Читать книгу Куда уходит детство - Николай Шмагин - Страница 11

«Зима. Прибежав с улицы весь заледенелый, Ванька увидел стоящие в углу чемоданы, сумки, а из передней ему навстречу вышла нарядная красивая женщина, в которой он сразу же признал свою долгожданную маму, но остановился в нерешительности.

Бабушка улыбалась, наблюдая эту сцену, дед хмыкал в усы. – Сынок, не признал мамку? Это же я, ну-ка иди ко мне, – произошла радостная сцена встречи матери с сыном, после чего на щеках у Ваньки остались ярко-красные отпечатки от маминых поцелуев.

– А где папа? – вспомнил Ванька про отца.

– Он скоро придёт, к своим побежал, навестить.

Мама с бабушкой захлопотали, разбирая вещи, и мама тут же вручила Ваньке подарок – красочную детскую книгу: «Русские народные сказки».

Он разочарованно полистал её, разглядывая картинки, больше его интересовали подарки для деда с бабушкой.

Мать вручила бабушке нарядную кофту, а деду трубку для курения и пакет с душистым трубочным табаком. Ванька подбежал к деду, и они стали рассматривать трубку с большим интересом, особенно Ванька.

– Это тебе, папа, от Николая, – пояснила мама, и дед кивнул.

Бабушка примеряла кофту перед зеркалом, поглядывая на деда, смотри мол, какая у тебя бабушка нарядная, и дед скептически хмыкнул.

– На тебя не угодишь, старый, – бабушка всё равно была довольна. – Пора к ужину готовиться, соседей позовём, чай не каждый день дочь с зятем в гости приезжают, из самой столицы, из Чебоксар.

Бабушка с матерью занялись приготовлениями к праздничному ужину, а Ванька с дедом стали раскуривать новую трубку, к великому неудовольствию мамы с бабушкой…

За окнами синел вечер, а в передней за праздничным столом собрались гости: Марь Васильевна с Антоном Иванычем и тётя Дуся. Лабуркиных не позвали по причине буйного характера дяди Сани.

Бабушка пошла в спальню, и вскоре вышла оттуда с Ванькой в новых синих рейтузах. Лицо у него было заспанным и сконфуженным от большого количества взрослого народа.

– Мама, это же я для тебя привезла штаны, – ахнула мать, увидев обновку на сыне. – Забыла сказать.

Гости засмеялись, Ванька сконфузился ещё больше, разглядывая красивого нарядного мужчину, в котором он сразу же узнал отца, но тоже не решался почему-то подойти к нему.

– А мне показалось, для Вани штаны-то, тёплые, нарядные, откуда мне знать, мы в столицах не проживаем, – бормотала бабушка, ловко меняя внуку штаны. Ваньке было неловко перед гостями, но он терпел.

– Ваня, иди ко мне, – раскрыл объятия отец, но Ванька подбежал к деду и уселся рядом с ним, поглядывая на отца. Отец помрачнел.

– Давайте ещё выпьем, – Антон Иваныч поднял стопку: – за понимание!

Взрослые опрокинули по стопке, закусили.

– Ты вот про свою хорошую жизнь в Чебоксарах рассказываешь, а я так думаю; надо вам к родителям поближе быть, к сыну, – продолжил разговор Антон Иваныч, обняв Николая. – Эх, сержант, я тоже ещё недавно полком командовал, заместителем начальника Витебского гарнизона был! – поднял он палец и снисходительно погладил Николая по лысине: – так-то вот.

Николай не выносил панибратского обращения, скинул руку соседа:

– Я давно уже не сержант, художник, а ты не командир полка, пенсионер, – напрягся он. – Ещё раз погладишь по голове, в лоб дам.

– Но-но! Как ты со старшим по званию, заслуженным человеком разговариваешь! Я не позволю!..

– Давайте лучше споём, чево попусту языки чесать, – попыталась, было, вмешаться бабушка, но расходившиеся вояки уже сцепились друг с другом, видимо, вспомнив свои былые подвиги.

Дед встал и, как старый партизан, попытался разнять бывших фронтовиков, но получил локтем по лицу и упал. Общими усилиями порядок был всё-таки восстановлен, но гости вскоре ушли. Праздник был испорчен.

Мать выговаривала отцу в передней, дед мрачно курил самокрутку, выбросив трубку под стол, а бабушка повела возбуждённого внука в спальню, ему давно уже пора спать…

Наутро Ванька вскочил рано и, памятуя о вчерашнем, выбежал на кухню, где опохмелялись дед с отцом, стукаясь стопками и хрустя малосольными огурцами с капустой. На столе дымил паром самовар.

– Извини, тесть, погорячились малость вчера, – сокрушался отец, поглядывая на вспухшую губу деда. Тот потрогал её, хмыкнул.

– Так мне и надо, дураку старому. Двое дерутся – третий не встревай, вот и получил. Хорошо ещё, глаз цел остался.

