Читать книгу Сага о Кае Эрлингссоне - Наталья Викторовна Бутырская, Наталья Бутырская - Страница 6

Хуно́р – весенний бог-охотник. Первый из вышедших из моря богов, кто отнял чужую жизнь, убив медведя ради мяса и шкуры.

Атрибуты – медвежья шкура и охотничье копьё.

Изредка благословляет охотников после первой успешной охоты.

Взлетев на каменистое плоскогорье, я заметил всё ту же девчонку с тощими козами. Она смотрела на дым, поднимающийся из низины, и глупо хлопала глазами. Сейчас голосов умирающих слышно не было, всех уже поубивали, но она не могла не слышать криков, стонов и радостных воплей врагов.

Я подскочил к ней и швырнул на землю, зажав рот.

– Молчи и лежи, дура! Иначе сюда придут и убьют нас.

Я спрятал ее в ложбинке за камнем, затем отогнал коз подальше, а сам подполз к краю и принялся наблюдать. Щенки в очередной раз обыскали деревню, нашли лишь старые сети да сожженные ими же дома. Все лодки они порубили и покидали в огонь, а затем быстро поднялись на борт своей скорлупки и отчалили.

Мне не было жаль этой деревни, ничего хорошего я тут не видел, но дядя Ове в последний момент все же сделал попытку защитить меня. И мне изрядно грело душу то, что я, именно я, убил того мальчишку, заколол его как тупую свинью, и теперь То́ркелю Мачте придется нелегко. Ро́альд ни капли не был похож на Торкеля, а значит, кто-то богатый поручил Мачте приглядывать за своим сынишкой. Неудачливому няньке хорошенько влетит. Может, его даже прирежет какой-нибудь богатенький мальчик, который боевого топора и в глаза не видел. Прирежет и огребёт благодати на две руны, а потом поплывет в нищую деревушку, чтобы стать еще сильнее, и там его заколет такой воин, как я. Ха!

Корабль плыл неторопливо, никак не хотел скрываться из вида.

А ведь я и впрямь теперь воин! Я получил первую руну из рук Фомрира, только вот так и не понял, какое же условие он поставил. Может, я должен убивать только оружных? Или только в бою? Или только если я чудом выжил? Или могу убивать лишь сверстников? Впрочем, сейчас это было неважно. Потом убью кого-нибудь еще и узнаю.

Главное – это моя новая сила. Я чувствовал, что стал сильнее, чем Нэнне, и ловчее, чем Ленне. Когда я сражался со вторым противником, я никак не должен был вырвать у него копье. У него тоже была руна, мы должны быть наравне. Отец говорил, что до пятой руны отличий между равными воинами почти нет, только умение владеть оружием и только удача могут склонить Фомрира на твою сторону. Но я был явно сильнее. Не зря отец гонял меня по двору, не зря обучал.

Я уже предвкушал, как вернусь в Сторбаш и наваляю Ленне-Нэнне. Даг, поди, снова подожмет хвост и подползет, выпрашивая дружбу как подачку, вот только он ничего не получит, кроме изрядного пинка.

– Теперь можно вставать? – пропищала девчонка.

Тролль меня задери, я уже и забыл про нее.

– Да, стой здесь. Я схожу вниз, проверю, не осталось ли кого.

Спустившись, я не нашел живых. Только догорающие лачуги со всем нехитрым скарбом, несколько верещащих свиней, мечущихся по деревне, да исполосованные трупы – видать, парни не умели убивать так же чисто, как их нянька. Даже на старуху им потребовалось не меньше трех ударов. Трусы.

На берегу я нашел Ове в той же позе, как он и упал. Голова и кисти рук лежали поодаль. Он не оставил мне никакого наследства: рогатина была для меня бесполезна, щит расколот, да и мой топорик удобнее лежал в руке, чем дядина железяка. Но умер дядя, как настоящий воин, потому я оттащил его тело к ближайшему пожарищу и бросил в огонь. Голову и руки положил туда же и накидал вокруг побольше бревен. Пусть это не настоящее погребение, но лучше уж лежать в огне, чем на открытой земле. Остальных я тоже положил в огонь, пусть и затухающий. Я не мог позаботиться обо всех.

