Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй - Нелли Шульман - Страница 4

Крупный снег бил в окна люкса на последнем этаже отеля «Король Карл». Гавань скрылась в поднявшейся метели. Утром горничная подбросила дров в прогоревший камин. Гостиная номера помещалась в круглой башенке эркера. Дверь спальни закрыли, но девушка двигалась осторожно, не желая тревожить постоялицу. Управляющий строго велел ей убираться тихо:

– Видишь, – он сунул под нос горничной факс, – прислали из Лос-Анжелеса, из артистического агентства, – девушка открыла рот, – называется райдер, – он взялся за карандаш, – хотя зачем я тебе перевожу, ты знаешь английский язык…

С помощью словаря они разобрались в требованиях мисс Ханы Дате, выступающей с сольной программой в Стокгольмском концертном зале. Обычно довоенное здание строгой постройки занимали симфонической музыкой, однако для мисс Дате сделали исключение. Все билеты на недельную программу раскупили до Рождества:

– В зале вручают и Нобелевские премии, – девушка аккуратно собрала с дубового стола опавшие лепестки белых роз, – говорят, что она самая высокооплачиваемая певица в мире…

Мисс Дате привез в отель длинный лимузин, из тех, что обслуживали Нобелевскую церемонию:

– Она носит только черное, белое и серое, – певица вышла из машины в шубке черной канадской норки, – и даже розы она требует только белые, – цветы оказались единственной роскошью в райдере:

– Остальное пустяки, – облегченно сказал директор, – машинка для кофе стоит в номере, а водой и фруктами мы ее обеспечим, – мисс Дате не полагалось тревожить до двух часов дня:

– Когда она поднимается с постели, темнеет, – хмыкнула горничная, – она репетирует, потом поет, а потом развлекается на вечеринках, – мисс Дате возвращалась в отель, когда в ресторане подавали завтрак:

– Не хотела бы я такой работы, – девушка вытряхнула и протерла переполненные пепельницы, – у нее нет семьи и детей, а ведь ей тридцать лет, – горничная читала интервью с певицей, вышедшее в воскресном приложении к вечерней газете. Мисс Дате росла в сиротском приюте и пережила атомную бомбардировку Нагасаки:

– Но потом она не знала горя и забот, – девушка окинула взглядом безукоризненную гостиную, – она зарабатывает за час столько, сколько я за месяц, – она благоговейно провела пальцем по белой крокодиловой коже сумки, с золотым брелоком «СМЭ». Горничная видела похожие вещи в витринах дорогих магазинов на Гамла Стан:

– Ателье Майер-Эйриксен, – вспомнила она название марки, – одна сумка стоит, как целая машина, – в ванной она вдохнула горький аромат цитрона. Мисс Дате, в отличие от многих постояльцев, оказалась аккуратным гостем:

– Только пепельницы она никогда не выбрасывает, – девушка подобрала с пола что-то кружевное, невесомое, – но в остальном она не мусорит, хотя она только спит в отеле, – перед уходом девушка помешала бронзовой кочергой дрова в камине. Мисс Дате не должна была замерзнуть:

– Отопление включено на полную мощность, – девушке стало жарко, – у нее сегодня свободный день, пусть отдыхает, – проснувшись незадолго до обеда, Хана решила не поднимать шторы в спальне:

– Пусть остается так, – зевнула девушка, – на улице одна серость, яркое солнце я оставила в Америке, – перед полетом в Нью-Йорк и Европу она заставила себя не навещать остров в заливе Пьюджет-Саунд:

– Бабушка Анна приглашала меня погостить, – Хана взяла сигареты, – но не объяснишь же ей, что мне тяжело смотреть на дочку Аарона и Сары, – Хана отгоняла мысли о девочке:

– Мне нельзя ее забирать, – мотала она головой, – у малышки есть отец, его обязательно найдут. Хотя я удочерила бы ее и сейчас, – Хана закрыла глаза, – я могу позволить себе уйти со сцены на пару лет и не сниматься в кино…

Перед приездом в Стокгольм она провела выходные в дорогом отеле с видом на знаменитый утес Лорелеи:

