Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй - Нелли Шульман - Страница 7

Стекла в классе покрыли морозные разводы. На белом инее виднелись свежие следы пальцев и даже носов. На перемене весь первый «А» облепил широкие подоконники. Окна в здании бывшего нижегородского коммерческого училища, а ныне средней школы номер один, были большими. Даже украдкой встав на подоконник, первоклашки не могли дотянуться до форточек.

Вчера, под руководством учительницы, они повесили на окна кормушки, сделанные на уроке труда. Мальчики и девочки насыпали внутрь принесенных из дома семечек, а Федор Журавлев торжественно вытащил из ранца завернутый в провощенную бумагу кусочек сала. Учительница похвалила его:

– Молодец, – пожилая женщина показала угощение детям, – видите, Федя запомнил, что птицам зимой нужно хорошо питаться…

На рукаве серого школьного пиджака Федора алели два шеврона. После торжественного приема первоклашек в октябрята, на годовщину великой революции, Федя стал командиром своего отряда, первого класса «А»:

– Сомнений быть не может, – уверенно сказала учительница на педсовете, – его дедушка генерал, работник, – она покачала пальцем над поседевшей головой, – вышестоящих организаций, его родители – герои-комсомольцы, трагически погибшие на великих стройках коммунизма…

Михаил Иванович Журавлев объяснил учительнице, что его дочь и зять утонули в Ангаре:

– Они возводили Братскую ГЭС, – вздохнул генерал, – Феденьке тогда едва исполнилось два года. Он не помнит мать и отца, вернее, знает их по фотографиям, – Федя действительно видел снимки родителей:

– Но только групповые, – мальчик окунул перо в чернильницу, – маму снимали отдельно, а папу нет, – на групповых фотографиях было почти ничего не разглядеть, однако Федя выпросил себе такое фото:

– И фото мамы, – они писали диктант, – мама была очень красивая, – в носу защипало, Федя поморгал длинными ресницами. Бабушка Наташа говорила, что он пошел в маму ростом и статью. Федя был выше всех мальчиков в классе, учитель физкультуры всегда ставил его в пример:

– У тебя отличная спортивная подготовка, – одобрительно говорил он, – видно, что ты с детства освоился на лыжне и вообще ловкий парень, – Федя мечтал играть в хоккейной команде.

Дед несколько раз брал его на матчи «Торпедо». Мальчик мог подобрать на пианино хоккейный гимн, как говорили по радио:

– Учительница музыки тоже меня хвалит, – слушая диктант, Федя покосился на вьющихся за окном птиц, – и вообще, я круглый отличник, – думая об оценках, он развеселился. Учиться Феде было легко. В следующем школьном году его ждал немецкий язык, однако мальчик не предвидел никаких затруднений. К нему ходила англичанка, как звал ее Федя, преподавательница из педагогического института:

– Немецкий она тоже знает, – Федя подул на чернила, – она поможет мне, если я не справлюсь, – он, правда, не привык отступать перед трудностями. Дедушка и бабушка говорили, что характером он тоже напоминает маму:

– Но, наверное, мой папа был темноволосый, – в каштановых волосах Федора светились рыжие пряди, – а глаза у меня, как у мамы, голубые, – в конце диктанта им полагалось пять минут на проверку работы. После большой перемены их класс отправлялся на физкультуру. Утром столбик ртути в термометре за окном их квартиры показал всего десять градусов ниже ноля:

– Пионерская температура, – весело сказал дед, – давай, Федор Михайлович, собирайся на лыжи, – лыжи и форма хранились в раздевалке. От их дома на набережной Волги до площади Минина, где стояла школа, было всего десять минут ходьбы. Феде нравилось в Горьком:

– Раньше бабушка и дедушка жили в Куйбышеве, – мальчик полюбовался ровными строчками диктанта, – но, когда погибла мама, они переехали сюда, – дедушка работал в Министерстве Среднего Машиностроения:

– Он курирует атомный проект, – Федя знал об атомной бомбе, – поэтому он часто ездит в командировки, – у них была черная «Волга», однако в школу Федя отправлялся пешком:

– Дедушка считает, что нечего меня баловать, – первоклашки потянулись к учительскому столу, Федор подхватил ранец, – а бабушка всегда дает мне деньги на булочку, о чем дедушка не знает, – до физкультуры он хотел забежать в столовую на первом этаже гулкого, дореволюционнной постройки здания:

– Погода сегодня хорошая, – площадь Минина тонула в золотых лучах полуденного солнца, – видно, что скоро весна, – до конца третьей четверти оставалось еще больше месяца:

– Но впереди восьмое марта, выходной, – мальчики в классе делали подарки для девочек, – я напишу бабушке открытку и подарю цветы, – цветы приносил дедушка. Они с Федором в этот день всегда хозяйничали на кухне.

