Читать книгу Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков - Николай Дмитриевич Лукьянченко - Страница 5

Наступило жаркое лето. Рабочее лето Сибири.

Трудно было уследить как, откуда и каким образом надвинулось оно на неисчислимые котлованы, траншеи, взрезавшие пространство изорванными, бесформенными зачатками фундаментов, стен, монтажных лесов, шахт, железобетонных сборных и литых конструкций, ферм, каркасов и прочих атрибутов студенческих строек.

Необъяснимо перепутанные паутины-сети фронтов строек ненасытной губкой вбирали в себя несущиеся поездами, самолётами, кораблями студенческие стройотряды.

Отборные будущие властелины неизмеримых, дремлющих земель величайшей в мире страны становились новыми героями новых сказок, новых сказаний. И там, где на сотнях вёрст безлюдной, унылой, дышащей раскалённым зноем степи тысячелетиями монотонно текла полуявь, полужизнь… Где на вздыбленных в небо вековечной тайгой сопках, просевших в отутюженные ледником болота, со времён погибели мамонтов безраздельно царила одна комариная рать…

Вдруг…

…пустыни без единого деревца, без капли воды, без спасительной тени, в зное, в безветрии зашевелились телами в загаре, в поту…

…зелёные океаны кедров, лиственниц, мхов, лишайников мёртвенно-зыбких болот наполнились отчаянными парнями, способными без устали и ропота шагать и шагать по колено, по пояс в грязи…

…долины и ущелья дрогнули вдруг, задышали теплом человеческих тел, костров, надежд, мечтаний…

На юге и севере, на западе и востоке – от пустынь Каракумских до океанских изрезов Таймыра, от древнейших стен храма Покрова-на-Нерли до только что выброшенных вулканических лав Курильских островов развернулось готовое к вечному бою богатырское племя богатырской земли. Племя всего несколько часов или дней тому назад корпевшее над мучительно ускользавшим ответом экзамена, отвечало теперь на вопросы своего главного экзаменатора – бытия.

И так каждый год, точнее каждое лето на спиральной цепи освоения новых земель, пустынь, Сибири, бесконечных горных взломов, невзорвавшихся мириад полувулканов – сопок уже не один десяток лет вставал Святогором – студенческий богатырь – ВССО…

И это не тот дикий запад Америки – это этот восточный российский.

Огромный отряд МГУ всё ещё не мог развернуться в полную силу.

Районный штаб во главе с командиром Брониславом Розовским и комиссаром Паромовым Вячеславом утрясали вопросы связи областного штаба ВССО с местными органами управления строительными и партийными организациями.

До выяснения положения на местах дислокации и начала работ четырёх линейных отрядов они ещё не добрались.

В двух отрядах: «Эфиопе» и «Дамокловом мече», – командир считал, что контроль, а тем более опёка, не нужны. Поэтому в Плане работы с отрядами предполагалась работа с двумя отрядами: «Мезоном» и «Марсом», в которых основная масса бойцов были перво – и второкурсники физического и исторического факультетов.

Отряды экономистов и философов, составленные из студентов четвёртого и пятого курсов, управляемые опытными чуть ли ни кадровыми командирами, не вызывали даже тени беспокойства у районного штаба.

Они жили и действовали здесь уже более двадцати дней и по отчётам командиров, кроме затянувшейся раскачки заказчиков, никаких проблем не имели.

Утро первого дня в отряде для Батурина началось сразу после того, как он, едва сомкнув веки, был пробуждён скрипучим голосом комиссара Кротича: «Бо-ойцы, бо-оля, подъём, бо-оля!» Взорвавшее Олега возбуждение не проходило и теперь, когда он стоял на линейке.

Распределение бригад по объектам производил сам командир Карим Гайсанов:

– Первая бригада – на водоканале, вторая – на строительстве дороги, третья – на ЖБИ, четвёртая, арматурщики – там же.

– «Халтурщики», – хихикнул Щчук, в то время как Олег думал и говорил себе сам: «Деловой! Без лишних слов».

Батурин оказался в первой бригаде и начал первые шаги в ССО с откручивания гаек на опорных сваях под опалубкой первого этажа будущего административно-бытового корпуса, получившего аббревиатуру: АБК. Уже к десяти часам стало жарко и душно. Температура, как сообщил лениво прохаживающийся по объекту Мишель Станиславович, прозванный «Станиславский», достигла 34 градусов в тени.

