Читать книгу Сага о Кае Эрлингссоне - Наталья Викторовна Бутырская, Наталья Бутырская - Страница 3

Фомри́р – зимний бог-воин, сын Скири́ра и умершей родами великанши. Искренне ненавидит и презирает всех богов, кроме отца, которого стремится впечатлить. В битвах против первородных чудовищ случайно прорубил фьо́рды.

Атрибуты – меч и секира.

Каждое утро я просыпался от запаха маминой стряпни, прибегал за стол, с трудом дожидался, пока отец встанет, плеснет воды в лицо и зачерпнет первую ложку каши, потом со скоростью молодого волка уплетал все, что мне накладывали, и убегал. А что толку торчать в темном доме, когда снаружи столько всего происходило! Можно было помериться силами с друзьями, попинать слабаков типа Ле́йфа или Нэ́нне, сходить в пещеры, наловить рыбы, поставить ловушки на птиц, последить за жрецом Мами́ра, самым странным существом в нашем хера́де.

Но сегодня я не спешил.

Отец и так проснулся не в духе, не шлепнул мать по заднице, не похвалил ее стряпню, а он делал это каждый день. Помню, он шепнул мне как-то, что бабу нужно хвалить, когда она поступает, как должно, иначе баба забудет про свои обязанности и будет творить всякую непотребщину. Сейчас он молча ел похлебку, угрюмо уставившись в стену, а когда я робко сел рядом, то и вовсе швырнул ложку на стол.

– Что? Вместе с благодатью богов ты и храбрость потерял? Что трясешься, как колос на ветру?

– Эрлинг! – повысила голос мать.

– Да́гней! – заорал и отец. – Это твой сын! Почему он не получил благодать?

– Сходи с ним к жрецу, – тут же сбавила тон мама. – Пусть еще раз посмотрит на руны. Может, он что-то неправильно понял? Может, на Кае лежит какое-то проклятье? Ты же знаешь, наш Кай храбрец каких мало.

– Немощных резать – много храбрости не надо, – проворчал ле́ндерман, успокаиваясь.

– Кай, ты иди, погуляй пока. Мы с отцом посоветуемся, что дальше делать.

Погуляй! Пожалуй, впервые это прозвучало, как приговор, но выбора у меня не было.

Неподалеку уже поджидали близнецы, те самые, которым доставалось от меня больше всего. И это немного приободряло. Они всегда были слабаками, даже вдвоем не могли меня побить. Я мог спокойно мутузить одного, пока второй бегал вокруг и пытался оттащить меня в сторону.

– Эй, Кай! – крикнул Ле́нне и тут же обернулся к брату в поисках поддержки.

Я скривился. Даже получив благодать, они оставались трусами. Куда смотрят боги?

– Кай! Видать, Скириру не нужны такие уроды, как ты.

– Ле́нне, ты видел его первую жертву? Даже коза выглядела грознее.

– Не скажи, Нэ́нне, Кая же тот раб испугал аж до блевоты.

Вместо того чтобы отомстить за все синяки и побои, они кидались дурацкими подначками. Я пожал плечами и ринулся вперед. Когда-нибудь это должно случиться, почему бы и не сейчас? Все равно я хотел проверить, насколько эта самая божья благодать может изменить таких слабаков и нытиков, как Ленне и Нэнне.

Как и всегда, я хотел свалить Ленне на землю, но этот неповоротливый тюфяк умудрился вывернуться и даже толкнул меня в спину, от чего я едва не упал.

– Скирир одарил тебя ловкостью? – сплюнув, спросил я. – Как раз по тебе. Сможешь уворачиваться от ударов. Настоящий воин, ха.

– Тогда как тебе понравится мой дар? – сказал Нэнне.

И врезал мне в живот. Я сложился пополам, судорожно сплевывая и пытаясь вдохнуть. Раньше я иногда предлагал близнецам ударить первыми, и они били, но так нерешительно и слабо, что это и ударами-то нельзя было назвать.

– Тебе дали силу? – прохрипел я.

– Ты всегда был таким слабаком или тебя еще и прокляли старушечьей немощью? – рассмеялся Ленне.

– Представляешь, каким дохляком ты был вчера, если я без благодати тебя одной рукой побивал?

И тут они налетели на меня с двух сторон…

Впечатывая мою голову в землю, Нэнне кричал:

– Ну что, а теперь ты угостишь нас яблочками, верно? Только яблочками не простыми, а конскими. Одно принесешь мне, второе – Ленне, а чтобы тебе было не обидно, третье возьмешь себе.

– Нэнне, у него только две руки. В чем он его притащит?

– Хмм, и правда. Пусть в зубах несет.

Эти болваны даже шутку не смогли придумать, стащили мою. Вокруг уже собрались ребята и смотрели, как избивали их вчерашнего предводителя.

– Даг! – выдохнул я, когда меня отпустили. – А ты-то? Я же всегда за тебя вступался.

