Читать книгу Стеклянный принц - Ника Маслова - Страница 8

– И как это будет? – Ариэль постарался взять себя в руки. Он правда старался, но когда вместо строгого, невозмутимого, благословенно бесстрастного Фера со своими идиотскими шуточками влез проклятый пёс, когда усмехнулся, широко, блестя крупными белыми зубами, когда облизнулся быстрым розовым языком, когда подмигнул, поиграл бровями, Ариэль сорвался на крик: – Я с королём говорю!

При отце за такое неуважение сняли бы голову с плеч.

– О-о, – протянул Рами, – Фер, друг мой, поздравляю с победой. Наш упрямец признал тебя королём.

Униженный прозвучавшей правдой больше, чем всеми издевательствами пса, Ариэль беспомощно взглянул на Люцифера – тот даже бровью не повёл на слова друга. Тогда Ариэль повернулся к Рами, встретил его взгляд и не отводил его так долго, что глаза стали сухими, как присыпанными песком.

– За что вы так ненавидите меня? – сказал он, набрав воздуха в грудь. – Что я вам сделал? Перед богами и людьми вы собираетесь объявить меня своим супругом, вы хотите получить дитя от меня, зачем же вы унижаете меня, зачем насмешничаете, зачем притворяетесь хуже, чем вы есть?

– Притворяюсь хуже? – переспросил Рами без улыбки. Его глаза стали холодными, уголки губ ещё кривились, но сводящей с ума развесёлой улыбки на его лице больше не было.

– Вы любимы своими людьми. За вашей спиной они говорили о вас с большим уважением. Тот альфа, Толстячок, в субординации он ужасен, но человек с чистым сердцем, он жалел о вашем унижении в купальне, он просил вас уйти, чтобы сделать всё самому, чтобы вы не участвовали в недостойном занятии. Он, в отличие от меня, видел вас другим человеком, иначе бы так не беспокоился о вашей чести и душевном спокойствии. И вы избраны королём в супруги. Не за скабрезные шутки и глумление над беззащитным, я так полагаю.

Король негромко кашлянул, но Рами поднял руку, останавливая его – в который раз демонстрируя недостаток уважения к лицу, носящему высший титул в королевстве. Да даже если бы они были единоутробными братьями, он не имел права вести себя так. Ариэль решительно не понимал снисходительность Фера, но, раз тот позволял такую вольность без возражений – пошёл проторённой другим дорогой. Ариэль говорил, не спрашивая позволения короля, позволял себе кричать в присутствии королевской особы, он, зная, что делает, нарушал правила, хоть в этом находя крупицу мстительного удовлетворения.

– Ты думаешь, я притворяюсь? – спросил Рами.

– Я думаю, что вы решили сделать меня мишенью за испытанную когда-то боль, в которой вините моего отца. Даже если не упоминать о справедливости, это попросту глупо. Я лично не сделал вам ничего, и внутри себя вы это знаете. Глумление над невинным вас не исцелит. Но вы всё равно, как круглый дурак, мстите мне, унижая, смеясь надо мной. Но при этом вы унижаете ещё и себя. И тех, кто наделяет вас высоким званием друга и почти брата. Супруг короля не вправе вести себя так. Вы сын благородного лорда, вы должны были получить соответствующее воспитание. А вы ведёте себя…

– Как? – Рамиэль скрестил руки на груди, и Ариэль понял: его слова достигли цели.

– Как человек, забывший заветы отцов, своими поступками унижающими свой род. Как жестокий насмешник. Как шут. Как рычащий на привязи пёс, лишённый возможности укусить ненавистника и потому лающий очень громко.

Рами ударил его. Ладонью по лицу, как… как разгневанная приставаниями ухажёра девица. Правда била не женщина, так что Ариэль с обожённой хлёстким ударом щекой и звоном в ухе не удержался на ногах и упал на кровать.

– Рамиэль, – судя по всему, полным именем Люцифер называл приятеля лишь в особых случаях. – Думай, что делаешь.

