач. Напротив, в ней излагается теория естественных законов экономии народов[251]. Но эта теория была бы жалкой и бесплодной отвлеченностью, если бы она не опиралась на явления реальной действительности. «В объяснении именно этих явлений лежит практическое значение теорий, излагаемых в науке»[252].

Человек, будучи существом разумным, имеет различные потребности, удовлетворение которых необходимо для его существования и развития. Побуждаемый этими потребностями и приобретенным опытом к их удовлетворению, он начинает действовать, трудится и таким образом добывает средства к жизни. Наряду с предметами, которые используются для удовлетворения его непосредственных нужд (пища, одежда, жилище), ему необходимы такие предметы, посредством которых он создает указанные жизненные средства: разные орудия труда и машины, физические и умственные силы самого человека. Эти два класса предметов и производительных средств, столь полезных и необходимых для человеческой жизни, в совокупности образуют народное имущество. Иначе говоря, под народным имуществом понимается совокупность разнообразных предметов, находящихся в собственности народа. Сюда относятся, впрочем, не только полезные, но и бесполезные и даже вредные предметы (например, песчаные степи, болота с опасными для здоровья человека испарениями), а также долги народа, получаемые с других народов или с правительств, при условии что долги эти бесспорны и благонадежны[253]. Если взять всю совокупность таких предметов или все народное имущество и сопоставить их с нуждами народа, то это сопоставление даст начало экономическому благосостоянию. Само по себе народное имущество может находиться в разных соотношениях с потребностями: быть в равновесии с ними, превышать их или быть недостаточным. «Первое из них можно назвать достаточностью, второе – богатством, третье – бедностью»[254].

Формы богатства, подчеркивал И. Я. Горлов, очень изменчивы, подвижны, предопределяются духом и образованием времени. Отсюда следует, что богатство есть такое идеальное состояние, которого достигнуть постоянно стремится всякий народ, но к которому до сих пор, по крайней мере, можно было только приближаться с распространением образованности[255].

По мнению И. Я. Горлова, всякий народ, стремящийся достигнуть определенных экономических целей, имеет многочисленные частные хозяйства. В своей совокупности они образуют государственную экономию. Существует особый отдел наук, занимающихся ее изучением, которые называются камеральными. Предметом этих наук является изучение хозяйственной деятельности народа во всех видах и отношениях, а также начал и учреждений, с помощью которых промышленность может быть управляема с пользой для народного благосостояния.

Исходя из этого, И. Я. Горлов делает вывод: политическая экономия – это прежде всего государственная экономия. Она «рассматривает хозяйственные условия народного благосостояния, насколько они заключаются в нравственной природе человека и в деятельности»[256]. Нетрудно видеть, что данная трактовка предмета политэкономии, с одной стороны, тяготеет к уже сложившейся российской традиции, но с другой – выходит за ее пределы, поскольку основной акцент здесь делается на хозяйственной деятельности и значимости ее в жизни общества. Поэтому экономические взгляды И. Я. Горлова все же следует рассматривать как переходные, как предтечу к более четкому определению политэкономии как науки о народном хозяйстве.

Гораздо более явственно новый подход к определению предмета политической экономии выражен в работах И. К. Бабста. Находясь под влиянием классиков и представителей исторической школы, он положил в основу своей концепции идею материальной обеспеченности. Чем выше эта обеспеченность, тем всегда выше возможность для свободного и здорового развития духовной жизни человека. В свою очередь, такая возможность может быть достигнута только при правильных условиях ведения хозяйства.

Под материальным благосостоянием каждого человека подразумевается такое состояние, при котором он имеет возможность удовлетворять свои разнообразные потребности. Круг этих потребностей непрерывно расширяется по мере развития цивилизации. То, что раньше было прихотью, становится необходимостью; одна потребность обусловливает другую, а последняя – новую потребность. «Потребности человека и общества не постоянны, но вечно в движении, потому что сама жизнь общественная есть беспрерывное и неуклонное стремление к прогрессу»[257].

По И. К. Бабсту, всякая деятельность человека, направленная на приобретение необходимых средств к жизни, сохранение и приумножение имущества, пользование им, на обеспечение себе непрерывного благосостояния и удовлетворение всех многообразных потребностей, называется хозяйственной деятельностью. Соответственно, сумма всех предметов, ценностей, сил, на которые направлена эта деятельность, образует хозяйство. Целью каждого отдельного хозяйства, по мнению автора, является извлечение наибольшей прибыли и выгоды, а потому каждый индивидуум действует совершенно самостоятельно и независимо от других[258]. Под народным хозяйством И. К. Бабст понимал всякую хозяйственную деятельность целого народа, направленную на достижение наибольшего благосостояния и непрерывное удовлетворение разнообразных потребностей.

Вслед за французским экономистом Ф. Бастиа И. К. Бабст развивал тезис о гармонии экономических интересов, наличии стройного естественного порядка в народном хозяйстве. Все звенья в нем тесно связаны между собой и ни одно из них не может быть вырвано из этой цепи без нарушения общей гармонии. Несмотря на то что отдельные интересы хотя и преследуют свои чисто эгоистические цели, они постоянно контролируются другими интересами. Поэтому первые ничего не могут сделать без вторых, постоянно в них нуждаются. Следовательно, в народном хозяйстве существует гармония между личной и общественной выгодой, между всеми его отраслями.

Рассматривая народное хозяйство как живой организм, И. К. Бабст подчеркивал, что этому организму присущи разумные законы, в соответствии с которыми «личная выгода – главная сила в частном хозяйстве – подчиняется в хозяйстве народном благу общественному»[259]. Такой организм не может действовать и развиваться только посредством инстинкта, подобно животным сообществам (пчелы, муравьи). Он – не искусственный и не произвольный продукт человеческой воли и людского соглашения. Напротив, этот организм представляет собой «одно из условий человеческого общежития, управляемое законами человеческой природы»[260].

Наука, изучающая природу и свойства народного хозяйства, открывающая естественные законы, по которым развивается этот живой организм, объясняющая пути достижения народного благосостояния, называется собственно наукой о народном хозяйстве, или политической экономией[261]. Предмет ее исследования резко отличается от других политических наук. Чтобы не утратить своего предмета, своего научного статуса, политэкономия должна исключить из области своего исследования все чуждые ей элементы. Это объясняется тем, что в состав народного хозяйства входят многие виды промышленной деятельности: земледелие, обрабатывающая промышленность, торговля, банковское дело и т. п. Однако эти отрасли хозяйственной деятельности, согласно автору, не должны входить в предмет политэкономии, поскольку она суть теоретическая, а не отраслевая наука.

По И. К. Бабсту, политическая экономия распадается на две части: общую и прикладную. Общая часть изучает законы, в соответствии с которыми добывается и потребляется народное имущество, «производятся ценности и совершается их обращение, распределение и потребление в народном хозяйстве». Прикладная же часть этой науки «излагает применение законов народного хозяйства к известным данным обстоятельствам»[262]. Между этими частями существует такое же отношение, как и между чистой математикой и прикладной. Поясняя свою мысль, И. К. Бабст отмечал, что прикладная часть политэкономии характеризует то, каким образом на практике должны применяться теоретические начала этой науки, какими способами должен руководствоваться любой хозяйствующий субъект в своей практической деятельности, т. е. как вести хозяйство для удовлетворения своих потребностей и получения дохода.