– Краузе не упоминал о детях, – Хана поморщилась, – но ясно, что он спланировал нашу свадьбу и пригласил журналистов для освещения события в прессе, – Хана предполагала, что Краузе ждет министерского поста, обещанного ему к сорокалетию:

– Самый многообещающий молодой политик Германии, – Хана тоже читала газеты, – он может лет через двадцать стать канцлером, – Фридрих не взял на отдых бумаг и даже не привез блокнот:

– Кое-что другое он тоже не привез, – Хана разозлилась, – он который год пытается привязать меня ребенком. Я принимаю таблетки, однако он надеется, что средства не сработают, – ей не хотелось думать о Краузе. Под инкрустированным перламутром отельным телефоном лежал криво надорванный конверт. Виллем продолжал писать словно курица лапой:

– Душечка, – Хана могла прочесть эти русские буквы, – мы здесь заняты, но тетя Марта, Волк и Андреас едут навестить семейство Андерсов, а я, как говорят в России, сел им на хвост. У меня будут почти целые сутки в столице, я очень хочу тебя увидеть, милая, – телефон мелодично зазвенел, Хана улыбнулась:

– Пишет он неаккуратно, но в остальном он очень точен, – подняв трубку, она ласково сказала:

– Я только проснулась, Виллем и получается, что вовремя, – кутаясь в черное шелковое кимоно, Хана услышала стук. На нее пахнуло сырым снегом, мокрым западным ветром. Стащив с бритой головы вязаную шапку, Виллем вынул из-за пазухи брезентовой куртки поникшие белые гвоздики:

– Все, что было у цветочника, – смущенно сказал он, – извини, душечка, – Хана нырнула под его куртку:

– Ерунда, Виллем, – тихо сказала девушка, – цветы самые лучшие на свете. Иди ко мне, я так скучала, так скучала, – потянув его в гостиную, Хана захлопнула дверь номера.

Бродя по Гамла Стану в поисках цветочника, Виллем забыл заглянуть в аптеку. Ему казалось неудобным просить о таких средствах Ворона, хотя кузен, как он смешливо говорил, приехал в Швецию вооруженным до зубов:

– Тетя Марта предупредила меня, что здесь совсем деревня, – заявил баронет, – однако с хорошенькими поселянками, – они вылетали с той же военной базы, с которой в Россию отправился и пропавший без вести кузен Максим:

– Тетя Марта не славится суеверностью, – хмыкнул Виллем, – Волк с дядей Джоном тоже летели оттуда и Маленький Джон обретался там же перед его вояжем…

Ворон быстро сошелся с Андреасом Кампе. Парни ездили на танцульки в ближайший провинциальный городок:

– Его наследная светлость пусть корпит над горшками, – заметил баронет, – он притащил бумаги с пишущей машинкой, – Маленький Джон заканчивал диссертацию, – тем более, он у нас отец, пусть пока и не муж…

Ворону нравилась Фрида Судакова, но к кузине, обретающейся в Банбери, было не подобраться. Баронет предполагал, что дядя Джон не обрадуется, закрути его почти невестка роман:

– Именно, что почти невестка, – ухмыльнулся Ворон, – Маленький Джон пока не мычит, не телится. Холланды долго запрягают, а ездят и того дольше…

Ворон не упускал случая попрактиковаться в русском языке. Кузены хвалили его ругань, однако баронет начал читать советские газеты, впрочем, ограничиваясь «Крокодилом», который тетя Марта получала из британского посольства в Москве. С художественной литературой дело обстояло сложнее, однако Ворону понравились рассказы кузена Павла, найденные им в «Юности»:

– Он вроде советского Яна Флеминга, – презрительно сказал Маленький Джон, – он не Пастернак и не Солженицын, – Стивен смог осилить только «Один день Ивана Денисовича»:

– Который может ждать всех нас, – понял баронет, – хотя нас не пошлют в лагеря, а расстреляют на месте, – он избегал таких мыслей:

– Лучше я подумаю о девчонках, – весело сказал юноша Андреасу Кампе, – говорят, что дочки дяди Эмиля самые красивые девушки в СССР, – старший пилот буркнул:

– Как будто ты их увидишь, мы с тобой не выходим из тайги, – Стивен пожал плечами:

– Мы повезем их обратно, – он подтолкнул напарника, – нам и карты в руки. Тем более, с ними будет дочка дяди Юзека, – прилетев в Стокгольм, они отобедали у Андерсов. Тетя Марта успокаивающе сказала:

– Не волнуйтесь, София в безопасности, она живет в маленьком городке, – женщина вытащила из сумочки карту, – мы заберем ее оттуда и направимся на рандеву, – они выбрали точку, использовавшуюся для миссии Волка и дяди Джона:

– Провалившейся миссии, – хмуро подумал Ворон, – но, судя по данным спутников-шпионов, место и сейчас находится в глухой тайге, – сестре он о поездке ничего не сказал. Густи была уверена, что его отправляют на тренировочные курсы:

– Техника развивается, – Стивен чмокнул сестру в щеку, – но все дело засекречено, писать я тебе оттуда не смогу, – он видел конверты, приходившие сестре из Америки, однако Густи наотрез отказывалась говорить о кузене Петре:

– Еще один увалень, – Стивен признавал, что здесь он пристрастен, – хотя он не виноват, все дело в государственной бюрократии, – не упоминая имени Фриды, он однажды сказал Андреасу:

– В Лондоне есть девушка, которая вроде мне по душе, – баронет покраснел, – однако у нее двое детей, – капитан Кампе удивился:

– И что? Тетя Аудра тоже выходила замуж с ребенком, дяде Юзеку было все равно. Если ты любишь женщину, то любишь и ее детей тоже, – капитан подытожил:

– Ты еще юнец, милый мой, – Андреас был всего на два года старше Ворона, однако шведы раздавали военные звания щедрее британцев:

– Я пребываю старшим лейтенантом в отставке, – Виллем тихонько пошевелился, – хотя тетя Марта намекнула, что в Бельгии меня ждет придворное звание, – барон твердо решил покинуть Африку:

– Мы с Джо воспитали достойную смену, – он скрыл улыбку, – он без меня справится, – граф Дате пока оставался Конго, – а мне надо вернуться домой, – зная о невеселых новостях из Мон-Сен-Мартена, он хотел поддержать дядю Эмиля:

– Дочек мы ему привезем, – пахнущие табаком и кофе волосы Ханы щекотали ему губы, – но он всегда был мне словно отец. Может быть, Лада еще преодолеет болезнь, – Виллем напомнил себе, что тетя Марта справилась с раком:

– Хотя дело было двадцать лет назад, – Хана что-то пробормотала, – и вообще, мне надо заняться шахтами, вернее, их закрытием и модернизацией заводов, – за обедом у Андерсов Эмилия заявила:

– Скоро ждите ИКЕА на континенте, у нас большие планы на расширение компании, – Юхан добродушно заметил:

– Говорит будущий начальник европейского отдела, – Эмилия сморщила нос:

– Без шансов. При всем уважении к господину Кампраду, в компании пока нет женщин-менеджеров, – девушка щегольнула американским словечком, – хотя тетя Аудра давно стала управляющей кафе, – Юхан помогал матери в бизнесе:

– Кафе у них хорошее, – пожалел Виллем, – но Хану туда не сводить, мне надо вернуться на базу к полуночи, – он погладил хрупкие плечи, поцеловал милую родинку на лопатке:

– Душечка, – Виллем закрыл глаза, – с ней так хорошо, так уютно. Надо сделать ей предложение, сколько можно ждать? Откажет, так откажет, терять мне нечего, – Хана вся помещалась в его руках, – вернусь из СССР и сделаю, – девушка сонно прошептала:

– Добрый вечер, милый, – Виллем счастливо улыбнулся, – побудь со мной немного или тебе надо уезжать? – его охватило блаженное, сладкое тепло:

– Пока не надо, – Виллем привлек Хану к себе, – у нас еще есть время, душечка.

