Читать книгу Саян. Повести и рассказы об охоте и природе - Николай Близнец - Страница 18

* * *

Совещания в конторе с егерями я планировал проводить всегда одновременно с выдачей зарплаты. Второй понедельник каждого месяца – именно этот день. Егеря прибывали в контору со всех егерских обходов к 10 утра без опозданий. До часа дня мы обсуждали все насущные вопросы, составляли планы и разрабатывали свои специфичные для охотничьего хозяйства операции. И в этот раз уже после совещания-планерки, когда все остальные егеря получали в кассе зарплату, ко мне подошел Михаил Демьянович и строго конфиденциально сообщил, что в середине апреля меня просит приехать к нему в Пчелинск Петя и просил привезти с собой резиновую лодку, чтоб можно было на ней плавать вдвоем по болоту.

– Когда это он тебе говорил, – поинтересовался я.

– А когда снег стал сходить. Пришел в середине марта, переночевал у меня, ушел рано. Сказал, что хочет показать хорошие глухариные тока, но добраться туда можно будет только по воде на лодке. А лодки у него нет.

– Ясно. Хорошо.

– Что, Евгеньевич, поедешь? – удивился егерь.

– Конечно!

– А зачем? Приезжайте ко мне, я покажу без лодки.

– Э, нет. Твои тока я, с большего, найду и сам. А вот в дальнем обходе, по границам, да и в Березинском и Кличевском районах интересно бы глянуть, послушать. А куда, кстати, ты меня повезешь?

– А не знаю пока, – обиделся егерь и пошел получать зарплату.

К этому времени, уже разлился Днепр, я успел хорошо поохотиться на пролетных гусей, на тетеревиных токах, даже пару вальдшнепов успел добыть на тяге. И уже сам подумывал съездить к Михаилу Демьяновичу и послушать глухарей. И тут это предложение… Да и Петю хотелось увидеть и поговорить с ним, провести ночку в лесу. Посевная терпит, и я в двадцатых числах апреля, захватив резиновую лодку, палатку и другое походное имущество с чердака гаража в личную машину, уехал в Пчелинск на выходные, как обычно, позвонив «соседям», что буду на границе своего охотхозяйства – с инспекцией, обходом. В ответ даже через трубку телефона услышал и почувствовал недоумение: вода, болото, холод. Какие браконьеры? Но их сомнения я оставил им, а сам уже предвкушал встречу с моим болотом, с Петей и его неспешной беседой у костра.

– Патроны привез? – вместо приветствия абсолютно буднично спросил Петя.

– Ты что, солишь их?

– Вунь, пайшлі, пакажу.

Он провел меня в убогую веранду и открыл кладовку. Перетянутые прутьями багульника, в кладовке висели не менее двух десятков шкурок лисиц, штук пять шкур енотовидных собак и две – волков.

– Ого, – присвистнул я. – Молодец. Что ты с ними делать будешь?

– Як што? Прадам. Жыць жа трэба.

– А почем продаешь?

– А хто што дасць, то і добра!

– Хм, Петя, Петя. Почему в колхоз работать не идешь?

– Які калхоз? Што там рабіць – каровам хвасты круціць! Не, гэта не маё. Ты патроны прывёз?

– Да, привез.

– А лодку?

– И лодку.

– Ну дык і паехалі.

– Насколько?

– Там пабачым. На двое сутак, не менш.

– Я так и рассчитывал.

Мы занесли в дом продуктовые подарки для матери: ящик вермишели, мешок перловки, сахар, хлеб, конфеты и муку.

– Во, ты заўсёды нешта прывозіш. Навошта?

– Так мне хочется твоей матери приятное что-нибудь сделать.

– А, ну тады і добра. Пакажы лодку.

Мы покопались с лодкой, с палаткой. Петя и лодку, и палатку одобрил, более того я, увидев его восхищенный взгляд, пообещал палатку ему оставить насовсем. Брезентовая, она мне свою службу сослужила еще с давних лет, тем более что дома была совсем новая, современная палатка, даже с подогревом и освещением. И Петя, выпив пятьдесят грамм спирта, улыбнулся впервые за час нашей встречи.

– Балота ўсё ў вадзе. А мы на тваей лодцы заплывем на палігон. А там усё ўбачыш сам.

