Читать книгу По велению Чингисхана - Николай Лугинов - Страница 17

Хана мучила жажда, но перед вечерним советом он выпил теплого топленого масла, а не чаю, чтобы погасить жажду и не отвлекаться во время сбора советников.

В назначенный час Джэлмэ сообщил, что пришли Боорчу, Мухулай, Хубулай, старик Аргас и Додой. Они входили один за другим, рассаживались на войлочной подстилке, лицами показывая послушание и внимание, готовность к исполнению любого приказа.

– Мы предполагали, что найманов больше, чем нас, в пять или шесть раз, но мы ждали дождя, а идет ливень. Мы ждали облака, а идут тучи. Объясни, Джэлмэ… – так начал хан.

Джэлмэ внимательно осмотрел лица присутствующих. Сколько походов за их спинами… И не хочется, чтоб нынешний стал последним хоть для одного из этих испытанных бойцов. Сколь ни высок воинский дух каждого, но обиталищем его является всего лишь бренное тело.

– Сообщаю, что наш авангард встретился с авангардом найманов. Лазутчики доносят, что основное войско найманов превосходит нас по численности в три раза. Ими собрано дополнительно еще два тумэна. Войско наших сородичей под водительством хана Джамухи полуторакратно превосходит нас. Вот и посчитайте: сколько их всех вместе? Давайте принимать решение, – с горечью сообщил Джэлмэ. – Скажите каждый, что нам делать?

– Трудно что-то сказать сразу после такого подсчета, – густым басом прогудел Мухулай, и глаза всех выжидательно уставились на него.

– Сдается мне, что ничего уже не поделаешь… Назад хода нет…

Люди словно бы отяжелели, раскисли. Стал слышен лай собак. Откуда-то донеслось ржание лошадей. Казалось, еще миг – и в очаге погаснет пламя.

– Если повернем обратно – на своих же плечах принесем в дом не-приятеля! – со злостью неведомо на кого произнес наконец Боорчу.

И Джэлмэ согласился с ним:

– Так. Если позволим гнаться за собой, то как бы мы ни уворачивались, а число все равно возьмет верх…

Зашевелился толстый Хубулай, заерзал на кошме, словно кусали его насекомые:

– Но идти навстречу столь многочисленному врагу – безрассудно! Какой дурень сам полезет в пасть медведя?! Кто добровольно пойдет на самоистребление, а? Скажите мне, ну?

– Я скажу тебе, – поднял еще могучую свою правую руку старик Аргас. – Найманы – хорошие воины. Ведь Кехсэй-Сабарах, как и кэрэиты, никакому пешему войску не позволит на себя глаз поднять при преследовании его…

– И что ты мне такого сказал? – возмутился Хубулай и стал нервно почесываться. – Что ты нового сказал, старый воин?..

– Найманы – хорошие воины, – твердо продолжал Аргас, – но мы – лучше. Они слабы тем, что у них много путей. Мы сильны тем, что у нас один путь – идти напролом вперед, а Бог придаст нам сил…

Поднялся ропот, советники отмахивались от слов друг друга, как животные от слепней. А Хубулай сильно топнул ногой и погрозил пальцем кому-то неведомому.

– Постойте! Подумайте еще раз! – спокойно сказал Джэлмэ, и его услышали: так обновился его вчера еще сиплый голос. – Скажи свое слово, Додой-чербий!

Додой причмокнул губами, словно проверяя наличие слов во рту, вздохнул тяжелехонько:

– Ыкы-лыкы-чыкы-лыкы – все говорят, ничего не поймешь… Все бьют – не поймешь кто. Нам надо оставаться здесь, в гористых местах земли, и, пользуясь легкостью войска, долбить найманскую громаду неожиданно и с разных сторон: тюк-тюк! цвик! Так я думаю, Джэлмэ…

Джэлмэ хорошо представлял себе пагубность этого плана.

– Такая война не оставляет нам и проблеска надежды. Да, временные успехи будут, и мы будем принимать их за победы, но наши ряды будут таять и изнурять себя безнадежностью. У нас один путь: идти навстречу врагу…

В наступившей тишине всхрапнул старик Аргас. Он спал сидя. Джэлмэ глянул в его широкое, плоское, медное лицо и рявкнул:

– Как скажешь, Аргас?!