Ванька жалостливо поглядел на разбитое лицо деда, и сел за стол посреди них, чтобы никого не обидеть. Из передней вышла нарядная, как всегда, мать, бабушка подала на стол стопу свежеиспеченных блинов со сметаной, мир был восстановлен, все принялись молча завтракать…

– Ну, сынуля, мы по делам пойдём, к моим заскочим, скоро придём, – пообещал отец, и они с мамой ушли, оставив расстроенного Ваньку наедине с дедом и бабушкой.

– Приехали, только мальчонку расстраивать, – бормотала бабушка, опасливо поглядывая на мрачноватого деда, дымящего козьей ножкой.

Ванька залез под стол и стал играть с трубкой, делая вид, что курит и затягивается при этом. Как взрослый.

– Бабушка, а когда родители уедут? – спросил он из-под стола.

– Я почём знаю, у них спроси, – ответствовала бабушка.

– А когда они снова приедут, на совсем?..»

– Ванюшка, вставай, – бабушка легонько трясёт разметавшегося во сне внука за плечо, – полпятого уже, али не пойдешь?

Ванька очумело вскакивает и, схватив в сенях удочку, выбегает из дома: увидев друга, копающего за сараем червей, рысью бежит к нему.

– Долго спишь, Емеля, – недовольно бубнит Васька и мальчишки, подхватив удочки и банку с червями, спешат вниз по переулку, к реке.

Пробравшись по плетням к тихой заводи, насаживают червей на крючки и, поплевав на них для верности, забрасывают в воду…

– Рано ещё, зря торопились, – бурчит Ванька, глядя на недвижно стоящие в заводи поплавки, освещённые первыми лучами солнца.

– Не проснулись пока наши рыбки, – согласно вздыхает Васька.

Ванька нетерпеливо меняет место и с надеждой закидывает удочку: поплавок поплыл в сторону и резко ушёл под воду, Ванька дёрнул и, блеснув в воздухе, рядом с ним упал растопыренный ёрш.

– Есть один, – счастливец насаживает нового червя и через мгновение вытаскивает очередного ерша. Радости его нет предела.

– Мелюзга сопливая, – презрительно морщится друг, скрывая зависть.

Торжествуя победу, Ванька снисходительно глянул в его сторону и замер: поплавка на воде не было. – Дёргай!

Испуганный Васька рванул удочку: сверкнула на солнце большая, серебристая плотвичка, и упала в дрожащие от нетерпения Васькины руки…

Проводив глазами промчавшуюся мимо них моторку, рыболовы посмотрели на лениво закачавшиеся в волнах поплавки и разом вскочили:

– Хватит на сегодня, шабаш, – Ванька достал из воды кукан с рыбой и, полюбовавшись, опустил вновь, рядом с Васькиным.

– Ну что, рванём наперегонки?

Обгоняя друг друга и громко вопя для храбрости, мальчишки промчались по песчаному откосу и, подняв руки над головой, стали медленно заходить в холодную ещё с утра воду. Неожиданно Васька обдаёт друга каскадом ледяных брызг и ныряет. Придя в себя, Ванька ныряет следом…

Переплыв речку, из последних сил мчатся по-над берегом к песчаной косе, стараясь не поцарапать ноги о камни и колючки.

– Песочек что надо, – стуча зубами от холода, восхищается Ванька, бросаясь на нагретый солнцем песок, и хохочет, глядя на посиневшее лицо друга. Раскинув руки, лежат, наслаждаясь теплом…

Из-за поворота буксир вытягивает на середину реки связку плотов.

– Глянь на нашу сторону, – вскидывается Ванька, и друзья с тревогой смотрят на пацанов из соседнего переулка, спешащих к плетням, где остались удочки и куканы с рыбой.

– Сопрут ещё, – вскакивает Васька и, скорчив страдальческую рожу, первым заходит в воду: – ну, холодна водичка, – трусит он, и тут на него обрушивается такой же каскад брызг, каким он недавно так неосмотрительно окатил своего лучшего друга.

Хватая ртом воздух, он мгновение смотрит на уплывающего Ваньку и с отчаянным криком бросается в погоню…

Ребята были уже на середине реки, когда плывшие по течению плоты мгновенно надвинулись на них, грозя раздавить, и они едва успели проскочить, как громадные брёвна пронеслись мимо, вспенивая воду.

К краю плота подбежал взбешенный мужик-плотогон:

– Жить надоело, сопляки чёртовы?! – орал он на перепуганных друзей, вылезающих на берег.

– Надо же, – дрожал от холода и страха Васька, – чуть не утопли.

– Здорово вы перед плотами рванули, как зайцы, – засмеялся загорелый дочерна паренёк. Пацаны захохотали, рассматривая добычу друзей.

Но те ещё не оправились от происшествия; подхватив удочки с рыбой и оглядываясь на ставшую страшной реку, они побежали домой…

Боровок с визгом носился по двору, радуясь нежданной свободе.