Ариэль повернул голову к Феру, заговорил, оставаясь лежать в присутствии короля:

– Не останавливая его, не приказывая умалить пыл и держать язык на привязи, вы, господин, разрешаете это всё.

Он намеренно использовал обращение, которое вчера вечером король потребовал от него.

– И вы обманули меня. Я бы ни за что не дал согласия стать его мужем. Уж лучше с настоящей собакой, чем с ним.

За такое лорд Дэфайр на неделю посадил бы его на воду и хлеб. Не за оскорбления, а за вырвавшийся гнев, уродливый и яростный, пожирающий собой всё благоразумие, за огонь эмоций, жгущий всё тело изнутри.

– Хочешь на деле узнать, как бывает с собакой? – прорычал пёс.

Фер взял его за руку.

– Остановись. Он и так уже испуган.

Ариэль захохотал. Во что превратилась его проклятая жизнь!

Его трясло, когда Рами сильными ручищами потянулся к нему, заставил сесть, прислонившись спиной к его голой груди. Он всё ещё смеялся, когда король налил в кубок вина и самолично вынудил выпить всё до дна. Затем они оставили его, и Ариэль, раскинув ноги и руки, будто морская звезда, лежал на мягкой кровати, смотрел вверх, на богатую вышивку балдахина. Грудь поднималась и опускалась, словно волны в шторм, кровать под спиной сильно качалась. Шли минуты, текли слёзы из глаз, над которыми он оказался не властен, всё тише и тише, пока стихия не превратилась в полный штиль. Волосы на висках промокли насквозь, ему бы стыдиться пролитых слёз, а он думал о том, что, пока мучители оставили его одного, мог бы поискать пути спасения, да хоть прыгнуть в окно. А он не сделал ничего. И не сделает.

Он сел, и только тогда узнал, что у его слабости имелся свидетель. Ариэль считал, они оставили его одного, он слышал их разговор, ведущийся в другой части покоев, шум отодвигаемой мебели, шорохи. Как он пропустил появление Рами в спальне, как он позволил рыжему псу сидеть и наблюдать за его муками? Как-то. Он потерял перед ними лицо.

– Насладились сполна? – спросил он, глядя Рами в глаза. Голос звучал тихо, будто он сильно устал. И правда – он устал так, что хотелось вновь упасть на мягкую и удобную кровать и спать там беспробудно.

– А ты успокоился?

– Да, – ответил Ариэль и скривил уголок губ в подобии насмешливой улыбки, – мой будущий супруг.

Рами не поддержал издевательски-шутливый тон. Он сидел, смотрел на Ариэля с выражением, больше свойственным Феру. Он оделся и больше не пугал видом мощного тела. Он не смеялся. Походил больше на человека, чем на то скалящегося, то виляющего хвостом пса.

– Я не понимаю вас, – сказал Ариэль. – У меня нет выхода, или тюрьма-смерть, или брак и ребёнок, но вы свободны. Вы могли бы выбрать в супруги человека по сердцу, родить с ним детей, жить в согласии, счастливо до конца своих дней. Желание властвовать настолько сильней? У меня никогда не было выбора. Но у вас он есть. Так зачем превращать свою жизнь в уродство в паре с ненавистным человеком?

– Я делаю это для Фера. Он решил, что твой род не должен угаснуть, что нужна новая ветвь. Он хочет посадить твоего сына на трон. Чем ты недоволен? Ты должен поклониться в ноги за его щедрость, – так же тихо, словно он тоже очень устал, сказал Рами.

Лорд Дэфайр бы сказал, что Ариэль получил лучшее предложение из возможных. Что разумней его принять. Ариэль так и сделал, он не спорил, он даже согласился с Рами в мужьях, но сердце, его словно выбросили с борта корабля, и оно погружалось всё глубже и глубже, туда, где холод и вечная тьма. Оно даже билось медленно.

– А вы? Вы смогли бы пережить превращение в омегу?

