Читать книгу Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий - Нелли Шульман - Страница 4

Поежившись, Ворон подбросил дров в очаг. За окном завывала метель. Он вспомнил свою первую и единственную зимовку на Ньюфаундленде:

– Правильно я сделал, что с тех пор не появлялся севернее Копенгагена», – налив себе теплого вина, Степан подышал на озябшие пальцы.

На дворе заскрипели ворота, заржали лошади. Потянув к себе второй кубок, Ворон поставил его рядом.

– Мороз, ужас какой, – остановившись на пороге, Анна Трондсен стряхнула снег с подбитого мехом плаща. «На перевале все обледенело, еле по мосту проехали». Сев на лавку, женщина принялась стягивать высокие сапоги тюленьей кожи.

– Дай, – опустившись на колени, Ворон помог ей. Маленькие ступни в толстых шерстяных чулках заледенели. Погрев их в руках, Степан сердито сказал: «Охота тебе ночью по горам бродить, сидела бы дома».

Анна хмыкнула:

– Видно, что хозяйством ты никогда не занимался. Скоро Рождество, баранину в сентябре засолили. С морозами надо мясо закоптить и развесить, чтобы как следует просохло, – она приняла от Степана серебряный кубок с вином, – еще сейчас из Швеции привезут медь. В городе я встречалась с ганзейскими купцами, обговаривала условия поставки.

Степан заинтересовался: «У тебя есть доля в фалунских рудниках?»

– Еще от отца моего покойного, – перекрестившись, Анна вдруг хихикнула: «Ты скучал, что ли, Стефан?»

– Да, – потянув ее к себе на колени, Ворон с удивлением понял, что говорит правду.

– Норвежской даме палец в рот не клади, – предупредил его Джон. «Ее отец сначала пиратствовал на Балтике, а потом стал адмиралом датского флота. Она выросла при дворе в Копенгагене».

– Об отце ее я слышал, – ответил Степан. «Он ходил в Исландию ходил, усмирять восстание против датчан усмирять, и воевал со шведами».

– Брат ее, Энно, такой же авантюрист, – Джон усмехнулся, – он ограбил покойного короля Эрика шведского и сбежал на континент, где притворялся графом. Он даже самому герцогу Альбе голову долго морочил, однако шведы его нашли и на колесе изломали. Эта Анна не цветок невинности, поверь мне.

– Зачем она вышла замуж за Босуэлла, если она такая умная? – Ворон выпил: «Прав мой брат, с французским вином ничто не сравнится».

Джон хмыкнул:

– Тогда ей девятнадцать было, а не тридцать семь, как сейчас. С ее замужеством темная история, они с Босуэллом в церковь не ходили, а только за руки подержались. Якобы у норвежцев это принято, и считается браком. Босуэлл ее увез во Фландрию, заставил продать имущество, – якобы ему денег не хватало, – но все равно бросил и женился на другой, с венчанием, как положено. Потом он с Марией Стюарт повстречался. Анна вернулась в Норвегию. Куда ей было еще деваться?

– Так она замужем или нет? – улыбнулся Ворон.

– Она считает, что да, – Джон выпятил губу, – только мужа своего она удачно посадила в тюрьму. Бежав из Шотландии, Босуэлл сдуру отправился в Скандинавию, вербовать наемников, чтобы вернуть на трон Марию Стюарт. Видимо, ему понравилось быть королем, – Джон скрипуче рассмеялся, – но, когда его поймали у норвежских берегов без должных бумаг, его препроводили в Берген, где Анна и подала на него в суд.

– Молодец какая! – удивился Степан.

– Босуэлл сидит под крылом короля Фредерика, в замке Драгхольм. Его приковали к столбу и он потерял разум. Говорят, он теперь никого не узнает. Анна нам нужна, – Джон поиграл пером, – ты слышал о письмах Марии Стюарт к Босуэллу, где она подговаривает его убить ее тогдашнего мужа, Дарнли? – спросил Джон.

– Да, но при чем здесь Анна? – пожал плечами Ворон.

– При том, что в той интересной коллекции нашлись некоторые письма, что, судя по почерку, отправляла не Мария. И сонеты имеются, той же руки, – Джон откинулся на спинку простого стула, – поэтому, дорогой мой Ворон, на суде нам понадобятся, на всякий случай, показания Анны. Она должна засвидетельствовать, что ничего своему муженьку не посылала. Все письма, стихи, и остальное, изъятое у Босуэлла, писала только Мария. Понятно? – Степан взглянул в прозрачные, голубые глаза:

– Не надо с ним враждовать, – вздохнул Ворон, – он меня в два счета раздавит и пойдет дальше.