В соответствии с установившейся традицией И. К. Бабст выделял три отдела в содержании политической экономии: 1) производство ценностей; 2) обращение и распределение ценностей; 3) потребление ценностей. Такое деление, по его мнению, установленное Ж.-Б. Сэем, является общепризнанным среди ученых и встречается почти во всех лучших учебниках по политэкономии.

Рассматриваемый этап в развитии российской политической экономии занимает особое место в научной и культурной жизни общества не только по чисто теоретическим соображениям. Он характеризуется отличительным своеобразием и по мировоззренческой, политической ориентации того или иного экономиста. Так, наряду с буржуазно-либеральным направлением в российской политэкономии (И. Я. Горлов, И. К. Бабст, К. Д. Кавелин и др.) ярко выделялось направление революционно-демократическое (А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский). В 1870–1890 гг. широкое распространение получил марксизм, активными пропагандистами которого были Н. И. Зибер, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин и др. Эти направления достаточно обстоятельно исследованы в отечественной литературе, поэтому мы их здесь специально не рассматриваем.

На данном этапе наиболее существенными моментами в трактовке предмета политической экономии являются следующие. Во-первых, в литературе прочно утвердилось и стало доминирующим понимание политэкономии как науки о народном хозяйстве или о хозяйственных отношениях. Во-вторых, в структуру политэкономии, кроме стадий воспроизводства, стали включаться разделы по теории хозяйственного развития, экономических кризисов, социализма и т. д. В-третьих, начал осуществляться интенсивный процесс осмысления и апробации методологии экономического исследования, разработанной в рамках исторической школы, марксизма и маржинализма. В-четвертых, российские экономисты не отказались от термина «политическая экономия» и широко использовали его в своих работах, в то время как в зарубежной литературе, начиная с конца XIX в., он стал постепенно вытесняться другим термином – «экономикс» («экономическая теория»). Наконец, в-пятых, претерпела существенную трансформацию структура изложения вводной части политэкономии. Вместо философских рассуждений об обществе и экономике, столь характерных для политико-экономических работ первой половины XIX в., в ней стали рассматриваться вопросы сущности народного хозяйства, его структуры, стадий развития и т. д.

Указанные моменты нашли отражение в многочисленных учебниках по политической экономии, появившихся в последние десятилетия XIX – начале ХХ в. Выделим лишь некоторые, наиболее важные из них.

Весьма примечательным в этом отношении является учебник А. А. Исаева «Начала политической экономии», в котором отмечается, что начиная с момента своего рождения и во всей последующей жизни человек ощущает свою зависимость от внешней природы и окружающих его людей. Для удовлетворения непрерывно растущих потребностей он нуждается в различных благах. Их недостаточность побуждает людей относиться к приобретенным благам с расчетом, дорожить ими и не допускать произвольного пользования. Именно поэтому между людьми неизбежно возникают соперничество, необходимость упорядочения данных отношений посредством обмена. Последний возник в глубокой древности. По мере развития общества и роста народонаселения в обмен вовлекались различные продукты, в том числе и земля. «Ум человеческий сознает, что земля ограничена, что она есть важнейшее благо, что пользование ею должно быть упорядочено, т. е. она не должна быть ничьей, а сделаться предметом права собственности»[263].

Вся совокупность хозяйственных благ образует имущество. Оно включает в себя двоякого рода предметы, служащие либо для непосредственного удовлетворения потребностей, либо для дальнейшего производства. Эти предметы составляют неотъемлемый атрибут хозяйства. Последнее представляет собой «совокупность, основанных на расчете, действий, направленных к поддержанию, умножению и расходованию имущества»[264].

Хозяйственные явления по своей сути образуют особый класс явлений, изучаемых самостоятельной наукой. В качестве таковой выступает политическая экономия. Она «есть наука о явлениях общественного хозяйства и законах, управляющих этими явлениями»[265]. Подобное понимание предмета политэкономии отнюдь не ново. Оно, с одной стороны, вытекает из логики развития российской экономической мысли, с другой – инкорпорируется с взглядами представителей исторической школы. Однако в отличие от них российские экономисты уделяли гораздо более пристальное внимание анализу структуры народного хозяйства, его основных элементов.

В этой связи представляет особый интерес учебник по политической экономии, написанный австрийским экономистом Е. Филипповичем. Этот учебник пользовался большой популярностью в России. В нем дается методологически обоснованное, системное и скрупулезное рассмотрение указанных вопросов. Определяя сущность хозяйства, автор отмечал, что жизнь человека немыслима без постоянного возобновления потребления предметов природы. Поэтому в любом обществе, независимо от ступени его развития, для удовлетворения человеческих потребностей необходимостью является деятельность, направленная на присвоение материальных благ. По мере прогресса общества растет и потребление, а вместе с ним и деятельность становится постоянным явлением, она называется хозяйственной. «Понятие хозяйства, таким образом, обнимает все те предприятия и учреждения, которые рассчитаны на продолжительное обеспечение людей материальными благами»[266].

К элементарным фактам хозяйства Е. Филиппович относил: 1) человеческие потребности; 2) блага для удовлетворения этих потребностей; 3) ценность и издержки; 4) производство и потребление; 5) выручку и доход.

В любом обществе они определенным образом упорядочены. Для этого необходима определенная хозяйственная деятельность. Отдельное физическое лицо или группа лиц, воля и потребность которых управляют такого рода деятельностью, составляют хозяйственную единицу. Совокупность временных, пространственных и духовных связей, устанавливающихся между хозяйственными единицами, составляет народное хозяйство. Оно представляет собой одну из форм, в которых проявляется жизнь людей как единое целое, направленное на создание общежития, нации, государства.

Согласно Е. Филипповичу, перед наукой о народном хозяйстве стоят четыре задачи: 1) установление и объяснение экономических явлений, совершающихся в пределах отдельных хозяйственных единиц (единичное или общественное хозяйство), т. е. познание их сущности и понимание как следствие определенных причин; 2) установление и объяснение взаимной силы хозяйственных явлений при их обращении, а также выявление обусловленности этих явлений социальными причинами и влияние последних на участвующие в обращении хозяйства; 3) раскрытие соотношения частнохозяйственных и народно-хозяйственных интересов, их согласование или противопоставление в процессе обращения; 4) раскрытие и объяснение перемен, происходящих в хозяйственных явлениях под влиянием самого факта развития хозяйства и их зависимости от неэкономических факторов.

По мнению автора, исследуя факты обращения и их связи, можно определить, в какой степени связаны между собой частнохозяйственные и народно-хозяйственные интересы. Эта задача, в свою очередь, может быть решена лишь при условии выяснения сущности элементарных фактов хозяйства. Отсюда следует, что «научному изучению народного хозяйства предстоят собственно две основные задачи: 1) выяснение сущности экономических фактов и явлений, взятых как в отдельности, так и во взаимной их связи; 2) изучение последовательного исторического развития их»[267].

В этой связи Е. Филиппович выделял четыре отдела науки о народном хозяйстве. Каждый из них имеет свой предмет исследования. Главное место среди экономических дисциплин занимает теоретическое и политическое изучение экономических явлений, а описательная и историческая части экономической науки в течение продолжительного времени были отодвинуты на задний план. Соединение теории и политики, первоначально обнимавшее всю совокупность экономических знаний, получило название политической экономии. Она включает в себя изучение сущности хозяйственных явлений и закономерных их отношений (теоретическая наука о народном хозяйстве, или национальная экономия); описание наблюдаемого во времени и сознательно направляемого волей людей народно-хозяйственного развития (народно-хозяйственная политика); изложение теории и политики крупных общественных хозяйств и общин (наука о государственном хозяйстве, или финансовая наука)[268]. При этом немаловажное значение имеет описательное и историческое исследование, которое должно использоваться во всех указанных отделах.

