Читать книгу Каникулы в барском особняке. Роман - Николай Фёдорович Серый - Страница 16

Кирилл в белых штанах и батистовой сорочке с вышитыми колосьями сидел в своей комнате возле трюмо и щипал пинцетом волоски из ноздрей; было и щекотно, и больно. Внезапно раздались громкие стуки в дверь, и Кирилл настороженно спросил:

– Кто пришёл ко мне столь рано?

Визитёр за дверью басовито отозвался:

– Пришёл Кузьма.

– Я сейчас отопру.

У Кирилла вдруг запершило в горле, и он резво вскочил с дергающимся кадыком, а затем, подойдя к двери, повернул ключ в замочной скважине. Дверь распахнулась, и в комнате появился Кузьма с овчаркой на поводке. Кирилл отпрянул в угол и, клацая зубами, схватил судорожно бильярдный кий… Кузьма усмехнулся и погладил собаку по загривку…

Кирилл, притулясь в углу, подумал во внезапной панике:

«Доскакался я, допрыгался. Набедокурил я. Хозяин, возможно, узнал о моих негативных речах о нём. Неужели донесла Алла?.. Неужели послал хозяин своего стремянного забрать меня?.. А затем уколют шприцом в вену… и заставят все бумаги на мою собственность переоформить на хозяина!.. А меня, обессмысленного, затащат в барак, где работают до полного изнуренья да псалмы и гимны гундосят. Или уволокут меня в секретную лабораторию для опытов… Отец наколупал мне горе своими советами. А если были они лукавыми?! Неужели он завидовал и мстил мне за то, что будут у меня шансы открыто и беспрепятственно пользоваться моим богатством, а не тайно кутить, как он, в злачных закутах, притворяясь на публике бессребреником?..»

Кузьма наслаждался его страхом и, вспоминая предсмертный ужас военнопленных, размышлял:

«Неужели ты, барашек, напортачил интригу против хозяина? Слишком явный у тебя страх. Боишься, что на шашлык расчленят? В твоих мозгах не иначе, как затор или паралич мыслей приключился… И пусть даже ещё не ведает хозяин о кознях твоих, но сам-то ты знаешь свой грех…»

Но Кирилл всё-таки вернул себе самообладанье и напустил на лицо гримасу гордости, а после слов Кузьмы: «Бросайте свой жезл…» сломал кий о колено.

Кузьма, усмехаясь, сказал:

– У меня просьба к вам. Бывший пленник Илья Осокин приглашён к завтраку. Разрешите гостю пользоваться вашей одеждой, которая была у меня в стирке; его платье замарано.

Кирилл отшвырнул обломки кия, выскочил из угла на средину комнаты и ответил:

– Тарабарщина! В сыром чулане и взаперти он должен томиться.

– На заре его освободил хозяин и поселил, как гостя, в зелёно-золотистой комнате. Это удобная и просторная комната; обустроила её госпожа Алла во время зимней инспекции хозяина по епархиям.

Кирилл ядовито молвил:

– Я помню эту поездку в буранах и вьюгах. Он тогда впервые стал перед паствой являться с церковным посохом. А я сопровождал хозяина с клюкою для калик. Правда, клюка была с серебристым набалдашником… И однажды в пургу я потерял драгоценную трость…

Кузьма прервал эти воспоминанья:

– Не пытайтесь время тянуть, скорей принимайте решенье.

– А ты не трамбуй, не прессуй меня. А если Осокин самостоятельно выбрался из подвала и врёт о приглашении к завтраку? А если мои одежды нужны для побега? Ведь я тогда – соучастник!

Кузьма ехидно поинтересовался:

– А зачем отсюда стрекача давать? Почему вы сами отсюда не улепётываете во все лопатки, если здесь так страшно?

– А ты почему?

– У меня другой коленкор. Меня готовы растерзать за долги. А здесь уютная потайная бухта. И я безмерно предан хозяину и благодарен ему за спасенье. Зачем вы заартачились? Ведь я о пустяке докучаю.

Кирилл неприязненно спросил:

– А почему ты стал ходатаем за Осокина?

– Если его возвеличил хозяин, то моё лакейское дело – прислуживать фавориту. А вам хорошо известна щепетильность хозяин к одежде, в которой едят вместе с ним. А на хуторе есть казарма с ватагой преданных хозяину силачей; эти фанатики хорошо обучены пальбе и рукопашной драке. Их очень искусно натаскал заморский инструктор. Они балагурить и колебаться не будут. Мы очень долго болтаем. Примите, наконец, решенье!

