Читать книгу От Савла к Павлу. Обретение Бога и любви. Воспоминания - Николай Пестов - Страница 20

Иногда мама в хорошем настроении говорила мне: «Меня Бог наказал за мои грехи». Всю жизнь она любила нашего отца и не желала ничего иного, только бы его вернуть. Слезы, страдания, ревность, молитвы, злоба, проклятия, скандалы – вот что проходило перед глазами семьи. Ни один доктор не признавал ее душевнобольной, ни в одном санатории ее не держали (у нее было большое знакомство среди докторов, так как в молодости она работала в клиниках). Но с годами у нее явно развился психоз, и церковная религиозность уступила общественной работе.

Я прожила с матерью до семнадцати лет. Я ее не любила, да и она меня тоже. Ведь я была во всем на стороне отца. Но я не оставляла матери и помогала ей, как только хватало сил. Жила она с моими детьми на даче, часто бывала у меня дома. Но жить с ней было невозможно. Она критиковала воспитание детей, считала, что надо идти в ногу с веком. Сама она работала и служила до шестидесяти пяти лет, энергии было в ней много, но ее не любили: она везде «выметала сор» и т. д. и была тяжелым человеком в общежитии и в семье, когда жила с нами в деревне.

Дети Зои Вениаминовны – Коля, Наташа, Сережа с бабушкой Марией Георгиевной. Начало 30-х годов

И всегда она мечтала о том, чтобы отомстить Вере Дмитриевне и чтобы отец к ней вернулся. Мы, дети, еле удерживали ее от мести и поездки в Углич. Мама то истово молилась у Иверской и на последние гроши покупала свечи и вино в церковь (доставала где-либо, ведь тогда его не было в продаже), то ездила по общественному заданию с плакатами антиалкогольной кампании, а то опять затихала, выключала радио и отмаливала грехи. Никого не слушала, жила одна и делала что хотела. Жаль было ее ужасно. Я ей и шила, и перешивала, и брала ее на дачу, и часто навещала ее.

Война. Мама сама устроилась в санаторий. Москва опустела, голодали все, и санатории и больницы были свободны. После бомбежки санаторий эвакуировали на пароходе вниз по Волге. Мама писала, что вот уже два месяца едет, как на курорте. Потом пошли письма из Казани. Я нашла знакомых и через них посылала матери передачи. Жалованье мое 800 рублей; из них 200 – матери. В то время на них можно было купить 100 грамм масла, 400 грамм хлеба, 20 кусков сахара – вот и все.

В Казани ее посещала моя подруга В.Н. Маме семьдесят девять лет, питание в санатории – лапша на воде и зоо грамм хлеба. Она пишет: «Вот кончится война, я приеду к тебе и буду с тобой жить. Я теперь стала другая, я молюсь Богу о вас».

В Москве холод, голод, бомбежки. Я поехала к больному отцу. Наступала Пасха, а выехать не удавалось, не было машины. Иду к заутрене 4–5 апреля в восемь часов. Вдруг власти дали разрешение на службу в двенадцать часов ночи. Четыре часа в церкви ожидали все и я. Читали Деяния апостолов, про обращение Павла. В полночь объявили крестный ход, но без свечей – затемнение не было снято. Я не пошла, так как устала от тесноты и духоты, осталась в храме одна. В притворе диакон возгласил: «Христос воскресе!» И рядом ясно, громко моя мать сказала мне: «Христос воскресе!» Да-да, это был голос моей матери, стоявшей рядом со мной. Я была потрясена и всю заутреню стояла под впечатлением этого слухового видения. Этот голос я помнила долго. Вернулась из храма к отцу.

– Ты со мной с первым похристосовалась? – спросил он.

– Нет, папочка! Сегодня моя мать сказала мне: «Христос воскресе!» Рядом никого не было, а голос ее был слышен ясно, громко.

– Уж не умерла ли она? – охнул он.

Через неделю я вернулась в Москву и послала запрос о матери. Пришло и письмо от моей подруги В. Н., и официальное уведомление, что моя мать умерла в ночь с 4 на 5 апреля. Человек, который разрушал во мне веру в детстве, смеялся над моим мужем, моей верующей семьей, человек, которого я не любила в жизни, к которому не имела уважения, хотя и знала, что она больна… Мама, перед которой я так виновата за все, своим голосом явила мне слова «Христос воскресе!» и утвердила во мне веру в бессмертие души.

Незадолго до этого, когда мне сообщили, что мать моя ослабла и что питание плохое (а ей было почти восемьдесят лет), я тотчас же послала В.Н. телеграмму: «Сходите к маме, скажите ей, что Зоя просит прощения за все». В.Н. показала маме телеграмму. Она рассказала мне потом:

– Вышла ко мне тихая старушка. «За что она прощения просит? Написано: за все. Ну что это она?»

И мама начала расхваливать меня.

– Да не может быть, – удивлялась я. – Это не меня, а мою сестру! Ведь мама ее любила, а не меня.

– Нет, поверьте мне, она только вас хвалила. Она была слаба, но в полной памяти. Все ваши письма хранила и читала, ведь ей никто не писал, кроме вас.

Сестра и брат не писали ей и не помогали. О дети, дети! Как много было горечи в жизни, что не верится в эту последнюю сладкую каплю! Но это было так.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоей Марии, вмени ей ее страдания за искупление и дай ее душе покой! Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!

Как и говорил мне монах, келейник старца, мои родители покаялись и пришли к вере в Бога. Господи, будь милостлив к покаявшимся рабам Твоим!