Он опустил глаза.

– Ты же говорил, что слабаки сами виноваты.

– Это было до благодати! – выкрикнул я. – До благодати у нас у всех было одно и то же. И ты сам выбирал: быть слабым или нет. Разве я виноват, что эти тупые боги отвернулись от меня?

– Значит, виноват, – буркнул он и отвернулся.

– Так что с яблоками? – влез Ленне.

– Иди и сам сожри! Тебе не привыкать, – рявкнул я и тут же свалился от удара по голове.

Первый раз – самый тяжелый? Как бы не так.

Близнецы проверили новые силы на мне и перестали бояться. После этого меня избивали каждый день, как только я выходил из дома. Я не допускал такого, даже когда был сильнее всех, потому что, как и говорил отец, после благодати все меняется. После благодати вокруг тебя не просто обычные люди, а воины. Отец рассказывал, что и в его детстве был сильный мальчишка, который дрался со всеми и побеждал всех, но после первой жертвы это прекратилось. Он начал уважать своих соперников, подружился с ними, возглавил их в набеге, а потом стал лендерманом.

Я думал, что буду как отец: самым сильным в хера́де. Соберу свой отряд и поплыву на запад, сражусь с морскими чудовищами, получу много божественной благодати и стану легендарным воином.

А сейчас я хуже бабы, ведь даже женщины приносят первые жертвы. Если я не стал воином, значит, я даже не карл, я как тот изувеченный раб. Жалкий трэль. Кто будет защищать трэля?

Отец и мать видели, что со мной происходило, но не вмешивались. Раньше к лендерману приходили жаловаться родители тех же близнецов, но он только смеялся:

– Мужчина защищает себя сам, а не прикрывается материной юбкой.

Он видел, как меня били и валяли в грязи, но взрослые не лезут в детские игры. Раньше не лезли, и я считал это правильным. Сейчас я уже так не думал.

Но хуже всего было то, что я ничего не мог сделать. Изо дня в день я не уклонялся от драк и честно сражался, но это выглядело, будто щенок отмахивался от матерой псины. Перворунные смеялись над моими потугами и продолжали избивать меня.

А дома… дома было не лучше. Мать каждый день забирала окровавленную пыльную одежду, со слезами передавала рабыне в стирку и без конца спрашивала отца, не может ли тот что-нибудь сделать. Ему тоже приходилось нелегко. Над ним смеялись на совете, спрашивали, не в наказание ли за какие-то проступки самого Эрлинга боги не дали его сыну благодать. Он возвращался домой взъерошенный, взбешенный, а тут его встречали расстроенная жена и избитый сын. Он злился и кричал на меня, за то что я не мог защитить себя. Не мог вести себя как обычный мальчишка.

Иногда я оставался дома, чтобы зажили раны и сошли синяки. Во время очередных побоев мне сломали палец на левой руке, и я просидел дома неделю. Не высовывал носа со двора, как последняя рабыня, и слушал крики ребят с улицы. Даже Даг, лучший друг, тот, которому я собирался доверить спину, был с остальными и вел себя, как они. Предатель. Подлец. Трус. Почему ему боги даровали свою благодать, а мне нет? Чем я хуже?

Я всегда считал себя лучше других. Избранным богами. Отмеченным молотом Скири́ра. И жрец Мами́ра сказал то же самое. Мама часто говорила, что я родился в грозовую ночь, и мой первый крик совпал с ударом грома. В ту ночь молния ударила прямо в толстенный ясень, стоящий возле нашего дома. Он обгорел немного, но не погиб, и уже на следующий год зеленел, как и прежде, только часть его навсегда осталась опаленной.

Жрец тогда сказал, что в меня тоже попадет небесная молния, но если я буду стойким, то выдержу это испытание и стану еще сильнее. Вот только как можно стать сильнее, если нет благодати?

Если я не мог защитить себя кулаками и зубами, значит, буду защищаться при помощи оружия. Я больше не хотел проигрывать. Только не близнецам. Не Дагу. Не мерзким подхалимам, которые раньше мечтали подружиться со мной, а сейчас плевали в лицо.

По утрам обычно было тихо: тех, кто получил первую руну, учили оружному бою былые воины. До благодати мы бы того не сдюжили, ведь они не привыкли сдерживать руку. Так что я спокойно выскользнул из дома, прихватив отцовский нож.

За убийство своего прогоняли через строй с палками, порой после такого не выживали, но я не возражал. Лучше сдохнуть, чем жить вот так, слабаком.

