Читать книгу Сага о Кае Эрлингссоне - Наталья Викторовна Бутырская, Наталья Бутырская - Страница 4

Мами́р – зимний бог знаний, рун и судьбы. Обменял девять фаланг пальцев правой руки на горшок крови морского змея У́рга и огненного великана А́мту. Смешав их кровь, породил первых людей.

Атрибуты – руны судьбы и дорожный посох.

Ближе к ночи отец повел меня в горы. Где-то там находилось жилье жреца Мами́ра по имени Эмануэ́ль. Мы с Дагом часто пробирались туда и искали его пещеру, но так и не смогли найти. В лучшем случае мы замечали самого Эмануэля, тощего и костлявого мужчину, похожего на высушенную рыбу. Я не знал, все ли жрецы Мамира были такими или только нашему хера́ду так повезло, но наш жрец был самым странным человеком из всех, кого я знал.

Пару раз мы видели, как он стоял голым на камне, раскинув руки, словно хотел обнять небо. На левой руке у него не хватало двух или трех фаланг. Отец говорил, что жрецы Мамира часто отрубают себе пальцы в знак близости к богу. Чем больше не хватает, тем лучше он толкует руны и видит будущее. А еще Мамировы жрецы сочиняют песни и сказания, поэтому любят слушать истории о славных походах и интересных событиях.

По словам отца, раньше в нашем хераде жрецы долго не задерживались, так как у нас здесь тихо. Наши воины редко устраивали собственные вылазки, чаще откликались на чей-то зов и шли обычными хи́рдманами на корабли. Отец перестал ватажничать после моего рождения, остепенился и осел на земле. Он был сильнее всех в Сто́рбаше, уже на седьмой руне. Поэтому, что бы там не говорил Нэнне, никто не сможет кинуть вызов моему отцу. Его топор прорубит любую кольчугу и расколет любой щит. В общем, жрецам Мамира было скучно у нас, и они быстро уходили.

Но Эмануэль остался. Вот уже пять или шесть лет он жил в горах, приходил гадать на рождение ребенка и рассказывал о его судьбе. Порой он спускался в херад и говорил о богах, об их появлении и сражениях. Больше всего мне нравилось слушать про приключения Фомри́ра. Да, Скирир главнее, круче, всех защищает и всем помогает, но он слишком скучен и правилен.

А вот Фомрир вечно влезал в какие-нибудь передряги, и чаще всего из-за собственного языка. Помню, как я хохотал до слез над историей о подарках Фомрира. Хрипловатый голос Эмануэля под треск костра завораживал, и передо мной вырисовывались настоящие видения:

«Однажды, когда мир был молод, а люди только начинали смотреть в небо, Фомрир ворвался в зал богов и возвестил:

– Возрадуйтесь, боги, я убил змея Тоу́рга и принёс вам подарки.

Удивились боги, ибо никогда не был воинственный Фомрир столь учтив.

Фомрир с мешком подошёл к Скириру и, достав оттуда ужасную голову Тоурга, вручил её отцу, преклонив колени:

– Достойный трофей достойному богу!

Шагнул Фомрир к На́рлу-корабелу и дал ему в руки крылья великого змея со словами:

– Всяко лучше твоих утлых корыт.

С поклоном вручил О́рсе яйца змея и промолвил:

– Должны же в вашей паре они быть хоть у кого-то.

Фо́льси, мужу Орсы, вручил он мужской признак змея и громогласно сообщил:

– С этим твои дети явно получше будут сделаны.

Ко́рлеху, богу-кузнецу, отдал гузно с лапами с едкими словами:

– Меч и секира, что ты дал, сломались о кожу змея. Видимо, руки у тебя из того же места, что и его ноги.

Долго ещё ходил Фомрир по залу, вручая подарки с обидными словами, пока не подошёл к юному Сва́льди, сыну Фо́льси, и, крякнув от натуги, вывалил на него кишки змея.

Вспыхнул Сва́льди, вскочил с места, наступил на кишки, случайно дёрнул рукой и замер. Он услышал басовитый гул струны, что создал случайно, и задумался, забыв об обиде. Так и была создана первая лира».

Отец взбирался на гору легко, перепрыгивая массивные камни, а мне приходилось перелезать через них, и через какое-то время я запыхался.

– Это потому, что ты на седьмой руне? – с трудом догнав отца, спросил я. – Поэтому ты такой быстрый? А когда переходишь с руны на руну, сразу чувствуешь изменения? Или они через какое-то время появляются?

– Уже на первой руне ты устаешь гораздо меньше, – ответил он и посмотрел наверх. Впереди был крутой подъем с едва различимой тропинкой, усеянной мелкими камнями.

– А почему Эмануэль поселился так высоко?

– Чтобы люди не приходили ко мне по пустякам, – раздался знакомый голос. Жрец Мамира, к счастью, одетый, сидел на корточках на боковом уступе и разглядывал нас. – Чтобы они смотрели на гору и думали, стоит ли их беда того, чтобы ради нее ломать шею.

– Но рунные легко могут подняться на любую гору.

– Так меня еще нужно найти.

– Мы тебя и вовсе не искали.

– Значит, ваша беда стоит того, чтобы сломать шею.

Отец кивнул жрецу:

– Приветствую тебя, Эмануэль. Ты ведь уже слышал о несчастье, случившемся с моим сыном?

– Несчастье?

Жрец спрыгнул с уступа и оказался рядом с нами, тощий, длинный. Его ступни были босы, и я невольно поморщился, представив, каково́ ходить по этим камням без крепких башмаков.

– Да. Мой сын, как и положено, принес первую жертву, да не какую-нибудь, а раба, но не получил благодати. Ты можешь сказать, почему? От него отвернулись боги? На нем чье-то проклятье? Может, это наказание за мое прошлое?

