Читать книгу Саян. Повести и рассказы об охоте и природе - Николай Близнец - Страница 4

***

…Заскулил, затявкал радостно в вольере Саян – и это значило, что где-то еще далеко по улице на мотоцикле возвращаются с работы отец с мамой. Хотя… ещё рано! Я вышел на улицу. Господи! Ну, даёт Саян! Это вовсе не выхлопы мотоцикла привлекли внимание умной собаки – ко мне в гости на мопеде, где-то за поворотом было еле слышно, ехал мой закадычный друг Федя Никитов. А Саян догадался, понял, что предстоит поход в лес, на охоту – и это было для него высшей степени радостью. Я учился уже в десятом классе, и родители только для вида немного ворчали, узнав, что я с ружьем после школы, а иногда и в выходной день, бегаю в лес. Брат строго хмурил брови, но запретить ходить в лес, который начинался буквально в километре от нашего дома, никто мне уже не мог – гены охотника и природолюба брали своё.

Федя, а это был именно он, как обычно, был одет по форме: большие закатанные по колено сапоги-болотники, родительская черная телогрейка, рюкзачок за плечами, в котором всегда, кроме прочего, лежал кусочек сала, хлеб, лук, конфеты, яблоко и вода. Саян кубарем скачет по вольеру, стучит лапами по сетке, а я степенно раскладываю отцовскую курковую двустволку, перевешиваю её через шею на ремне. Стволы прячу в штанину. Ветровку, свитер – в рюкзак. Сейчас ещё конец августа. Тепло. Скворцы, собравшись в огромные стаи, по вечерам гомонят, перебивая друг друга, о том, в какие страны полетят и какими маршрутами, назначают-выбирают себе старших в своих десятках, сотнях и тысячах. Хорошо им – скоро им и Польша, и Германия, и Турция, и Италия! Но ничего. У нас с Федей сегодня запланирован не менее увлекательный поход в лес: с ночевкой! Я случайно обнаружил в пойменных зарослях реки Березины на Никитовой поляне место лосиного гона. Решив недавно пробираться домой из леса не по дороге или тропинке, а по болоту напрямик, я, выйдя на большую поляну среди ольхово-ивовых зарослей, ощутил специфичный лосиный мускусный запах. Вся поляна была истоптана лосями, кое-где высокая трава избита копытами до грязи. А на самих грязевых «ваннах» – хрупкая лосиная шерсть. Приглядевшись, я обнаружил, что ветки осинок, крушины и ивняка изломаны, дерн во многих местах изрыт копытами до грязи, нескошенная трава везде вытоптана, огромное количество «лосиных мух», как мы звали лосиных клещей, говорило о том, что здесь много лосей и с ними происходит здесь нечто интересное. Я долго бродил по поляне и пришел к выводу, что здесь точно разгораются нешуточные бои между ними. Лишь только рассказал о находке другу, как тут же было принято общее решение переночевать в лесу и самим понаблюдать лосиные бои. И уже через день мы решили выйти в лес с ночевкой – в пойму реки на место обнаруженного мною лосиного гона. Собрав и свой рюкзак, я не без гордости сунул в карман рюкзака фляжку с самогоном, настоянным на травах: нам уже перевалило за шестнадцать лет, значит, можно немного и «для сугреву», что, скорее всего, было просто для храбрости нам в ночном лесу.