– Борька, а ну марш домой! – сердилась бабушка, стараясь заманить его снова в сарай. Появившиеся в переулке рыболовы бросились помогать ей, тут во двор вошла весёлая почтальонша Валя, и всем гуртом они загнали Борьку в сарай; тот недовольно захрюкал, тычась пятаком в загородку и озорно поглядывая на мальчишек.

– Подрос, – одобрительно заметила почтальонша, – дядя Ваня дома?

– В сенях вон строгает, – и бабушка заторопилась вслед за ней в дом…

– Распишитесь, – почтальонша улыбалась, – с вас причитается.

– С чего бы это? – удивился дед, ставя в ведомости закорючку, но, вглядевшись, хмыкнул: – Глянь-ка мать, каку пенсию государство нам отвалило, едрёна корень, – он победно оглядел присутствующих.

– Неужто дождались? – обмерла бабушка, заинтересованно склоняясь над столом, но, опомнившись, махнула рукой: – будто понимаю чево.

– А всё туда же, смотрит, – трескуче засмеялся довольный собой дед, – 450 целковых огребать будем, жить можно.

– Это сколько набавили-то? – наморщила лоб бабушка, соображая.

– 240 рублей 75 копеек, – пришла ей на помощь почтальонша.

Изумлённая бабушка испуганно ахнула: – Небось, обсчитались?

– Всё верно. По новому положению надбавка всем пенсионерам, – разъяснила почтальонша. – Ещё вам перевод и письмо, получите.

– Теперь и помирать не надо, – бодрился дед, сворачивая козью ножку, пальцы его дрожали. – Как-никак пятьдесят годов стаж, да гражданскую посчитай, – объяснял он почтальонше, – сколько лет гроши платили, тудыттвою растуды! – и сердито запыхал цигаркой.

Бабушка укоризненно посмотрела на него и приняла от почтальонши пачку денег, подвинув к ней мелочь: – За труды тебе, Валя.

– Спасибочко, тетя Дусь, – не обиделась почтальонша, пряча деньги.

– Небось, тоже не ахти много получаешь…

Ванька солидно хлебал щи и удовлетворённо поглядывал, как бабушка ловко потрошит его рыбу, кидая внутренности Мурке, жадно урчащей над лакомством. Не выдержав, подбежал к деду, внимательно читающему долгожданное письмо.

– Пишут, посылку пришлют к школе, – наконец объявил дед, откладывая письмо в сторону и с облегчением закуривая. – Придётся тебе, внук, здесь в школу идти, – он улыбнулся ободряюще: – оно и ладно.

Бабушка обрадованно засуетилась, захлопотала: – Счас ушицы сварю, рыболов-то наш как расстарался, на всех хватит.

– Не горюй, – успокаивал дед внука, – они обещались в гости приехать.

– Это ваши яблони, а это наши, – Васька пересчитал свои и заметил: – папа сказал, у вас больше, это несправедливо, надо всем поровну.

– Они зимой чуть не замёрзли, мы с дедом спасли. Всю ночь костры палили, понял? – Ванька ласково погладил дикарку, свято веря в сказанное.

– Дикая не в счёт, – небрежно отмахнулся Васька, – она ничья.

– Это моя яблоня, – нахмурился Ванька, – появятся яблоки, не дам.

– Больно надо кислятину есть, – Васька обвёл сад хозяйским глазом и нетерпеливо вздохнул: – Скорей бы вишня поспела, смородины охота.

– Эй, здорово! – из переулка к приятелям спешат Симак и Сашка длинный. Следом за ними появляется и Панька, радостно ухмыляясь. Никто не видит, как из калитки напротив высовывается соседская девочка, с любопытством наблюдая за сверхоживлёнными мальчишками. Ей страсть как интересно разузнать, чем же они занимаются в их саду?

Цыкнув в сторону Паньки слюной, Симак деловито огляделся:

– В картишки сразимся, пацаны, али в войнишку?

Ему не стоится на месте. Обняв доверчивого Паньку правой рукой за плечи, одновременно лягает его левой ногой по заду. Получивший пинок Панька недоумённо оглядывается под хохот старших товарищей.

Ванька пытается повторить, но у него не получается.

– Ноги коротки, – Сашка длинный встаёт рядом с Панькой и повторяет приём, за ним Васька, и вконец обиженный Панька отбегает от приятелей.

– Тра-та-та, пу-пу! – палит по ним из воображаемого оружия Симак и огорчённо вздыхает: – Счас бы из настоящего ружья стрельнуть.

Васька неожиданно срывается с места и вихрем мчится домой под насмешливые выкрики мальчишек: – Испугался? Штаны не потеряй!..

Не успели развеселившиеся приятели расположиться вокруг яблони, как вернулся запыхавшийся Васька и торжественно достал из-за пазухи сверкающий воронёной сталью пистолет:

– Папин, – он солидно щёлкнул затвором и опасливо оглянулся на дом, – только он без патронов, прячет…

Взволнованные мальчишки сгрудились вокруг обладателя сокровища:

– Это тебе не поджиг, – оглянулся Симак на Сашку длинного. – «ТТ», – авторитетно изрёк длинный, – дай подержать.

