Читать книгу Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев - Страница 106

А вот с Арсением Греком, оставшимся тогда в Москве, беда произошла.

Едва Паисий покинул Москву, вскоре от него послание пришло. Писал патриарх, что, хотя и привез он Арсения Грека в Москву, но ничего толком не знал о нем, и только сейчас ему стали известны кое-какие подробности…

«Еще да будет ведомо тебе, благочестивый царь, про Арсения, который остался в твоем царстве: испытайте его добре, утвержден ли он в своей благочестивой христианской вере. Прежде был он иноком и священником и сделался бусурманом, потом бежал к ляхам и у них обратился в униата, способен на всякое злое безделие – испытайте его добре и все это найдете. Мне все подробно рассказали старцы, пришедшие от гетмана, – велите расспросить, что мне рассказывали те старцы и люди Матвея, воеводы волошского, будет ли так или нет, как я писал к брату и сослужителю моему патриарху Иосифу. Лучше прекратите эту молву, пока он сам (Арсений) здесь, чтобы не произошло соблазна церковного (выделено нами. – Н.К.). А если я еще что проведаю подлинно, то напишу к Вашему величеству, ибо я должен, что ни услышу, о том навещать. Не подобает на ниве оставлять терние, чтобы она вся не заросла им: нужно удалять и тех, которые держатся ереси и двуличны в вере. Я нашел его в Киеве и взял с собою, а он не мой старец… Я того про него не ведал, а ныне, узнав о том, пишу к Вашему величеству, да блюдете себя от таковых, чтобы не оскверняли Церкви Христовой такие поганые и злые люди».

Отчего патриарх Паисий решил сдать своего протеже, неясно, но в Москве его слова не пропустили мимо ушей. Арсений Грек был взят на допрос, и умелые руки князя Никиты Ивановича Одоевского и думного дьяка Михаила Волошенинова сразу же ободрали с него натянутое для прикрытия благочестие.

25 июля 1649 года Арсений показал на допросе, что родом он грек турецкой области; отец его Антоний был попом и имел пятерых сыновей. Двое из них, Андрей и Иван, живут в мире, третий Димитрий – протопопом, четвертый Афанасий – архимандритом, а пятый – он, Арсений. На Москве имеются приезжие греки, которые из одного с ним города: одного зовут Памфилом, другого Иваном, они могут подтвердить его слова. Крещен Арсений был в младенчестве, и восприемником ему был того же города архиепископ. Грамоте и церковному кругу учился у отца, а потом брат его архимандрит Афанасий брал его с собою в Венецианскую землю для учения, и в Венеции выучил грамматике. Затем брат увез его для учения в Рим, где и был Арсений пять лет и учился в школе Аристотелеву учению и седьми Соборам. Когда же дошло до Восьмого и Девятого Соборов, то от него, Арсения, потребовали присяги с клятвою, что он примет римскую веру, ибо иначе того учения никому не открывают и учить не велят. Видя это, он прикинулся больным и уехал из Рима, чтобы не отпасть от греческой веры.

– У кого ты жил в Риме и от кого приобщался святых Христовых Тайн или принимал сакрамент? – был задан Арсению вопрос.

– Я жил в Риме у греческой церкви святого Афанасия Великого, где живет православный митрополит греческой веры с пятью или шестью греческими старцами, – сказал Арсений. – С ними и жил, и принимал причастие Христовых Тайн от того митрополита, а сакрамента в Риме не принимал. Митрополит тот держит только семь Соборов, а Осьмого и Девятого не держит и к папе не приобщается. Только когда папа велит ему быть на Соборе, он на Соборы к папе ходит и за папу Бога молит.

Арсению заметили, что «блядословит» (лжет) он. Всему свету известно, что папа приводит в Риме всех иноверцев к своей вере посредством унии, и митрополит тот, коли жил в Риме, должен быть униатом. И Арсений, если он желает принести покаяние Богу и повиниться пред государем, должен сказать правду.

Арсений упрямо повторил, что в униатстве не был и сакрамента не принимал. Чтобы не приобщиться к римской вере, он из Рима переехал в венецианский город Бадов, и три года учился философским наукам и лекарскому учению.