Суетливая возня под рамбалками фундаментов измотала Олега. Долгополов же, как щенка, бросал его то откручивать гайки, то перетаскивать падавшие на песок и в воду опалубочные доски, то снова откручивать гайки на стягивающих опалубку хомутах. В этой изматывающей чехарде в течение всего дня и прошло крещение молодого бойца. К концу дня Олег уже еле волочил ноги, вслушиваясь теперь только в то, что происходило у него внутри. А внутри, за грудной клеткой, всё сильнее и сильнее билась какая – то погибающая птица. А ведь это было то самое, как думал раньше Олег, тренированное сердце. Залезая под рамбалку на полусогнутых ногах с удушающим вдыханием в зажатые неестественными позами лёгкие маслянисто – гнилого воздуха, он ощущал сдавленное тяжёлое сердце, бессильно метавшееся во всё больше и больше увеличивавшейся пустоте груди.

Батурин в страхе ждал очередного приказа Долгополова. «Если это будет: „Перетащи вон те доски вон туда“… – Это будет всё! Конец!» – думал задыхающийся Олег, вылезая в тысячный раз из-под рамбалки. Сил не было даже затолкнуть спасительную порцию воздуха в схлопнувшиеся мешки лёгких.

«Неужели Соболевская была права?», – хватая жадно обессиленными губами маслянистый воздух, думал Олег.

Но… Опытный бригадир прекрасно понимал, что он уже досмаковал свою последнюю каплю мести, но… Ещё не бросив игры в услаждение своего себялюбия, подозвал Батурина к себе и, как показалось Олегу, начал с издёвки:

– Ну, что, орёл, ты, я вижу, не заработался. Давай – ка, махни на хозобъект, – это был, Олег уже знал, фундамент под будущий машинный зал водостанции.

«Доски!», – мучительно – медленно начало падать сердце Олега в ватную удушающую пустоту. Но Долгополов кончил так, что у бойца выросли крылья.

– Там надо из опалубки вымести щепки…

Неопытный боец, носившийся с радостной лёгкостью вначале, с озлобленным злорадством на своё бессилие потом, бросился снова бегом выполнять приказ, приняв его как награду.

После ужина, когда собрался весь отряд в здании школы, и вновь прибывшие и старожилы с пристрастным вниманием рассматривали друг друга, стараясь не упустить нечто такое в чертах, в повадках изучаемых, что, как в зеркале, могло отразиться и в самих изучающих.

Батурину, снова обретшему силы, хотелось по – щенячьи излить неизвестно откуда нахлынувшие чувства дружбы и преданности. Хотелось кого-то согреть тем теплом, которым задышало его обессилевшее за день сердце. Он смотрел на полных жизнерадостной силы знакомых уже и ещё незнакомых ребят, и они казались ему красивыми и родными.

Неожиданно выплыл из ниоткуда Боря Радько. Батурин поразился его посеревшему осунувшемуся лицу. Даже тогда, когда они тренировались у экспрессивного с металлическим голосом тренера сборной университета по футболу Жаркова Виктора Ивановича, Олег не видел таким обескровленным Бориса. Ему стало жаль его, как брата.

– Боря!

– Олежек!

– Ну, как ты?

А ты? – Радько оказался в бригаде арматурщиков и за день и наглотался едкого дыма сварки, и натаскался девятиметровых стальных арматурин.

– Здорово!

– Здорово! – как эхо несколько раз они прохрипели друг другу единственное, что они ещё могли позволить себе признать из того хаоса изматывающих дел и отупляющей усталости дня. Но им казалось, что это «Здорово!» так мало и ничтожно в охватившей их эйфории, что они решили найти ещё нечто такое, что могло бы связать их, как клятвой. И оно нашлось. Через полтора часа они, брюнет и блондин, вышли бритоголовыми красавцами из местной парикмахерской, сопровождаемые злыми шутками выходивших из бани бойцов.

– Смотри-ка: салаги зелёные, как огурчики…

– А пупырышки, пупырышки тоже сбрили?

– Это мы гигиены ради, – отшучивались Олег с Борисом.

– Ради гиены надо б все головки сбрить…

– И те и другие, – каверзничали бойцы.

– Нет! Что-то надо оставить и для гиен, чтобы посылать знать куда и кого, – огрызнулся Боря Радько, как и в игре на футбольном поле, когда не прощал подковырок соперников.

Солнце ещё светило, и многие слонялись по двору школы, не зная, куда себя деть.

– Слушай! Ты десятиборьем не занимался? – раздалось у самого уха Олега. Чьи-то тяжёлые сильные руки легли на его плечи.

– Приходилось, – ответил удивлённый Батурин.

– То-то я и смотрю что-то знакомое. С Николай Николаевичем Шукленковым?

– Да!

– Да, постой, постой, это же о тебе мне говорил Игорь Платов. Не дал ты ему спокойно дожить пятый курс.