Но Васька протянул пистолет другу: Ванькину руку приятно оттянула вниз тяжесть личного оружия. Он благодарно улыбнулся и, входя в образ командира, имеющего настоящий пистолет, строго оглядел всех:

– Будем играть в войну. Я командир, Васька – мой солдат, все остальные фашисты. Ясно?

– Дай сюда! – и Симак лишил Ваньку командирского отличия.

Ясность внёс Васька, хозяин положения: – Пистолет мой, значит я командир. Ванька – мой солдат, а дальше он всё правильно сказал.

– Не хочу я быть фашистом, – заныл, было, Панька, но получил от Симака внушительную затрещину и замолк, преданно глядя на старших.

– Ванька, за мной, ура! – что было силы, заорал командир, и помчался в сад, сконфуженный солдат за ним…

Снова никто не видит, как соседская девочка осторожно выглядывает из-за деревьев, подглядывая за такими интересными мальчишками-выдумщиками. Ей так хочется знать, что же будет дальше?..

Фашисты как в воду канули. Настороженно выглянув из-за кустов, красноармейцы опасливо двинулись в наступление: впереди Васька с пистолетом наготове, за ним Ванька, с надеждой поглядывая на боевое оружие. Он знал, что враг силён и коварен, разумеется, кроме Паньки.

– Хальт! Хенде хох! – заревели из кустов фашисты, выскакивая на поляну с дубинками в руках и окружая оторопевших красноармейцев. Но положение обязывало, и друзья с отчаянной отвагой ринулись в бой.

Командиры сцепились в смертельном поединке: Симак ухватил рукой Васькин пистолет и силился обезоружить красного командира. Васька в ответ наступил ногой на его дубинку и, обхватив фашиста за шею, свалился вместе с ним в заросли крапивы, густо разросшиеся у забора.

Сашка длинный норовил помочь Симаку и отнять пистолет.

Оставшись без грозного противника, Ванька кинулся на перепуганного Паньку. И тот, получив оплеуху, прижался спиной к дереву. Он стоял, утирая обеими руками обильно струящиеся по лицу слёзы, и готовясь зареветь на всякий случай.

А Ванька ринулся в общую свалку у забора. Победа клонилась то в одну, то в другую сторону. Но вот Сашке удалось-таки изъять пистолет из цепких Васькиных рук, что-то щёлкнуло, раздался громкий выстрел, и пуля, взвизгнув рядом со сражающимися мальчишками, воткнулась в дерево прямо над головой застывшего в испуге Паньки.

Все остолбенели.

Первым опомнился Симак и подбежал к дереву с Павлом.

– Вот она! – нашёл он пулю, глубоко ушедшую в ствол дерева. И восхищённо огрел многострадального дружка по плечу. – Ну, ты, брат, молоток! Геройский пацан, не испугался.

– Ещё бы чуток, и прямо в лоб! – констатировал происшедшее Сашка длинный, возвращая грозное боевое оружие взъерошенному владельцу.

Тот недоумённо осмотрел оружие, вытащил пустую обойму, и предъявил всем на обозрение. Пацаны уже с опаской разглядывали пистолет.

– Пуля-то в стволе была. Ты же сам затвор передёрнул и загнал её в ствол. Значитца, один патрон в обойме оставался. Обмишурились вы с папашкой. Эх ты, а ещё командир, говоришь! – обычно немногословный Сашка поразил своими познаниями в обращении с оружием приятелей.

Только теперь до Паньки дошло, что его могли убить и, перепуганный насмерть, он со страшным рёвом умчался домой под защиту матери. За ним неслась не менее перепуганная девчонка, возмутив своим появлением остывших было бойцов. Откуда только она взялась, проныра?

Спустя мгновение со стороны дома донёсся приближающийся грозный рёв; размахивая хворостиной, в сад спешила Панькина мать, жаждая отомстить за обиженного хулиганами сына.

Мальчишки прыснули в разные стороны: попробуй, догони ветер…

– Парашютистов немецких прямо у пещер сбросили, хотели завод военный взорвать, бой был страшный! – Ванька вскочил и оглядел друзей, развалившихся на склоне большой впадины, на вершине холма; далеко вокруг раскинулись дома, сады и огороды родного подгорья.

– А город наш как начали юнкерсы бомбить, думаете, это простая яма? – обвёл он рукой впадину, – сюда фугаска немецкая угодила.

– Ты-то почём знаешь? – перебил Симак, с сомнением оглядываясь.

– Дед рассказывал. А ещё говорил, будто в пещерах разинцы клад зарыли, до сих пор не нашли. Сходим туда, заодно окопы с блиндажами посмотрим, может, найдём чего? – вдохновлённые его страстной речью, друзья повскакали с травы, готовые немедленно отправиться в путь.

– Да были там пацаны, патронов набрали, – вспомнил Сашка, снова опускаясь в траву. – В костёр заложили, пули как начали летать, чуть не укокошили всех. Одному малому пальцы на руке оторвало, напрочь.