– Вперед! – не открывая глаз, ответил хитрый старик.

– Вперед, чтобы вклиниться в ряды найманов, рассечь их порядки, рассеять! Они спокойны тем, что их в сравнении с нами – тьмы, но мы можем победить не силой пик и пальм, не жалами стрел, а тем, что сумеем, если даст Бог, посеять в их порядках панику и неразбериху, когда они сами начнут рубить своих…

– Правильно, Джэлмэ! – заговорили разом советники. – Повернем реку вспять, и воды смешаются с водами!

Старик Аргас, по-прежнему не открывая глаз, сказал:

– И все-таки плохо, что нас, монголов, так мало! – и в голосе его звучала печаль, как в крике одинокого лебедя. – И откуда нам умножаться, если только вчера из боя вышли…

Осмелел толстяк Мухулай.

– Раньше времени не умрем! Еще повоюем, – прогудел он. – Но ведь монголов, что перебежали к найманам с Джамухой – и тех больше нас… Это правда. Пхи!..

– Перебежавших, – язвительно подчеркнул Боорчу, – мы сами оттолкнули от себя. Не от хорошей жизни человек или народ уходят на чужую землю… Черная нужда увела да ошибки в обустройстве подстрекнули… Где-то мы виноваты, иначе большинство из них были б сегодня среди нас…

– Все сказали? – спросил Джэлмэ, чувствуя, что разговор уходит от главного. – Согласны со мной?

– Так, – дружно ответили советники.

Джэлмэ посмотрел на хана – лицо хана было в тени, а руки теребили наборный поясок. Хан сказал:

– Вы высказались, и я вас выслушал. Услышанное мне по душе. У нас действительно один путь: стремительным броском добраться до ставки неприятеля. Войско его огромно, как брюхо беременной верблюдицы, и неповоротливо, как гусеница, ползущая по песку. В гористой местности с глубокими расщелинами им не удастся сосредоточить это пугало в одном месте. Что имеем мы? Маневренность, подвижность, а Бог укрепит нас духом. Теперь и цель, и мысли наши должны быть едиными. Раздел мнений – раздел сил. Жребий брошен, гадальная ложка подброшена и летит! Сомнения же выматывают силы любого богатыря. Поняли?

– По-о-о-о…! – грянули тойоны, воодушевленные речью хана.

Все смотрели в глаза хана, ища в них иероглифы своих судеб. Его решение, прямое, как расколотое полено, стало их решением. С этого момента каждый из них становится колющей пикой, рассекающей пальмой хана.

Выходя вслед за тойонами, Джэлмэ по привычке обернулся к хану.

– Вместе с Мухулаем и Боорчу зайдите через короткое время, – услышал он слова главнокомандующего.

Поклонился согласно. Вышел из сурта, когда Мухулай уже садился на своего гнедого.

– Что с тобой, Мухулай? – спросил Джэлмэ. – Уж каким ты толстым был, конь под тобой прогибался, а сейчас только что щеки в пазухи не ввалились?

Мухулай указал кнутовищем под ложечку:

– Тут болит и ноет, силы высасывает… Ем, однако, много… Поболит, потянет – и проходит. А проходит боль – и забыл о ней…

– Надо к целебному озеру ехать, лечить. Не то болезнь укоренится и начнет в тебе жить. Смотри, Мухулай…

– Победим – вылечусь, а не победим – лечение не понадобится, – засмеялся Мухулай.

– Не отъезжай, хан просил остаться.

Тэмучин сидел недвижим, словно изваяние. Он не поднял лица к вошедшим не потому, что не выказывал уважения, а потому, что его мысленный полет шел сейчас над полями сражений, где монголы будут биться с монголами, где поле битвы вновь столкнет побратимов Джамуху и Тэмучина. Что может быть грешней? Лицо его покрылось завесой мрака.