На том и порешали. Несмотря на уговоры, я категорически отказался плыть на ночь глядя, и уговорил Петю отправиться завтра с утра. Переночевав, мы притащили накачанную воздухом лодку и скарб в ней метров пятьсот до болота. Что творится вокруг: птицы щебечут на все лады, хоть и встало уже солнце, слышу, болбочут тетерева, запоздалый вальдшнеп протянул. Пете винтовку брать запретил – ограничились моим «ТОЗ-34», и то – в чехле. Хватит нам на двоих. Я строго наказал Пете: в воскресенье вечером или ночью мы должны вернуться, так как в понедельник я должен быть в городе на работе с самого утра. К моему удивлению, Петя загребал ловко и умело: мы быстро плыли по бескрайнему разливу среди белых мертвых полустволов бывших берез. Один остров остался позади уже через полтора часа, а с ним – мои воспоминания, второй позади через три часа, «волчий» остров обошли ближе к обеду. За вёслами меняемся. На «волчьем» острове, как я его окрестил после февральской охоты, сделали остановку. Нашли крупные кости той коровы. И Петя признался, что именно здесь добыл зимой из засидки лис и енотовидных собак. Волчьих и лосиных следов, к сожалению, нет – все ушли, зная о большой воде. Мы поплыли еще дальше, однако я заметил, что воды стало меньше, начали появляться верхушки стеблей клюквы, даже с черными ягодами. Но Петя все греб и плыл по одному ему известному маршруту: под лодкой всегда оставалось от полуметра до метра воды. Так мы пришли к сосняку, где я и добыл «своего» огромного лося.

– А почему мы не поплыли от Подъяблоньки? – спросил у Пети.

– Таму! – Только и ответил он. Вскоре я увидел, что со стороны Подъяблоньки ни пройти пешком, ни на лодке приплыть невозможно: море кочек и вода выше колена. Все ясно! Тем не менее, мы уходили на лодке все дальше влево от Подъяблоньки, долго идя вдоль кромки заболоченного и притопленного разливом леса. Наконец Петя улыбнулся:

– Ну вось, прыбылі.

Мы, раскатав сапоги, вышли из лодки, и потащили ее по затопленному разливом лесу. Здесь явно виднелись следы зимовки лосей. Многие кусты и молодые деревья были изгрызены и по стволу кора оскоблена резцами лосей. Я даже разволновался: вот он где лосиный рай, вот где лосям приволье! И радовался тому, что есть у нас еще такие богатые и красивые угодья. А главное – дикие.

Наконец стало сухо, мы поднялись на взгорок, оставив лодку с багажом у мелкой воды. Эх – красота! Оставив молчаливо суетиться с подготовкой стоянки Петю, я, расчехлив ружье и даже не заряжая его, пошел по суше, предварительно зацепив на запястье компас. Карты этих угодий у меня не было, но со слов Пети по этому лесу можно дойти до Кличева и на пути не встретить ни одной деревни. А это почти полста километров! Мох везде был избит следами лосей, везде виднелись их катышки. Так и прошел я около километра, когда наткнулся на лосей. Видел только двоих, но по топоту понял, что было больше. Эх, адреналин подскочил. А вот глухарей не видно, что-то Петя мудрит. Сделав круг, я к пяти часам вечера вернулся к стоянке, где уже горел хороший костерок и скучал мой проводник. Время перекусить: я достал бутерброды, котелок с водой поставил к огню – чай готовить. Выпили по пару крышечек спирта, перекусили и залегли у костра. Петя предупредил, что ночью спать почти не придется. Что ж – я должен слушаться.