– Мы дадим тебе нужные документы, получи ее подпись, и езжай домой, – велел Джон. «У тебя жене когда срок?»

– Когда и кораблю, в феврале, – Степан рассмеялся.

– Ты прямо мастер, – одобрительно заметил Джон, – все подогнал. Посмотри на дитя и отправляйся с Богом в Новый Свет. Кого хочешь-то? Сына опять?

– Дочку, – ответил Ворон. Джон удивился его нежной улыбке: «Мальчишки в море уйдут, а баловать кого-то надо, на старости лет».

– Прямо старость, – пробормотал Джон, – слыхал я о твоих забавах. У меня на том берегу, – он махнул на юг, – тоже знакомые имеются. Ты зачем рискуешь, и в драки ввязываешься, не юноша ведь давно?

Степан жалобно взглянул на него:

– Охотиться здесь не на кого, – сказал он, – ни медведей, ни ягуаров не водится, а на оленей скучно. И вовсе не драки это, а кулачные бои по правилам.

– Да, – ядовито ответил Джон, – сначала напиваетесь, а потом деретесь. Но все по правилам.

Степан медленно развязывал шнуровку на ее темном платье, с искусно вышитой вставкой на груди.

– Как твой наряд называется? – он прикоснулся губами к ее затылку. Льняные косы Анны покрывал белый чепец.

– Словно у жены, – понял Степан.

– Говорила я тебе, бунад. Память у тебя ровно сито, – рассмеялась Анна. Она сидела у него на коленях с ногами, такая она была крохотная. Женщина повернулась, он увидел улыбку в синих глазах.

– Потому, что я тебя весь день ждал, наконец, дождался, и больше ни о чем другом думать не могу, – закончив со шнуровкой, Ворон снял с нее чепец.

– И ты целый день ничего не делал? – строго посмотрела она на Степана.

Вместо ответа он сунул руку ей под платье:

– Чувствуешь, какие мозоли? Лодки я почти все в порядок привел, на сеновале балки подправил. Теперь не обвалится твоим работникам на головы. А ты Анна, – рука поползла ниже, – приехала, и сидишь. Я с фьорда недавно вернулся, поесть мне принеси.

Она рассмеялась:

– Кажется, ты сам не знаешь, чего больше хочешь, – женщина поерзала у него.

– Отправляйся на кухню, – сурово сказал Ворон. «Не покормишь, потом пожалеешь». Она принесла рагу из баранины с капустой в глиняном горшке, жареной колбасы, и свежего, только из печи хлеба.

– Другое дело, – Степан посадил ее обратно на колени. «И сама бери ложку. Болтаешься по горам, проголодалась, небось».

Познакомиться с ней не составило труда. Английский капитан, пришедший в Берген на торговом барке, имел при себе рекомендательные письма к ее родственнику, наместнику датского короля в провинции.

– Моя кузина, Анна Трондсен, – наместник подвел к ней Степана перед обедом.

Маленькая, словно ребенок, стройная дама, в закрытом платье со скромным передником, вскинула на Ворона синие глаза. Он заметил смущенный румянец на белоснежных щеках.

За трапезой говорили о политике. В Берген, дальний угол Европы, новости доходили медленно. Норвежцы и датчане больше беспокоились о вражде со шведами и все еще тянущейся Ливонской войне.

Анна больше слушала, но голос у нее был звонкий и решительный:

– Видно, что она привыкла распоряжаться, – хмыкнул про себя Ворон.

– Надолго вы здесь? – спросила она Степана, подставив кубок под бутылку вина.

– Зависит от погрузки. Пока сушеную рыбу с севера привезут, еще месяц пройдет. Придется мне посидеть в Бергене, – ответил он, – но я слышал, что у вас в округе красиво.

– Да, – кивнула Анна, – в Хардангер-фьорде много водопадов, да и горы в тех краях высокие. Зимой туда только на лодке можно пробраться. У меня имение есть за перевалом.

– Не замерзают ваши заливы? – он вспомнил скованные льдом реки на Ньюфаундленде.

– Море теплое, да и фьорды наши неглубоки, мы по ним на веслах ходим. Хотите, я вас прокачу, я в имение собираюсь. Если вам нечего делать, – лукаво заметила норвежка.

– Прокатите, – испытующе взглянул на нее Ворон.