А из Бадова пришел в Царьгород к брату своему, архимандриту Афанасию, и хотел постричься. Но брат хотел женить его и поэтому постричься ему не разрешил. Арсению было объявлено тогда, что он в римской вере… И он сказал тогда, что ни в Риме, ни в Венеции не бывал в римской вере, и пред всеми ту римскую веру проклял трижды. Слова его убедили монахов, и в результате в двадцать три года Арсений принял постриг.

На другой год его поставили в диаконы, а вскоре – в попы. Потом епископ Каллист поставил его игуменом в Богородицкий монастырь на острове Кафа, и был Арсений там игуменом шесть месяцев. Из монастыря ездил в город Хиос купить книг о семи Соборах, но книг не добыл, и с горя отправился в Царьгород, и, находясь у грека Антония Вабы, учил сына его грамматике.

Из Царьгорода приехал в Мутьянскую землю к воеводе Матвею и жил у него три месяца. От Матвея воеводы приехал в Молдавскую землю к воеводе Василию и жил у него два года.

Из Молдавии переехал в Польшу, в город Львов, и тут ему сказали, что есть школа в Киеве, только без королевской грамоты его в ту школу не примут. И он, Арсений, поехал к королю Владиславу в Варшаву. Король был тогда болен каменною болезнью, и Арсений, которого рекомендовали королю как искусного врача, вылечил его, и Владислав дал в Киев к митрополиту Сильвестру Коссову грамоту, чтобы Арсения в школу приняли…

Долгим и путаным было это объяснение Арсения.

Следователи терпеливо слушали, а когда Арсению уже начало казаться, что обман удался, заявили: дескать, государю сделалось известным, как Арсений, оставя чернечество и иерейство, был басурманом, а из басурманства был опять в униатстве.

– Униатом и басурманом я не бывал, – отперся Арсений Грек. – А если кто уличит, что я был униатом и басурманом, тогда пусть царское величество велит снять с меня кожу!

Арсению заметили, что басурманство свое он, без сомнения, таит, а когда оно обнаружится, ему нечем будет оправдаться.

Это несколько охладило пыл Арсения, но он продолжал выкручиваться, рассказывая, что константинопольский патриарх Парфений хотел поставить его епископом, но визирь помешал этому. Узнав, что Арсений долгое время жил в Венеции, визирь донес султану, будто Арсений привез большую казну, чтобы купить себе у патриарха кой-какие епископии и с ними приложиться к венецианам. Султан, у которого начиналась тогда война с Венецией, велел схватить Арсения.

– И было тогда мне многое истязание, – утирая слезы, рассказывал Арсен. – И платье с меня сняли и камилавку, надели чалму и кинули в тюрьму. Сидел я в той тюрьме недели с две и ушел в Мутьянскую землю, а басурманом нет, не бывал.

Тогда Арсению объявили, что о его униатстве и басурманстве писал государю и святейшему Иосифу сам патриарх Паисий, который слышал о том от киевских старцев, пришедших от гетмана.

Арсений заявил, что те киевские старцы сказывали про него патриарху Паисию ложь. А про свое мучение в тюрьме он рассказывал патриарху Паисию, и патриарх его во всем простил.

Арсению возразили, что патриарх Паисий, как это видно из его письма, далеко не все о нем знал…

– Ты говоришь, пусть кожу с тебя снимут… – задумчиво сказал князь Никита Иванович Одоевский. – Коли надо будет, и кожу спустим, а пока придется штаны с тебя спустить, и все басурманство твое явлено будет.

Видимо, эта угроза и сломила Арсения.

Смиренно пал он на колени и покаялся в отступничестве. Напирал, что жить православным под басурманами тяжело и не всякий тяжесть эту нести способен. Его, грешного, не сподобил Бог такой силой… Обасурманен он был неволею…

Но насчет покаяния, принесенного патриарху Паисию, продолжал держаться. Он говорил, что патриарх в том его простил, и благословил, и грамоту прощальную и благословенную ему дал, и та грамота патриарха и ныне у него, Арсения. И государя он не известил именно по этой причине, ведь патриарх Паисий простил его и служить ему велел…

Тем и окончилось расспросное дело Арсения Грека.