Наряду с общими науками о хозяйстве существуют специальные технические дисциплины, изучающие средства и способы, с помощью которых отдельные хозяйственные единицы осуществляют свою деятельность наиболее целесообразным образом, т. е. с надеждой достигнуть наивысшего успеха. К таким наукам относятся агрономия, коммерция и др. Все они содержат конкретные указания для практических приемов, основанных на общетеоретических положениях.

Понимание политической экономии как науки о народном хозяйстве развивали и другие авторы. Так, М. И. Туган-Барановский отмечал, что центральным понятием этой науки является понятие «хозяйство». Оно представляет собой совокупность действий человека, направленных на внешнюю природу с целью создания материальных благ для удовлетворения его потребностей. Вся совокупность формально свободных, но связанных обменом единичных хозяйств образует народное хозяйство.

Различие между единичным и народным хозяйством, по мнению М. И. Туган-Барановского, состоит в том, что первое «регулируется волей и сознанием отдельного хозяина». Напротив, второе «не имеет хозяина, оно есть стихийный и бессознательный продукт взаимодействия всего множества регулируемых индивидуальным сознанием единичных хозяйств. Народное хозяйство не подчиняется в своей жизнедеятельности какому-либо сознательному плану – и тем не менее оно функционирует так, как будто бы такой план был»[269]. По его мнению, задача политической экономии заключается в изучении внутренней закономерности народного хозяйства, невидимого механизма, связывающего все единичные хозяйства, общественных отношений, складывающихся в рамках менового хозяйства[270]. Исходя из этого, он определял «политическую экономию в широком смысле как науку об общественных отношениях людей в пределах их хозяйственной деятельности и в более узком смысле – современную политическую экономию – как науку об общественных отношениях людей в пределах их хозяйственной деятельности, совершающейся в сфере исторически развивающегося свободного менового хозяйства»[271].

В качестве исходного пункта политической экономии И. М. Кулишер рассматривал потребности человека. Начиная с самого рождения и на протяжении всей его жизни «человеку присущи разнообразные потребности, т. е. ощущения недостатка, нужды, лишения и связанное с этим стремление устранить эти ощущения»[272]. Данные потребности неодинаковы на различных ступенях развития общества. Наиболее важнейшим способом их удовлетворения является применение материальных средств. Деятельность, направленная на удовлетворение потребностей с помощью использования материальных средств, называется хозяйственной деятельностью, или хозяйством[273].

В процессе своей хозяйственной деятельности человек всегда стремится действовать эффективно, т. е. достигнуть наивысших результатов с наименьшими затратами. Он старается произвести необходимые ему предметы с возможно меньшими затратами труда и приобрести нужные ему более дешевые вещи, т. е. руководствуется хозяйственным принципом, действует расчетливо. Этот принцип расчетливости присущ не одной лишь хозяйственной деятельности, а всякой разумной деятельности вообще.

По И. М. Кулишеру, «политическая экономия изучает человека в его хозяйственной деятельности, т. е. с точки зрения удовлетворения им потребностей материальными средствами. Однако она изучает человека не самого по себе, не человека как отдельное существо, а в его отношениях к другим себе подобным; она изучает его как часть общественного хозяйства»[274]. Поэтому отдельный человек (например, Робинзон, заброшенный на необитаемый остров) не является предметом политэкономии. Критикуя метод робинзонады, И. М. Кулишер подчеркивал, что такой Робинзон есть исключение, а не общее правило. В любую историческую эпоху люди всегда жили не изолированно, а сообща, группами, племенами, общинами, семьями; жили в городе, государстве. Между ними устанавливались хозяйственные отношения. В процессе совместной деятельности они создавали необходимые для жизни блага, потребляли и обменивали их на нужные им вещи у других людей.

Резюмируя свое понимание сути данного вопроса, И. М. Кулишер писал: «Политическая экономия есть наука об общественном хозяйстве, или – как обыкновенно ее называют – наука о народном хозяйстве»[275]. Она относится к числу общественных или социальных наук, т. е. изучающих человеческое общество. В этом состоит ее принципиальное отличие от естественных и технических наук. Однако она изучает человеческое общество лишь со стороны хозяйственной деятельности. Этим политэкономия отличается от других социальных наук (правоведение, государствоведение и т. п.).

В более развернутом аспекте определял предмет политической экономии В. Я. Железнов. По его мнению, эта наука занимается изучением специальной стороны общественной жизни – хозяйственной деятельности. Сущность последней «сводится к борьбе человеческого общества с природой, с целями удовлетворения разнообразных потребностей людей материальными средствами»[276].

Вместе с тем В. Я. Железнов подчеркивал, что понимание политэкономии как науки о хозяйственной деятельности недостаточно точно раскрывает содержание этой науки. Дело в том, что сама по себе хозяйственная деятельность является довольно сложным процессом, в котором политэкономия изучает лишь одну, специальную его сторону. Поясняя свою мысль, он указывал на то, что всякая хозяйственная деятельность имеет техническую и общественную сторону. Первая входит в предмет исследования технических наук. Политэкономия же суть наука общественная. Она изучает не хозяйство отдельного человека или отдельных лиц, взятых вне их всякой связи друг с другом, а «общественные отношения людей, возникающие на почве их хозяйственной деятельности, т. е. усилий, направленных на удовлетворение разного рода потребностей материальными средствами»[277]. Чтобы лучше познать суть общественных отношений, нужно изучать их не у одного какого-нибудь народа и не в одну какую-либо эпоху, а охватывать все относящиеся сюда явления с точки зрения исторического развития данных явлений. Иначе говоря, необходимо понять, что эти отношения постоянно изменяются, формируются и проходят определенные фазы развития[278].

Аналогичной позиции придерживался и А. И. Чупров[279]. Находясь под влиянием марксизма, он отмечал, что политическая экономия относится к числу общественных или социальных наук, каждая из которых имеет свой предмет исследования. Политэкономия имеет дело с хозяйственной деятельностью.

Однако хозяйственную деятельность изучает не одна политэкономия, а целый ряд других наук, называемых техническими (агрономия, технология и т. п.). В отличие от них политэкономия исследует «действия человека, направленные на удовлетворение материальных потребностей с точки зрения доставляемых ими выгод и вызываемых ими пожертвований»[280]. Такие действия человека называются хозяйственными, а их совокупность – хозяйством[281].

По мнению А. И. Чупрова, в хозяйственных действиях необходимо различать техническую и экономическую стороны. Обе они важны и заслуживают пристального внимания. Более того, эти стороны «нередко совпадают: хозяйственные, наиболее существенные в техническом отношении, оказываются наиболее выгодными и в экономическом»[282]. Следовательно, при изучении хозяйственной деятельности, направленной на удовлетворение материальных потребностей, нельзя ограничиваться только одной технической стороной, нужно исследовать также и их экономическую сторону.