Потом взял кусок сети, положил туда котелок, воняющие гарью и частично обгоревшие одеяла, несколько сморщенных овощей, всю соль, что сумел отыскать, засунул за пояс парочку старых ножей и глянул на море. Если бы эти уроды оставили хоть одну лодку, за пару дней я бы смог догрести до людных мест и попросить довезти до Сторбаша. Но пешком по этим горам, да еще с мелкой девчонкой, мы будем ползти целую вечность. Напоследок я закинул в сеть немного недовяленной рыбы. Как бы она мне не надоела, жрать что-то нужно.

– Пойдем, – сказал я, поднявшись на плоскогорье.

– Куда? – спросила девчонка, стоя на том же самом месте, где я ее и оставил.

– Туда, – и я махнул рукой на север.

– Зачем?

Я вздохнул. Может, лучше оставить эту дуреху тут? Хотя в таком случае милосерднее будет ее прирезать.

– Все умерли. В деревне больше никого нет. Да и деревни тоже больше нет. Нужно идти к людям. Где тут есть другие поселения? К вам приезжали гости?

– Да. Недавно приезжал целый корабль, забрал всю рыбу и уплыл.

Я стиснул кулаки и процедил сквозь зубы:

– Это был мой отец. А кроме него кто-то приплывал?

Она помотала головой.

– Как тебя звать?

– Ингрид.

Я еще раз посмотрел на нее. Широколицая, плосконосая, белесые волосы торчали как пакля, нос весь грязный. «Ингрид» значит красивая, а эта пигалица не казалась даже хоть чуточку симпатичной.

– Так, Ингрид. Мы сейчас пойдем через горы и лес к людям. Будем идти быстро, на нас могут напасть звери, так что держись возле меня и не отставай. Поняла?

Она кивнула и тут же спросила:

– А козы?

– Что козы? – я скрежетнул зубами так, что один из них зашатался.

– Тетка сказала следить за козами.

– Твоя тетка… – закричал я, но осекся.

А ведь это неплохая мысль! Если у нас будут козы, не придется тратить время на охоту. Будем резать их по мере необходимости и есть.

– Хорошо. Раз тетка так сказала, значит, берем и коз.

Я пожалел о своем решении уже через несколько минут. Ингрид по сравнению с козами была как бог Мами́р по сравнению со мной: она хотя бы могла понимать человеческий язык. Эти же рогатые твари были бесконечно тупы, не понимали ни слов, ни палки, ни даже топора, обухом которого я приложил одну из них, только жалобно блеяли. Как будто ругались на своем козьем и проклинали мою семью вплоть до пятого колена.

За полчасаС дикими мучениями мы с Ингрид смогли дотащить их только до леса, а потом они и вовсе уперлись. То ли боялись темноты и хруста веток, то ли чуяли зверье.

– Так, Ингрид, пусть козы останутся здесь. Мы возьмем с собой только двух.

– А остальные?

– А остальные пусть живут тут, раз им так нравится. И вот еще… Ты хочешь получить свою первую руну?

– Но у меня еще не пошла кровь, – нахмурилась девчонка. – Тетка говорила, что до первой крови руну не получить.

Хмм, а я такого не слышал. Какая еще первая кровь? Неужто она ни разу себе палец не резала или носом не ударялась? У меня нос вообще кривой, Нэнне, урод, свернул его в первый же день, после того как получил свою козью благодать. Но ничего, с помощью Фомрира я вернусь и сверну его сопелку так, что он высмаркиваться на щеку будет.

– А ты попробуй. Если будешь такой же слабой, как сейчас, точно отстанешь, и тебя сожрут волки.

– Хорошо.

Ингрид не выглядела напуганной. Ее полуопущенные веки создавали впечатление, что она то ли дремлет, то ли вот-вот уснет. И от этого у меня руки чесались вмазать ей, чтобы она встряхнулась.

– Что надо делать?

– Все просто. Вот тебе нож! Смотри, не урони его. Я подержу козу, а ты ударишь ей по горлу сильно-сильно. Со всей силы. Если не будешь стараться, боги отвернутся от тебя.

Я схватил за рога первую попавшуюся козу с белым пятном на лбу.

– Ой, только не Беляночку! Она такая красивая, – закричала Ингрид, даже глаза распахнула.

– Хорошо-хорошо, – я отпустил Белянку и подвел другую козу. Девчонка подозрительно зашмыгала носом. – Что, и эта не подходит? Так какую тебе не жалко-то?

– Вот ту, с кривым рогом. Она все время бодается. У меня из-за нее синяки на ногах.

Я сплюнул, догнал криворогую, с трудом подтащил ее к девчонке. Коза упиралась так, словно понимала, что ее сейчас будут резать. Если бы не полученная благодать, так я и вовсе бы не справился с этой животиной.