И Кирилл раздражённо буркнул:

– Бери мои обноски.

Кузьма ему назидательно молвил:

– Вы зря ершитесь. Решенья принимает здесь только хозяин, и вредно соваться в его дела. А вам зачтётся нынешняя уступчивость, наградят вас за одежду для гостя…

Кирилл понуро опустился в кресло и проговорил:

– Быстро же ты переметнулся!..

– А разве у меня есть выбор? Здесь не такое заведенье, чтобы хулиганить и своевольничать…

– Значит, нельзя мне своевольничать! А почему тебе можно? Ведь именно ты выпустил пленника из каземата вопреки воле хозяина!

– А я предчувствовал хозяйскую волю, и только поэтому я поступил так.

– Ты не предвидел его волю, а навязал ему своё собственное желанье. Ты не думай, что мы слепцы. А хозяин уже сетовал на то, что почти не перечит тебе.

Кузьма, хмурясь, подумал:

«Эти жалобы хозяина опасны для меня. По натуре он – ревнив и завистлив… Его лизоблюды вклепают мне стремленье отрешить его от власти. И тогда мне гибель… Ох, зря сейчас я начал с Кириллом задираться! Я никак не могу избавиться от моей озорной опрометчивости. Надо теперь не барахтаться, а плыть по течению. Мне нужно сейчас притвориться, что я струхнул перед Кириллом, спасовал. Нужно идти на попятный…»

И Кузьма, притворяясь, что струсил, сказал:

– Если я обидел вас ненароком, то простите меня. Я сам был ошарашен; будто обухом по темени тяпнули. Ведь если пришелец обретёт ярлык нашего хана на власть, то мстить затеет в первую очередь мне. Именно я охально заставил его разбрасывать навоз на клумбах и грядках. И придётся мне теперь угожденьем и ласкательством искупать вину. Скверный анекдот! Мне даже на войне в душманском котле проще было…

Кирилл, довольный такими словами, размышлял:

«И хоть многим кажется казак незыблемой глыбой, но есть в нём труха. Едва ли он будет для меня грозным соперником. Он боится мести Осокина за навоз и мечтает подобострастием загладить вину. Хозяин мудро возвеличил Осокина в противовес Кузьме. И опасается бородатый слуга, что и я накажу его за дерзость. Но умная дипломатия не увеличивает числа врагов…»

И Кирилл, обуздав окончательно гордыню и гнев, молвил миролюбиво:

– Конечно, любезный Кузьма, бери мою одежду и пользуйся ею, как подарком. Не надо раздражать Романа Валерьевича. Ведь он не капризничает, но совершенно справедливо требует, чтобы приходили к еде опрятными и блюли правила гигиены.

– Благодарю вас, – ответил Кузьма, кланяясь в пояс, – сердечное вам спасибо. Простите, но я повторюсь, что нужно мне задобрить нашего гостя после вчерашнего навоза.

И Кузьма удалился вместе с собакой из комнаты, плотно притворив за собою дверь…

Кирилл, сидя в кресле, подумал:

«Во мне нарастает непонятный ужас, чего прежде не было; кошмары мерещатся ночью. Я начинаю страшиться Романа Валерьевича до пупырей на коже, а ведь прежде я считал себя ровней ему. Теперь я даже мысленно его называю хозяином. А сегодня его обозвали ханом, и, пожалуй, это – точное определенье. Хан!.. Я боюсь репрессий!.. У меня уже нет собственной воли. Я безволен наподобие тех, кто обитает в ханском бараке при войлочном цехе, но они, по крайней мере, счастливы. Они, в отличие от меня, не осознают своего безволия и не мучаются им… Но я попытаюсь бороться! Я попробую Аллу завербовать в союзницу, обрисовав ей ситуацию. А если хозяин попеняет мне за сплетни, то я переадресую обвинение Кузьме, который первый посудачил о метаморфозе Осокина в нашей иерархии. Рано мне хандрить, надо брыкаться!.. Но будь проклят мой отец, загнавший меня сюда!..»

Он смутился и вскочил; его внезапная ненависть к мёртвому отцу стремительно возрастала. И Кирилл ринулся к зеркалу и плюнул в своё отраженье; затем он рухнул на постель и замер в оцепенении… И в его сознании забрезжило обличие Аллы, становясь всё отчётливей; он полюбил её от желанья спастись и сохранить здесь своё влиянье с её помощью. Но чем сильнее влюблялся он в Аллу, тем яростней становилась его ненависть к мёртвому отцу… И, наконец, Кирилл, обуянный страстью, поспешил к своей любимой…