Эмануэль подошел ко мне, схватил за подбородок, повертел мою голову в разные стороны и сказал:

– Не вижу никакого проклятья. Он не слепой, не глухой, не немой. Руки-ноги целы.

– Не шути со мной, жрец, – как обычно, мгновенно разъярился отец. – Почему у него нет благодати?

– А что сказали боги при его рождении?

– Он родился ночью. Была сильная гроза. В ясень, что стоит возле нашего дома, ударила молния, но не сожгла его. Прошлый жрец сказал, что это хороший знак, что сам Скирир ударил своим молотом, дабы отметить моего сына среди прочих.

– Почему ты думаешь, что я скажу что-то иное? Я служу тому же Мамиру, а у него лишь один рот.

– Слушай, жрец, – отец не выдержал и схватил Эмануэля за грудки. – Мне до задницы, сколько ртов у твоего бога. Скажи, почему мой сын не получил благодати?

– Хорошо-хорошо, – пошел на попятный жрец. – Давай, я раскину руны и посмотрю, что они скажут.

– Сразу бы так, – проворчал отец и отпустил его.

Уселся на ближайший валун, ссутулился, точно старик. Я вновь почувствовал вину перед ним, ведь именно из-за меня он так переживал.

Эмануэль снял с пояса кожаный кошель, потряс им и сказал:

– Руны – это язык богов. У каждой руны – множество толкований, и не всегда простой смертный может прочесть их правильно. Мои руны вырезаны из костей морских и земных чудовищ, каждая – из своего зверя. Опусти руку в кошель и подожди. Ты должен вытащить самую теплую костяшку и самую холодную. Пощупай все, не спеши.

Я кивнул и запустил ладонь в мешочек. Внутри он оказался больше, чем снаружи. Я думал, что сразу наткнусь на множество костяшек, но не нащупал и одной. Я поводил пальцами и коснулся чего-то. Ровный, гладкий, округлый предмет. Он не показался мне ни теплым, ни холодным, поэтому я оттолкнул его. Потом дотронулся до второй костяшки, она казалась более прохладной, чем первая, и более грубой. Третья, четвертая, пятая… шестая чуть не спалила кожу, я схватил ее и резко вытащил наружу.

– Жжет, – процедил я сквозь зубы, чтобы не заорать от боли.

– Клади вот сюда, – скомандовал жрец и указал на плоский валун возле нас.

Я с облегчением бросил костяшку туда и полез за второй. Через какое-то время я вынул руну, что обжигала холодом, и положил рядом с первой.

– Интересный набор. Руна силы и перевернутая руна жизни, то бишь смерть.

– И как это понимать? – спросил отец.

– Сила обжигала, а смерть холодила, – задумчиво протянул жрец. Его длинная коса, заплетенная на макушке, съехала вперед, скрыв от меня лицо Эмануэля. – Хороший набор. Сложный.

– Жрец… – угрожающе прорычал отец.

– Мамир дает ответ, но не объясняет его. Могу сказать лишь то, что на твоем сыне нет проклятий. Иногда боги выделяют своих любимцев и щедро одаряют их, но человеческий разум скуден и порой воспринимает божие дары, как несчастья. Вспомни историю про дары Фомрира. Сва́льди мог оскорбиться и выкинуть его дар, но нашел ему достойное применение.

– И какой бог отметил моего сына?

– Фомрир. Но ты и сам знал это, – Эмануэль положил костяшки обратно в кошель и устало опустился на землю, подогнув длинные ноги.

– Что мне делать, жрец? Я не понимаю смысл дара Фомрира. Мой сын без благодати не выживет в этом хераде, и я не могу защитить его.

– Справлюсь, – угрюмо сказал я.

Если меня на самом деле отметил Фомрир, то, зная, как он умеет шутить, я мог предположить любой исход. Некоторые древние герои получали благодать лишь при выполнении какого-то условия. Кто-то должен был убить женщину, кто-то – переспать с ней, а один из героев должен был потерять глаз. Кажется, он сам его себе и выколол, когда попал в плен. Выбор у него был невелик: либо стать рабом и умереть под детским топором, наделив убийцу благодатью, либо последовать пророчеству жреца. Он выбрал пожертвовать частью своего тела. Я бы выбрал то же самое. Всё лучше, чем быть слабее женщины и терпеть насмешки всю жизнь.

– Знаешь, что меня всегда восхищало в людях, лендерман? – жрец оскалил зубы. – Они задают вопрос и сами отвечают на него. Ты сказал, что твой сын не выживет в этом хераде. Значит, ты уже знаешь, что нужно делать.

Отец ухмыльнулся краешком рта, хлопнул Эмануэля по спине и знаком приказал мне следовать за ним.

– Жена! – взревел он, едва войдя в дом. – Собери одежду и еду!

Мать подошла, вытирая перепачканные мукой руки.

– Что? Куда?

– Я отвезу Кая в дальнюю деревню, к твоему дяде.

– В Ра́странд? Но зачем? Что он там будет делать?

– Рыбу ловить. Расти. Жить!

– Что сказал жрец?

– Его отметил Фомрир, и нужно переждать, пока мы не поймем, что сделать, чтобы Кай получил свою благодать. Собирай вещи!

Мама метнулась к сундукам и начала перебирать пожитки. Отец же отвел меня в закуток, где хранил оружие и броню.

– Я хотел подарить его после жертвы, на первую руну. Но пусть хоть сейчас попадет в твои руки.

Я непонимающе посмотрел на отца, а он снял со стены небольшой боевой топорик и протянул мне.

– Держи, сын. Твое первое оружие. И пусть оно поможет тебе получить то, что ты пожелаешь.