– Вот, я ее держу. А ты вспомни, как она тебя обижала. Она же твой враг, верно? Настоящий злой враг. Она тебя била, гоняла, и сейчас, если я ее выпущу, сразу же наскочит на тебя и проткнет рогом насквозь. Ты должна ее убить. Отомстить за все синяки. Бей сильно-сильно, в горло, сразу за бороденкой.

Ингрид кивнула, зажала нож двумя руками, напыжилась так, что даже уши покраснели, а потом как воткнет лезвие козе в шею, только сбоку, а не спереди. Криворогая отчаянно забилась в моих руках, заблеяла.

– Режь давай! Дерни нож на себя! – закричал я, с трудом уворачиваясь от бешено молотящих копыт.

Хвала Скириру, Фомриру и Хунору, девчонка послушалась, и спустя несколько минут коза затихла и свалилась на землю. Но я на нее и не глядел. Ингрид стояла передо мной с окровавленным ножом в руках, вся в мелких каплях крови, с широко распахнутыми глазами, и не очень походила на человека, получившего благодать.

Я подождал немного, а потом спросил:

– Ну как? Есть что-нибудь?

– Нет, – сказала она, едва не плача.

Но тут троллева коза дернулась последний раз, и у девчонки изменился взгляд.

– Да, горячо, вот тут, – и она ткнула себя в живот.

– Отлично, а теперь вытри кровь с лица, и пошли. Возьми двух самых послушных коз, обмотай им рога веревкой.

А сам тем временем отрубил заднюю ногу убитой козы, замотал, как смог, в траву – это будет нашим ужином сегодня, а заодно и завтрашним обедом. И мы отправились в путь.

Я решил не отходить далеко от берега, но прямо около воды идти было невозможно, там были резкие каменистые обрывы и неудобные переходы, поэтому придется идти горами и лесами. Ингрид повеселела, даже ее полусонный взгляд стал более осмысленным, и она, ведя за собой одно из животных, засыпала меня вопросами:

– А какой бог меня одарил благодатью? Скирир или Фомрир?

– Ты не похожа на воина. В лучшем случае это был Хунор.

– Бог-охотник?

– Да, он первым из весенних богов вышел из моря, а потом убил медведя.

– А какой был медведь?

– О, это был самый большой и злобный медведь на свете, – говорил я, прорубаясь через валежник и засохшие ветки. – Огромный, в половину того дерева, его клыки были длиной с нож, и когда он рычал, весь лес дрожал от страха.

– И Хунор его победил?

– Хунор не воин, а охотник. Он выследил медведя в лесу и поднял его на рогатину, но когда разделывал его и снимал шкуру, поцарапал руку о его черный острый коготь. Поэтому все охотники после хорошей добычи проливают немного своей крови в знак уважения к Хунору и в благодарность лесу.

– Значит, и я тоже должна пролить кровь, раз я поохотилась на козу?

– Значит, и ты должна. Эй, что ты делаешь?

Ингрид вытащила нож, который я ей оставил, и провела по ладони. Нож был тупым и иззубренным, поэтому там появилась не гладкий ровный порез, а рваная царапина, но пара капель крови оттуда вытекла. Девочка вытерла руку о кору ближайшего дерева и сказала:

– Тебе, Хунор, мой дар! – а потом облизала рану.

– Никогда не режь ладонь, дура! Тебе же ей потом щит держать или топорик. Хотя ты ж девчонка…

Я махнул рукой и пошел дальше. Совсем не соображает, что делает. Я же просто так ляпнул про Хунора. Откуда мне знать, кто из богов решил взглянуть на грязную девчонку, прирезавшую козу? И вообще, почему этой Ингрид так повезло? В таком возрасте иметь первую руну – это редкая удача. Обычно ждут, пока не пройдет двенадцать-тринадцать зим после рождения. Когда я был маленьким, часто просил отца, чтобы тот позволил принести первую жертву раньше, чем положено, ведь я и так был самым сильным в Сторбаше, меня боялись, меня уважали, со мной считались все безрунные. Отец отмалчивался, и лишь мать, устав слушать просьбы, сказала, что за детьми до семи лет присматривает богиня Орса, а остальные боги не собираются тратить время на несмышленышей и неслухов, и если боги не примут твою первую жертву, то потом вряд ли взглянут на такого неудачника. После этого я присмирел и ждал своего череда молча.