Через огороды к ним бежал Панька, ещё издали заискивающе улыбаясь.

– Сексот явился, – презрительно сощурился Симак, и цыкнул в него.

– Кончай плеваться, – миролюбиво огрызнулся Панька, присаживаясь.

– Может, у братана лодку попросишь? – осенило Сашку, – сплаваем.

– А што, – обрадовался Симак, – под парусом как рванём, и клад наш будет! Замётано. Чем бой-то кончился, Ванёк?

– Наши кого ухлопали, кого в плен взяли, – закончил свой рассказ Ванька. – Дед говорил, пленные фрицы траншеи под городской водопровод рыли, да перемёрли от голода, самим есть нечего было. За нашим кладбищем ихнее находится, немецкое.

Из кустов донеслись звонкие птичьи диалоги, привлекая внимание.

– Глянь, пацаны, щегол! – вскинулся Симак. – Чур, мой будет.

– Сначала поймай, потом хвались, – остудил его порыв Сашка. – Вот картошку уберут, тогда на пашнях лафа будет, лови – не хочу.

– А я синичек люблю! – загорелся новой идеей Ванька и увидел появившегося в огороде Васькиного отца: – Васька, беги, отец идёт!

Перепуганный Васька вскочил и, увидев отца, грозно смотревшего в их сторону, обречённо затрусил к нему, предчувствуя взбучку.

– Пистолет не потеряй, командир! – засмеялся Симак ему вослед.

По тропинке, громыхая вёдрами, спешили дед с бабушкой, и Ванька тоже вскочил: – Побегу, огород поливать надо…

Панькина мать торопливо зачерпнула воды из колодца и потащила ведро между грядками, хлеща из кружки направо и налево, Панька тоже старался не отставать от матери и лил воду прямо из ведра.

– Ишь, торопятся, – пробурчал дед. – Не надорвись, соседка!

– Как-нибудь управимся, – загремела она быстро опустевшим ведром.

– Воду экономить надо, так всем не хватит…

Ванька вместе с дедом и бабушкой тщательно поливал огурцы, помидоры, поглядывая на друга; Васька старался изо всех сил, искупая вину. Его мать с трудом наклоняла дородный торс и аккуратно лила воду из лейки, орошая грядки с зеленью.

Отставив в сторону ведро, выпрямился Васькин отец:

– Иван Яковлевич, – деловито, по военному обратился он к деду, – я тут всё посчитал, измерил. У вас больше земли, и деревьев тоже, плодовых кустов, а полагается всем поровну.

– Земли всем хватит, – усмехнулся дед, – бери вон и разрабатывай.

– Я имею в виду пашни, – нетерпеливо возразил Васькин отец.

– И я о том толкую. Свои пашни я своими руками вскопал, и сад этот вырастил, а ты только приехал, сразу делить собрался.

– Есть план приусадебного участка, где указано, кому и сколько полагается земли, так что наделы придётся распределять заново, – ехидно улыбнулся Васькин отец.

– Ты мне рожи не корч! – рассердился не на шутку дед. – Сначала вырасти хоть одно дерево, потрудись для общей пользы, потом делить будешь. До вас тут Фроловы жили, так мы всем домом урожай собирали, потом делили вёдрами. И все были довольны, в отличие от тебя.

– Вы не имеете права так разговаривать, я заслуженный офицер, подполковник, – вскипятился и Васькин отец. – Я этого так не оставлю!

– У тебя, как я погляжу, целых два чина – дурак да дурачина!

– Безобразие! – загремела на весь огород Васькина мать. – Они ещё и оскорбляют. Как миленькие потеснитесь.

Панькина мать схватила свои вёдра и вместе с сыном спешно ушла от греха подальше, хотя её так и подмывало вмешаться в скандал.

– Хосподи, было бы из-за чего ссориться, – укоризненно заохала бабушка. – Двадцать лет с соседями мирно жили, душа в душу, всем хватало. Делите, ежели так вам приспичило.

– Пусть поработают сперва, – не отступал дед, провожая взглядом удалявшуюся семейку. – Я старый партизан, нас криком не испугаешь. Ванюшка, шабаш, – махнул он рукой и пошёл домой вслед за бабушкой.

– Сейчас, руки сполосну, – Ванька присел на корточки у колодца и потянулся к воде; ноги его скользнули по раскисшей земле, и он вниз головой нырнул в узкий колодец, не успев вскрикнуть…

А от дома бежал Васька. Вот он уже у колодца и, схватив друга за дёргающиеся ноги, вытянул наверх; весь мокрый, дрожа от озноба и пережитого ужаса, Ванька вместе со своим спасителем побрёл к дому…

– Батюшки-светы, что с тобой? – бабушка без сил осела на табурет.

– Я смотрю из окна, а он бух в колодец, одни пятки торчат. Ну, я тогда побежал и вытащил его, – обстоятельно объяснил Васька.