Соизмеримость выгод и пожертвований, характеризующих экономическую деятельность в отличие от технической, осуществляется в рамках единичных хозяйств. Под ними подразумевается «совокупность, или замкнутый круг хозяйственных, экономических действий… руководимых единой волей»[283]. Когда же речь идет о народном хозяйстве, то имеется в виду вся сумма единичных хозяйств, находящихся на определенной территории. Вместе с тем народное хозяйство есть нечто большее, чем простая сумма единичных хозяйств, «в силу тех разнообразных связей, которые существуют в современном обществе между отдельными хозяйствами»[284]. Иначе говоря, это не механическая сумма единичных хозяйств, а сложный организм, части которого тесно связаны между собой. Предметом политической экономии является «собственно этот организм: она изучает планомерную деятельность не отдельных единиц, а человеческих обществ»[285]. Для этого необходимо познать, во-первых, элементы изучаемого организма; во-вторых, связи и отношения, входящие в его состав, т. е. связи и отношения, которые складываются в народном хозяйстве между отдельными, входящими в него единичными хозяйствами.

Следовательно, политическая экономия – наука общетеоретическая. В отличие от частноэкономических наук она изучает, с одной стороны, общие черты, присущие всей совокупности хозяйств, с другой – связи и отношения, складывающиеся между людьми в процессе хозяйственной деятельности. Будучи отраслью обществоведения, она рассматривает деятельность человека, направленную на удовлетворение его материальных потребностей с точки зрения свойственных этой деятельности выгод и пожертвований. Таким образом, «политическая экономия есть общественная наука, изучающая хозяйственную деятельность народов, или, еще короче, политическая экономия есть наука о народном хозяйстве»[286]. Наряду с ней существуют и другие науки о народном хозяйстве. К ним относятся исторические (статистика, история народного хозяйства) и правовые (право, экономическая политика, наука о финансах) науки.

Резюмируя сказанное, можно сделать обобщающий вывод о том, что на всех этапах своего развития российская политическая экономия, несмотря на сильное влияние разных школ зарубежной экономической мысли, сохраняла преемственность, самобытность и оригинальность в решении целого ряда теоретико-методологических проблем. Все это позволяет говорить о российской школе политэкономии, занимавшей достойное место в мировой экономической науке.

После совершения Октябрьской революции научный статус политической экономии был поставлен под сомнение. В советской экономической науке утвердилась ограничительная версия предмета политэкономии. Согласно этой версии, политическая экономия изучает только капиталистический способ производства, в котором господствуют стихийные экономические законы, порождающие с объективной необходимостью товарно-денежный фетишизм. С упразднением данного способа производства политэкономия становится ненужной, поскольку производственные отношения при социализме настолько ясны и прозрачны, что не нуждаются в теоретическом исследовании.

Одной из важнейших причин, обусловивших появление ограничительной версии предмета политической экономии, является влияние идеалистического учения неокантианцев о несовместимости действия объективных законов и сознательной деятельности людей, о полной тождественности объективности экономических законов с их стихийностью. Впервые суть подобного подхода к пониманию предмета политической экономии сформулировал В. Зомбарт. В этой связи он написал: «В будущем, когда удастся наконец превратить зависимость от рынка в планомерное регулирование производства и распределения и избавиться таким способом от власти слепо действующих законов рынка путем уничтожения этого последнего… в этот будущий период телеологический способ рассмотрения снова приобретет большие права на существование. В строго социалистическом общежитии политическая экономия, построенная на причинном принципе, была бы совершенной нелепостью»[287].

Ограничительная версия предмета политической экономии нашла отражение в работах лидеров немецкой социал-демократии Р. Гильфердинга и К. Каутского. В России ее приверженцами были М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков, П. Б. Струве и др.

Следует особо отметить, что данная версия получила довольно широкое распространение в экономической литературе 20-х гг. ХХ в. в значительной мере под влиянием работы Р. Люксембург «Введение в политическую экономию». В ней она писала: «Если политическая экономия представляет собой науку о специфических законах капиталистического способа производства, то ее существование и функции связаны с последним, и она теряет свою базу, коль скоро прекращается этот способ производства. Иными словами: политическая экономия как наука отомрет с того момента, как анархическое хозяйство капитализма уступит место планомерному, сознательно организованному и руководимому всем трудящимся обществом хозяйственному строю. Победа современного рабочего класса и осуществление социализма означают, таким образом, конец политической экономии как науки»[288].

Одним из активных пропагандистов ограничительной версии предмета политической экономии был Н. И. Бухарин. В работе «Политическая экономия рантье» он подчеркивал, что объектом политэкономии является исключительно товарно-капиталистическое общество. Более подробно свои взгляды он изложил в другой работе – «Экономика переходного периода», в которой весьма категорически утверждал, что конец капиталистически-товарного общества будет вместе с тем концом политической экономии. Эта точка зрения получила поддержку у многих экономистов.

Данная версия нашла отражение и в первых учебниках по политической экономии. Так, В. Е. Мотылев писал: «Политическая экономия изучает законы возникновения, развития и распада капиталистического хозяйства.

Изучение докапиталистических форм хозяйства не входит в предмет политической экономии и составляет предмет истории хозяйства»[289].

Подобную точку зрения развивал и Ф. И. Михалевский. По его мнению, «в общем и целом нашу политическую экономию можно характеризовать как науку о законах, которые лежат в основе существования и развития менового общества вообще и капитализма в частности и которые на известной стадии приводят к гибели капитализм и к замене его высшей формой производственных отношений – социализмом»[290].

Вместе с тем некоторые авторы занимали иную позицию. В частности, в «Курсе политической экономии», написанном А. А. Богдановым и И. И. Степановым, отмечалось, что особенно важно правильно определить предмет политической экономии. В отличие от многих экономистов они считали, что данную науку нельзя ограничивать только рамками политической экономии капитализма[291].

В январе 1925 г. в Коммунистической академии состоялась дискуссия по докладу И. И. Скворцова-Степанова «Что такое политическая экономия?». В нем докладчик отметил: «В последние годы у нас признано аксиомой, будто марксистская теоретическая политическая экономия изучает чисто экономические закономерности товарно-капиталистического общества, или, в еще более суженной формулировке, «слепые законы рынка”»[292]. «Начиная с элементарных кружков политграмоты и кончая коммунистическими университетами, у нас уже около четырех лет (т. е. с 1921 г. – Н.С.) повторяют как прочно установленную, стоящую выше всех сомнений истину, будто марксистская – и прежде всего Марксова – политическая экономия есть «теория только менового общества», «наука о законах товарно-капиталистического общества»… И, наконец, с самым серьезным видом уверяют нас, будто Маркс «более всего силен там, где наименее конкретизирует, где он более абстрактен»[293].

Подвергнув развернутой критике подобные воззрения, И. И. Скворцов-Степанов доказывал, что политическая экономия – историческая наука, занимающаяся изучением не только специфических, но и общих экономических законов. В этой связи он считал необходимым расширить предмет политэкономии, который должен включать в себя исследование не только социализма и феодализма, но и досредневековой экономики, в том числе и первобытной экономики.

В ходе дискуссии из четырнадцати выступавших в прениях по докладу только двое поддержали И. И. Скворцова-Степанова: А. А. Богданов и историк М. Н. Покровский. Все же остальные ораторы – Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский, Л. Н. Крицман, В. Л. Осинский и др. – решительно выступили против аргументации доклада. Таким образом, в тот период дискуссия не обеспечила марксистское понимание вопроса о политической экономии как науке в широком смысле слова. Именно поэтому Д. И. Розенберг имел немало оснований заявить, что после дискуссии представление о том, что политэкономия изучает только товарно-капиталистическую систему, приобрело характер догмы и «для всякого экономиста считалось просто неприличным пересматривать этот вопрос»[294].