Через пару часовДовольно скоро даже с благодатью мы утомились. Сначала Ингрид замолчала, потом задышала, как собака на жаре – шумно и с присвистом, затем начала понемногу отставать. А мы все еще не поднялись на первую вершину…

Мы плыли с отцом в Растранд всего несколько часовничего – даже проголодаться не успели. Да, нас подгонял попутный ветер, и мы шли по ровному морю, без гор, оврагов и троллевых зарослей, которые приходилось то и дело обходить. У нас не было двух коз, которые так и норовили вцепиться желтоватыми зубами в ветки, и девчонка, еще не видевшая и семи зим, не тащилась следом. Но я думал, что за несколько дней мы сумеем добраться до самого Сторбаша. Сейчас я молился Фомриру, чтобы за это время мы доползли до ближайшей деревеньки.

Пока мы плыли, отец несколько раз указывал пальцем на узенькие извилистые проливы, уходящие вглубь суши, и говорил, что там находится та или иная деревня, говорил, сколько с нее можно получить провизии и какой, и сколько там воинов выше третьей руны. Но разве я его слушал? Я злился, что он отсылает меня в какую-то глухомань. Что мой отец, самый сильный в Сторбаше, самый могущественный человек из всех, кого я знал, кто может решить любой вопрос и надавать по морде любому воину, сдался и просто вышвырнул меня.

Когда Ингрид в очередной раз упала и уже не смогла встать, я понял, что пора делать привал. Я и сам устал, хоть и меньше, чем девчонка. А ведь нужно было еще собрать хворост для костра и жарки мяса, устроить лежанку и приготовить поесть.

Я походил вокруг, нашел подходящее место, расчистил площадку, привел туда Ингрид и сказал, чтобы она собрала хворост. Сам же отправился за нормальным деревом. Тонкие ветки горят быстро, и мы замучаемся их подкидывать. Нашел дерево, упавшее несколько лет назад. К счастью, оно сгнило не целиком, и я смог отрубить несколько крепких сучьев. Стук от топора разносился на всю гору. Зверей он вряд ли приманит, все же середина лета, хищники нынче сытые и осторожные, людей тут тоже быть не должно, но я все равно хмурился от гулкого эха.

К тому времени Ингрид уже натащила целый ворох сухих веток, я кивнул и отправил ее за лапником. Спать на голой земле даже в летнюю ночь неудобно, и хотя рунные почти никогда не болели, нам нужно было выспаться. Завтра предстояло много пройти.

Я запалил небольшой костерок, засунул туда дрова, с другой стороны приготовил место для второго костра, затем из принесенного Ингрид лапника соорудил лежанку и уложил ее спать. Пусть она отдохнет получше, чтобы завтра бодрее идти. А сам подождал, пока прогорят угли, нанизал куски козьего мяса на прутики и стал его жарить. Лучше бы, конечно, соорудить что-то вроде вертела и зажарить ногу целиком, но у меня живот сводило от голода, и я уже не мог ждать.

Девчонка спала без задних ног, и даже запах жареного мяса ее не разбудил, поэтому я решил, что она не так уж и голодна, и смолотил все мясо, местами обугленное, местами еще сочащееся кровью. Приглушив немного голод, я нарезал новые куски и запек их, накормил Ингрид, даже приготовил мяса впрок, потом запалил костерок с другой стороны, улегся между медленно тлеющих углей и уснул.

Я проснулся ночью и сначала не понял, что меня разбудило. От почти потухших костров еще шло мягкое приятное тепло, Ингрид прижималась ко мне спиной, и все было спокойно. Я глянул по сторонам, ничего не заметил, потому снова улегся на место и закрыл глаза. И спустя какое-то время услышал шуршание. Совсем рядом. Я резко сел и замер. Тишина. Только где-то в стороне ухают совы. Вдалеке послышался волчий вой. Отец всегда говорил, что волки летом отъедаются на более легкой добыче, чем человек, и что даже однорунный сможет отбиться от пары псин. Я не двигался, и вскоре снова услышал шуршание в паре шагов. Сразу за костерком. Туда я положил остатки козьей ноги.

Я вскочил и пнул тлеющие угли, огонь на мгновение ярко вспыхнул, и я успел углядеть лишь красноватую тень, убегающую с нашей едой.

– Да чтоб тобой тролли зад подтерли! – крикнул я с досады.

Вот дурак. Надо было подвесить мясо на дерево.