Читать книгу Галактический человек. Фантастический роман - Николай Бредихин - Страница 6

Оставшись один на один с металлическим ящиком, вынутым из банковской ячейки, я минуты две помедлил, не решаясь повернуть ключ. Слишком многое зависело от того, что там внутри могло находиться. Европа не Россия, цены здесь на всё бешеные, а у человека, который скрывается, ко всему прочему расходов куда больше, чем у того, кто живёт отлаженной, легальной жизнью. Так что не мудрено, что за год я основательно поиздержался.

Много раз я пытался решить вопрос заранее: что я буду делать, если «клерки» забракуют тот материал, что я им представил? Разорвать в одностороннем порядке наши отношения, какими бы последствиями мне это ни грозило? Стерпеть, утереться, устроиться где-нибудь на работу, как-нибудь просуществовать ещё один год?

К счастью, деньги, ключ от новой банковской ячейки были на месте, я быстро убрал их в кейс и навсегда покинул хранилище банка «Сосьете Женераль».

Снова сто тысяч евро, новый банк, на сей раз «Креди Лионне» в Марселе, и никаких записок: инструкций, пожеланий. Тем более загадочной четвёртой тетради. Карт-бланш, который открывал мне многое. Пожалуй, идеальный вариант.

Прошедший год дался мне нелегко. Больше всего меня терзали мысли о моей семье, но по вполне понятным причинам я не решусь доверить этим страницам какие-либо подробности о своих родных и близких. Я понимал, что не смогу больше даже помогать им материально: я не мог допустить, чтобы их жизням угрожала хоть какая-то опасность, а для этого я должен был стереть их в своей памяти и так глубоко зарыться в ил, чтобы меня никто и никогда не нашёл.

Второй болью была Россия. Чужбина есть чужбина, всё здесь, на Западе, раздражало меня. «Родина нам – вся земля, где родимся и где нас хоронят» – (Катон). «Где хорошо, там и родина» – (Аристотель). «Людей, покидающих своё Отечество для чужих краёв, на чужбине не уважают, а на Родине чуждаются» (Эзоп).

Я привык к совершенно другому укладу жизни и, хотя ура-патриотизмом переболел ещё во времена своей далёкой юности (особенно армия вылечиться помогла), представить не мог, что когда-нибудь вынужден буду покинуть родные места. Уже один тот факт, что я никогда не смогу посетить могилы родителей, отравлял мне всё моё новое существование. Однако признаться, на ностальгию у меня тоже совершенно не было времени.

Размышляя о произошедшем со мной («почему я?»), я нашёл только одно объяснение тому, что меня столь неожиданно вырвали из привычного состояния и поставили на грань жизни и смерти: мои потуги в богословии. В молодости я вполне довольствовался атеизмом, который мне вдалбливали в голову ещё со школьной скамьи, затем сам собой пришёл естественный интерес к тому, как же всё-таки на самом деле устроен окружающий мир. Однако ни одно из существующих вероисповеданий при ближайшем рассмотрении не удовлетворило меня – я так и остался на перепутье. Потом небезызвестной «перестройкой» жизнь устроила мне такую встряску, что сделалось вообще не до подобных раздумий. Сейчас, пожалуй впервые в жизни, времени пораскинуть мозгами над этим вопросом у меня было предостаточно.

Идя шаг за шагом дальше в своих размышлениях, я понял, что мои последние неудачи в поисках работы были отнюдь не случайны. Ясно было, что если бы не «клерки», работу я бы давно нашёл, да и вряд ли потерял ту, прежнюю, которая у меня до того была. Я не знаю, как именно они строили свою игру, скорее всего просто занимались каким-нибудь грубым, примитивным очернительством, тем не менее своих целей они добились, и я запутался в их сетях.

Мысли, много мыслей, безумное количество мыслей, но главный факт был всё же в другом. Ещё тогда, в самом начале нашей знаменательной встречи, я посмеялся над сроками, которые мне были поставлены, – десять лет. На ту работу, которую я выполнил за год. «Несчастье имеет свойство вызывать таланты, которые в счастливых обстоятельствах оставались бы спящими» – писал Гораций. Вполне возможно, что как раз так со мной и произошло, хотя о каких-либо подобных немалых способностях в себе я раньше не подозревал.

Но я опять не о том. «Фирс сделал своё дело…» Наверное, надо было растянуть процесс, однако не в моих правилах было играть в подобные игры. Я всегда отличался добросовестностью. Ничего не поделаешь, такая уж у меня натура.