Она быстро и ловко гребла. Вокруг зеркальной воды фьорда поднимались горы. Листва с деревьев почти облетела, черная зелень елей карабкалась по склонам, рыжий мох покрывал острые скалы.

– Хорошо здесь, – вздохнул Степан, – тихо, спокойно.

Анна раскраснелась. На потный лоб из-под темного чепца упала прядка светлых волос.

– Дайте-ка, – сказал Степан грубовато. «Я вижу, что с лодкой вы управляться умеете».

– И не только с лодкой, – опустив весла, женщина вытерла рукавом плаща пот. Течение медленно несло их вдаль, к глухому шуму водопада.

– С чем еще? – посмотрев в ее синие, будто вода фьорда, глаза, Степан спросил: «Куда грести-то?»

Анна улыбнулась:

– Со многим умею. Хозяйство у меня большое, живу я одна, много лет. Приходится и мужскими делами заниматься. Грести туда, – она показала на кучку темных строений над обрывом, – здесь моя усадьба.

Вытащив лодку на камни, Ворон неодобрительно осмотрелся:

– Что же вы все на берегу оставляете? У вас дождливо, а зимой морозы. Лодки ваши из хорошего дерева сделаны, но не след их под открытым небом хранить. Сарай надо построить.

– Так постройте, – она поднималась по тропинке к домам.

Проводив глазами ее прямую спину, Ворон ехидно крикнул вслед:

– Вы хоть покормите меня сначала, хозяйка!

Сейчас, прижимая Анну к себе, он улыбнулся.

– Чего хохочешь? – подозрительно спросила женщина, грея в руках кубок.

– Вспомнил, как ты в первую ночь меня на сеновал спать услала, – почувствовав рядом ее тепло, он блаженно закрыл глаза:

– Мне зябко было, между прочим, а ты у очага нежилась, дрянная.

– Ничего, – она усмехнулась, – потерпел.

– Так потерпел, что потом в горах сама помнишь, что случилось, – он отпил из кубка Анны.

– У тебя свое есть! – возмутилась женщина.

– Из твоего вкуснее, – шепнул Степан. «У тебя вообще все вкуснее, эльскеде». Анна покраснела. «Запомнил».

– Как не запомнить, когда ты мне это каждую ночь шепчешь, – он провел губами по белой шее: «От тебя дымом пахнет, как тогда. Пошли в постель, эльскеде, хватит меня дразнить».

– Я не дразнила, – независимо сказала Анна, слезая с его колен.

– Куда? – Степан ухватил ее за талию. Корсетов здесь не носили. Под грубоватой шерстью платья он почувствовал ее всю, маленькую, гладкую, горячую.

– В постель, куда? Сам сказал, – удивилась она.

Он медленно стянул с нее платье:

– Вижу, поняла ты, кто здесь главный. Молодец.

– Это пока я сверху не окажусь, – тихо рассмеялась женщина.

Плоскогорье пестрело овцами.

– Все ваше, что ли, хозяйка? – обернулся к ней Степан.

Я вам не хозяйка, – заалев, пробормотала женщина.

– Отчего же? – он развел огонь в сложенном из грубых камней очаге:

– Кормите, поите, крышу над головой дали, хоть и прохудившуюся, – Анна открыла рот, Ворон прервал ее:

– Все поправлю, не бойтесь. Получаетесь, – он хмыкнул, – хозяйка.

Ничего не ответив, Анна вынесла из сарая копченую баранью голову. Набрав в медный котел воды из родника, женщина поставила его на огонь.

Когда голова сварилась, она отрезала уши. Ножом вынув глаза, Анна протянула их Ворону:

– Самое вкусное, ешьте, пока не остыло, – опять покраснев, она потянулась за оловянной флягой. «Аквавит наш пробовали?»

– Случалось, – он глотнул пахнущую тмином, обжигающую жидкость. Заходящее, холодное солнце бросало багровые отсветы на каменные стены сарая. Пламя костра играло в глазах женщины напротив. Она подперла щеку ладонью: «Не обижаетесь, что я вас украла, капитан? Или вам надо в город?»

– Было б надо, – протянув руку над огнем, он убрал белокурый локон с ее лба, – я бы сказал, Анна.

– Осторожней, обожжешься, – ответила она.

– Обжегся, – рукав занялся огнем. Ворон, усмехнувшись, сбросил рубашку: «Новую мне сошьешь».

– Ночи здесь не жаркие, – женщина приподняла полу плаща. «Иди сюда». Задул злой, северный ветерок.