– Почему столько людей ушло от нас? В чем наши просчеты? – продлевая свои мысли, спросил он вошедших. – Мы не сумели воспользоваться двумя своими крупными победами, и на стороне врага теперь большинство джаджиратов Джамухи, – стал загибать пальцы хан, – половина хонгуратов, много тайчиутов, тюбэ, найахы, татар, мэркитов, хадаров, множество богатых родов! Считать, пальцев на руках не хватит! Те, кого мы одолели на поле брани, не укрепили наши ряды, а просочились сквозь пальцы, как сыпучий песок… Что это значит? Я скажу: это моя ошибка! Я не сумел закрепить победу, извлечь из нее выгоду для нашего народа… Как мы радовались три года назад, когда одолели татар! Кровного своего врага, векового противника! А выгоды – никакой! Вместо того чтобы получить хороших и смиренных работников, приумножить число воинов, мы всех истребили…

Боорчу шепнул Мухулаю:

– Такого еще ни одно ухо не слышало! Пхи!..

Джэлмэ не дал Хану развить покаянную речь. Он сказал:

– Пусть не услышит твоих слов, хан, постороннее ухо! Вспомни: это не было твоим решением – так решил совет. Вспомни: ты пытался отговорить их от жестоких мер. Твоя ошибка, однако, в другом: на радостях от победы, подчинившись минутному настроению, ты сказал: «Мы победили и сокрушили вековечного врага, и я вручаю судьбу его в ваши руки, досточтимые сородичи… Взвесьте все и решайте, как быть с побежденными!» И тогда, опьяненные кровью, они закричали: «Какой там суд! Истребить под корень – и вся недолга! Пусть никогда в веках не возродится татарский ил-государство, пусть ничей сон они больше не нарушают и сами спят вечным сном!» А особенно упорствовали на жестокости Алтан с Хучаром, чтоб потом самим же и дать деру. Истреблением татар мы нарушили закон степей и отринули от себя людей… Вот и беда…

– Беда, – согласился Тэмучин. – Людей, с которыми жили рядом, с которыми воевали вчера в одних рядах, мы разбросали, разделили меж собой вместо того, чтобы дать им волю. Я пошел на поводу у своей алчной родни, а вы говорили мне, что за наше милосердие побежденные отплатят верностью – помню слово в слово. Что ж, урок страшный, но на то и жизнь: теперь я объявляю вам, что никогда больше не разделю постыдных желаний своих родственников. Запомните и второе: побежденный враг – больше не враг. Он в твоей власти. Сделай его своим верным воином, проявив великодушие к поверженному… Грань между победой и поражением призрачна, если не встанешь выше мелочных страстей. Тогда жди большого горя: значит, ты его еще не видал…

Хан оглядел своих тойонов. Верные, усталые люди с иссеченными временем бронзовыми лицами. Понимают ли они его?

– Один Бог знает, чем закончится для нас эта война, – тихо продолжал хан. – Но если Он и на этот раз повернется к нам лицом и поможет нам одолеть найманов, то мы должны заранее знать, как поступить с ними. Вот и позвал я вас троих, чтоб вы, мои просветленные, тщательно продумали сказанное мной. Соберемся на днях. Отдыхайте…

Три коня отъехали от сурта Тэмучина.

Вслед им заржал ханский застоявшийся жеребец.

«Завтра… – говорил ему засыпающий хан. – Завтра…»

* * *

Утром хан вознамерился ехать на осмотр табунов вместе с Сюйкэ-чербием. Одевшись в простые кожаные штаны и теплый халат, утеплив ноги сары из мятой кожи, хан упал на одно колено и закрыл глаза. «О, Боги мои Всемогущие, не отвернитесь от меня! До сих пор затылком я чувствовал ваше теплое дыхание! Спиной ощущал ваши теплые ладони! Вы помогли нам одолеть все смертные рвы и железные преграды, но снова грядет война, ранее невиданная. Одна надежда – на вашу помощь. О, Боги мои! Зачем-то вы хранили нас до сего дня, и нынче все в вашей воле… Неужели настают последние дни, и целый народ превратится в прах и пепел! О, Святые Боги, услышьте меня…»

Сюйкэ уже поджидал его верхом на нетерпеливом коне.

– А где еще люди? – чувствуя прилив сил после молитвы, спросил хан. – Кто еще едет на осмотр табунов?

– Аччыгый-тойон ждет на месте.

Хан ожег коня хлыстом и полетел галопом.

Насколько хватал глаз расстилалась степь в разноцветье трав и разномастье пасущихся и промышляющих животных. Два-три глубоких вдоха – и голова становится ясной, а кровь горячей.