Саян послушно подставил голову и шею для ошейника, и мы огородами и переулками заспешили в лес – солнце уже перевалило за полдень. Выйдя на луг, отцепили Саяна с поводка. Отметив свою «отправную точку», Саян занялся обычным своим делом: нарезая большие круги по нескошенному лугу, он гонялся за вспархивающими трясогузками, копался в мышиных норах, находил вкусную или полезную для себя траву. Теряясь в густой траве, он периодически появлялся в пределах видимости, весело заглядывал нам в глаза, высунув свой жаркий язык, и вновь исчезал на нужное ему время. А когда мы подошли к растянувшемуся по лугу на несколько километров неширокому озеру, Саян сосредоточился, посерьёзнел и даже напрягся, увидев, что я достал из-под пиджака ружьё и стал его собирать. Мы с Федей решили добыть себе утку и зажарить её на костре на месте нашей стоянки в лесу. Осторожно и почти бесшумно Саян исследовал береговую линию метрах в тридцати впереди нас. Вдруг он насторожился, остановившись, оглянулся на нас и стал медленно, шаг за шагом, вытянувшись, пробираться по траве ближе к зарослям осоки и аира по берегу озера. Я осторожно взвёл курки, подготовился к выстрелу навскидку. Саян сделал несколько быстрых шагов и замер. Всё его внимание было сосредоточено на одной точке где-то метрах в десяти впереди него. Федя предусмотрительно встал позади меня. И вовремя: Саян сорвался с места и броском метнулся в заросли аира. И тут же из травы, громко хлопая крыльями и крякая, вылетели утки. Я вскинул ружьё: секунду на прицеливание – выстрел. Утка падает на воду метрах в сорока от нас, а Саян уже плывет к ней. Очень аккуратно, даже бережно, берёт с воды утку за шейку и, сопя, тащит её к берегу. Мы теряем его из виду в аире, но вот он, счастливый и довольный, раздвигая саблевидные стебли, появляется из зарослей с уткой в зубах и приносит её прямо к моим ногам, кладёт утку в траву и заглядывает в глаза. Ну что тут скажешь! Я целую его в мокрый нос, а он недовольно чихает и бросается в кусты: не нужны ему эти «телячьи нежности» – надо работать! Мы с Федей кладём утку в рюкзак – жаркое будет. Пока дошли до леса, Саян поднял ещё несколько стаек уток, погонялся за болотными курочками, несколько раз выразил нам своё явное недовольство тем, что я не стреляю. Но здесь хозяин я – не стоит меня укорять. Я объяснил ему это, и он, засомневавшись в том, кто здесь хозяин, тем не менее, перестал укоризненно заглядывать мне в глаза после взлёта очередной утки на расстоянии выстрела. Уже в начале большого леса он нашел ежика. Тот был готов к такой встрече. Свернувшись в клубок и спрятавшись за свои жесткие колючки, ежик спокойно дождался нашего прихода и строгой команды Саяну: «Фу! Нельзя». Немного обидевшись, Саян сверкнул белками глаз, приопустил закрученный хвостик, побежал дальше и уже через полминуты, забыв обиды и боль в исколотом иголками носу, занялся своим обычным делом: исследовал бобровые каналы, их плотины, метался в густой траве в поисках этих самых бобров. Но мы быстро перешли через пойму в большой лес и стали организовывать свой лагерь примерно в километре от Никитовой поляны. Никитовой эту поляну мы называли с Федей сами – от его фамилии Никитов. Значит, и в честь него! Есть тут в болоте и моя поляна – Миколова. В честь моего имени Микола. Так мы означили с ним свою личную роль в исследовании окружающего наш поселок леса. Отец и брат показали мне, где и как называются исторически участки леса и некоторые урочища: Боровичное, Моховый переход, Белый ручей, Белый берег, Думановская дорога, Бобовки. А вот мы с Федей большим полянам, расположенным в заболоченной пойме, присвоили свои имена, чтобы увековечить свои походы: с волдырями на коже от крапивы и гнуса, выговорами от родителей за не политые нами с вечера грядки, со страхами от треска сучьев поднятого нами секача и, конечно, с неисправимой мальчишеской романтикой путешественников, странников.

Насобирав хвороста и притащив большую сухую олешину, Федя занялся разведением костра, а я тем временем, ощипав утку, опалил её на костре, и, промыв водой из пластиковой бутылки, нашпиговал кусочками сала. Проткнув утку сырой палкой орешника и обмотав широкими листьями лопухов репейника, повесил над костром.

– Ну что, Саян, набегался? – спросил у примостившегося рядом мокрого Саяна. Довольный и очень даже солидный, не откликающийся на мои ласковые поглаживания, из потрохов утки он съел только то, что ему понравилось. Остальное, брезгливо захватив зубами, занес в лес и закопал рядом с нашей стоянкой во мху.

Тихо опустилось солнце за верхушки леса. Нагретый за день лес продолжает наполнять воздух живительными ароматами разогретой смолы, папоротников, грибов. Мы с Федей лежим на разогретом за день мху, смотрим в далёкое и бездонное небо с барашками белых облаков. Тихо переговариваясь, вспоминаем и наши исследования, и первые охотничьи успехи. Саяну надоело лежать, и он попытался улизнуть от нас в заболоченную лесную пойму, куда и предполагается наш ночной вояж. А может, он уже услышал и распознал запах поднявшегося с дневной лежки лося? Тем не менее, я строго отозвал его обратно и на всякий случай зацепил на поводок. И не зря! Вскоре мы увидели, что Саян серьезно забеспокоился, поглядывая в заросли крушины и ивняка, натянул поводок и жадно втягивает воздух. Мы притихли и вскоре услышали подозрительный шорох, шелест и даже всплески воды. И весь этот напор таинственных звуков приближался к нашему лагерю.

