Читать книгу Каникулы в барском особняке. Роман - Николай Фёдорович Серый - Страница 3

Лицо Кузьмы посуровело, и он приосанился. Он внезапно ощутил бурную симпатию к пришельцу и отлично понял причину этой своей приязни. С негою в теле Кузьма размышлял:

«Я на него смотрю так, как стая волков в степи взирает на загнанного оленя, уже не опасного им от бессилия. Так я смотрю на жирную уху и чарку водки возле шалаша рыбарей, на ядра граната, на зернистую икру в блинах и на копчёности к яичнице…»

И Кузьма, дёрнув кадыком, проглотил слюну, а потом почти с нежностью подумал о пришельце:

«И как же тебя угораздило, дурашка, оказаться здесь? Да ты ещё натараторил о себе всю подноготную. Сказал, что сирота и ничтожество. И, наверное, о своей поездке никого не уведомил. И теперь ясно, что если ты исчезнешь, то тебя никто искать не станет. Никто!.. Хоть в кургане тебя зарой. Теперь не хнычь… Возможно, хозяин и его племянница решатся, наконец, на дело. А то для них пока важней всего – их словоблудие. Научились они трындить… Тоска и скука в усадьбе… И мне тошно… Надо их принудить живого мяса попробовать. Я-то их понимаю. Пока не истребишь первого врага, всегда жутко, а затем возникает привычка, черствеет и закаляется дух, и, как наградой, появляется радость от войны, смертельного соперничества и трофеев…»

Кузьма кашлянул многозначительно, и все на него посмотрели. Слуга басовито сказал:

– Вы, конечно, обратили внимание, что гость – сирота. Он сам об этом талдычил. Его искать никто не станет. Кому он нужен?..

Чирков, насупясь, возразил:

– Не станут его искать только в том случае, если он – не лазутчик. Иначе непременно будут попытки связаться с ним.

– Какой же он лазутчик? – сказал Кузьма. – Самый обычный и сквалыжный скупщик икон. Бывший интеллигент. А коли шпион, так легенда у него глупая: мелкий торгаш иконными досками. Да приличные люди на порог не пускают таких обормотов. Старухи и те, скорей всего, погонят его со двора граблями и вилами. С такой легендой никуда не внедриться. Нет, для лазутчика могли бы придумать более плодотворную басню.

Чирков удручённо потупился, и слуга мгновенно смекнул, что хозяина обидело пренебрежение версией о лазутчике. И самым почтительным тоном Кузьма поправился:

– Но нельзя, разумеется, и того исключить, что пришелец всё-таки заслан. И поэтому нужно его изолировать из предосторожности… На всякий случай… Условия у нас комфортные… и харчи лакомые… В цокольном этаже всегда наготове уютный казематик. Сопроводить гостя туда?

Чирков напыжился в кресле и гаркнул:

– Внимайте моей резолюции! Без канители законопатить его, и скармливать ему постную снедь! Я санкционирую это! И не нужно либеральничать с ним!

Кузьма степенно приоткрыл дверь и цокнул языком; прибежали псы. Осокин шарахнулся к окну и глянул на решётки; затем повернулся лицом ко псам и, слегка заикаясь, сказал:

– Безропотно я повинуюсь. Я только прошу обойтись без кандалов и вериг.

– Излишни здесь оковы с гирей, – произнёс Кузьма, осклабясь. – Отсюда нельзя дать стрекача, драпануть. Кукиш тебе, а не побег! Миндальничать не буду, но и на цепь не посажу. И клеймо-тавро на тебе я жечь не стану.

– Я вас благодарю, – молвил Осокин и, жмурясь, поклонился в пояс. Кузьма скомандовал псам: «Охранять», и те оскалились… Кузьма повёл пришельца в подвал, и псы, ощерясь трусили за этой четой…

«А ведь это уже всерьёз, – подумала Алла, ёрзая в кресле. – Мы очень рискуем. Наши прежние поступки – это ведь милые шалости и забавные плутни. А теперь серьёзный куш брошен на кон: незаконное лишение свободы. За это и в тюрьму могут упечь. Бред: я сплю на барачных нарах, и бельё у меня залатано лоскутьями! Но и прозябать надоело. Я ведь свихнусь умом от обилия канцелярской рутины…»

Чирков хохлился в кресле и щурился…

В комнату плавно вошла высокая седая женщина в зелёном сарафане и белом чепце. Она была худой и статной и с монашеским ликом; её накрахмаленный белый передник с алой каймой слегка похрустывал. Женщина произнесла грудным голосом:

– Пожалуйте к утренней трапезе.

– Благодарю я вас, Агафья Леонидовна, – ответил томный Чирков и, резво вскочив, устремился к двери. Седая Агафья учтиво посторонилась. Алла медленно встала и пошла за ним. Последней покинула комнату Агафья, плотно притворив дверь…

Они вошли в просторную столовую, где за прибором уже разместился худосочный белесый хлыщ, обряженный в серый с искрою кафтан старорусского покроя; дополнял наряд синий кушак.

– Салют тебе, Кирилл, – сказал Чирков и понюхал воздух. – Яства готовила Волченко?

– Да, это Агафья и варила, и жарила, – отозвался баском Кирилл, скребя ногтём мизинца левый висок. – Судя по кухонным ароматам, – изрядная стряпня…

– Хорошо, – изрёк Чирков и торжественно сел за овальный стол.