Следователи не спрашивали, а Арсений не рассказывал, что, убегая в Россию, он пытался освободиться от тяготившей его зависимости от иезуитов…

Когда по заданию иезуитов Арсений отправился в Киев, Украина встретила его горьковатым дымом пожарищ и сладковато-тошнотным запахом разлагающихся трупов. Впрочем, здесь увидел Арсений и трупы, которые не разлагались. Более километра ехал Арсений по дороге с насаженными вдоль нее на колы повстанцами. Когда была совершена гетманом Вишневецким эта ужасная казнь? Бог знает… Под жаркими лучами солнца трупы людей ссохлись и под ветерком легко поворачивались на колах, погромыхивая костями.

Сажали на колы панов и казаки Богдана Хмельницкого, но у казацких палачей не хватало ни искусства, ни опыта. Скорчившиеся, расклеванные птицами останки панов болтались на месте их расправ.

Всю эту страшную дорогу от Варшавы до Киева прошел Арсений. Он всегда достигал цели, и достиг ее и на этот раз. Но на этот раз ему было страшно.

В Киеве надобно было Арсению ждать патриарха Паисия, суметь проникнуть в его свиту и ехать далее – в Москву. Осуществить это оказалось нетрудно.

Жадный Паисий, стремясь поразить Москву пышностью, чем ближе подъезжал к Москве, тем охотнее зачислял в свою свиту всех, кто выказывал желание служить ему. Арсений был зачислен как патриарший уставщик.

Он все сделал, как предписывалось, и только одного не знали его неведомые и самому Арсению повелители. Не знали, что едет Арсений в свите патриарха Паисия в Москву по своей собственной воле.

Страшный год, что провел он на Украине, изменил его.

Страх день за днем незаметно копился в душе, и вот Арсений вдруг обнаружил, что ему хочется спрятаться от совершавшихся вокруг ужасов, а главное, от тех могущественных людей, что, подобно брату Афанасию, внезапно появляются в жизни и, благодетельствуя, сразу же обрекают, неведомо зачем, на новые лишения и опасности.

Спрятаться Арсению – он это окончательно понял уже в Москве – очень хотелось. И только здесь, в этой бескрайней стране, куда покровители Арсения еще не нашли хода, и можно было спрятаться.

Тогда-то он и предпринял первый в своей жизни самостоятельный шаг.

Сдав, как и было условлено, все подарки, полученные в Москве, Арсений попросил у Паисия разрешения остаться и заняться учительством. Бережливый патриарх, которому не хотелось на обратном пути кормить свою многочисленную, сделавшуюся сейчас ненужной свиту, благословение дал.

Так что все правильно рассчитал Арсений, впрок пошли полученные уроки. Только одного не рассчитал он: у учителей тоже имелся опыт, и наказывать ослушников умели они быстро и верно… Письмо патриарха Паисия и было таким наказанием.

27 июля по указу государя описано было все имущество Арсения на Ростовском подворье, где он остановился. В основном это были греческие печатные книги… Кирилл Иерусалимский, Златоуст, Иоанн Дамаскин, Гомер, Аристотель, грамматики, лексиконы…

Самого Арсения сослали в Соловецкий монастырь «для исправленья православной христианской веры». Здесь и было составлено продолжение его биографии…

Арсений сознался на исповеди своему духовнику иеромонаху Мартирию, что в молодые годы, когда он обучался в латинских училищах, действительно переменял веру и был в унии, потому что иначе не принимали в училище. Но, возвратившись в Грецию, снова принял православие и даже посвящен был во священника, постригшись в монашество.

В Соловках прожил Арсений около трех лет «в добром послушании у инока Никодима» и успел научиться славянской грамоте и русскому языку.

Успел он на Соловках и полюбить русские православные обряды… Он даже и креститься стал не тремя, а двумя перстами, как крестились тогда иноки соловецкие.

– У нас много потеряно в неволе турецкой, – говорил Арсений, почти сбиваясь на цитату из трудов инока Филофея. – Нет у нас ни поста, ни поклонов, ни молитвы келейной. А вы сберегли все! Здесь, на Соловках, и встретил Арсения митрополит Никон, когда приехал сюда за святыми мощами «исповедника правды» митрополита Филиппа (Колычева).

Арсений сразу понравился Никону. Арсению и поручил Никон, став патриархом, основную работу по подготовке нового издания Скрижали.

Так получилось, что Арсений, посланный иезуитами, был уполномочен произвести соблазн церковный самим русским патриархом.