Хана возила с собой потрепанный томик рассказов Чехова. Карандаш покойного дяди Меира почти стерся, однако на полях виднелись чернильные пометки Аарона Майера, перемежающиеся с цветными карандашами Тиквы:

– Она так размечала роли, – Хана опустила книгу на колени, – это я ее научила, а меня научила Момо, – Виллем показал ей маленький альбом с лондонскими фотографиями. Летом Льву и Циле исполнялось три года:

– Тупица, разумеется, сразу вручит парнишке скрипку, – смешливо сказал Виллем, – а малышка, кажется, метит в режиссеры. Тетя Марта говорит, что она не расстается с игрушечным фотоаппаратом…

Лев и Цила, раскрыв рот, смотрели на блистающую игрушками и гирляндами рождественскую елку. Пауль, в аккуратном костюме и даже при галстуке, держал их за руки. Хана вспомнила восторженные лица детей:

– Кто спасает одну жизнь, тот спасает весь мир, – на глаза девушки навернулись слезы, – могли ли покойные дядя Питер и дядя Генрих знать, что все так обернется, что у Пауля появится семья и племянники, – ей хотелось снять телефонную трубку и позвонить в Америку. Хана все время думала о маленькой Саре-Мирьям Горовиц. У девочки появилось свидетельство о рождении, но в синагоге ее не называли:

– Она еще мала, чтобы везти ее в Сиэтл, – вздохнула Хана, – и некого вызывать к Торе, хотя раввин может дать ей имя и просто в благословении, – она не знала, что ей делать. Тетя Марта еще была в Стокгольме:

– Они возвращаются на базу только утром, – девушка щелкнула зажигалкой, – а Виллему надо появиться там раньше из-за завтрашней тренировки, – Хана могла, вызвав отельный лимузин, поехать к Андерсам, но ей не хотелось обременять тетю Марту своими проблемами:

– И я не могу о таком говорить с Джо или Евой, – Хана прошлась по гостиной, – хотя они обрадуются моему звонку, – ей хотелось поговорить с родителями:

– Или с дядей Мишелем или Момо, – Хана прижалась лбом к залепленному снегом окну, – но Момо сказала бы, что надо выбирать сердцем, а оно всегда остается разбитым, – думая о малышке Саре-Мирьям, она на самом деле думала о ее отце:

– Я всегда любила только его, – глаза Ханы наполнились слезами, – с Джоном я тоже думала о нем. Но Аарон не звонил мне в Америке и не искал встреч. Он бросил меня, у него появилась семья, родился ребенок. У меня тоже родился, – Хана дернула горлом, – в Далласе врачи утверждали, что я не должна больше заводить детей, что радиация всегда останется в моей крови, в моем теле, – ей захотелось вывернуться наизнанку, очиститься от заразы, – как я могу навязывать себя мужчине, если я бесплодная смоковница, вернее, приносящая уродливые плоды…

Она напомнила себе, что Виллем и не делал ей предложения. Хана не собиралась выходить замуж за Краузе:

– Даже тетя Марта от меня такого не требует, – вернувшись в кресло у камина, она скривила губы, – я не смогу жить с ним под одной крышей, меня воротит при мысли о таком, – Краузе не говорил о свадьбе, но Хана понимала, что он считает дело решенным. Кроме нацистских связей депутата Бундестага, все остальное в нем было безукоризненным:

– И он меня любит, – девушка полистала книгу, – но нельзя жить с нелюбимым. Хотя и Виллема я тоже не люблю, вернее, люблю не так…

Нежно заворковала горлица. Блеснула лазоревая полоска неба, цветущий миндаль ронял лепестки на клочок росистой травы. Иерусалимский песчаник дышал теплом, издалека слышался звук шагов:

– Теперь Стена наша, – Хана закрыла глаза, – когда мы с Аароном встретились в Негеве, Иерусалим еще был разделен. Женщина, повязавшая мне ниточку на запястье, велела не терять ее, но я избавилась от вещицы, когда Аарон меня бросил. Она обещала, что я буду жить на востоке, что вернусь в страну, – Хана вытерла глаза:

– Но я могу вернуться. Сара-Мирьям вырастет в Израиле, как и хотел Аарон, а я, – она подергала коралловый браслет на запястье, работы Сабины, – я могу преподавать в тамошней консерватории, открыть частную студию. Мы будем жить с ней вдвоем, и больше нам никого не надо…