Я ушел подальше за пределы города и стал ждать близнецов на своем излюбленном месте, на поляне возле ручья. Там мы с Дагом построили хижину и часто представляли, что возвращаемся домой после походов уже сторхельтами, придумывали и пересказывали друг другу приключения, которые прошли, врагов, которых убили, женщин, которых захватили, и богатства, которые привезли в родной хера́д. Сочиняли вместе смешные песни, восхвалявшие нас, но Сва́льди, видать, не проводил лирой над нашими головами, и чаще всего мы смеялись над нескладными строками. Я был всегда Кай Гром, а друг звал себя Дагом Кровавым. Дурацкое прозвище. Я смеялся над ним и говорил, что он кровавый, так как его постоянно ранят, и кровь течет по его телу. А Даг шутил, что я Гром, потому что пержу так громко, что земля сотрясается.

Когда солнце поднялось высоко, я поджег хижину. Они должны знать, где искать.

Их учили обращаться с оружием, поэтому мне не следовало кидаться на них с криками «Убью!» и ножом напоказ. Если в мирное время кто-то обращал оружие против своего, то и на него можно было напасть с тем же оружием. То есть если я промахнусь, то Ленне или Нэнне смогут воткнуть мой же нож мне в живот. И я был не против, но с одним условием: сначала я пырну одного из них. Почему-то я думал лишь о том, чтобы убить кого-то из близнецов. Даже Даг был не столь важен. Одним ударом я мог сделать больно сразу двоим. Ленне и Нэнне были очень дружны и радели друг за друга больше, чем за самих себя.

Я дам им приблизиться, дам свалить на землю, а когда один из них сядет сверху и начнет бить меня моей же рукой, тогда-то я и воткну нож прямо в живот. Непременно в живот. Выпущу ему кишки. Посмотрим тогда, кто из нас слабак. Посмотрим, кто нытик. Посмотрим, настолько ли крута благодать их бога, чтобы излечить такую рану.

А потом, если успею, то прирежу и второго. А Даг… Пусть он живет. Все равно сдохнет в первом же бою. Подлецы всегда помирают первыми. Так говорил отец.

Они пришли. Всей кучей. Все те, кто был на первой жертве. И близнецы, и Даг, и остальные.

– Что, Кай, не хватает сил, чтобы драться как мужчина? Теперь ты сжигаешь всякие халупы? – насмешливо спросил Ленне.

– На тебя сил точно хватит, – ответил я.

– Как ты говоришь, он себя называл? Громовым пердуном?

Ленне обернулся к Дагу, тот побледнел и кивнул. Предатель! Я чуть не передумал насчет того, кого надо убить, но все же заставил себя смотреть на Ленне и думать о нем. Нет. Лучше убить Нэнне. Ленне слишком шустрый, вдруг он сумеет увернуться?

– Что поделать, настоящий мужчина даже пердит громко. А как пердишь ты, Нэнне? Наверное, вот так? – и я изобразил тоненький свист.

От неожиданности ребята даже рассмеялись.

– Тебе мало сломанного пальца? Может, тебе руку сломать? – разозлился Нэнне. – Будешь как тот раб с вывернутой рукой. Ты и так не лучше раба, только пока почему-то тебя еще зовут по имени. Но мы это быстро исправим. А потом твоего папашу сместят. Мамка у тебя еще ничего, красивая. Попрошу отца, чтобы он выкупил ее и трахнул. Как последнюю шлюху. На улице. В грязи.

– Ага, на твою-то мать никто уже не зарится. После твоей тупой башки там уже не узенький фьорд, а целая пристань. Сотня кораблей войти может одновременно.

Теперь уже никто не смеялся. Оскорбление матери просто так не прощается. Этот идиот дал мне полное право убить его. Даже жаль, что я не смогу объяснить, почему захватил с собой отцовский нож еще до оскорбления.

Нэнне взревел и кинулся на меня, швырнул на землю. Я приложился головой так, что не сразу понял, что меня уже колотят. Нож прижало спиной. Я извернулся так, чтобы ухватить его, вытащил и только хотел воткнуть в Нэнне, как раздался отцовский голос:

– Хватит! Пошел прочь!

И Нэнне отлетел в сторону, едва-едва разминувшись с горящей хижиной. Отец схватил меня за шиворот и вскинул на ноги.

– Отдай, – еле слышно сказал он. Я тут же передал нож. – Пошли прочь отсюда. Все!

Всех тут же как водой смыло. Ленне помог подняться брату и потащил его в город.

– Тебя что, Фомри́р поцеловал? Как ты додумался поднять нож на своего?

– Он оскорбил мою мать!

– А, так это не Фомрир, а Мами́р! Иначе как бы ты заранее узнал, что он собирается оскорбить твою мать?

– Я так больше не могу! Лучше сдохнуть от сотни палок, – заорал я. – Лучше пусть меня скормят морским чудовищам, чем терпеть все это. Почему Скирир не взглянул на меня? Я так и не получил этой хваленой благодати! Я не хочу быть трэлем. Лучше уж умереть, но умереть свободным. Пока у меня еще есть силы сопротивляться!

Отец стоял, красный от гнева. Он схватил меня за грудки, и я подумал, что сейчас получу за такие слова. Но он крепко-крепко обнял меня.

– Прости, сын.