– Болезный мой, в родном огороде чуть не утоп, – запричитала бабушка, обнимая внука. – А ты, старый хрыч, зачем мальца одного оставил?

Расстроенный дед озадаченно развёл руками.

– Васеньке спасибо, спас друга, – бабушка ласково погладила Ваську по голове, – ты заходи к нам почаще, не стесняйся.

– Извините, мне домой пора, – спохватился Васька и ушёл.

– Стары мы стали, рази уследишь за ним? Пущай родители приезжают да дома живут, – ворчала бабушка по привычке, усаживая переодевшегося внука за стол, и загремела посудой, пытаясь успокоиться.

– Счас чайку попьём, и баиньки. Завтра в город пойдём, к деду в столярку, за стружками да опилками. Может, обрезков каких наберём, всё для зимы пригодится, чать никаких денег на дрова-то не напасёшься.

Ванька притих за столом, и послушно пил горячий чай, слушая бабушку и стараясь не вспоминать о случившемся…

Панькина мать привязала козу верёвкой к колышку и выпустила из своего сарая стайку кур:

– Цып-цып, – она ловко схватила зазевавшуюся курицу и понесла к крыльцу, около которого замерли в ожидании мальчишки.

Схватив топор, отрубила ей голову прямо на ступеньке; голова отскочила в траву, мигая, а сама курица промчалась несколько шагов по двору и завалилась на бок, трепыхая крыльями.

Панькина мать подняла её за лапы и понесла в дом. Панька за ней.

Ванька растерянно огляделся и, схватив палку, подбежал к козе, настороженно смотревшей на него злыми глазами. Размахивая палкой, он стал дразнить её, и коза заметалась на верёвке, пронзительно блея от злости.

– Ванька, брось сейчас же! – запыхавшаяся бабушка схватила озорника за руку, и в это время из двери выскочила Панькина мать:

– Тётя Дуся, у неё же молока не будет! – заорала она возмущённо.

– Ах ты, поганец этакий, – бабушка сердито потащила внука в калитку: – пошто безобразишь, перед соседями позоришь на старости лет?

– А зачем она курице голову отрубила? – упирался Ванька.

Бабушка в недоумении остановилась: – Жаль стало? Ты же мясо ешь.

– Больше никогда не буду.

– Эх ты, аника – воин, привыкай к жизни, то ли ещё увидишь…

Поднявшись в гору, они вышли на улицу. Мимо прогромыхала деревянными бортами старая полуторка, окутав их пыльным облаком.

Бабушка заботливо стряхнула пыль с матросского костюма, из которого явно вырос Ванька, и увидела бредущую навстречу нищенку:

– Здравствуй Поленька, как здоровьице? – она достала из кошёлки кусок пирога и подала ей.

– Жива пока, – обрадовалась подношению нищенка. – Вот спасибо, так пирожка с утра хотелось. Уважила старуху, бог тебя в беде не оставит, он видит добрых людей-то, – и, бормоча про себя, она побрела дальше.

– Почему она побирается, бабань?

– Жизнь тяжкая сложилась: муж, дети в войну погибли, вот и тронулась умом, – сочувствовала бабушка, – шатается по городу, места себе не находит, всё их ищет. И фамилия у неё Шатина, чудно.

Они прошли мимо витрины магазина, в которой отразилась бабушкина сгорбленная фигура, смешно размахивающая руками, следом гордо проплыла Ванькина, стройная и неотразимая…

– И мне нищенствовать довелось, – продолжила разговор бабушка, – с тех пор ноги и болят, застудила. Хлебнула горя, не дай бог никому такого.

– Ты просила милостыню? – возмутился внук.

– Родители-то мои, царствие им небесное, померли перед революцией, вот и пришлось скитаться, горе мыкать. Пока дедушка твой не встретил меня, он и пожалел сиротинку, в жёны взял. Я ведь тогда совсем молоденькая была, на двадцать годков млаже Иван Яковлича.

– Бабуля, а баба Груня тебе кто? – вспомнил вдруг Ванька.

– Невестка, – усмехнулась бабушка, – жена моего брата Митрия. Давно его не видела, в Явлеях проживает, в районе, стало быть, – пояснила она внуку. – Чать не ближний свет, да он и старый совсем стал. Ему, поди, за восемьдесят стукнуло, где уж тут разъезжать по белу свету.

– А Славка с Юркой мне братья?

– Троюродные, родня. Их матери, Лида с Аннушкой, племянницами мне доводятся, твои тётки. Што, повидать охота? Придут как-нибудь.

– А баба Груня как треснет их по затылку! Когда они по переулку к нам спускались. Почему она такая плохая, злая, как волк?

– Жизнь тяжёлую прожила, да и характерец у неё, не приведи господь.

Неподалёку от магазина с витринами сидел широколицый сапожник-китаец, призывно размахивая щётками.

– Садись, обувка чистить надо, мал-мало. Грязный нельзя таскать! – зазывно улыбался весёлый китаец, приглашая к себе прохожих.