Вместе с тем многие экономисты подчеркивали, что дискуссия 1925 года имела в целом положительное значение для развития политической экономии. Так, Г. М. Крумин писал: «Сейчас совершенно ясно, что споры о предмете и методе политической экономии, имевшие место в 1925 году и в последующие годы, были не вопросами о второстепенных вещах. Это были споры об основных вопросах политической экономии»[295]. В конце 20-х – начале 30-х гг. произошел крутой перелом в развитии политической экономии. Он был вызван прежде всего глубокими социально-экономическими и политическими преобразованиями, обеспечившими возможность перехода к развернутому строительству социалистического общества. В этих условиях вновь приобрел особую остроту вопрос о предмете политической экономии в широком и узком смысле слова.

По мнению Г. М. Крумина, «смертельный удар» ограничительной версии предмета политэкономии был нанесен изданием в октябре 1929 г. ленинских «Замечаний» на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода»[296]. Именно здесь В. И. Ленин прямо и непосредственно выступил против бухаринского понимания «теоретической политической экономии» как «науки о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров, т. е. науки о неорганизованном социальном хозяйстве». В таком понимании, отмечал В. И. Ленин, «две неверности: 1) определение шаг назад против Энгельса; 2) товарное производство есть тоже «организованное» хозяйство!» По поводу утверждения Н. И. Бухарина о том, что «конец капиталистически-товарного общества будет и концом политической экономии», В. И. Ленин заметил: «Неверно. Даже в чистом коммунизме, хотя бы отношение IV+m к II с? и накопление?» Имея в виду бухаринский вывод о том, что «политическая экономия изучает товарное хозяйство», В. И. Ленин писал: «Не только»[297].

Таким образом, В. И. Ленин подчеркивал, что политическая экономия как наука изучает различные способы производства, которые закономерно сменяют друг друга в процессе исторического развития. Поэтому она будет существовать и дальше, а стало быть, сохранится даже в коммунистическом обществе.

Ленинские «Замечания» на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода» положили конец пресловутой догме, отрицавшей возможность научного статуса политической экономии социализма. Они послужили отправным пунктом, своеобразным импульсом для значительной активизации теоретических исследований социалистических производственных отношений, присущих им экономических законов.

В этой связи следует отметить особую роль Н. А. Вознесенского. В своей статье «К вопросу об экономике социализма», написанной в 1931 году, он ввел в научный оборот понятие «политическая экономия социализма». Обосновывая необходимость разработки этой науки, Н. А. Вознесенский писал: «Политическая экономия социализма создается теоретической работой всей партии, строящей социалистическое общество»[298]. При этом он подчеркивал, что «мы должны говорить о теоретической экономии коммунизма, так как именно коммунизм является тем строем человеческого общества, который рождается в огне пролетарской революции, в процессе уничтожения капитализма». По мнению автора, «политическая экономия социализма» есть лишь некоторая часть той будущей теоретической экономии коммунизма, к которой идем и которую построим по мере дальнейшего движения вперед. Однако уже теперь можно и должно работать над теорией переходной, а также и социалистической экономики, рассматривая их как часть этой будущей теоретической экономии коммунизма»[299].

Признание политической экономии социализма как науки диктовало необходимость разработки ее концептуальных основ, содержания этой науки. Дело в том, что подобный курс вначале назывался «теорией советского хозяйства». По словам Л. М. Гатовского, данная наука изучает «не процесс построения социализма вообще, а процесс построения социализма в конкретных условиях СССР» и, соответственно, «требует большой конкретизации, чем в политической экономии, оперирующей «устойчивыми» закономерностями. При этом предполагалось, что наряду с «теорией советского хозяйства» должна существовать «теория экономики переходного периода»[300].

В 1933 году в вузах нашей страны вместо «теории советского хозяйства» стали преподавать «экономическую политику». Этот курс носил еще более конкретно-описательный характер, чем «теория советского хозяйства». В частности, в программе по экономической политике на 1934/35 учебный год, например, указывалось: «Теоретический раздел составляет примерно 15 % (вводная часть), вторая пятилетка… около двух третей, остальное падает на историческую часть. Таким образом, программа в своей основной части построена на прохождении тем второй пятилетки»[301].

Как отмечал Б. С. Борилин, «курс экономической политики» имел то положительное по сравнению с «общей теорией советского хозяйства», что он выдвинул на первое место конкретные вопросы советской экономической политики и систематически излагал мероприятия партии и правительства в области экономики. Но это являлось, скорее всего, курсом истории экономических мероприятий, а не курсом политической экономии. То, что курс экономической политики строился чаще всего в отраслевом разрезе, не давало возможности глубоко проникнуть в основные особенности и закономерности, характеризующие развитие всей системы советской экономики»[302].

В этих условиях в середине 30-х гг. становится все более актуальной задача создания учебника по политической экономии. Решению этой задачи в значительной мере способствовало, с одной стороны, преодоление ограничительной версии, с другой – утверждение в советской экономической литературе марксистского понимания политэкономии в широком смысле слова как науки, изучающей производственные отношения, присущие различным экономическим формациям[303].

Данный подход к трактовке предмета политической экономии стремились обосновать И. А. Лапидус и К. В. Островитянов. Суть этой трактовки такова.

Во-первых, «…производственные отношения, ею (политэкономией. – Н.С.) изучаемые, непрерывно меняются. Одна экономическая формация, развиваясь, неизбежно заменяется другой формацией. Каждая экономическая формация имеет свои особые законы развития.

Вот почему политическую экономию нельзя рассматривать как науку, которая ставит задачей найти законы, общие для всех экономических формаций»[304].

Во-вторых, «марксистская политэкономия, изучающая коренные черты всех экономических формаций, законы их развития, гибели и перехода друг в друга, носит название политэкономии в широком смысле слова…

Составной частью политической экономии в широком смысле слова является политэкономия в узком смысле, которая ставит своей задачей специальное изучение законов возникновения, развития и гибели товарно-капиталистического хозяйства»[305].

Осенью 1936 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке преподавания политической экономии», которое сыграло большую роль в формировании политэкономии в широком смысле слова как науки и как учебной дисциплины и в особенности в становлении политической экономии социализма. Излагая содержание данного постановления, Б. Таль в статье, опубликованной в теоретическом органе ЦК ВКП (б) – журнале «Большевик», отмечал, что «коренной дефект постановки преподавания политической экономии… кроется прежде всего в неправильном понимании или, быть может, при правильном понимании в неправильном отображении в программах и учебниках предмета политической экономии, ее объекта и содержания. В программах и учебниках по политической экономии дается, главным образом, анализ капиталистического способа производства, рассматривается империализм, как высшая стадия капитализма – и все. Иногда в «благотворительном порядке», в виде не относящихся к программе и курсу вопросов даются и кое-какие сухие сведения о докапиталистических формациях. В конце же курса или по отдельным его разделам проводятся параллели, сопоставления и противопоставления социалистической системы хозяйства с капиталистической. Но эти вопросы в курсе политической экономии занимают незначительное место»[306].

Автор обращал особое внимание на указание ЦК о необходимости преподавания политэкономии именно в широком смысле слова, о включении в общий курс политэкономии раздела «политическая экономия социализма» в качестве его самостоятельной составной части, о ненормальности такого положения, когда «в существующих курсах вопросы социалистического хозяйства… выделялись в особую, недостаточно ясную «дисциплину”: «экономическая политика», которая некоторыми авторами не признавалась за теоретическую науку, а рассматривалась как прикладная область, в которой дается разбор практики Советского государства»[307].

В решениях ЦК ВКП (б) была утверждена и новая схема курса политической экономии[308]. В статье говорилось также о необходимости насыщения курса политэкономии конкретным историческим материалом и усиления критики буржуазных и оппортунистических теорий.