Оказавшись рядом, поежившись, Степан шепнул: «У тебя в сарае сено припасено, хозяйка? Я к нему привык».

Зашевелившись, Анна устроилась у него под боком:

– Лежи, – сказал ей Степан, – скачешь, как блоха, дай поласкать тебя вволю. Лежи тихо.

Он погладил белокурые, ровно лен, волосы, рассыпавшиеся по его груди:

– Лежать бы так со сладкой, своей женщиной, ходить в море, недалеко и ненадолго, смотреть, как растут дети. Что еще надо-то? Денег, – он усмехнулся, – и внукам моим хватит. Куда еще-то? На что их здесь тратить, все свое. Даже рубашку она мне сшила, как и обещала.

– Повернись, – велела Анна озабоченно. «Не жмет нигде?»

– Нет вроде, – потянувшись, Ворон закинул руки за голову. «Хорошо».

– Какой ты высокий, – изумленно проговорила женщина. «И большой, ровно медведь».

– Каждый вечер со мной в кровать ложишься, – Степан взглянул сверху на ее прикрытые чепцом косы. «Пора бы и привыкнуть, Анна». Она нежно погладила его жесткую ладонь: «И в руках твоих я вся помещаюсь».

– Так и надо, – Степан ласково поцеловал ее: «Кто еще тебя так обнимет, как я, Анна?»

– Никто, Стефан, – поднявшись на цыпочки, Анна закинула руки ему на шею.

– Не тянись, – сев на лавку, Ворон удобно устроил ее на коленях: «Медведи есть у вас в горах?».

– Как не быть, – поболтав ногами, скинув домашние туфли, Анна ахнула: «Ты куда руки тянешь, день на дворе!».

– Зимой надо поохотиться, – шерстяной чулок будто сам скатился с ее ноги:

– Ты что, до зимы здесь сидеть собрался, – удивилась женщина, – но как же твой корабль?

– В Англию путь отсюда недолгий, – ответил Ворон:

– К Рождеству вернусь, и потом никуда не уеду. Что, – он поднял бровь, – мне руку убрать?

– Да не надо, – томно ответила Анна, – делай, что делал.

– Я ведь и кое-что другое умею, – уложив ее на лавке, встав на колени, Ворон еще успел вспомнить, что надо опустить засов на двери.

Взглянув на ту самую рубашку, лежавшую рядом с кроватью, он рассмеялся.

– Ты что? – Анна нежилась под его рукой.

– Так, – Ворон уткнулся в ее худенькое плечо. «Ты родить от меня не хочешь, а?».

– Чего ты вдруг? – удивилась она. «Куда мне рожать, я замужем, хоть и, – она помолчала, – соломенная вдова. Не могу я, милый».

Степан молчал, прижав ее к себе.

Анна помрачнела:

– Не хочу прятаться, а потом дитя свое чужим людям отдавать. Мужчинам все равно, – она усмехнулась, – кончил, и пошел себе. Носить да рожать нам приходится. Нет, Стефан, хоть и люблю я тебя, но нет.

– Неправа ты, – Ворон накрутил на палец соломенный локон:

– Неправа, Анна. Я за больше чем двадцать лет первый раз такое женщине предлагаю. Потому что если это мой ребенок, так я хочу его растить.

Анна села, волосы упали льняной волной на маленькую грудь. Женщина гневно сказала:

– Если найдешь сына своего в приемных детях, а дочь в обители, так расти. Нельзя мне сейчас рожать, а ждать, пока муж мой умрет – это может, еще с десяток лет пройдет.

– Не замужем ты, – взорвался Степан, – тебе это и английские богословы сказали, и шотландские! У него после тебя две жены было! Полюбовница ты, вот и все!

Он потер щеку. Рука у Анны оказалась тяжелой. Синие глаза женщины упрямо похолодели:

– Мне плевать на всех ваших богословов. Я ему обещалась, а он мне, и узы эти только смерть разорвет. Как не станет его, тогда я с тобой к алтарю хоть в рубашке пойду.

Ворон тяжело вздохнул. Она горько улыбнулась:

– Только кажется мне, что не случится такое. Ты как со мной жить собрался, невенчанным?

Он кивнул.

Анна посмотрела куда-то в угол комнаты. Глаза женщины заблестели быстрыми слезами.

– Побаловался, и езжай домой, – велела она, – к жене своей.

Ворон было открыл рот, Анна отмахнулась:

– Ты думаешь, что я первый год на свете живу, и женатого мужика от холостого не отличу? Жена у тебя, Стефан, хорошая. Видно, что следит она за тобой, любит тебя.