– Был грех. Но Игорёк – это же настоящий Геракл! По всем статьям его не одолеть!

– Ты тоже хорош! Гладиатор, настоящий гладиатор! – осматривал Олега, как патриций, покупающий раба, обратившийся. Его длинное костистое лицо, двойника Кирка Дугласа, сыгравшего роль Спартака, перечёркивал кривой, по всей вероятности, сломанный, нос. Ежесекундно меняющиеся тонкие линии губ, словно спицы, плели завораживающую сеть гипнотизирующих слов. И это, как показывал опыт его жизни, особенно безотказно действовало на женщин.

– Ты что, только что прилетел?

– Да, вчера.

– Здорово! Виталий Сергеевич, иди скорее сюда! – обратился он к подходившему к ним уже далеко не студенческого возраста мужчине.

– Je vous ames внимательно, – наигранно смешивая русский и французский, ответил Виталий. Его искрившиеся голубоватыми огоньками глаза порхали под несколько бесформенным большим костистым лбом, словно две бабочки под сочком. Вдобавок к охотничьему оценивающему инстинкту добытчика он повёл остреньким носом в сторону Олега и лукаво спросил: – Что найден объект?

– Йес, сэр! Ты только посмотри! – продолжал восхищаться Олегом первый. – Это же таран! Тореадор! Первый этап обеспечен!

– А он занимался лёгкой?

Олег уже понимал о чём идёт речь и чувствовал, как к горлу приливает радость от того, что он только одним видом доставляет какое – то удовольствие этим двум незнакомцам.

– Это Виталий Игнатов, зав. лабораторией МАИ, – представил Виталия первый.

– А это – Грач. В кавычках Грачик…

– Иди ты. Володя Грайчихин, – толкая в плечо Игнатова, представился Олегу «Грач».

– Олег Батурин, – выдохнул и Олег.

– Завтра спартакиада народов Якутии. Мы хотим выставить команду на эстафету. Первый этап твой! Придёшь первым в награду получишь сахалярочку. Здесь есть такие! Пальчики оближешь. Весь день всю ночь будет гудёж. Праздник всречи солнца: Ысыах Хайалар. Якуты встречают первые лучи солнца самого длинного дня года, – заливался соловьём Грач, показывая большого знатока традиций народов Якутии и успешного любителя женщин.

Олег, не говоря уже ни слова, радостно кивал головой, всецело предоставляя себя чуть ли не в полное распоряжение этим сказочным отрядным спортсменам – богатырям.

– Гладиатор! Витальеро, теперь у нас свой гладиатор! – лаская и руками, и озарёнными ещё голубым небом Якутска глазами, восхищался бритоголовым Батуриным Грайчихин. Его некрасивое длинное с вытянутым курносящимся кончиком носа лицо играло нескрываемым восхищением. Так восхищаются знатоки и ценители чистокровных скакунов, неожиданно обнаруженных ими на аукционе.

Но для Олега в эти минуты, ни один жест окружающих, ни одно слово не могли вызвать никакого другого чувства, как только чувства любви, при котором казалось, что его не могут не любить, не могут им не восхищаться так же, как и он не мог не восхищаться другими. Он уже был среди них и любил их так же сильно, как когда – то, в Актовом зале МГУ, ненавидел.

Передавалось ли это чувство новым знакомым или ему это только казалось, но ему так хотелось, чтобы этот огонь единения кипел и в их сердцах.

На следующий день было продолжение вживания в это единение.

Утреннее высокое солнце заливало шумный стадион и сосновый бор на окрестных холмах. Толпы празднично одетых людей шли и шли к стадиону, превратившемуся в гигантский динамик, излучавший в разверзнувшееся голубой бездной небо нескончаемый поток музыки, команд и сообщений. Голоса дикторов вибрировали упоительной торжественностью, захлёстывали трибуну за трибуной, переливаясь через края каменной чащи, растекались по улочкам и проспектам, домам и квартирам, не оставляя ни одного человека непробуждённым.

Спортивная окрыляющая праздничность царила над всем и во всех. Любому желающему было под силу заглянуть в сказочный калейдоскоп гигантской арены. На матовом, хотя и с чёрными проплешинами, зелёном поле – экране сменялись картины за картиной: то быстрые и стройные бегуны проносились к финишной ленточке в едином порыве, то тяжёлые и медлительные батыры подолгу успокаивали друг друга в магических шаманских танцах. В танцах, заканчивавшихся вдруг неожиданными взрывами сплетшихся тел. Неудержимость этих взрывов силы и страсти эхом проносилась по трибунам, как зеркало, разбиваясь вдребезги на тысячи осколков буйства побед и мук поражений.