Вечером пошли от костра на подслух. Петя привел меня к небольшой лесной поляне, окруженной молодыми елями, хотя вокруг рос обычный спелый сосновый чернично-голубиковый и багульниковый лес. Я подумал – это то, что надо! Лишь стало темнеть, мы услыхали первого прилетевшего и севшего на место петуха метров за двести от нас. Позже – второй, третий, пятый. И я уговорил Петю не возвращаться в лагерь. Точнее, он пошел один, а я остался один на этой самой поляне. Тепло. Березки уже вот-вот выпустят зелень, в лесу снег растаял, по мху идти – одно удовольствие. Вода хоть и есть в низине, но если идти осторожно, можно и не хлюпать. Да и на моей поляне о воде вообще речи и не было. Я лежал на прошлогодней траве, курил, скушал редких вальдшнепов, думал о жизни, поглядывая на себя с высоты мерцающих в черном небе звезд. Ох, опять меня занесло в такие дебри! Как здорово! Я чувствую чисто физически, как напитываюсь этой космической энергией, которую так высасывает город. А где-то Петя бродит? Вряд ли он валяется у костра – что-то явно химичит! После полуночи стал замерзать. Пришлось и отжиматься, и тихо ходить по кругу. А вокруг! То кто-то бродит и хлюпает по болоту, то где-то птица вскрикнет, то в небе, слышу, утки пролетели, то затрещит что-то, а точнее, кто-то в лесу. Интересный лес здесь – сосняк. Не молодой. Я раньше слышал об этих местах как о партизанском крае. Много читал, о вот сам добраться сюда даже и не мечтал. Петя затянул – это ж надо: на лодке. Если идти от железной дороги, то это километров за тридцать по болоту от станции с красивым названием «Милое» с ударением почему-то на «о». А вот уже на другую сторону от Кличева, у деревни Вирково, я охотился. И местный проводник мне показывал в глухом лесу, заболоченном и непроходимом, дорогу, по которой Наполеоновские полки шли на Могилев. Сейчас по этому шляху идет железная дорога, но часть шляха в болоте уходит в сторону и идет к Березине у деревни Перевоз. Так вот этот лесник утверждал, что Наполеон отступил не через мост и переправу у городка Березино, а именно по этому шляху. И именно здесь где-то, а точнее, недалеко от деревень Остров и Новый остров спрятаны, утоплены в озере сокровища Наполеона. Я лежу сейчас в лесу, где люди не ходят. Но раньше и пан хотел осушить болото, и даже шлях насыпной от Перевоза был. Мало мы знаем свою историю! Лесник тогда уговаривал меня: «Ты ж у міліцыі робіш! Прывязі мне шукацель каляровых9 металаў, і и мы золата Напалеона з табою знойдзем. Я ведаю, дзе яно ўтоплена!». Эх, так я и не съездил, но за Вирково и сейчас стоит насыпная дорога – шлях, на котором растут вековые сосны. Я там лично был и точно видел эту насыпь.

И вот сейчас, лежа на полянке среди огромного пространства Приберезинских верховых болот, я чувствовал свою причастность к истории. Когда здесь еще пройдет человек? И зачем? Лес рубить здесь не выгодно, дорого, охотиться – далеко. Может, поговорить в облисполкоме – и создать здесь гидрологический заповедник. Здесь и глухарь, здесь и лоси-красавцы, здесь, возможно, и медведь скоро подойдет из Березинского заповедника, здесь журавли серые гнездятся, здесь глубокие затоны воды – чистой воды. Здесь – фабрика кислорода, легкие нашей стороны. Это хорошая идея – заказник надо начинать оформлять аж от Иглицы и Пчелинска – и до Милого. Идея! Так незаметно дотянул я до четырех утра! Было совсем темно вокруг, но я осторожно стал пробираться к месту прилета с вечера глухарей на ток, которых мы с Петей подслушали. Я запомнил по компасу направление-азимут и сейчас, не торопясь, шел к месту, где слышал посадку как минимум трех глухарей. Ни усталости, ни сонливости. Азарт, адреналин согревают кровь. Иду в полной темноте, хоть в рюкзаке есть фонарик. Прошел метров триста и решил ждать. Место сухое, приятное. Подлесок из елочек разглядел, а сосны толстые, высокие. Я присел на корточки, оперевшись спиной на такую сосну. Зарядил «единицей» оба ствола своей верной «ТОЗовки» штучной работы и, прикрыв глаза, стал кемарить.

«Тэк, тэк» – раздалось осторожное и звучное пение метрах в ста от меня. Глянул на часы – почти пять утра. «Тэканье» повторилось, но ему ответили уже сразу с двух других сторон. Я забыл обо всем на свете: за полчаса я наслушался песен сразу не менее десяти петухов! И «тэканье», и «точение» разносились со всех сторон. Глухарь у нас – исчезающий вид, и я не ставил целью добыть петуха: не было пока у меня и такого документа, да и желания стрелять глухаря. Я осторожно стал подходить к первой от меня токующей птице. Сердце стучит где-то в висках. Иду, как учили: осторожно, под «точение». Два-три шага – стою, два-три прыжка – стою. И вот уже подошел к птице близко, но не вижу. Замер. Жду. Всматриваюсь: и вот по шевелению черного пятна угадал – есть! Достал из-за пазухи бинокль. С тридцати метров рассматриваю расхаживающего по большому суку петуха в бинокль. Ни одно кино в мире не стоит такого восторга, таких эмоций, такого счастья! Минут десять понаблюдав за птицей, я осторожно, под песню ухожу со своей позиции и начинаю подкрадываться к следующей токующей птице. Чем ближе подхожу, тем глуше слышится песня, и галлюцинации создают впечатление, что на одном месте токует несколько птиц. Кажется, даже слышу, как перья шелестят. Или ветки? А уже начинает и в лесу светать. Уверенный в своей невидимости и везении, тут же обжигаюсь: при очередном прыжке попадаю на сухую ветку, которая треснула, как выстрел. И совершенно для меня неожиданно впереди возникает целый взрыв воздуха, вызванный крыльями не менее пяти птиц. Глухари, оказывается, токовали на небольшой поляне, и я их спугнул. Заметить успел лишь исчезающие в ветвях тени. Но все равно я счастлив. К тому же услышал, наконец, вокруг себя проснувшуюся природу: где-то хоркает вальдшнеп, на островах болота токуют, болбочут и чуфыкают, тетерева, где-то затрубили журавли. А еще, и это не глюки, слышу голос гусей, и не где-нибудь, а на разливе болота, где мы вчера плыли с Петей. Кстати, последнего что-то не видно и не слышно. Эх, какая красота! Глухарей я бы мог послушать и у Иглицы, прямо на токовище за хутором Барсуки. Но здесь! Здесь, где человек бывает исключительно редко, в этом затаенном, припрятанном природой кусочке первозданного мира, которого и не касается цивилизация. Я достаю термос, наливаю себе кофе, зажмуриваюсь и встречаю рассвет. Кто мне поверит, что я без машины времени очутился на тысячелетия в глубине времени. Ни-кто! И не надо, главное, что я это знаю сам.

