Читать книгу Спаси меня - Ната Радуга - Страница 3

Давид

Перед тем как открыть глаза, я слышу разговор двух мужчин рядом с кроватью. Решив, что не буду заявлять о своём пробуждении, я прислушиваюсь, продолжая лежать с закрытыми глазами.

– Это войдёт в привычку, Матвей? – спрашивает мужчина, судя по голосу, в разы старше. – Раз в несколько лет будешь находить мертвецов и возвращать их к жизни? – в его тоне нет упрёка или злости, наоборот, он шутливый какой-то.

– Пап, ты бы поступил точно так же, что с Сергеем, что с этим парнем, – отвечает ему мой лечащий врач.

– Ну, это да, – вздыхает, как выяснилось, отец Матвея. – Как у него дела? Молодой совсем.

– Неплохо, идёт на поправку, и с каждым днём всё лучше, – слышу улыбку в его голосе и сам едва сдерживаюсь, чтобы уголки губ не дёрнулись.

Раздаются шаги, хлопок двери, и тишина. Распахиваю глаза и глубоко вдыхаю. Матвей прав, мне всё лучше, с тех пор, как вышел из комы, я прошёл несколько обследований, и по словам врача, я иду на поправку. Сегодня даже обещали, что я смогу выйти на прогулку, и я в предвкушении вдохнуть полной грудью свежий воздух. Нет, мне каждый день открывают окно, но это совсем не то.

Вспомнить хоть что-то мне не удалось, но Матвей говорит, что раз я помню запахи, вкусы, знаю, как читать и писать, то все не так плохо. Наверное, я бы окончательно свихнулся, если бы писать и читать не умел.

– Уже проснулся, – замечает Петрович, когда возвращается в палату. – Как ты сегодня? – спрашивает и, подходя к мониторам, делает заметки в своей папке.

– Нормально, – отвечаю и слежу за его сосредоточенным лицом.

– Готов к снятию повязок? – поворачивается ко мне.

Сглатываю ком в горле и отвожу взгляд. Мы уже говорили об этом, и Матвей мягко предупредил, что под бинтами многочисленные шрамы от ожогов, которые можно убрать только пластической операцией. Я не знаю, как я выгляжу, как выглядел до этого, и насколько травматичным будет для меня моё тело в шрамах. Сказать, что их мало, я не могу, потому что левая нога в бинте от самого бедра и до щиколотки. Левое плечо, ключица, рёбра и живот тоже под повязкой. Единственное, что доступно моему взору, это правая нога и рука, на которой вырисовывается пара шрамов, но Матвей говорит, что это от глубоких порезов.

– Я сам это сделаю, тебе не стоит переживать, – говорит он, так и не дождавшись от меня ответа.

Не знаю, как ему удалось, но он заполучил моё доверие за эту неделю. Из-за чего мне стало вдвойне стыдно за своё буйство, но я нашёл в себе силы извиниться, за что меня одарили очередной улыбкой.

Никогда не видел этого человека без неё. Каким бы уставшим или расстроенным он ни был, он никогда этого не показывает. У него железные нервы и невероятное терпение, которые не всем дано иметь.

– Тебе сейчас принесут завтрак, – говорит Матвей и суёт ручку в верхний карман халата. – Я закончу обход, и потом мы снимем повязки.

– Хорошо, – киваю послушно, приподнимая уголок губ в подобии улыбки.

Через несколько минут в палату заходит уже знакомая медсестра и, наступив на педаль, приподнимает кровать так, чтобы мне было удобно есть. После этого ставит мне на ноги поднос с ножками, что похож на игрушечный стол.

– Приятного аппетита, – говорит девушка перед тем, как выйти из палаты.

– Спасибо, – отвечаю и принимаюсь уплетать за обе щёки кашу, которую все называют овсянкой.

Когда первый раз попробовал, понял, что вкус мне знаком. Не скажу, что очень вкусно, так как в ней нет ни соли, ни сахара, только горстка свежих фруктов даёт ей вкус. Но не в моём положении быть чем-то недовольным, я ем то, что и все, и я за это благодарен. Мог бы кормить червей уже давно, но я живее всех живых, и это полностью заслуга Матвея Петровича.

Как бы там ни было, сколько бы ни готовился, но, когда в мою палату вернулся Матвей, сердце пропустило удар. Да, я мужик, но это не значит, что мне понравится моё уродливое тело. Не значит, что будет легко вытерпеть брезгливые взгляды людей, презрение и понимать, что тебя обходят стороной.

Возможно, я преувеличиваю и от страха себя накручиваю, но чувствую такое волнение, что трудно справиться с эмоциями.

– Смотри на меня, – требовательным тоном говорит Матвей. – Не стоит переживать, всё не так страшно, поверь. И у нас хорошие пластические хирурги, – успокаивает меня.

Не знаю, насколько велика эта клиника, но за неделю я столько услышал, что мне кажется, это не просто медицинский центр какой-то, а огромный комплекс.

– Давай, помогу, – впивается в моё предплечье Матвей и помогает принять сидячую позу, свесив ноги с края кровати.

Я вполне могу и сам двигаться, но мне неожиданно стали приятны его прикосновения, и я нагло пользуюсь любой возможностью.

Сжав губы в тонкую линию, я наблюдаю за тем, как моё плечо медленно оголяют. Сердце гулко бьётся в груди, глаза прикованы к рукам Матвея, и только когда вижу оголившуюся кожу, я отворачиваюсь.

– Давид, – тихо зовёт меня Петрович.

– Да, сейчас, – говорю я и, сделав пару вдохов и выдохов, снова поворачиваюсь.

Пара движений и моему взору предстаёт уродливая часть моего тела. Одна из них, потому что мы только начали.

Плечо и половина грудной клетки выглядят так, словно кусок плёнки сожгли прямо на мне. Смотрю, не моргая, и даже неудобное положение головы не мешает рассмотреть всё, пока Матвей продолжает ломать мою психику, снимая остальные повязки.

Видимо, я в прошлой жизни сильно нагрешил, раз меня так наказали. Возможно, для Матвея это и не выглядит страшно, потому что он врач и наверняка видел и хуже, но для меня это просто невыносимо.

– Давид, не… – пытается он меня остановить, когда я встаю на ноги и направляюсь к висящему на стене зеркалу, что я старательно избегал всю неделю.

Неторопливым шагом, пытаясь оттянуть неизбежное, я подхожу к своему отражению и уже вижу чужого мужика со шрамом на щеке, который уходит вниз, к шее и дальше, оккупировав всё левое плечо, грудь и весь левый бок. В области задницы, как ни странно, ничего нет, словно здесь решили сделать перерыв. Шрам продолжается выше колена и до щиколотки.

– Дав…

– Уходи! – цежу сквозь зубы, прерывая Матвея.

– Не стоит…

– Уходи! – рявкаю на всю палату я.

Не знаю, что он понял и как не включил свою упёртость, с которой я имел возможность познакомиться за эту неделю, но он выходит из палаты, оставляя меня одного.

– Урод! – кричу я и бью со всей силы по отражению.