Среди сотен спортсменов затерялись готовящиеся к эстафете 4 по 100 и бегуны «Эфиопа».

Олег Батурин пробежался по сосновому бору, сделал привычную для себя разминку, но так и не разогревшись, не почувствовал обычной силы и свежести в теле.

– Не адаптировался, – заключил Виталий Игнатов, выполнявший роль тренера команды эстафетчиков, и предложил какие-то таблетки.

– «Допинг?», – хотел отказаться Олег.

Но, взглянув на Виталия, понял, что не может сделать этого. Глаза Игнатова смотрели требовательно и просительно, будто от того возьмёт или не возьмёт Олег таблетку зависела жизнь самого Виталия. А Олегу так хотелось ничем не обидеть нового друга.

Старт первому этапу эстафеты был дан тут же.

Батурин понёсся по угольно-гариевой дорожке с лёгкостью возможной для живущих на Земле только во сне.

В этой стометровке Батуриным ощутилась вдруг невесомость его бега-паренья.

Ему земному, пробегающему метр за метром отведённую часть на его долю круга, невозможно было лететь с быстротой того Батурина – вселенского – ничем не задерживаемого бога, пронзающего многомерье пространств. А он летел! Что это было? Неадаптированность или допинг? Ощущение полёта показывало Олегу его самого со стороны: блестевшие потом обнажённые мускулистые плечи с втянувшейся в них бритой головой делали его трёхголовой биомашиной, взвихряющей воздух в себе и вокруг себя.

Батурин первым из бегущих передал эстафетную палочку второсотенщику Васе Ромасе (так называл Виталий Игнатов Ромашёва, стеснительного преподавателя экономфака).

Несколько выигранных Олегом метров дистанции были растеряны Васей (тут же, в сердцах, переименованным Виталием в Васю ‒Растерясю).

Бежавший на третьем этапе Володя Грайчихин начал бег серьёзным, даже немного растерянным, а заканчивал его парящим, сияющим и восторженным, как ребёнок.

Ему почти удалось отыграть у своих соперников по забегу образовавшееся после второй стометровки отставание.

На заключительной уже сжигал сверкающими взглядами финиш, злой и неудержимый на короткой дистанции, Валя Луцков. Его сухое, корявое от выпиравших локтей и коленок тело проламывало пространство и уходило и уходило сантиметр за сантиметром от вполне достойных выиграть эту эстафету бегунов.

Очередной забег был тоже в золотой копилке эфиопов, но в финал Райчихинскую четвёрку не включили. Время их было лучшим, и устроители аргументировали свой отказ внеконкурсным выступлением команды «Эфиоп», а потому и не претендующей на финальную часть.

Но радостное настроение победителей не изменилось.

Повсюду гремела праздничная музыка, была свобода, был настоящий праздник молодости, романтики далёких неведомых ещё несколько дней назад краёв, а теперь ставших близкими, родными.

Были ещё матчи на баскетбольных и волейбольных площадках и изнурительный турнир по футболу, в финале которого был победный гол Володи Чирикина с угловой подачи Олега. Так что под занавес соревнований эта победа увенчала усилия эфиопов и как бы расставила точки над «кто есть кто».

Спартакиада Народов Севера заканчивалась, но столы и знамёна, палатки и шатры с разгорающимися возле кострами украшали огромную территорию – долину Туймааду, отведённую под торжество Ысыах Хайалара. Не покидали трибун, пришатровых площадок зрители и болельщики, бойцы и спортсмены, горячо жестикулируя, доказывая друг другу кто сильнее, быстрее. Лучшим из лучших предстояло готовиться к Международным Ёрдынским играм, вернувшим великие традиции силы и духа народов Азии у горы Ёрд на Байкале.

Сотни бойцов ВССО – и участвовавшие в состязаниях, и болевшие на трибунах – ринулись со стадиона к кипевшим праздничным торжеством этническим представлениям. С особым чувством исполненного долга чуть ли не в первых рядах шествовал и Батурин.

Жажда и голод стали пробуждаться с запахами оладий из молока оленей с зазвучавшими словами: «Пиво! Пиво! Пиво! Бархатное!»

– Бархатное?! – читали на этикетке бойцы, окружавшие продавцов передвижных пивных точек, подпиравших стенданы – столбы небожителей.

– Спасибо, земляк, удружил.

– А ну давай наливай!

– Попробуем.

– Пиво как пиво, водой не разбавлено, – отвечал продавец.

Бойцы покупали, и тут же прикладываясь к пенному напитку, морщась, сплёвывали терпковатую коричневую жидкость, лишь отдалённо напоминающую то, что должно было называться: «Пиво!»