Девушка вчиталась в знакомый отрывок:

– И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается, – она захлопнула том:

– Нельзя сдаваться, – Хана закусила губу, – и малышка не должна узнать сиротства. Семья о ней позаботится, но нельзя расти без матери и отца, – она подумала, что, вернись Аарон из плена, он заберет дочь себе:

– Если он не погиб, – Хана разозлилась на себя, – но что случится, то и случится, незачем загадывать. Надо все сказать Виллему, но не сейчас, а когда он прилетит из СССР и если прилетит, – велев себе не думать о таком, Хана свернулась клубочком в кресле:

– Все будет хорошо, – она, как в детстве, положила книгу себе под щеку, – все обязательно будет хорошо, – Хана не заметила, как задремала под уютный треск поленьев в камине.

Сшитый на Сэвиль-Роу твидовый пиджак Волка висел на спинке расшатанного венского стула. Потолок главного зала кафе «Барнштерн» ощетинился стальными светильниками. Стены из беленых стали ядовито-пурпурными, патроны восседали на низких креслах, обтянутых серебристой парчой, но внизу, как сказала пани Аудра, царили шестидесятые годы:

– И даже почти сороковые, – весело сказал Волк, завидев знакомый бильярд, – эта декада мне по душе, несмотря на войну, – стены увешали афишами старых голливудских фильмов и плакатами театральных постановок. В углу возвышались дубовые полки с собранием растрепанных книг на десятке языков и стопками древних журналов. Оказавшись в подвале, Марта тихо сказала Волку:

– Опять мы играем в бильярд, как десять лет назад. Вернее, ты играл, я тогда в городе не появлялась, – женщина помолчала, – и Максим сюда заходил, когда…, – Марта оборвала себя. Она была уверена, что среди коллег Андреаса Кампе, перешедшего в шведскую разведку, СЭПА, сидит крот русских:

– Никаких доказательств у меня нет, – объяснила Марта мужу, – это предчувствие, как было с Хаимом, – благополучно добравшись до Парагвая, Ягненок перешел в ведение Августина:

– Который спит и видит, как бы его отозвали домой, – невесело подумала Марта, – но сначала Ягненок должен обосноваться в Адлерхофе, – она не питала больших надежд на сближение старшего сына и Адольфа фон Ритберга:

– Ты не узнаешь, где обретается Максимилиан, – сказала она Генриху, услышав о случившемся в Берлине, – и вряд ли с ним встретишься, пусть и не в Европе. Он может тебе позвонить, чтобы навешать на уши очередную лапшу, – зло добавила она, – Макс словно ядовитая змея, он не упустит случая склонить тебя на сторону новоявленных нацистов, – на Набережной опасения Марты считали беспочвенными:

– Западная Германия – демократическое государство, – заявляли ее коллеги, – если канцлер Брандт не видит опасности в существовании нацистской партии, то ему и карты в руки. Он социал-демократ, он сражался в Испании и провел войну в эмиграции. Он знает врага в лицо, и он не позволит нацистам возродиться, – Марта покачала головой:

– При всем уважении к канцлеру, врага в лицо он не знает. Я помню врага очень хорошо, потому что на войне я сидела не в эмиграции, а на парадных обедах у Геринга и Геббельса…

Из-за бархатной занавеси, отделяющей альков с бильярдом, доносились звуки танго. Два раза в месяц в «Барнштерн» устраивали милонги. Мелодия напомнила Марте о празднике в резиденции Геббельса, в сорок первом году. Танго в рейхе считалось музыкой союзников. По радио гоняли записи аргентинских певцов:

– Стояла теплая осень, – Марта с треском загнала шар в лузу, – в саду резиденции развесили фонарики. Пришел американский посол, дипломаты, журналисты, – Марта тогда, как смешливо выразился покойный Генрих, стала звездой танцев:

– Все надеялись, что скоро вермахт пройдет парадом по Красной площади, – она стиснула зубы, – дамы обсуждали наряды для торжественного обеда в Кремле, – Марта не могла убедить коллег в опасности депутата Краузе:

– Он член ХДС, – фыркнул кто-то из аналитиков, – и, по всем прогнозам, будущий министр внутренних дел. Его связи с так называемым фон Рабе не доказаны, как и существование самого фон Рабе, – Марта ловким жестом отправила через стол папку:

– Моссад не потратил бы ресурсы на операцию по поимке воображаемого человека, – холодно сказала она, – у нас нет фотографий, но я уверена, что мистер Ритберг – это он, что подтверждается и показаниями свидетелей, – ее оппонент все равно не стушевался:

– Вы еще скажите, что Мюллер жив, – заявил парень, – и что его видели в Бразилии распивающим кашасу, – Марта еще более холодно отозвалась:

– Вы путаете Мюллера и Менгеле, что большая ошибка. Мюллер мертв, в этом я могу вас уверить, – парень открыл рот, но, заметив нехороший огонек в глазах Марты, предпочел не дискутировать дальше:

– И так всегда, – устало призналась Марта Волку, – они не верят, что в нынешней Германии может случиться государственный переворот. Но и переворота не надо, – женщина помолчала, – судя по реакции зала на выступление Адольфа, немцы проголосуют за него с закрытыми глазами, – ее беспокоила будущая Олимпиада в Мюнхене:

– Где участвует израильская делегация, – сказала она на совещании с коллегами, – Моссад не делится с нами данными, полученными от их кротов среди палестинских боевиков, однако последние могут пойти на террористическую атаку, следуя указаниям новоявленных нацистов. В стране может воцариться хаос, и тогда…, – ее начальник, сэр Джон Ренни усмехнулся:

– Хаос в Германии – это опоздавший на минуту поезд. Думаю, нам не стоит беспокоиться о внутренних делах немцев, они не допустят появления в стране нового Гитлера, – Марта велела себе думать только о будущей миссии:

– Об остальном я подумаю потом, – решила она, – Волк прав, называя меня умной Эльзой, – муж, неожиданно для шестого десятка, носил с твидовым пиджаком джинсы и легкомысленную майку с рекламой мирового тура рокеров, как стали говорить, Led Zeppelin:

– У Ворона подхватил, – муж поднял бровь, – вряд ли в СССР я смогу щеголять в таких нарядах, учитывая, что в Москве мы не появимся, – Марта прикинула расположение шаров на бильярдном столе:

– Пан Юзек тоже так одевается, хотя он дизайнер, а Волк судья, – она еще могла выиграть партию, – но Волк не отрастил бачки, как сейчас принято, – муж заявлял, что на шестом десятке он может позволить себе не гнаться за модой.

Марта пришла в кафе в коротком, выше колена платье из кашемира цвета морской волны и космических, как звал их Волк, серебристых сапогах из новой обувной линии Сабины:

– Все придется оставить здесь, – поняла она, – летим мы в советской одежде, – наряды, купленные в провинциальных универмагах, доставили в Лондон дипломатической почтой. Марта очнулась от поцелуя в нос. Бильярдный стол опустел:

– Была моя очередь, – возмутилась она, – я могла выиграть, – Волк обнял ее:

– Ты слишком долго думала. У нас случилась боевая ничья, – муж подал ей руку, – пойдем, помнишь это танго? – Марта на мгновение закрыла глаза:

– Осенью сорок пятого его тоже играли. Потом Волка арестовали, я с Виллемом бежала из СССР, – она в который раз напомнила себе, что миссия отлично подготовлена:

– Ничего не случится, – Марта нырнула вслед за мужем в раздернутую портьеру, – ничего не может случиться, – по спине пробежал холодок, она услышала вкрадчивый голос:

– Не случится, внучка, если ты ограничишься делами земными, – вскинув острый подбородок, Марта положила руку на плечо Волка:

– Это я решу на месте, – она незаметно раздула ноздри, – никаких голосов не существует, все только мое воображение, – Марта мимолетно улыбнулась:

– Танцевать мы с тобой не разучились, милый, – он быстро коснулся губами высокого лба:

– И никогда не разучимся, миссис М. Никогда не разучимся, никогда не разлучимся, – он привлек Марту к себе, – пока мы живы.