Как бы то ни было (каюсь, я не чужд тщеславия!), из трёх тетрадей я слепил неплохую книжицу. Да, собственно, автор достаточно точно выразил свои мысли, слишком разжёвывать их не требовалось. Вместе с тем я понимал: самое вероятное, что может произойти, – в тот момент, когда моя работа будет закончена и во мне отпадёт необходимость, меня без лишних раздумий убьют. Однако всё-таки решил рискнуть. Больше всего я рассчитывал на их любопытство: что я буду делать дальше? Они вполне могли позволить себе роскошь – ещё год поиграть со мной в кошки-мышки.

Уже в гостинице, переодевшись и усевшись за стол, я достал из кейса и повертел в руках ключ от новой банковской ячейки. Я был твёрдо убеждён, что она окажется пустой в тот день, когда придёт время в неё заглянуть, но также хорошо понимал, что, невзирая ни на какой риск, обязательно ознакомлюсь с её содержимым.

Это обстоятельство как раз само собой решало вопрос, который стоял у меня сейчас первым на очереди: использовать данный мне Богом шанс и укрыться так, чтобы меня никогда не нашли (во всяком случае, хотя бы попытаться это сделать), или продолжать жить дальше, ничего не меняя. Первый вариант был теперь совершенно невозможен: моё появление в Марселе, в «Креди Лионне», свело бы на нет все мои усилия.

Как бы то ни было, первый раунд я выиграл. Доказательства были налицо: жизнь, сто тысяч евро, ключ от новой банковской ячейки. Наверное, надо было отложить сейчас в сторону все дела и как следует отпраздновать это событие, но моё новое существование таило слишком много опасностей, чтобы в нём расслабляться.

Во-первых, подаренные игрушки ничего мне не гарантировали, их могли отобрать у меня в любой момент вместе с телом и душой. Во-вторых, не следовало забывать о врагах: самый момент был им появиться и как следует попотрошить мой планшет.

С этого я как раз и начал – с планшета. Весь год я делал в нём в отдельном файле пометки, откладывая разрешение их до получения заветного ключа.

Одно из самых первых моих открытий было в том, что я осознал лишь после долгих раздумий то обстоятельство, которое поразило меня ещё в самом начале: их было четверо. Не слишком ли много для меня одного? Действительно, они безрассудно рисковали бы, поставив всё на одну карту. А значит, нас тоже должно было быть как минимум четверо. Пожалуй, точно четверо. Четверо «новых евангелистов». Не следует забывать также, что мои «переговорщики» (не могу называть их, как прежде, «нанимателями») были просто клерками. И, стало быть, в их же собственной иерархии я был по рангу гораздо выше любого из них.

Какие ещё выводы диктовала мне логика? Каждому из нас («новых евангелистов») должны были быть созданы одинаковые условия, определены одни и те же задания. Радовал ли меня или, наоборот, разочаровывал подобный факт? Трудно сказать, но я бы дорого дал, чтобы знать наверняка, как обстояло дело в действительности.

Естественно было предположить также, что не все четверо в итоге получили заветный ключ. Как бы я сам поступил с аутсайдерами? Пустил бы их по следу более удачных соперников. Как с целью охраны, так и для самой заурядной слежки. Но меньше всего на свете мне хотелось сейчас опираться на свои собственные предположения. Нет, надо было влезть в шкуру «переговорщиков» и руководствоваться именно их мыслями.

Пожалуйста, первый же пришедший мне на ум пример. Превратить своего подопечного в соглядатая означало бы поставить себя, в сравнении с остальными, в подчинённое положение, а этого никто из «великолепной четвёрки» себе позволить не мог: все они были слишком амбициозны, честолюбивы.

А значит, если кто-то из моих коллег не оправдал надежд, самым целесообразным после его устранения было бы просто подобрать ему замену, дав новому кандидату новое задание и зарядив новыми, точнее обновлёнными данными.

Кстати, меня меньше всего на свете интересовало, кто именно из «клерков» являлся моим непосредственным куратором. Мои умозаключения и так были слишком зыбки, чтобы перегружать их такими деталями.

Однако наиважнейший для меня вопрос оставался прежним: как и над чем работать дальше? Только исходя из этого (работы) я мог выстраивать свою будущую жизнь.

Тот самый карт-бланш. Перетирать и дальше содержимое трёх тетрадей или же проявить себя как личность? Требовалось лишь уточнить, на самом деле этот вопрос давно уже был мною решён.

С лёгким сердцем я закрыл и сдал в гостиничный сейф планшет и отправился «кутить». Хотя, собственно, в чём конкретно это могло выразиться? Напиться? Провести ночь с женщиной?