– Любит, – Ворон вспомнил опостылевшую супружескую постель.

– Я горячая да сладкая, – серьезно сказала Анна, – но любая такой станет, если ты с ней ласков да заботлив. Руки у тебя золотые, добрый ты, здесь, – похлопав рукой по кровати, женщина зарделась, – ты сам знаешь, какой. Ввек бы тебя отсюда не выпустила, но возвращайся-ка ты домой, и жену свою люби, как мужу хорошему положено.

– Но если я не хочу? – он приподнялся. «Если я с тобой хочу остаться, Анна? Не жалко тебе, гнать меня?»

– У тебя и дети, небось, есть? – она зорко глянула Степану в лицо:

– Есть. Что же ты за отец тогда, если оставить их собираешься? Слушай слово мое. В полюбовницах твоих я ходить не стану, – женщина твердо сжала губы. Обычно мягкое ее лицо показалось Ворону выкованным изо льда.

– Что же мы с тобой делали тогда? – улыбнулся Степан:

– Ты у меня в полюбовницах, Анна, какая тебе разница? Будем и дальше вместе жить.

Женщина вздохнула:

– Человек не святой. Я столько лет одна, Стефан, мне тоже ласки хочется, родить хочется от любимого. Однако заповеди Господни я более нарушать не буду. Отправляйся домой. Люблю я тебя, но меня, – она усмехнулась, – один такой бросил, мне не впервой.

– Не хочу я тебя бросать, – Ворон сжал кулаки, – я дом хочу, Анна, тепла хочу. Я столько лет по свету брожу, я хочу куда-то вернуться. Здесь, у тебя, – он попытался обнять ее, но женщина вывернулась, – слаще всего на свете.

– У тебя дом есть, – ответила Анна, – поезжай и почини его. Ты мне сеновал поправил? Поправил. Он старый, его прадед мой строил. Теперь ты о нем позаботился, и он еще столько же простоит. С домом твоим так же – не рушь годами содеянного, Стефан.

Вспомнил о бумагах в кармане плаща, Ворон велел себе: «Вот сейчас». Анна опередила его:

– Да поняла я, что ты не просто так сюда приехал, – вздохнула женщина.

– Не просто так, – согласился Ворон, – однако получилось…

– Получилась так, что давай, – распорядилась женщина, – где расписаться надо, я распишусь. Пусть сучка на эшафот взойдет, я слез не пролью.

Степан хотел что-то сказать, но прикусил язык. Свернутые документы перевязали алой и белоснежной лентами. Быстро пробежав их, Анна ядовито сказала:

– Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять. Ладно, пусть все ее руки будет, мне не жалко. Судите ее, рубите ей голову.

Анна резко расписалась, перо едва не прорвало листы. Женщина кинула ему связку: «Доволен?».

– Дура, – ответил он резко:

– Побить бы тебя, но я никогда на женщину руки не подыму. Думаешь, мне легко, Анна, уезжать? Сердце и у меня есть, хоть и не похоже на то, знаю.

Она ласково коснулась маленькой ладонью его груди.

– Слышу, бьется, – прошептала Анна:

– Ничего, Стефан, сердце у тебя сильное, справится. На рассвете я тебя к фьорду провожу.

Ничего не сказав, умостив ее рядом, Ворон зарылся лицом в мягкое облако ее волос.

Лодка зашуршала по камням. Анна сунула ему что-то в руку.

– На корабле прочти, – попросила она. Женщина стояла на берегу – маленькая, стройная, в темном, грубой шерсти плаще. Анна не махала ему вслед, только глядела на блестящий простор воды.

На палубе Ворон нащупал в кармане записку:

Так угасает песня строк,

– Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять», – вспомнил он: «Ох, Анна, Анна, за что же ты меня так?».

Ворон было хотел разорвать бумагу, но бережно положил в карман. С востока дул ровный ветер:

– Весь бы путь так, – пожелал он:

– Дома надо чаще с мальчиками верховой ездой заниматься. Велю мишени поставить, постреляем с ними, научу их по картам ориентироваться. Теперь подольше буду в семье. Хоть без моря мне не жизнь, но любимые мои все равно на берегу.

– Дома дитя новое народится, – Степан улыбнулся:

– Интересно, кто. Хорошо бы дочка, но сын еще один тоже хорошо, – в холодном тумане за кормой таял Берген. Ворон прислушался к крикам чаек над мачтами: «Хочу домой».