Читать книгу Вновь: хроники Бэккера. Часть вторая - Никита Владимирович Чирков - Страница 3

Даже когда он был расслаблен, выглядел напряженным. Выражалось это зачастую просто из-за взгляда: он редко моргал, смотрел распахнутыми глазами так, словно срисовывал объект внимания. Лицо было простым, ни бороды, ни волос на голове, а скромная мимика окончательно отсекала возможность понять его истинное настроение. Вот и получалось, что, находясь все время в раздумьях, привыкнув уделять внимание мысли, а не виду, Номад сам не осознавал, как выглядит со стороны. Этакий памятник высокому наблюдателю в строгой, почти лишенной жира сухой форме, облаченный в плотный черный комбинезон с датчиками для автономной системы контроля здоровья с дополнительным усилением функциональности. Костюм должен был бы уже сообщить о невозможном стрессе, призвав к медицинскому вмешательству, но Номаду нужны не только тишина и покой, но и индивидуальный контроль над физиологией. Это его личное испытание, желанное не столько для подтверждения самообладания, сколь тяга прочувствовать точку невозврата, случившуюся против его воли. Вот он и стоит один в небольшой мастерской, ощущает колебания травмированного тела, стон в мышцах, дерганье суставов, бегающий зуд и многое то, что костюм должен блокировать. Стоит перед стулом, выстроганным им лично из крепкого дуба, который пока пусть и грубая заготовка, но уже имеет свой характер, красоту и потенциал. Стоит и ждет, когда из медицинского отсека ему сообщат о состоянии жизни той, кто займет это место.

Он никогда не любил. Точнее сказать, романтическая сторона жизни обошла его стороной – то ли по странному естеству, то ли от его страха угодить в объятия слепых нелепых чувств. Да и, как четко дал ему понять собственный отец, не для этого он был рожден. Так он существовал десятилетиями, пронзая материю любопытством, отдаваясь труду на благо человечества, получая редкую похвалу от отца, но еще меньшую от братьев. Номад был рад роли этакого тихони, меньше других стремясь интегрироваться в человечество, выбирая свой изолированный виртуальный мир Объема вместо реальности. А потом пришла любовь. Внезапно, легко и непринужденно, новое чувство перевернуло его представление о людях, даровало неожиданный смысл не только всей его жизни, но и работе. Даровало столь необъятную силу, сколь многое ему потребовалось сделать, чтобы позволить себе стать достойным ее. Этот стул он делал для Любы как законное подтверждение ее места рядом с ним, как жене рядом с мужем.

Но он был не глупец, знал наличие разницы между влюбленностью, этим страстным, слепым порывом, и тем, когда любят человека, не желая обладать им, стремясь защитить его, признавая взаимоотношения лучшей стимуляцией развития. Люба стала ему чем-то большим вышеизложенного, описание чего он пока неспособен дать, но тем оно и ценно – невозможностью перенести это в код. Первое и главное, открытое после общения с ней, так это не столько про любовь, что может испытывать его ум и сердце, а решение проблемы вариативности того, как обрести свободу.

Номад является создателем единственной в своем роде виртуальной реальности Объем. Все работало совершенно, имитируя жизнь и смерть, физику и химию, свет и звук, в общем, законы мироздания имеют свои пределы. Но Номад испытывал Объем столько раз, что в некотором смысле взрастил ему безграничную гибкость. Там можно было все, чем люди и пользовались, постепенно интегрируя в систему, которая, в свою очередь, умело пронизывала Опус, соединяя ум внутри с материей снаружи. Его отец пусть и обладал всеми ресурсами мира, но давал их ответственно, не балуя, делая так, чтобы легкий дефицит толкал ум все дальше и дальше, вынуждая на смекалку чаще, чем могло бы требоваться. А потом Номад столкнулся с вопросом… очень важным, ранее известным, но далеким от угрозы, вопросом, который стоит задать лишь один раз… Когда симуляция совершенна, как доказать, что реальность существует? То был вопрос не про то, где реальность, а где вымысел! Раз сам Номад смог сделать копию мира и человека в этом мире, то неужели нет кого-то более могущественного, чтобы уже он сам не мог отличить одно от другого, не зная, куда смотреть. Что если нет никакого оригинала… что если сложная система Вселенной таковая лишь из-за нагромождения усложняющихся симуляций… Эти вопросы, как и многие другие, долго мучили его, пока не появился тот самый, кто более могущественен, кто испугал даже его отца – Клендата, создателя человечества. Тот, кого прозвали Варваром, изменил все. Более они с братьями не считали себя лучшими в этом мире. Более они даже отца не считали лучшим, а такое и присниться не могло.

А потом среди хаоса, впервые без Отца, Номад нашел доказательство реальности. Познакомившись с Любой, лидером Нерожденных, он не просто влюбился – случилось открытие неповторимого, следовательно, оригинального достаточно, чтобы держаться за этот ориентир. Ее ум, характер, харизма, внешность стали ему, создателю миров, чем-то невообразимым, рождающим возможность обрести ту саму свободу от бесконечных вариантов дальнейших событий. Она станет его супругой, а для мира – первой Королевой рядом с первым Королем. Вместе с новым термином их союз создаст прецедент, которого ранее не было. Раньше все было основано либо на системе, либо же на Наставлении, где церковь вела людей, следуя слову богов Матери и Отца. Здесь же он и она, прямые воплощения народов, обретающие союз ради единства, подавая пример всем и каждому, что наступила новая во всех смыслах эра. Это была сложная концепция, но такая понятная, новая и честная, отчего предложение руки и сердца случилось сразу же, как Номад отсек последние сомнения в своем отношении к ней. Но у всего есть баланс. Таков закон мироздания, даже в Объеме приходилось бороться за баланс. И только-только Номад смог узреть в Любе путь к равновесию, как появился его давно забытый брат, первенец Клендата.

Номад не считал время, все стоя перед стулом, он ждал новостей из медицинского отсека. Сообщение от них лишь усилило скорбь:

– Она слишком долго была без кислорода. Физические проблемы решены, но ее память либо заблокирована, либо утеряна. Влияние на это Восковой крови пока не изучено. Она готова к посещению.