С этого момента началась интенсивная работа по подготовке макета учебника по политической экономии. В течение 1938–1940 гг. группой ведущих экономистов в составе К. В. Островитянова, Л. А. Леонтьева, Д. Т. Шепилова, Л. М. Гатовского, А. И. Пашкова, П. Ф. Юдина и др. были подготовлены три его варианта. Обновленный макет учебника был представлен в ЦК ВКП (б) в 1941 году. С ним ознакомился И. В. Сталин и высказал свои замечания и предложения. Однако начавшаяся Великая Отечественная война приостановила дальнейшую работу по его совершенствованию.

Несмотря на это, в 1943 году в советских вузах был введен курс политической экономии. В условиях отсутствия учебника, программ и каких-либо других методических материалов по политэкономии публикация в журнале «Под знаменем марксизма» редакционной статьи «Некоторые вопросы преподавания политической экономии» имела очень важное значение. В ней как на основной недостаток указывалось на то, что «зачастую преподаватели политической экономии не давали слушателям ясного, полного и четкого определения предмета политической экономии. Они часто даже не ставили перед собой задачи – дать такое определение предмета политической экономии, которое охватывало бы все стороны этого предмета»[309].

Поэтому вопросу о предмете политэкономии в статье уделялось особое внимание. «Политическая экономия, – говорилось в ней, – есть наука о развитии общественно-производственных, т. е. экономических, отношений людей. Она выясняет законы, управляющие производством и распределением необходимых предметов потребления – как личного, так и производительного потребления, – в человеческом обществе на различных ступенях его развития»[310]. Это определение стало рассматриваться как отправной пункт в преподавании политэкономии.

Анализируя «раздел, посвященный социалистическому строю» как «наиболее ответственный в курсе политической экономии», авторы данной статьи выделяли в нем две основные составные части, из которых одна трактует подготовление социалистического способа производства, а вторая посвящена основным чертам этого способа производства. «Первая часть охватывает переходный период от капитализма к социализму… Вторая часть посвящена характеристике социалистической системы народного хозяйства»[311].

В послевоенный период работа над учебником по политической экономии активизировалась, но была закончена лишь к 50-м годам. Существенно важную роль в его подготовке сыграла экономическая дискуссия 1951 года, на которой обсуждался целый ряд фундаментальных теоретических проблем экономической науки: первый вариант макета учебника по политэкономии, прежде всего структура раздела «Социалистический способ производства»; характер экономических законов социализма, формы их действия и проявления; место и роль товарного производства и закона стоимости при социализме; категории общественно необходимого труда и общественно необходимого рабочего времени при социализме, проблематика ценообразования, дифференциальной ренты и т. п. Следует отметить также и работу И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952), оказавшую большое влияние на создание учебника по политэкономии. В частности, в ней в качестве предмета этой науки рассматривались производственные отношения людей[312].

Данный концептуальный подход был положен в основу изданного в 1954 году учебника по политической экономии, что явилось крупным событием в истории советской экономической науки. В нем было дано следующее определение предмета политэкономии: она «есть наука о развитии общественно-производственных, то есть экономических, отношений людей. Она выясняет законы, управляющие производством и распределением материальных благ в человеческом обществе на различных ступенях его развития»[313]. В той или иной вариации это определение стало воспроизводиться и в других учебниках по политэкономии, появившихся в 60–80-х гг.

Но это вовсе не означает, что дискуссия по предмету политэкономии прекратилась. Напротив, она продолжалась, затрагивая все новые и новые аспекты. Неслучайно в экономической литературе отчетливо сформировались две основные точки зрения по данному вопросу. Одни экономисты (их большинство) считали, что политическая экономия изучает производственные отношения в их взаимодействии с производительными силами, при котором первые являются формой развития вторых[314]. Другие полагали, что производительные силы – это чисто техническая категория, а потому они не могут входить в содержание предмета политэкономии в какой бы то ни было форме. Так, А. М. Румянцев утверждал, что такое включение характерно именно для буржуазной политэкономии[315]. Еще более категорично высказывался Л. М. Гатовский. Отождествляя по существу понятия производительных сил и техники, он писал: «Производительные силы, техника как таковые не могут быть предметом политической экономии социализма»[316].

Но такая трактовка предмета политической экономии не получила поддержки. В противоположность ей все больше экономистов приходили к выводу, что она должна изучать взаимодействие производительных сил и производственных отношений в их органическом единстве, т. е. исторически развивающиеся способы производства[317].

Вышепроведенный анализ показал, что в истории развития советской политической экономии можно выделить два основных этапа: 1) 20-е годы – начало 30-х гг.; 2) середина 30-х гг. – 80-е гг. Первый этап характеризуется господством ограничительной версии, в соответствии с которой отрицалась возможность существования политэкономии в социалистическом обществе; второй – преодолением ограничительной версии, разработкой концепции политической экономии в широком смысле слова, охватывающей и политэкономию социализма.

После августовской революции в России (1991) и последовавших за ней капиталистических преобразований научный статус политической экономии вновь был поставлен под сомнение. Более того, сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, в связи с разработанным в соответствии с номенклатурой специальностей научных работников (утверждена приказом Минпромнауки России от 31 января 2001 г. № 47) паспортом специальности 08.00.01 «Экономическая теория» охватываются следующие вопросы общей экономической теории: политическая экономия, макроэкономическая, микроэкономическая, институциональная и эвлоюционная теории, экономическая история, история экономической мысли и методология экономической науки. Как видим, в этом «винегрете» политэкономия занимает первое место, а стало быть, признается как отдельная, самостоятельная научная дисциплина.

С другой стороны, как уже отмечалось, политическая экономия как общетеоретическая наука оказалась упраздненной из учебного процесса. Вместо этой науки в российских вузах стали изучаться «нейтральные» в социально-политическом отношении различные «гибридные» курсы по экономической теории, в которых излагаются основные концептуальные идеи англо-американских курсов экономикс. Иначе говоря, политэкономия фактически отрицается как общетеоретическая наука. Как тут не вспомнить выдающегося немецкого мыслителя Г. Гегеля, который однажды заметил: «История повторяется дважды: сначала в виде трагедии, затем – в виде фарса».

В этой связи вопрос о соотношении политической экономии и экономикс приобретает особую, ключевую значимость. В российской литературе можно обнаружить различные подходы к его решению. Одни авторы дают двоякое толкование данного вопроса: в узком и широком смысле слова. В первом случае политическая экономия отождествляется с экономикс и определяется как наука, изучающая «принципы выбора путей использования ограниченных ресурсов, имеющих альтернативные возможности применения, в условиях разделения труда и рыночного хозяйства, основанного на разных формах собственности – частной (индивидуальной), акционерной, государственно-общественной, кооперативной или смешанной. В этой своей части политэкономия… есть не что иное, как теория оптимального функционирования рациональной системы хозяйствования, теория экономической эффективности, включающая в себя рационалистические теории потребления, производства, распределения и обмена»[318]. Во втором – предмет политической экономии шире, чем предмет экономикс, поскольку политэкономия «изучает также историческую эволюцию системы рационального хозяйствования, источники и движущие силы роста национального богатства и благосостояния отдельных групп общества в том их аспекте, который имеет экономическую природу, т. е. связан с товарно-денежными отношениями»[319].