Ванька смущённо покосился на свои босые ноги и гордо отвернулся.

– Бабуска! Внуку ботинки давай покупай, босой нельзя ходить, – не отставал китаец, улыбаясь бабушке с внуком узкими щёлками глаз, и похотливо оглядывая бабушку.

Ванька вконец рассердился. Как может этот наглый китаец так смотреть на его старенькую бабушку. Он схватил бабушку за руку и потащил прочь от противного китайца, хихикающего им вслед.

Они вошли во двор большого кирпичного здания, и подошли к деревянному бараку с открытыми настежь воротами…

Внутри строения грохотали станки; увидев деда, Ванька бросился к нему и, споткнувшись, растянулся на полу. Скрывая боль, подбежал.

– Ух, ты, сколько всего, – забыв обо всём на свете, он восхищённо разглядывал инструменты у деда на верстаке.

– Нравится? – одобрительно хмыкнул дед, – помоги вон бабушке.

И Ванька стал помогать ей, запихивать в большой дерюжный мешок стружки, обрезки досок, брусков, упрашивая:

– Можно, я с дедом останусь, бабуленька?

– Пусть остаётся, – разрешил дед, – я пригляжу за ним, не боись.

– Как вчерась у колодца? – ворчливо напомнила бабушка, но перечить не посмела. Взвалив на плечо мешок, строго посмотрела на внука и ушла, а дед протянул Ваньке ножовку и брусок:

– На, попили пока, и я поработаю. Лады?

– Дядя Вань, сегодня получка, не забыл чай? – подмигнул деду весёлый парень, подтаскивая к соседнему верстаку длинные доски…

– Мы с ребятами к пещерам пойдем, клад искать, – хвастался внук, стараясь шагать в ногу с дедом, тот одобрил:

– А што, слетайте. И то дело.

– Дед, там бабушка наша молится? – показал Ванька на церковь, стоявшую неподалёку от базарной площади.

– Раньше молилась, – дед остановился закурить, – музей это теперь, об истории города, всего края. Помнишь, я рассказывал тебе?

– А там что? – теперь Ванькино внимание привлекла стройка.

– Завод воздвигают. Вот вырастешь, работать на нём будешь.

– Я подвиг хочу совершить, только не знаю какой. Война-то давно кончилась, – Ванька с надеждой посмотрел на всезнающего деда; может быть, он подскажет ему, что делать?

– Работать надо добросовестно, жить честно, это и есть подвиг.

Ванька недоверчиво ухмыльнулся, но спорить не стал.

Мимо них по дороге промчалась ватага полупьяных безногих инвалидов на тележках. Возглавлял движение бравый ражий инвалид в видавшей виды солдатской форме. На груди его бренчали медали и ордена. За ними поспешали инвалиды на ходу, то есть с одной ногой на костылях, в протезах, и безрукие. Те спокойно шагали позади.

– Куда это они торопятся, дед, кто они?

– Инвалиды войны. К винному спешат. Сегодня же зарплата у рабочих. Гулять будут, – глаза деда жалостливо посуровели.

– Разве можно инвалидам вино пить?

– Им можно. Это они от обиды, от безысходности. Да што там говорить зря, – дед безнадёжно махнул рукой. – Тут и с двумя ногами не знаешь, как прожить. Тудыттвою растуды, ети их в дышло…

Дед с внуком какое-то время прошли молча, думая каждый о своём.

– На этой площади я бабушку твою когда-то встретил, – глаза деда потеплели, – смотрю, идёт себе…

– Как Поля Шатина?

– Получше, да и помоложе была, – усмехнулся дед. – Ну и шутник ты, Ванька, как я погляжу. Пойдём, заглянем, раз разговор зашёл, – и он повёл внука к церкви-музею.

– А бабушка где теперь молится, там, где мы с ней были?

– Да. Храм их божий там, у базара, – махнул дед рукой куда-то назад, и они подошли к двери с вывеской: «Алатырский Краеведческий музей».

– Санитарный день, – прочитал дед после того, как несколько раз сильно рванул запертую дверь. – Посмотрели, называется, ёкарный бабай, пошли отсюда.

И он решительно зашагал к ларьку, возле которого толпились мужики…

– Ну-ка Варя, налей сто пятьдесят да с прицепом, – мигнул он румяной буфетчице, потирая руки.

– Морячок-то внук твой, Иван Яковлич? – кивнул на Ваньку пожилой лысый мужик, сдувая с кружки пену.

Дед лихо опрокинул стакан под усы и кивнул утвердительно, тоже сдувая пену со своей кружки.

– Хочешь? – мужик протянул Ваньке кружку, и тот стал браво хлебать горькое пиво, стараясь не ударить лицом в грязь перед мужиками.

– Будет, – оттолкнул кружку дед, хмуря брови, – мал ещё. Негоже, Степаныч, – укорил он лысого мужика, тот рассмеялся:

– Пусть привыкает, пригодится в будущем.

– Безобразие! – пробасила проходившая мимо Васькина мать.