– Ха-а-а! – закричал хан, и конь, дрогнув шкурой, прянул еще быстрей. – Не отставай, Сюйкэ-э-э! – и хан не услышал собственного голоса: звуки его оставались за спиной: – Э-э-э-э!..

Впереди возник высокий курган – творение рук человеческих.

Вручив повод своего вороного молчаливому Сюйкэ, хан взошел на вершину кургана. Там была могила некогда великого древнего хана, имя которого потерялось в веках. Камень с надписями хоть и покосился, но все еще стоял твердо. А человек-истукан из камня смотрел на восток. Подобие улыбки застыло в уголках его губ. Кто ты, как тебя звали, когда ты жил и не в бою ли принял смерть?.. Спи, ушедший великан, прекративший теплое дыхание… Дай нам свое благословение.

* * *

Аччыгый-тойон тарбаганом, толстым увальнем подкатился к Тэмучину, понюхал лоб брата, пригнув его голову к своей. Красным кушаком из китайского шелка затянут его меховой кафтан, а на затылок небрежно наброшена войлочная теплая шапка. Аччыгый-тойон славен своей верблюжьей выносливостью: и зимой, и летом лицо его блестит бисеринками пота потому, что в любую погоду не снимает он с себя ни кафтан из лисьего меха, ни шапку.

– С дороги и чайку испить не грех, – объявил Аччыгый-тойон по праву младшего брата.

– Никаких чаев, – отрезал хан, – не время… Быстрее показывай коней. – Но брат так по-детски изумился и обиделся, что хан пожалел о своей резкости и добавил: – Посмотрим табуны, а уж тогда и за чай!

– Ок-се! – Не тратя слов, Аччыгый-тойон тугим комком швырнул свое дородное тело в седло и помчался вперед, предложив Тэмучину и Сюйкэ следовать за ним.

Недалеко от стана выскочили на оголовье небольшого кургана, и когда Аччыгый-тойон поднял и опустил руку с зажатой в ней махалкой из конского волоса, табунщики стали прогонять лошадей у подошвы кургана. В каждом табуне сто голов. Тэмучину понравилось, что почти половина лошадей отобрана в табуны по масти.

– Кто додумался так составлять табуны?

Младший брат ткнул махалкой, указывая на Сюйкэ-чербия:

– Он упорствовал… Мы ругались так, что птица над нами пролететь боялась…

Сюйкэ-чербий насупился, натянул поводья, и конь его сделал «свечу»:

– Я знаю, что это дополнительные хлопоты, а время не терпит промедления, но я думал о войне!.. Хорошо бы каждому основному мэгэну дать коней одной масти: одному – белых, второму – сплошь черных, третьему – огненно-рыжих… Во время боя сразу можно было бы видеть своих, а это бы ускорило и упростило маневр, хан…

Тэмучин легко представил себе поле боя в разномастных каре.

– Богатая мысль, – сказал он. – Очень богатая мысль. Будет хорошо видно, кому из своих пособить, если начнут гнуться…

Сюйкэ-чербий радостно сверкнул глазами:

– А мы с Аччыгый-тойоном тут столько слов по ветру пустили!

– Да! Пустили! Я скажу их и сейчас – пусть они прорастут в мыслях хана: чтобы пополнить поголовье по масти, невольно поставишь в строй заведомо слабую клячу! А в сражении такие лошади будут помехой всему арбану и даже всему сюну!

– Убегу я от вас в лес-глухомань! – пошутил хан, наблюдая за проходящими внизу табунами, отобранными по сотням и по мастям. Состояние лошадей оставляло желать лучшего. С появлением зеленотравья лошади наливались силой в несколько дней, но прошедшая зима выдалась бескормной, лошади исхудали до того, что не могли и мух отогнать. Ребра их проступили сквозь мутные шкуры, бабки смотрелись, как грубые узлы на тонких веревках: как с такими в дальний поход? Ведь если же встанет конь, самый доблестный всадник превращается в глупого гуся во время линьки.

– И еще одно надо решить, хан! – сказал Аччыгый-тойон. – Сколько пристяжных давать каждому нукеру?

– А разве у меня три головы на плечах, чтобы одна спала, другая ела, а третья думала? – ехидно спросил хан и поглядел на своих соратников, остро прищурив глаза. Этим острием он полоснул по лицу брата, потом по лицу чербия. – Разве у вас на плечах вместо голов торбы с вяленым мясом?