– Да Барахытный, Барахытный, ядовито «ыкая», подтрунивал над ребятами коренастый якут, – А какым жы ыму быт, кагды полгода в чану барахтался утопший рабочий.

Слова якута, залпом осушившего пятую бутылку, были восприняты как розыгрыш.

Посыпались шутки со всех сторон:

– К такому пиву ни воблы, ни чебака не надо.

– За такой сервис надо втридорога брать.

От стадиона потоки зелёных курток потекли к Лене, на широкую дамбу, отрезавшую город от могучей реки.

Хмель молодости и силы одурманили город. Здесь и зажжение священного огня и аоусоохай – танец, как говорили местные на три дня три ночи, и консохай – борьба местных и приезжих бытыров.

Везде: на улицах, на дамбе, на берегах реки, где шли, бежали, лежали, плавали тысячи праздно-свободных людей, – в упоительно-ласковых лучах долгого северного солнца бурлила жизнь.

Студенты из самых разных отрядов рассматривали друг друга, с нескрываемым любопытством читая названия отрядов и вузов на куртках и эмблемах, удивляясь не только географии, но и уже заметной могучести многих как юных, так и уже входящих в зрелый возраст мужчин.

Представительницы же прекрасной половины сиреноподобно улавливали, заманивали в свои магические сети глаза и сердца первых, словно парки плетя неразрывную цепь поколений, соединяя звено за звеном любопытство, силу и страсть в животворные капканы любви.

Местные молоденькие русские и якутские девушки жаркими глазами и улыбками пожирали гордых своим положением и вниманием бойцов.

Опытные же женщины фуриями притягивали готовых к любовным утехам не менее опытных или изнывающих зовом плоти, желанием трепетной близости студентов.

И уж кому, кому, а эмгэушникам везло в женском внимании особенно. Понимая это, бойцы ССО МГУ им. Ломоносова играли на фирменных регалиях, выставляли красовавшиеся на рукавах эмблемы, чтобы как можно быстрей и с полным успехом воспользоваться плодами рекламы и, несмотря на запреты и запугивания блюстителей нравственности командиров, комиссаров, штабистов, исчезать вечерами из отрядов.

– Грачик, взгляни, твоя лебёдушка плывёт, – заговорщицки обратился к Володе Грайчихину Виталий, засверкавшими голубыми глазами и бровями порхая вперёд, показывая кивком головы направление.

– Виталя, ну какой я тебе «Грачик»? – наиграно кривя губы, незлобиво отворковал Грайчихин.

– А кто же ты? Гусь лапчатый что ли?

– А ещё товарищ, – укоризненно оттолкнул Виталия Владимир.

– Ах ты, свинья! – продолжая игру, бросился на Грайчихина Виталий. – Недаром говорят: гусь свинье не товарищ!

– Тогда я того… – просиял Владимир, взмахивая руками, словно изображая гуся и довольно смеясь, что сейчас срежет друга своим беспощадным ответом, запрыгал, загоготал.

– Га-га-га! Спасибо за компанию. С твоего позволения я полетел, – Грайчихин, лёгким стелящимся шагом опытного, почувствовавшего добычу хищника, унёсся навстречу полногрудой и пышноволосой женщине, широкой, радостной улыбкой сиявшей своему новому герою.

– Эллочка…, – подмигнул Виталий Олегу, с нескрываемым интересом следившему за сценой встречи Грайчихина с очередной подружкой. – Не боись. Найдём и тебе.

– Хочешь и из меня гуся сделать? – наигрывая смущение, улыбался Олег.

– Не петухами ж нам быть, не в гастроном же ходить французских голых баб смотреть, – процедил сквозь зубы Виталий, отечески похлопав Олега по плечу. Батурин же в этот момент увидел чуть ли не Венеру, выходящую из красочных волн празднующих горожан. Небыкновенно красивая девушка, закончив интервью с молодыми, обвешанными аппаратами и камерами приезжими акулами СМИ, садилась в чёрную «Волгу», грациозно вздёргивая длинные полы национального наряда. Кто-то из местных проконсультировал: «Журналисточка Алкина из газеты «Якутия».

– Да, да, Кабальеро, – это и есть тот луч солнца, ради которого можно протанцевать здесь и не три, а тридцать три ночи, – заметил Виталий Игнатов Олегу. Но ни в эту, ни в следующие ночи, если можно назвать два часа без солнца над горизонтом якутскую ночь ночью, ни Олегу, и никому из бойцов, обомлевших от суперкрасавицы, так и не повезло её снова увидеть.