Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый - Нелли Шульман - Страница 2

Над колесом старинной, водяной мельницы, порхали ласточки.

Ручей разлился, всю прошлую неделю шли дожди. Кусты жасмина и шиповника, в маленьком садике, еще не расцвели, но черная, влажная земля дышала теплом. Прислонившись к стене, красного кирпича, обросшей мхом, Грета покуривала папироску. Сняв разбитые, древние ботинки, бывшая капо выстирала в ручье чулки. Женщина, блаженно, шевелила пальцами. На белокурых волосах играли лучи утреннего солнца.

Грета провела ночь в заброшенной, мельничной комнатке, среди запаха муки и голубиного помета. Неделя обещала быть жаркой, она спала, не укрываясь жакетом.

Гражданскую одежду Грета получила у американцев, в Шверине. Город остался почти нетронутым, крупных предприятий здесь не было. Военная администрация сидела во дворце герцогов Мекленбург-Шверинских, на острове, посреди озера. Уцепившись за руку капо, Гертруда раскрыла рот:

– Какой красивый замок! Нас только в Берлин на экскурсию возили. Больше я ничего не видела… – Грета усмехнулась:

– Нойшвайштайн, в Баварии, на него похож. Я навещала здешние места, – она повела рукой вокруг, – задолго до войны. В Баварии была, в Австрии, по всей стране ездила… – Гертруда кивнула: «Как медсестра». Грета смотрела вдаль: «В общем, да».

– Он хотел выступить на Олимпиаде… – Грета старалась не думать о муже, – но к тридцать шестому году все стало понятно. Даже раньше, к тридцать пятому, когда у него отобрали первую медаль. Потом, задним числом, и все остальные. Он тогда ушел из команды, и я тоже… – Грета никогда не ходила на матчи мужа:

– Иначе я выбегу на ринг, и начну сама драться… – весело говорила она Иоганну, – других пусть бьют, а тебя я тронуть не позволю… – бои мужа обслуживала другая медицинская бригада:

– Хватит и того, что мы в приемном покое познакомились, – добавляла Грета. В поездках с командой она увидела всю Германию, была и в Венгрии, и в Париже с Миланом:

– Иоганн и Америку навещал, – вздохнула Грета, – в Олимпийских играх участвовал. Летом тридцать второго года. Осенью мы познакомились… – серебряную олимпийскую медаль нацисты у мужа отозвать не могли:

– Прав таких у них нет, – мрачно сказала себе Грета, – надеюсь, что Иоганн не продал награду… – она знала, что муж бы такого никогда не сделал:

– Он говорил, что хочет с мальчишками заниматься, когда из спорта уйдет. Может быть, он свой зал открыл, в Швеции… – Грета верила, что муж жив.

В Шверине толкались бывшие заключенные, возвращавшиеся домой, из польских лагерей. За пять лет в Равенсбрюке Грета научилась немного болтать, по-французски. Она поговорила с людьми, но о Иоганне никто, ничего, не слышал.

– О чем я… – окурок дымился в пальцах, – цыган с французами и бельгийцами не держали. Их, как евреев, отправляли на селекции налево. Из Равенсбрюка всех цыганок в сорок втором году на восток увезли… – по улицам Шверина бродили толпы людей. Город, казалось, снялся с места. Ходили слухи, что через месяц союзники передадут территорию под советский контроль. Ждать русских никто не собирался, бюргеры увязывали узлы, набивая багажом телеги. Автомобили американцы реквизировали, для нужд армии.

Над шверинским замком развевался флаг США. Во дворе, под рукописной табличкой: «Помощь беженцам», выдавали продуктовые посылки и подержанную, гражданскую одежду. Гертруда наотрез отказалась вставать в очередь:

– Я не могу, фрау Грета… – девушка всхлипнула, – нельзя обманывать… – Грета объяснила замотанному американскому сержанту, что опекает племянницу. Интендант бойко объяснялся на немецком языке, правда, с сильным акцентом:

– Она стесняется… – Гертруда, мышкой, укрылась в углу двора, – она со мной в лагере сидела… – Грета предъявила истрепанную бумажку, полученную в Анкламе, за подписью майора Холланда. Документ удостоверял ее пребывание в Равенсбрюке. Она, мимолетно, вспомнила британских военных:

– Капитан тогда с Гертрудой остался. Ерунда, он бы ее не тронул. Не похож он на такого человека… – сержант повертел удостоверение:

– О племяннице здесь не сказано, фрау Кампе… – Грета уперла руку в бок:

– Ошибка вышла, вот и все… – сержант взглянул в сторону Гертруды:

– Хорошенькая у вас племянница… – Грета хмыкнула:

– Не отвлекайтесь, герр офицер… – юноша, зардевшись, вернулся к учетной книге выдачи пособий.