– Кабан! – тихо шепнул Федя, – заряжай!

Я засомневался: дикий кабан давно бы распознал запах жареной утки и дым от наших «подпольных запретов – болгарских сигарет. Но шелест и плескание приблизились, Саян уже с осуждением поглядывал на нас и прямо требовал, тихо поскуливая, отпустите, мол. Наконец зашевелились заросли аира и крапивы. Я взвел курки. Из травы выползла шустрая фигурка бобра. Он на мгновение застыл и, видимо учуяв нас, почти бесшумно нырнул обратно в свою канаву. Саян захрипел, заскулил. Собаки не умеют материться, но я думаю, он повторял на своём языке те слова, которые говорил я, получив кустом крапивы по носу или провалившись в густой траве в бобровую канаву-канал.

– Ну, молодец, ну, хороший, извини, Саян, – успокаивал я Саяна, который дрожал, вглядываясь в уже сереющий от опустившихся сумерек участок заболоченной поймы, откуда выползал бобр.

Мы притушили костерок до ночи, выпили по глотку самогона, закусив так и не прожарившейся до конца уткой, перекурили одну сигарету на двоих. Уже притихли дрозды, и лес превратился в дремотную, казалось, страну. Но это только казалось. В болоте несколько раз громко затрещали кусты, тревожно прострекотали сороки.

– Ну что ж, пошли? – Смело глянул я на Федю.

– Пошли… Только ружьё заряди.

Я вставил в патронник две металлические гильзы, снаряженные самодельной дробью на уток и залитые поверх картонной прокладки парафином. С пулями патронов у нас не было. Активно тревожного Саяна оставили на поводке, чтобы не распугал раньше времени лосей. К этому времени сумерки совсем сгустились. Над озером носились стайки уток, тревожно хлестнул хвостом по воде бобр. То там, то там потрескивали ветки, шуршали листья. И тревожно, и страшновато, и жутковато было на душе, но, хорохорясь друг перед другом, мы не показывали вида о страхе и тихо-тихо шли по известной нам тропинке прямо к Никитовой поляне. Саян тянул поводок, хрипел, и мне пришлось его приосадить, чтобы не выдавал нашего здесь присутствия. Вдруг меня за плечо тронул Федя:

– Держи ружьё наготове! А Саяна давай я поведу.

Поводок я передал ему и пошёл в шагах десяти впереди них. Внезапно впереди, как раз в районе той поляны, куда мы и направлялись, громко затрещали ветки. Раз, ещё раз. Потом раздался громкий стон-рык. Мороз пробежал по коже, волосы зашевелились на голове. Но до поляны идти надо было ещё метров двести, а отступать назад никак нельзя. К тому времени стало совсем темно, дорожку я угадывал больше по просвету на звёздном небе. Стон-рык повторился. Я взглянул: Саян тоже был озадачен. Он втягивал ноздрями воздух, периодически пытаясь вырвать поводок из надёжных рук Фёдора.

– Саян! Тихо! Фу! – на всякий случай шикнул я на него шипящим голосом.

Мы прошли ещё метров сто, когда случилось совершенно непредвиденное обстоятельство: буквально в тридцати метрах от нас громко затрещали кусты, раздался топот, и прямо на нас через кусты стал напролом ломиться кто-то очень большой. Я вскинул ружьё, совершенно забыв взвести курки, уставился через прицельную планку в ночь, глядя в черную густоту кустов, и приготовился стрелять. Метрах в пятнадцати от нас на дорожку выбежала огромная черная тень с белесыми ногами, раздался страшный рык. Я приподнял над тенью стволы, нажал на крючок и не понял, почему не стреляет ружьё. Мелькнула мысль, что и убегать-то некуда: двух-трёх метровой высоты кусты осинок, крушины, берез и ивняка – это не защита от рогов и от копыт огромного лося. И тут я вспомнил про курки, но руки не смогли оторвать приклад от плеча, чтобы взвести тугие пружины. Тень стала приближаться и превратилась в самого настоящего большого лося. Я успел заметить склоненную рогатую голову и выбрасываемые вперед белесые ноги. О том, что это конец мысли не было: ступор.