Итак, авторы обращают внимание на различие между функциональным и историческим анализом, что само по себе вполне правомерно и имеет рациональный смысл. Но можно ли на этом основании, с одной стороны, отождествлять предмет политической экономии с предметом экономикс, а с другой – разграничивая их, сводить предмет политической экономии только к изучению товарно-денежных отношений? Думается, что вряд ли, ибо в первом случае происходит сужение предмета политэкономии, а во втором – его обеднение[320].

Другой подход к решению рассматриваемого вопроса связан с выделением двух подсистем экономических отношений: социально-экономических и организационно-экономических. В связи с этим утверждается, что если первые являются предметом изучения марксистской политической экономии, то вторые – предметом экономикс. Оба подхода оцениваются как односторонние, поскольку в реальной истории человечества обнаруживаются как наличие качественно различных социально-экономических систем, так и безусловная общность многих элементов организации хозяйственной жизни во все времена. Поэтому предлагается считать, что «предметом экономической теории являются экономические отношения в двух видах — организационно-экономические и социально-экономические, которые находятся в неразрывном единстве и во взаимодействии»[321].

Действительно, экономикс изучает преимущественно организационно-экономические, точнее хозяйственные, отношения. Что же касается марксистской политэкономии, то автор извращает, по сути дела, предмет этой науки. Спрашивается: разве она отрицает необходимость изучения данных отношений? Конечно, нет. Об этом красноречиво свидетельствует «Капитал» К. Маркса, в котором отношения хозяйствования рассматриваются не сами по себе, а с точки зрения социально-экономических отношений. Только такой методологический подход позволяет дать наиболее адекватное представление о специфических особенностях экономической системы капитализма (как, впрочем, и других экономических систем).

Есть и такая точка зрения, согласно которой термины «экономика», «политическая экономия», «экономикс» и «общая экономическая теория» являются названиями одной и той же постоянно развивающейся науки. В этой связи общая экономическая теория характеризуется как универсальная наука о проблемах выбора ограниченных ресурсов в экономическом поведении человека. Вместе с тем подчеркивается, что «характеристика предмета общей экономической теории как изучение поведения людей и их групп не означает отказ от исследования производственных отношений. Это те же производственные отношения, где акцент делается не на объект отношений (средства производства, предметы потребления), а субъект этих отношений – человека»[322].

В рассматриваемой концепции прямо утверждается, что политическая экономия и экономикс – это одна и та же наука, изучающая проблемы эффективного использования ограниченных ресурсов и рационального поведения человека. В ней интересной представляется попытка синтезировать позитивные элементы традиционной (главным образом, марксистской) политэкономии и экономикс в единую общую экономическую теорию. Однако опять-таки остается неясным, на основе какой методологии может быть достигнут этот позитивный синтез, ведущий к становлению некой универсальной экономической науки.

Тем не менее сама по себе эта идея оказалась весьма привлекательной. Неслучайно в последнее время в российской экономической литературе развернулась дискуссия о возможности синтеза политической экономии и экономикс. В ходе этой дискуссии отчетливо выявились три основные точки зрения. Одни экономисты считают, что такой синтез вполне возможен. Другие скептически относятся к подобной идее. Третьи занимают более «гибкую» позицию, полагая, что можно синтезировать лишь отдельные элементы этих наук[323].

В этой связи выскажем ряд соображений принципиального характера. При определении предмета экономикс (экономической теории) внимание акцентируется на проблемах эффективного использования ограниченных ресурсов. Однако это определение содержит следующие весьма существенные недостатки.

Во-первых, оно допускает серьезный алогизм. Так, в условиях капитализма рабочая сила, трудовые ресурсы отнюдь не являются ограниченным, редким ресурсом. Напротив, и в развитых, и в развивающихся странах (с подобной ориентацией) наблюдается избыток рабочей силы, предложение которой постоянно превышает спрос на нее. «В этом случае наука «экономикс», если исходить из логики приведенного определения, не должна изучать такую проблему экономической теории, как рынок рабочей силы (принимать во внимание только наличие вакантных мест), в том числе и проблему безработицы. На самом же деле «экономикс» включает в круг своих исследований рынок рабочей силы, что свидетельствует о несогласованности определения данной науки с содержанием и структурой изложенного материала. К сожалению, – справедливо подчеркивают авторы, – подобные алогизмы не замечают многие украинские (и российские. – Н.С.) и зарубежные экономисты, механически заимствуя предложенные «экономикс» определения»[324].

Во-вторых, при таком толковании экономикс превращается во всеобъемлющую технико-технологическую науку, призванную дать если не готовые рецепты, то во всяком случае конкретные практические рекомендации, касающиеся того, что, как и для кого производить. Именно смешение общеметодологического и частнонаучного уровней теоретического исследования образует наиболее отличительную черту экономикс. Поэтому в нее включаются самые различные сведения из других экономических и неэкономических наук: маркетинга, менеджмента, демографии, социологии, экологии, статистики, финансов, банковского дела, здравоохранения, торговли и т. д. Вследствие такого эклектического подхода экономикс превращается в науку о рыночном хозяйстве, каковой была политическая экономия в период своего становления. Бесспорно, тенденция к интеграции (как, впрочем, и к дифференциации) экономических и сопряженных с ними неэкономических знаний – явление вполне закономерное. Но она не тождественна механическому суммированию этих знаний. Последние методологически осмысливаются сообразно предмету общетеоретической экономической науки (таковой, как известно, является политическая экономия). В экономикс же, к сожалению, данный подход не выдерживается, что, несомненно, отражается на ее предмете: он становится рыхлым, аморфным, лишенным социальной определенности.

В-третьих, подобная трактовка предмета экономикс в конечном счете обусловлена отнюдь не теоретическими соображениями, а политико-идеологическими запросами власть предержащих, потребностями практики капиталистического хозяйствования. В этом заключается главная причина триумфа экономикс, поскольку на нее «есть социальный заказ» (разумеется, не в смысле прямого диктата, о чем и как писать, а в смысле благоприятного отношения тех, кто формирует общественное мнение… и планы финансирования). Причем заказ двоякий, идущий от «хозяйственной практики» и от господствующей идеологии. Для господствующей практики (точнее – практики хозяев экономики) стабильного (или претендующего на это имя) регулируемого (минимально, в духе неолиберализма) рыночного хозяйства, не ждущего сколько-нибудь значительных качественных перемен, более того, отторгающего такие перемены, – для такого хозяйства экономикс есть наиболее адекватная парадигма научных исследований и экономического образования. Эта парадигма детализирует знания о механизмах функционирования такой системы, что полезна для успешного бизнеса на микро- и макроуровнях при условии, что в основах рыночной системы не происходит качественных изменений»[325].

В-четвертых, в экономикс внимание акцентируется на изучении с точки зрения здравого смысла функциональных связей, внешних количественных зависимостей рыночных явлений, отображаемых посредством довольно обширного математического инструментария: графиков, таблиц, схем, формул и моделей. Вследствие чрезмерной математизации излагаемого материала игнорируется по существу исследование фундаментальных закономерностей развития экономики, каузальных (причинно-следственных) связей изучаемых явлений, что неизбежно ведет к установлению весьма абстрактных, априорных положений, оторванных от реальной действительности. И если убрать используемый здесь математический инструментарий, то построенное на эклектической основе зыбкое здание экономикс развалится как карточный домик. Все дело в том, что у этой науки не ни единой теории, ни единой методологии, так как она создавалась с «миру по нитке» из разных теоретических источников[326].