Они получили хлеб, банки с тушенкой, сахар, и одежду. Местные бюргеры не пускали на постой беженцев, но Грета, решительно, распорядилась:

– Католическая церковь здесь есть, я видела. Я лютеранка, но ты католичка. Тебе в храме помогут… – Грета не хотела, чтобы девушка отправлялась на запад, в Шварцвальд, одна. Она видела, что Гертруду разглядывают американские солдаты. По дороге в Шверин их обгоняли военные грузовики. Ребята свистели, размахивая руками:

– Они не мне махали. Мне тридцать шесть, и у меня морщины… – Грета выбросила окурок в ручей, – надеюсь, что девочка добралась домой… – услышав о церкви, Гертруда едва ни расплакалась:

– Фрау Грета, я не могу. Надо будет исповедоваться… – она помотала светловолосой головой. Грета подумала:

– Я не знаю, что она до Равенсбрюка делала. В Нойенгамме служила… – девушка рассказала ей о лагере под Гамбургом, – но вдруг она не во всем призналась… – Гертруда рыдала, повторяя:

– Не могу, не могу… – Грета, мягко, погладила ее по голове:

– У вас тайна исповеди, чего ты боишься… – она уговорила девушку обратиться к священнику. Святой отец нашел Грету в церковном саду. Женщина покуривала, на скамейке, разглядывая клумбу с маргаритками. Священник присел рядом:

– Вы не волнуйтесь… – тихо сказал он, – фрейлейн Моллер мы отправим домой, с монахинями. Никто ее не тронет… – Грета зорко посмотрела на святого отца. Он развел руками:

– Ваша подруга исповедовалась. Всей Германии сейчас надо каяться, фрау… – он замялся. Грета поднялась:

– Фрау Кампе. И она не моя подруга… – у рта, неожиданно, залегла жесткая морщина, – она работала надзирательницей в лагере, где я сидела… – священник тоже встал:

– Простите меня, пожалуйста… – Грета отмахнулась:

– Ничего страшного. В Шварцвальде она должна к оккупационным властям явиться, и она явится. Просто позаботьтесь о ней, на ее пути… – святой отец кивнул: «Обязательно».

На солнце было совсем жарко, Грету разморило:

– Двадцать первое мая… – женщина зевнула, – три недели дорога заняла. Надеюсь, Гертруда дома, родителей увидела. И я завтра буду дома… – до родного города, Киля, Грете оставалась всего пара десятков километров.

До войны горожане ездили в Нойхаус на выходные. Деревенька стояла недалеко от моря, на тихом притоке Эльбы, речке Осте. Грета подумала, что могла бы и быстрее добраться до Киля:

– Но тогда бы пришлось в Гамбург заходить, тратить деньги. В городе не переночуешь… – она подозревала, что от Гамбурга осталось немного. В Шверине, кроме продуктов, американцы снабдили ее небольшим пособием, в рейхсмарках. На купюрах стоял лиловый штамп армии США. Грета поняла, что цены взлетели вверх:

– Я в последний раз в магазине была пять лет назад, Иоганну в дорогу провизию покупала. Может быть, он в Киле, ждет меня… – Грета не хотела думать, что на возвращение мужа надежды мало:

– Все равно, – разозлилась она, – в Киле я обращусь в Красный Крест и поеду его искать. В Данию, в Швецию, куда угодно… – она провела рукой по зеленой, свежей траве:

– Славное лето на дворе… – тело пронзила тоска, – все цветет. Мне осенью тридцать семь, и я в лагере три зуба потеряла. Хорошо, что не впереди… – Грета вспомнила клумбы в городке охраны, в Равенсбрюке:

– Говорили, что Гиммлер настаивал на цветах в палисадниках, на черепичных крышах. Чтобы все было, как дома. Гиммлер на крысу смахивал… – при визитах рейхсфюрера в лагерь, серую массу женщин выстраивали на огромном плаце:

– Он к нам не подходил, но лицо я хорошо рассмотрела… – мельница стояла на крохотном островке, у берега Осте. Протока, после дождей, поднялась. Вода почти касалась деревянного, влажного моста. Ласточки, щебеча, улетели. Грета прислушалась.

– Осталось немного, – сказал уважительный голос, с берлинским акцентом, – не думаю, что попадутся еще патрули. Документы надежные, как мы убедились. Передохнем, направимся в место рандеву… – Грета сидела в палисаднике, кусты надежно отделяли ее от мостика:

– Здесь нет никого, – до нее донеслись шаги, – место заброшенное… – Грета, очень осторожно, придвинулась ближе к жасмину. Она мгновенно узнала его лицо:

– Он в гражданской одежде, сбрил усы, но это он. Пенсне он не снял… – его сопровождали двое мужчин, тоже в штатских костюмах, но с военной выправкой:

– Рандеву… – Грета дождалась, пока они исчезнут внутри мельницы, – они с кем-то встречаются. Скорее всего, на побережье… – она замерла:

– Эсэсовцы, наверняка, при оружии. Если они меня увидят, меня застрелят, и тело в реку швырнут. Я никогда не найду Иоганна… – Грета сжала зубы:

– Он подписывал приказы о ликвидации цыган. Иоганна могли убить, по такому распоряжению. Зло не должно остаться безнаказанным… – больше всего она боялась, что заскрипят рассохшиеся доски моста. Прокравшись на цыпочках на берег, держа ботинки, Грета оглянулась:

– Кажется, ничего не заметили… – даже не надев обуви, женщина побежала в деревню.