– По одному коню – мало, по пять много… – сказал Аччыгый-тойон. – Этак для каждого нукера коновод понадобится…

– Вот и смотрите. Кто лучше вас может определить сумму сил? Сделайте так, чтоб во время боя лошади успевали восстановить силы, похватать зеленки. Отвечаете за это!

– Вот мы и поставили подростков со стариками для этого! – ввернул Сюйкэ-чербий. – А нукерам основного войска кроме седлового коня даем еще по два запасных… Лучникам – по одному запасному.

– Спешите! Вам три дня на сборы и распределение коней. Совершать сдачу будете лично вы с тойонами-сюняями в присутствии их мэгэнеев! – И Тэмучин развернул своего коня, давая понять, что тема разговора исчерпана.

– Почему такая спешка, хан? – спросил Аччыгый-тойон, тоже горяча своего скакуна.

– Мы уже вошли в земли найманов. К тому же люди должны попривыкнуть к своим лошадям – неужели это нужно объяснять?

Уже мчась во весь опор, Тэмучин вспомнил, что обещал угоститься у брата, но не остановился. Значит, не время. Сейчас дорого каждое мгновение. Вперед!

* * *

Уже приближаясь к орду, встретили джасабыла Сэрэмэя. Он мчался навстречу с двумя парнями-торготами.

– Кто приехал? – спросил хан, поравнявшись с ними.

– Прибыл порученец Сюбетея, великий хан!

Тэмучин понял: встреча с найманами произошла. Теперь нужно уточнить: алгымчы это основного войска или же дозоры. Он подскакал к большому сурту, внутри которого ждали его Джэлмэ с порученцем Сюбетея Тюргеном. Это он, опустившись перед ханом на одно колено, заговорил:

– Тойон-хан, это говорю я, твоя черная тень, твой пес Сюбетей-мегеней, которого отправил ты обнюхать и пометить все найманские земли. В устье реки под горой Ханхай стоит дозорное войско найманов примерно числом в три сюна. Слежу за ними, сам не показываюсь. Я кончил. Жду твоих дальнейших приказов.

Кровь бросилась в голову хана – события близились.

– Приказ таков: продолжай следить, не открываясь. Узнайте, где встали другие дозоры и что за ними находится. Я сказал.

Порученец Тюрген, пятясь, вышел из сурта и направился в обратный путь, а хан собрал совет. Вошли и сели большим кругом Хубулай, Боорчу, Джэбэ, Чимбо, Мухулай, чербии, сыновья хана, Хасар.

– Только что здесь был порученец Сюбетея. Теперь мы знаем, что под Ханхай-Хая в устье реки стоит дозор найманов – значит, и основное войско недалеко. Поэтому отдаю приказ: пошире расставить войско по северному краю Желтой степи. По ночам пусть каждый нукер разжигает два, а то и три костра, чтобы устрашить врага, пока он не знает о своем численном превосходстве. Костров должно быть столько, чтобы белые облака превратились в черные тучи, проплывая над ними. Сосредоточимся на шестой день под Нахы-Хая с готовностью к внезапной атаке на войска найманов… Я сказал. – Тэмучин был спокоен и властен: начиналось действие, а он был человеком дела.

– Ты сказал, мы услышали, – ответили военачальники, воодушевленные спокойствием хана и его твердостью.

* * *

Сюбетей следил за найманами три дня. С ранней зари до последнего отблеска заката их стан полнился громкими голосами, словно молодое воронье клекотало возле павшей лошади, словно не дозорное войско стояло, а свадьба. Видно, не зря ходили слухи про бестолковость найманов.

К концу третьего дня пришло донесение от сюнов, отправленных на разведку: найманское войско идет вниз по реке Тамыр со стороны Хачыр-Усун.

Тюрген воротился из ставки хана, затратив на дорогу сутки. В вечернем сумраке запаленно всхрапывал его некогда неотличимый по масти от ночи, а теперь белый от клочьев пены жеребец. Приказ хана озадачил Сюбетея. Он гласил:

«Пока не прибыли алгымчы основного войска неприятеля, истребите его дозорный сюн. Ни один язык не должен заговорить, дыхание каждого врага должно прекратиться. Алгымчы же должно встретить сплошным градом стрел. Если же противник побежит, преследуйте его до тех пор, пока он не врежется в основное войско, чтобы сеять в нем панику. Скоро прибудут Джэбэ с Хубулаем. Помогай вам Бог!»