Эх, остаться бы здесь на недельку. В лодке лежит палатка, котелок, сигареты. Но нельзя. Надо работать там, в городе, чтоб им здесь, в лесу, хоть чуточку легче жилось. Выпив кофе, я почти до обеда побродил по лесу, любуясь и восхищаясь притопленным багульником, стуком желны, криком тетеревятника, доносившимся невесть откуда гоготом гусей. Нашел следы рыси, несколько следов очень крупных лосей, даже лежку секача. Все, что видел, занес-зафиксировал в своем походном дневнике. Ближе к обеду вышел к лодке, где меня и ожидал Петя. Я рассказал ему о своих прекрасных впечатлениях, а он обрисовал мне картину всего, что знал вокруг километров на тридцать. Ни деревень, ни полей, ни колхозов, ни дорог – в центре Европы! По пути домой я разгадал источник и причину гогота гусей. Большая, в несколько сот голов стая серых гусей плескалась на разливе болота. Разглядывая их в бинокль, я с восхищением заметил, что они сидят на мелководье и, оказывается, глубоко всунув свои головы под воду, видимо собирают там клюкву: больше им там ловить нечего. Вот тебе и мертвое болото! Прибыв к вечеру в Пчелинск, я уже в сумерках уехал домой, увозя с собой ведро клюквы, незабываемые впечатления и оставив Пете обещание приехать в мае-июне на поиск логова. Не приехал… Судьба сначала забросила меня на шесть лет в северный край Беларуси, где работал инженером-охотоведом, а потом, эта же судьба совершенно неожиданно и жестоко отправила меня еще дальше и очень надолго.

Где же сейчас мой белорусский Дерсу Узала? Сказал ли кто-нибудь ему о том, что не смог я приехать, что помню его с искренним уважением и восхищением. Восхищением его природной проницательностью, его искренней любовью к природе и ко всему живому, его истиной белорусской толерантностью и смекалкой, его красивой, размеренной речью? Вряд ли! Прошло более двадцати лет, а я мысленно часто брожу по болоту, которого, если честно, сначала боялся. Брожу от острова к острову, стою на берегу рукотворного канала, построенного полтора века назад руками крестьян. В ушах у меня звенит колоколец тетеревиного тока, «щелканье» и «тэканье» глухарей, плеск воды под копытами исполинов-лосей. И, конечно же, кисло-сладкий, аж до горечи на языке вкус клюквы, смешанной с запахом багульника и горького кофе. Я вспоминаю черную бездонную гладь мертвых озер, гортанные и тоскливые кличи серых журавлей. Я мысленно задаю Пете свои вопросы и получаю на них четкие аргументированные природной логикой ответы. Но я точно знаю: пройдет время – и я пройдусь там, где когда-то осторожно прощупывал слегой звериную тропу. Я все увижу и услышу вновь, моя мечта обязательно материализуется. Если с Петей – это будет пределом моих мечтаний. А если без него: что ж… На одном из островов разложу костерок, сварю чая, достану свою фляжку и первый глоток из нее выпью за него.

А потом я пойду дальше. Сколько смогу. Я хочу увидеть потомков моего лося, я хочу услышать потомков тех глухарей, тех тетеревов и журавлей, которых мне показал Петя. Я хочу увидеть потомков тех волков, которые ловко обманули нас и остались живыми. Но больше там, в том огромном болоте, я стрелять не буду. Будут силы, попробую это болото сохранить для своих потомков – наших потомков…