В-пятых, и это следует подчеркнуть особо, в экономикс изучаются внешние функциональные зависимости, присущие только одной экономической системе – капиталистической – в ее зрелом, классическом и постклассическом состоянии[327]. Поскольку в экономикс игнорируется исследование других экономических систем, их закономерной смены в процессе исторического развития, то она является частноэкономической наукой. Поэтому экономикс не может претендовать на статус общетеоретической науки, способной заполнить в полном объеме ту нишу, которую по праву занимает политическая экономия. Кроме того, англоязычный термин «экономикс» крайне неудачен для названия отдельной науки; ведь никто не называет, например, физику – физикс, химию – химикс, историю – историкс и т. п., поскольку это абсурдно.

Между тем как в прошлом, так и в настоящем существует неотложная потребность в такой экономической науке, которая давала бы целостное представление об экономической жизни общества в гносеологическом, методологическом, историческом, практическом и прогностическом аспектах. Вряд ли на эту роль может претендовать экономикс (экономическая теория), если ее предмет сводить только к изучению проблем эффективного выбора ограниченных ресурсов и рационального поведения человека в рыночной экономике. Да, собственно, и термин «экономическая теория» опять-таки не совсем удачен. Ведь резонно спросить: почему, например, история называется историей, а не исторической теорией, психология – психологией, а не психологической теорией, физика – физикой, а не физической теорией, математика – математикой, а не математической теорией? В экономической науке, как и в других науках, имеются десятки разных теорий, поэтому называть целую науку экономической теорией, по меньшей мере, некорректно.

Теперь обратимся к термину «политическая экономия». До недавнего времени в нашей стране он ассоциировался прежде всего с марксистской политэкономией, имевшей ярко выраженную идеологическую направленность. Именно это обстоятельство и послужило главным основанием для резко негативного отношения к термину «политическая экономия» вообще, в противоположность которому и были предложены другие неполитизированные термины («экономическая теория», «экономика», «рыночная экономика» и т. п.). Вместе с тем совершенно очевидно, что в целях наиболее адекватного отображения реальной действительности невозможно полностью пренебрегать социально-политическим аспектом в экономическом анализе. Не случайно даже в курсе экономикс, в особенности в том разделе, где речь идет о макроэкономике, проблемы экономической политики занимают ключевое место (наряду с проблемами макроэкономического счетоводства, макроэкономического равновесия и макроэкономической нестабильности).

Общеизвестно, что термин «политическая экономия» был введен в научный оборот в XVII в. для обозначения отдельной самостоятельной науки, призванной изучать государственное, или общественное, хозяйство. Начиная с работ А. Смита и Д. Рикардо политическая экономия прочно обрела статус общетеоретической науки, имеющей свой особый предмет исследования. Последний включает в себя две взаимосвязанные составляющие: политическую и экономическую, что свидетельствует о социально-классовой, социально-идеологической направленности этой науки. Если исключить из него политическую составляющую, то он становится аморфным, рыхлым и утрачивает свое качество фундаментальной определенности, характеризующей политическую экономию.

Главное коренное отличие политической экономии от экономикс заключается в том, что первая изучает развитие сущностных, причинно-следственных взаимосвязей экономических явлений и процессов, в то время как вторая ограничивается рассмотрением внешних, поверхностных связей, количественных зависимостей, складывающихся в рыночной экономике. В этом контексте политико-экономическое исследование основывается на воспроизводственном принципе, который отражает движение общественного продукта от производства через распределение и обмен к потреблению. В экономикс же объект исследования описывается через выделение двух структурных уровней: микроэкономики и макроэкономики.

Многие исследователи справедливо обращают внимание на то, что данный методологический прием страдает весьма существенными изъянами. «Выделение этих уровней хозяйства (микроэкономики и макроэкономики – Н.С.) в рамках единой теории достаточно условно и схематично. Не всегда просматривается общая логика изучения рыночного хозяйства, а при чтении аналогичных курсов неизбежно возникают повторы. На эти недостатки обращают внимание сами авторы учебников. Более того, некоторые западные критики разделение экономической теории на макро- и микроэкономику вообще трактуют как «шизофреническое раздвоение».

В противоположность уровневому подходу воспроизводственный подход с содержательной стороны в большей степени, на наш взгляд, соответствует реальным различиям отдельных экономических процессов, поскольку разграничение воспроизводственных фаз более экономически значимо, предметнее и функциональнее, чем выделение макро- и микроуровней»[328].

Сказанное означает, что политическая экономия и экономикс имеют разные предметы исследования, что исключает возможность синтеза этих наук (но не исключает возможность их позитивного взаимодействия в плане использования апробированных на практике теоретических результатов данного исследования). Еще раз повторим: первая представляет собой общетеоретическую науку, вторая – частнонаучную[329]. Поэтому столь поспешное стремление во что бы то ни стало упразднить политическую экономию и заменить ее экономической теорией (в духе экономикс) вряд ли можно признать правомерным.

Для того чтобы определить предмет политической экономии, необходимо прежде всего адекватное понимание объекта ее исследования – экономики. Как будет показано ниже, в политико-экономическом смысле, экономика – это особая сфера общественной жизни, которая характеризуется исторически определенными типами способов производства (воспроизводства) и соответствующими им отношениями, складывающимися в процессе движения факторов и продуктов социально-трудовой деятельности людей. Поскольку эта сфера органически взаимосвязана с другими сферами общественной жизни, то политическая экономия неизбежно вторгается в область социальной философии, обретая тем самым черты последней.

Сообразно этому научный статус политической экономии определяется прежде всего тем, что она дает целостное представление об условиях и формах экономической деятельности. Особенности политико-экономического подхода состоят в том, чтобы рассматривать все экономические явления и процессы с точки зрения: а) причин возникновения; б) всесторонней взаимосвязи; в) законов развития: г) условий отмирания. Иными словами, эти явления и процессы рассматриваются здесь с позиций диалектического метода.

Отсюда проистекает специфика предмета политической экономии. Будучи общетеоретической наукой, она изучает внутренние закономерности экономики, раскрывает причины ее движения, выявляет корни социальных противоречий и показывает пути их разрешения. В центре ее внимания находятся производственные отношения, в рамках и посредством которых осуществляется развитие производительных сил, трудовое взаимодействие людей с природой. При этом производственные отношения всегда функционируют в своей социальной оболочке, т. е. как отношения собственности. Поскольку отношения собственности охватывают всю совокупность производственных отношений, то в конечном счете они определяют отличительные черты той или иной экономической системы, направления ее трансформации. Следовательно, политическая экономия изучает особенности и законы развития разных типов экономических систем, их закономерную смену в ходе естественно-исторического процесса. Она призвана и стремится дать многообразное видение сущности этого процесса, внести весомый вклад в разработку общей теории социального развития на основе обобщения передовых достижений различных отраслей знания экономической науки и хозяйственной практики.

В этом качестве политическая экономия выступает, во-первых, как основа социальной философии, т. е. она исследует фундаментальную сферу общества – экономику, выявляет ключевую роль материального производства в общественной жизни, раскрывает диалектическую взаимосвязь производительных сил и производственных отношений в системе способа производства, структуру и законы движения экономической системы, зависимость надстроечных форм (социальных, политических, правовых, духовных и т. п.) от экономического базиса, а также особенности воздействия этих форм на развитие данного базиса[330].

Во-вторых, как основа философии истории, т. е. она изучает глубинные внутренние закономерности историко-экономического процесса, особенности возникновения, становления и развития разных типов экономических систем, причины и механизмы перехода от одной системы к другой, главное направление социальной трансформации этих систем в контексте общественного прогресса[331].