Сюбетей без промедления созвал тойонов пяти ближних сюнов и приказал в полночь начать окружение найманов, чтобы с рассветом атаковать их. Уничтожить всех, чтобы основные силы, тянущиеся в эту сторону, не смогли получить известий об истреблении дозоров. Нужны засады со стороны реки Тамыр – они обеспечат чистоту исполнения замысла, истребляя выскользнувших из кольца окружения найманов.

Сам же Сюбетей укрылся в скрадке на том берегу речки, откуда все расположение орду противника открывалось, как внутренности большой рыбы под лезвием ножа. Все заняли свои места, когда небо еще только начало плодить звезды. Сюны залегли, изготовясь к атаке, и, когда в обусловленном месте полыхнул сигнальный костер, мощная тетива спружинила, вбросив в неприятельский лагерь смерть, кровь и огонь. Найманы уходили в иной мир, минуя стойбища страха, не успевая испугаться, не оказывая сопротивления. Все было кончено, и никому не удалось прорваться к долгому течению жизни. Когда солнце утратило румянец и разъярилось в полуденном небе, были застрелены три охотника-наймана. Они легли рядом с добытыми на охоте козами.

Судя по всему, алгымчы основного войска найманов появятся здесь к исходу завтрашнего дня. Для встречи их Сюбетей оставил засаду на месте недавнего побоища.

– Чиччах! – довольно сказал он, входя в шатер, где на ковре из лошадиных шкур стояли блюда: куски козлятины, жаренные на свежем рыбьем жиру; чашки со сливочными пенками; сырой мозг из лошадиных костей; жирные куски «хатты», свежее масло…

Сюбетей задремал. Когда его разбудили, уже укрепились сумерки и Желтая степь замерцала мириадами костров. Все обозримое пространство заполнилось множеством огней, которые, казалось, уходили в небо, становясь там звездами. Это встревожило тойона: не могли же найманы заполнить всю степь? Он отправил людей в разведку, и, вернувшись к утру, они сообщили, что в Желтой степи свои. Чтобы нагнать страху на врага, каждый нукер зажег по пять костров.

А найманы не появились и к вечеру следующего дня.

Несколько сюнов вынуждены были сменить места стоянки, поскольку поднялся западный ветер, и запах разлагающейся плоти стал невыносим. Следующая ночь вновь удивила нукеров Сюбетея мириадами костров, и воины весело переглядывались меж собой да покачивали головами, одобряя находчивость своих.

* * *

После спокойного ночлега на южном подножии Нахы-Хая неспешным строем найманы двинулись в расположение своего дозорного войска и влились в засаду, как озерная вода в котелок, висящий над ярым огнем. Ударили ливнем стрел лучники с удобных возвышенных позиций, и те из найманов, кто остался жив, отпрянули и побежали. Но уйдет ли лошадь, если ей в загривок вцепился волк, а вся стая уже чует запах свежей крови! Лавина атакуемых и преследователей встретилась с походными порядками основных сил примерно через кес. Погоня откатилась, но это не принесло облегчения найманам: стрельба усилилась, стрелы едва ли не сталкивались в воздухе, они свистели и выли в поисках цели.

С левого фланга грозовой тучей надвигался мэгэн Хубулая, а мэгэн Джэбэ охватывал найманов справа. И найманы дрогнули. Сначала отступали, стараясь не смешивать ряды, но побежал один, другой – и словно сломался хребет построения. Найманы опрокинулись и отхлынули, теряя людей, оружие, лошадей и честь.

Бежавший авангард – алгымчы – уже ничем не напоминал боевые мэгэны. С наступлением темноты старики и подростки, не таясь, собирали на поле боя стрелы, раненых, сдавшихся в плен…

Лишь к вечеру следующего дня закончилось преследование найманов. Впереди засинела высокая гора, на южном склоне которой были сосредоточены основные силы завоевателей. У подножия Нахы-Хая мэгэны Сюбетея, Джэбэ и Хубулая устроились на ночлег. К хану отправился конный вестник с донесением о боевой обстановке.