Ариэля удивило, что Рами ответил честно:

– Нет. Я бы не смог. Я бы убил себя. Моему роду повезло, что мой старший брат и наследник гораздо сильнее меня. Он заплатил своим телом за благополучие осиротевшей семьи. Нашего отца казнили, как и многих, и я не уверен, что был хотя бы донос. Смешно, как мой отец всегда восхвалял твоего – и умер от его же руки…

Ариэль уже пожалел, что спросил.

– Твой отец привёл приговор в исполнение лично. Два приговора: на смерть и на жизнь. Я видел, как это происходило, не всё, часть. Не смог смотреть, сбежал… У него уже дети, трое. И он их любит, что меня до сих пор поражает, зная, как он их получил. Особенно старшего.

– Пожалуйста, – тихо сказал Ариэль и склонил голову. Он не знал, о чём просит, но Рами-пёс его понял.

– Нет уж, слушай до конца. Мой старший племянник – твой сводный брат. Двое других – от назначенного в мужья моему брату урода. Мне тяжело на них даже смотреть. А мой святой всепрощающий брат их всех любит: и детей, всех, даже выблядка твоего отца, и своего мужа, принявшего его в дар со всеми титулами и родовыми землями. Представляешь, он этого урода безродного любит и заставил меня поклясться сохранить ему жизнь. Все мои братья, двуполые, стали омегами и уже пристроены. И тоже говорят, что довольны всем и любят своих уродов-мужей. Я единственный избежал этой участи – меня всего лишь забрали в армию, служить на двадцать пять лет, без права досрочного освобождения. И знаешь, что я думаю, принц? Мне лично чертовски повезло, а вот моим братьям – нет. Их больше нет, на их месте кто-то другой, только внешне похожий. Ты бы знал, каким был мой старший брат. Красивенный. Вдвое больше меня. Мог молодой дуб вырвать с корнем. Мог уложить быка одним ударом кулака. Он и сейчас это может, но не нуждается в этом, ходит за своими детьми, даже днём уединяется в спальне со своим мужем. Говорит, они живут душа в душу… Лучше б врал, но я слышал его довольные стоны и видел дурные глаза. В них от того альфы, каким он был, ничего не осталось.

– Вы специально хотите меня ещё больше напугать?

Рами дёрнул уголком рта.

– А ты боишься?

Ариэль промолчал.

– Знаешь, что меня больше всего потрясает? – сказал Рами. – Желание Фера продолжить твой род, когда у тебя среди знати сводных братьев – полкоролевства, правда все на чужих именах и от бывших альф. – Он покачал головой. – Конечно, справедливо, что ты станешь омегой. Но несправедливо, что мне приходится в этом участвовать.

– Так не участвуйте.

– Если не я, то кто? Ты же сказал, что хочешь уйти. Или уже хочешь остаться?

Ариэль закрыл ладонями лицо и весь сжался. То, что Рами ему рассказал, сводило с ума. И об отце, его поступках, и о том, что значит быть омегой – перестать быть собой. Он бы хотел отринуть всё, закричать: всё ложь! Но эта ложь так походила на правду, в голосе Рами была лишь искренность – и гнев, и печаль, и сожаления о потерях.

– У Фера никого не осталось, а у меня – почти все, кроме отца, да ещё и прибавилось много, куча малышни и эти, мужья недорезанные. Твой отец называл это милосердием. Трахал моего брата при всей родне и своих людях, и говорил, что милость оказывает. М-да. Грех такое думать, но… Иногда я думаю, что у меня тоже никого не осталось, чужие люди с родными лицами, понять которых я не могу, сколько ни силюсь.

Слова Рами убивали.

– Знаешь, я думаю, то, что ты станешь омегой, спасёт тебе жизнь. Твой отец сломал столько судеб. Ты тоже его жертва, пусть и ломать тебя придётся другим. Зато у людей не возникнет соблазна сделать с тобой то же самое. Тебя начнут жалеть. Даже я, наверное, тоже буду жалеть. Не полюблю, но ненавидеть перестану.

– Зато я вас возненавижу.

– Это я как-нибудь переживу. – Рами встал, скрипнуло кресло, и Ариэль поднял взгляд. – Ну что, с каким Рами тебе больше понравилось иметь дело: с шутом или с благороднейшим лордом?