Сотрапезникам за столом прислуживал Кузьма, добавивший к своему наряду белые нитяные перчатки и узкий кинжал в серебристых ножнах. Слуга с блюдами ступал по коврам бесшумно и мягко, и усы его задорно топырились. Усердно накрахмаленные салфетки и скатерть тихо хрустели… Они вкушали на боярском серебре картофельный суп из бычьих хвостов, жареных цыплят, калачи и спаржу. Беседа сотрапезников была нервически-весёлой, и Кузьма прислушивался к их речам…

– Ишь, испугался пришелец, что мы его в кандалы закуём, – балагурил за едою Чирков. – Но мы милосердны будем, хотя он заслуживает не только застенка, но розог или батогов. Хотя Кузьма и отрицает, что он – лазутчик, но полностью нельзя этого исключить. Внушает незваный гость чувство брезгливости, но говорили мне, что теперь во многих разведках мира учат агентов казаться блеклыми и ничтожными. Для разведчика подобная личина чрезвычайно полезна… И должен я сказать, что у гостя повадки таковы, что будь он в толпе, то внимание на него обратили бы мы в последнюю очередь. Носки и бельё у него, наверное, заштопаны… И ты, любезная Алла, заприметила его только потому, что ты его застала в нелепой позе на ветке. Иначе ты не обратила бы на него никакого внимания. Но, глянув на него, ты поняла бессознательно, что он не прост. Его выдаёт выбор слов и лексика…

– Но ведь он закончил факультет философии, – сказала Алла, – и отнюдь не в провинции, а в столичном университете.

– Философ! – хмыкнул Чирков, пригубливая стакан с ледяным брусничным морсом. – Пускай теперь помается в подвале. И пусть не думает, что обитают здесь олухи.

– Но никак я не пойму, – молвил Кирилл, – зачем потребовалось его запирать? Возможно, он просто заблудился, случайно затесался сюда. Но допустим, что он действительно лазутчик. И сразу возникают два вопроса: что он хотел разведать у нас, и что теперь с ним делать?.. Если он – настоящий торговец иконами, то всё обошлось бы только нашим увереньем, что церковных образов в этом доме нет. И сразу бы он отсюда убрался и шастал бы пару дней по окрестному захолустью. Но и там, как мы знаем, икон нет, сколько не шарь по избам и хатам. И укатил бы он восвояси, и скоро позабыл бы он в торгашеских хлопотах уютный наш закоулок. Но никогда не забудет он плененья своего. Арестанты всегда великолепно помнят место своего заключения… А теперь я повторю свои вопросы: что он хотел разведать у нас, и что теперь с ним делать?

– На первый вопрос очень легко ответить, – заявил бодро Чирков. – Нет сомнения, что очень многие заинтересованы нашей приоритетной методикой. Согласитесь, что она стоит того, чтобы постигать её тайны и копировать её. И разве она не может заинтересовать государственные секретные органы? И конкуренты не прочь выведать наши концепции, приёмы и способы. А ведь соперников у нас немало…

– Да, их немало, – согласился Кирилл. – Но вполне им достаточно и собственных шаблонов и методов, пусть и менее изощрённых и надёжных, чем наши. Просто лишают сна и не дают кушать мяса. Только растительная пища… и сплошь сырые злаки… Бессонница и голод помогают внушить всё, что угодно. И неистовый, исполинский ор в экстазе на раденьях… И хватает всего этого нашим конкурентам для закабаления быдла. Ведь у соперников отсутствуют наши честолюбивые планы и цели.

– В этом я не уверена, Кирилл, – возразила Алла таинственным шёпотом. – Ведь не только мы одни честолюбивы и умны. – Она расхохоталась и хлопнула в ладоши. – Я выразилась почти стихами, в рифму!.. Но, Кирилл, если этот проект пришёл нам в голову, то ведь мог же он забрести в мозги и другим.

– Справедливо, верно, – поддержал её Чирков. – Конечно, мы не считаем уровень нашего ума обывательски-средним, и наши имена останутся на скрижалях. Но и возноситься негоже… Чрезмерная горделивость многих сгубила.

Кирилл усмехнулся и сказал:

– Допустим, вы меня убедили. Найдутся у нас секреты, которые соперникам полезно разведать. И посылают они к нам лазутчика, если не диверсанта. Его усекает на сучьях обворожительная Алла. Его турнули в застенок. И после всего этого не будет пришелец сомневаться в том, что у нас есть тайны. И как теперь поступить с ним?

– Мы его оскорбили, – со вздохом молвила Алла. – Дразнились и обижали его бранными словами… А если он захочет отомстить?..

На столе уже пыхтел самовар с чаем. Кузьма принёс на тарелке ситной каравай, разрезанный на дольки. И разом сотрапезники глянули на слугу, а тот после расчётливой паузы весомо произнёс:

– Пленных допрашивают… и с пристрастием… С ними не миндальничают… Им взбучку дают, их мутузят… Господам не надо этим мараться. Уберу посуду, вытру пыль и займусь этим…

– На допрос ты должен взять меня, – потребовала вдруг Алла. – Я хочу и буду присутствовать.

– Как госпоже моей будет угодно, – отвечал Кузьма, слегка кланяясь. – Но это – серьёзное дело, а наряд у вас весёлый, легкомысленный. Извольте в тёмное одеться.

– Хорошо – согласилась Алла.

Допивали чай уже в полном безмолвии…