И тут раздался визг и рычание Саяна. И он, сорвав-таки ошейник через голову, бросился на лося. Мы уже и не видели в темноте лайку, а только слышали его рычание и азартный, злобный лай где-то за лосём. Так грозно Саян никогда не лаял. Скорее всего, он укусил все-таки лося за заднюю ногу, проскочив, юркнув мимо него, потому что лось взвился на задних ногах, и развернулся на одном месте. Наконец я опомнился, быстро взвёл один курок и без упора выстрелил вверх. Вспышка ослепила, а когда зрение вернулось, мы поняли, что лося нет – лишь хриплый и злобный лай Саяна где-то в районе Никитовой поляны говорил о том, что он облаивает лося, неожиданно напавшего на нас. И тут пришел страх: ноги и руки задрожали, лоб покрылся испариной, руки вспотели. Мы стояли и смотрели друг на друга, не зная, о чем говорить. Выручила фляжка. Глотнув по несколько глотков, закурили, и наши эмоции не нашли границ в этом ночном лесу! Мы шепотом обсуждали происшедшее, хвалили Саяна, ругали меня, «заклинившего». А лай Саяна то стихал, то вновь начинался уже в другом месте, и вернулся он только через час. Он вернулся, чтобы услышать нашу признательность, нашу ему благодарность. А спустя полтора часа, в полной темноте, уже с полянки у костра мы услышали вдалеке стон-рык лося сначала в одном месте, затем в другом. В ночном лесу продолжалось неистовое таинство лосиного гона…

Глухариный ток, рёв оленей, стон лосей – это ли не таинство, это ли не красота, это ли не скрытая от людей тайна мироздания? Мы, слушая стон лосей, притихли, без страха впитывая каждой клеточкой своего юного организма эту грозную симфонию ночного августовского леса. Сейчас я думаю, что тогда, в ту ночь, Саян ощутил тот наш страх и ту опасность, что нам грозила. И он сделал, казалось, невозможное: стащил тугой ошейник и смело напал на грозного соперника и нашего врага. Он понял про мой «клин» со стрельбой! Ему-то вряд ли угрожал лось, но Саян в свой второй год жизни, едва ли достигнув собачьей юности, разгадал сложившуюся ситуацию лучше нас, шестнадцатилетних юнцов. Пацанов, окунувшихся в святая святых – прямо в центр лосиного гона, где на малой площади уже собралось не менее пяти грозных и разъяренных животных, которые в тот миг не баловались, играя, а действительно угрожали жизни всем, кто посмел посягнуть на их тайну. И маленький Саян сумел отвести эту опасность, и вряд ли он подразумевал в это время в нас своих хозяев. Он знал, что мы – друзья, и что мы в опасности…

До двух часов ночи мы тихо сидели у догорающих угольков. Гон как-то незаметно затих. Может, мой выстрел напугал лосей, может, лай Саяна, может, лоси обнаружили опасность – присутствие человека. А скорее всего, всё это вместе, включая и предрассветную тишь, послужило затиханию и лосиных страстей. Лишь треск сучьев и ломающихся ветвей, периодически звучавшие из урочища, напоминали о том, что лес вокруг нас полон жизни. Ночной лес ночной дикой жизни, неведомой простым людям. До утра мы с Федей уже так и не уснули, сидели остатки ночи у разведенного вновь костерка, подставляя под его тепло то одну, то другую стороны искусанного оводами и комарами тела. Саян спокойно спал и лишь под утро вскочил, насторожился. Мы услышали в болоте опять стон лосей: и не только стон в разных местах, но и явно стук рогов. Мы тогда, так глубоко проникшие в тайную сторону жизни дикой природы, напуганные, ошарашенные, были по-настоящему счастливы. Думаю, по-своему был счастлив и Саян, впервые в жизни увидав лося и так отважно, а главное, правильно его остановив.

Рассказав дома о наших приключениях и скрыв, конечно, ту опасность, которой мы подверглись, я окончательно получил разрешение ходить в лес с оружием. А в качестве доверия брат Виктор определил мне строгие границы моего «учебного» егерского обхода, где я должен был с Фёдором провести комплекс биотехнических мероприятий: построить солонцы, кормушки, установить граничные столбы и провести учет поселений бобров. Так в шестнадцать лет я стал «егерем-стажером» в учебном егерском обходе. А первым помощником коллегой и напарником мне, кроме друга Фёдора, стал мой Саян. Каждую свободную от учебы или работы в домашнем хозяйстве возможность я использовал чтобы побывать в лесу: с топором, с пилой, с рюкзаком, заполненным солью, с молотком и с гвоздями и, конечно же, с ружьём и неизменным спутником Саяном.