Подумав о еде, мальчик нашел в кармане школьного пиджака монетки:

– Куплю сайку с изюмом, – Федор понесся вниз по шумной лестнице, – сжую и побегу в раздевалку, – перепрыгнув через последние ступеньки, он едва не влетел носом в знакомую широкую спину в зимнем пальто с меховым воротником. Дед с интересом изучал школьную стенгазету:

– Пионеры и комсомольцы, – сообщал алый заголовок, – начинается подготовка к ленинским урокам, – Михаил Иванович обернулся:

– Я собрался к вам подниматься, – он взял у мальчика ранец, – я тебя отпросил с последних уроков, – после физкультуры ожидалось рисование, – поехали, – дед подтолкнул Федора к гардеробу, – у нас сегодня редкий гость.

В фарфоровой супнице сытно золотилась окрашенная шафраном уха. Генеральша Журавлева внесла накрытое льняной салфеткой блюдо:

– Не вставай, Сашенька, – отмахнулась женщина, – я буду туда-сюда бегать. Возьми лучше расстегаи, – из румяных расстегаев выглядывали кусочки запеченной рыбы:

– Бабушка, кулебяка очень вкусная, – пробормотал Федор с набитым ртом, – можно мне еще?

Саша тоже оценил кулебяку с визигой и осетриной:

– У Журавлевых всегда отлично кормили, – он обвел глазами выходящую на волжский откос гостиную, – устроились они неплохо, надо сказать…

Михаил Иванович, на черной «Волге», встретил его у здания местного Комитета Государственной Безопасности. Из Горького Саша летел в Пермь, где он соединялся с бригадой коллег из отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности:

– До Чердыни оттуда всего триста километров, – Саша налил себе ухи, – мы окажемся в городке через три часа после прилета, даже по зимним дорогам…

Он не ожидал затруднений с арестом короля металлоремонта Марголина. Бывшего аспиранта собирались отвезти в Усть-Илыч, на очную ставку с тоже обреченным, почти бывшим полковником Петренко. Саша с удовольствием ожидал суда над махинаторами:

– Марголину тоже дадут расстрел, – он предполагал, что Мышь, как выражался Саша, снюхалась именно с ним, – ученые его не отмажут, нечего либеральничать…

За обедом в пятикомнатной квартире Журавлевых речь о Мыши не заходила. Саша не сомневался, что генерал и его жена избавились от фотографий девушки:

– Однако снимки Маши они не выбросили, – Федор показал ему альбом, – им надо вешать парню лапшу на уши, – праправнук Горского как две капли воды напоминал проклятого пастора Рабе. Ростом и статью, мальчик, впрочем, пошел в Машу:

– Ты словно в третьем классе учишься, – добродушно сказал Саша парню, – тебя надо отдавать на хоккей, – голубые глаза мальчишки загорелись:

– Я очень хочу, – признался Федор, – у меня есть динамовская майка с автографами игроков. Они приезжали на матч с нашим «Торпедо», – майка висела на стене детской, – дедушка провел меня в раздевалку, – Федор погрустнел, – но бабушка считает, что хокеей, – он выговорил слово по складам, – трав-мо-опас-ный…

Саша видел в мальчике и сходство с собственным сыном:

– Рабе мой двоюродный племянник, – недовольно подумал он, – парни кузены, только дальние, – проклятая М, как думал Саша, наводнила СССР шпионами:

– Но по линии папы у меня нет подозрительной родни, – хмыкнул он, – кроме меня, у него не было других детей, – сын пастора ничего не знал о собственном отце. Саша выслушал легенду о комсомольцах, утонувших в реке Ангаре:

– Дедушка сказал, что вы знали мою маму, товарищ Матвеев, – Саша, разумеется, не представлялся Федору настоящим именем, – расскажите мне о ней, пожалуйста, – Федор осторожно коснулся знакомого Саше снимка, где Маша красовалась на белом жеребце, – вы, наверное, дружили?

Саша подумал о жене, сидящей под надежной охраной в крымском санатории:

– Нельзя рисковать, – в который раз решил он, – Маша словно волчица. Матвея она не тронет, – по его спине пробежал неприятный холодок, – однако она готовит мне еду и спит со мной в одной постели. Такая тварь может убить меня и шпилькой для волос…

Саша не держал дома пистолет, однако не сомневался, что Маша выберется из квартиры и безоружной:

– Она понимает, что Федора забрали Журавлевы, – вздохнул Саша, – если Маша узнает, где они живут, ее ничто не остановит, – он дал себе еще два года:

– Матвей пойдет в школу и я организую несчастный случай, – решил Саша, – верховая езда – тоже травмоопасный спорт или она поскользнется в ванной, – он ожидал, что Матвей быстро успокоится:

– Он больше привязан ко мне, – Саша потрепал Федора по голове, – ничего страшного не случится, – он кивнул:

– Я тоже сирота, мои родители отдали жизнь в борьбе за счастье нашей социалистической родины, – парень раскрыл рот, – твои бабушка и дедушка стали моей приемной семьей, – Саша рассказал Федору об учебе в суворовском училище. Мальчик выпятил губу:

– Дедушка воевал, – он задумался, – но я не хочу быть военным. Мне хорошо даются языки, – Саша поболтал с ним по-английски, – может быть, я стану дипломатом, – Саша улыбнулся:

– Ты будешь учиться в Москве и мы с тобой встретимся, – он поднялся, – а пока тебе надо получать пятерки, товарищ будущий посол Страны Советов, – Федор серьезно кивнул:

– Я так и делаю, товарищ Матвеев, – он подергал Сашу за рукав штатского пиджака, – а какое у вас воинское звание? – Саша ласково щелкнул его по носу:

– Майор, товарищ Журавлев, но с твоим дедом мне не тягаться, хотя у меня и есть Звезда Героя Советского Союза, – Саша пожалел о своих словах:

– Теперь мальчишка от меня не отцепится, – понял он, – но сын за отца не отвечает, а парень он славный, они с Мотей могут подружиться. Хотя Журавлевы не отдадут его, он здесь единственный свет в окошке, – Матвей мог описать мать, но Сашу это не беспокоило:

– Мало ли на свете высоких блондинок, – он с аппетитом ел гуся с яблоками, – Журавлевым никогда не придет в голову, что это именно их дочь. Или не дочь, если верить Маше, – товарищ Котов считал, что жена права, отказываясь от родства с Журавлевыми:

– Я знал ее мать, – мрачно сказал наставник, – шпионку высокого полета. Британцы внедрили ее в СССР до войны. У нее не было никаких принципов, она настрочила мерзкий пасквиль, очерняющий наше социалистическое государство, – товарищ Котов помолчал, – как будто нам не хватает доморощенных писак, – он повертел яркую книжицу, – ее творения до сих пор издают на западе…

По словам товарища Котова, так называемая мистер Френч вполне могла встретить где-то тогда еще уголовника Волкова:

– Маша настаивает, что именно он ее отец, – Саша вытер губы салфеткой, – понятно, в кого у нее такая змеиная кровь…

Он не ожидал, что Волков или М появятся в СССР, но квартира Журавлевых, в особняке стиля модерн на волжской набережной, находилась под негласным наблюдением. В подъезде дома, как и у Саши на Фрунзенской, сидела охрана от Комитета:

– Здесь все в порядке, – Саша блаженно откинулся на спинку стула, – но хорошо, что я приехал, надо держать их под контролем, – за окном догорал яркий зимний день:

– Ты сегодня заснешь, как сурок, – весело сказал Михаил Иванович внуку, – впереди бабушкины эклеры, – Саша взглянул на часы:

– Эклеры мне придется взять в дорогу, – он развел руками, – мой самолет через полтора часа, – генеральша ахнула:

– Я тебе кофе сварю, Сашенька и сделаю бутерброды, я быстро обернусь, – он отозвался:

– Фляга у меня старая, Наталья Ивановна, суворовских времен, – Федор зачарованно спросил:

– Товарищ майор, вы едете на особое задание? – Михаил Иванович привлек внука к себе:

– Именно так. Но мы не прощаемся с Александром, он непременно нас навестит, – взглянув в спокойные, выцветшей северной голубизны глаза генерала, Саша согласился:

– Непременно. До скорой встречи, Федор.

В открытой палехской шкатулке поблескивал вороненый ствол офицерского нагана. Оружие прошло с бывшим генералом Журавлевым всю войну:

– На Музейном Острове у меня был этот пистолет, – Михаил Иванович сидел перед чистым листом, заправленным в машинку, – с ним я арестовывал герцога Экзетера и его приятеля, музыканта…

Он помнил ящик шотландского виски, присланный после капитуляции в ставку советских войск в Карлсхорсте. Над разрушенным Берлином висел серый дым, но в пригородах, как ни в чем не бывало, цвела сирень:

– Я тогда был занят Мартой, – он отхлебнул коньяка из хрустального стакана, – но виски мы с ребятами распили быстро. В мае сорок пятого мы не делали из мухи слона и не писали рапорты о мелочах, вроде ящика спиртного, – Журавлев тяжело вздохнул, – тогда не ставили каждое лыко в строку, – он понимал, что визит Саши в Горький не был случайностью:

– Он хорошо собой владеет, – с восхищением подумал Журавлев, – он знает, что Федор сын Маши, однако он и бровью не повел, услышав наши сказки, – по их с Натальей мнению, ребенку не стоило знать правду о судьбе его родителей:

– Но мы тоже ничего не знаем, – пришло в голову генералу, – а Саша на наши вопросы не ответит, уважая субординацию и военную дисциплину, – ревизора, как про себя называл Журавлев Сашу, прислали в Горький не просто так:

– В Москве что-то происходит, – взгляд генерала возвращался к оружию, – что, если они узнали о моем предательстве? – ему почти захотелось протянуть руку к пистолету. Журавлеву показалось, что он слышит шум на лестничной площадке. Часы показывали почти два ночи:

– Арестовывают всегда ночью, – он уронил голову в руки, – я приезжал с такими машинами, – он помнил плачущих детей, разбросанные по полу вещи, бесцеремонное хлопанье дверями квартиры:

– Наталью не арестуют, – Журавлев цеплялся за последнюю надежду, – сейчас не то время. Но их с Федей выгонят из квартиры, им будет негде жить, – слезы закапали на сукно стола, – я дал обязательство работать на запад четверть века назад, но в таких вещах нет срока давности, – он не мог представить себе расставание с женой или внуком:

– Наталья хранит его крест, – пришло в голову генералу, – или это крест Маши? Она отреклась от нас, она может не быть нашей дочерью, – он вспомнил умершую после рождения девочку Антонины Ивановны, – а жена Воронова была шпионкой и действительно могла поменять детей, – сейчас это не казалось Журавлеву важным:

– Какая разница, – он вытер слезы, – мы своими руками послали на смерть поверивших нам. Я отвез Володю в детский приемник, я велел Наташе забыть о Марте и выбросить ее фотографии, – деревянный крестик он нашел в комоде жены, когда Наталья попросила его починить разболтавшийся ящик:

– Рядом лежало Евангелие, – Журавлев чиркнул спичкой, – она ходит в церковь, то есть ходит тайно, – дым сигареты обжег губы, – мы предали наших детей, пусть и приемных, и Господь наказал нас, открыв Маше правду, – генерал не знал, верит ли он в Бога, но все равно попросил:

– Не забирай у нас Федю, пожалуйста, – слезы катились по лицу, – оставь нам мальчика, дай нам его вырастить, – Журавлев не мог лишиться внука:

– Пусть по крови Федя нам и не внук, – он оглядел дубовые полки с книгами, парадные фотографии семьи, снятые осенью в ателье, – нам дали последний шанс, – Федор, сидящий между бабушкой и дедушкой, широко улыбался:

– Федя наш ребенок, – твердо сказал себе Журавлев, – но вдруг здесь появится Маша или кто-то оттуда, – генерал оглянулся на задернутое шторами окно, – и мне придется сделать выбор, – Журавлев знал, что его расписку о сотрудничестве никогда не уничтожат:

– Такие документы хранят вечно, – он велел себе собраться, – надо совершить упреждающий удар, как говорили на войне…

Отвечая за безопасность атомного проекта в бывшем Сарове, а ныне закрытом городе Арзамас-16, Михаил Иванович сообщал в Москву, в отдел внутренней безопасности Министерства Среднего Машиностроения о подозрительных разговорах в среде физиков:

– Они только и делают, что ведут подобные разговоры, – генерал вытащил из запирающегося ящика стола пухлую папку с завязанными бантиком шнурками, – например, отмечая новый год на проекте, – в Арзамасе-16 хватало осведомителей. Журавлев полистал тонкие страницы, заполненные убористой машинописью:

– Марта всегда болталась рядом с ним, – генерал допил коньяк, – немудрено, что она закончила диссидентством и покушением на жизнь Генерального Секретаря, – Журавлев в который раз поблагодарил сидящего в опале Никиту, как он называл Хрущева, за либерализм:

– При Иосифе Виссарионовиче за такое расстреляли бы и меня и Наталью, – он передернулся, – а Федора отправили бы в детский приемник. Надо прикрыть себя со всех сторон, – он нашел нужный лист, – как говорится, своя рубашка ближе к телу…

Затрещала пишущая машинка. Просиживая днями за бумажной работой, Журавлев научился ловко печатать:

– Считаю своим долгом сообщить об антисоветских настроениях и разговорах отстраненного от работы на объекте Арзамас-16 академика Сахарова, – Сахарова убрали с проекта после публикации его диссидентских статей на западе, но въезд в город ему не запретили. Журавлев зазвенел кареткой.

– Будучи приглашенным на празднование Нового Года, он отрицательно отзывался о политике Советского Союза за рубежом и о советском строе вообще, – генерал выдохнул:

– Теперь мне легче. Теперь все будет хорошо, – ловко поменяв исписанный лист на чистый, Журавлев продолжил печатать.