– Свово учи, – откликнулся дед, глядя на торчащие из её сумки белые головки, и понимающе ухмыльнувшись.

Немного в стороне гомонили прибывшие ещё раньше них инвалиды. Время от времени кто-то из мужиков у ларька протягивал им, то кружку пива, то стакан с водкой, и тогда инвалиды оживали – пьяные, горластые, дикие и жалкие одновременно, потерянные.

– Алёша, ты чо сегодня, не в духе, али не в форме? – обратился к бравому безногому инвалиду в тележке один из мужиков.

– Попробуй-ка ты так покататься изо дня в день, – выступил в поддержку инвалида другой мужик, – посмотрю я на тебя через недельку. В какой ты форме будешь, гусь лапчатый.

Все вокруг, включая инвалида, засмеялись.

– Лексей! Уважь обчество, исполни концерт. Уж мы не обидим, – громко попросили из толпы.

– Конешно не обидим, не сумлевайся! – оживились вокруг, с интересом обращая взоры на инвалида: – Просим, Алёша! Давай-давай, не кобенься!

– А может, он устал сегодня, не в силах? Чо пристали к человеку?

– А ты помалкивай! Тебя не спросили…

Алексей-Алёша обвёл взглядом, снизу вверх, толпу ожидавших его решения мужиков, и мутота в его глазах сменилась озорными огоньками.

Все поняли, что концерт будет.

– Тихо вы, угомонись пока! – настала та тишина, какая только возможна у винного ларька в день получки.

Алексей-Алёша прикрыл глаза, сосредотачиваясь, затем приподнялся в тележке своим могучим торсом, насколько возможно, упёрся мосластыми ручищами в деревянные ручки-колодки и, оттопырив зад, громко и чётко пропердел Гимн Советского Союза: целый куплет да с припевом.

Иссякнув, откинулся назад, отдыхая.

Мужики почтительно прослушали концерт, затем один из них поднёс артисту полный до краёв гранёный стакан водки, другой – кружку пива. Все с уважением проследили, как он аккуратно выцедил водку и осушил кружку пива. После этого зааплодировали.

– Спасибо, Алеша, уважил, так уважил! – умилился один мужичок.

– Сроду такого не слыхивал! – изумился другой, помордастей.

– А мы иногда слухаем, – похвалился третий, ражий.

– В день аванса и получки! – вокруг захохотали. В руках у инвалидов появились новые кружки с пивом, стаканы с водкой…

Отсмеявшись, дед попрощался с мужиками, взял Ваньку за руку и они, пошатываясь, пошли домой. Ванька оглянулся, чтобы ещё раз посмотреть на необыкновенного инвалида Алёшу и увидел, как тот, уже пьяный в лоскуты, размахивал руками, кричал что-то, затем вывалился из тележки в грязь и захрапел на всю Старо-Базарную площадь…

В голове у Ваньки шумело, он глупо ухмылялся и, подражая деду, тоже шаркал ногами и лихо сплёвывал, засунув руки в карманы. Споткнувшись, осерчал, как дед: – Тудыттвою растуды, ёкарный бабай!

Дед покосился на него и, затоптав цигарку сапогом, пошёл ровнее. Ванька с сожалением посмотрел на раздавленный окурок и представил, что затягивается цигаркой, как дед. Получалось у него неплохо…

По двору разносилось Борькино чавканье. Ванька утёр пот и с силой потянул пилу на себя – от себя, стараясь не осрамиться перед дедом.

– Не рви пилу, плавно тяни, – усмехнулся дед, и они стали пилить. Наконец, чурбак упал в траву рядом с козлами, а дед с внуком принялись за следующий. Но Ванькины руки уже еле двигаются, держась за ручку.

Из сарая вышла бабушка с пустым ведром из-под помоев.

– Ну, што, пьяницы, утомились?

– Отдохни пока, в сад сбегай, – пожалел дед запарившегося внука, и бабушка заступила на Ванькино место; пила в их руках послушна и проворна, она весело звенит и поёт, роняя в траву жёлтые опилки, и Ванька невольно залюбовался, глядя, как они неторопливо и ладно пилят дрова.

Затем его внимание переключилось на сарай с Борькой…

– И не стыдно тебе, напоил мальца, сраму-то от соседей, хоть на улицу не выходи, – втихомолку корила бабушка деда.

– Хватит, лесопилка на дому! – в сердцах бросает пилу дед и устало выпрямляется: – Што то нехорошо мне нынче.

– Ещё бы! – тоже злится бабушка, складывая чурбаки в кучу. – Осень на носу, а дел непочатый край; дрова на зиму заготовить, огород убрать, картошку в подпол ссыпать, не перечесть…

– Здравствуйте, – вежливо улыбнулся Васькин отец, выходя из дома.

– Чего это он, как лис? – удивился дед, принимаясь колоть чурбаки.

Бабушка промолчала, укладывая поленья у сарая в ровную поленницу…

В калитку вошёл, столкнувшись с Васькиным отцом и покачиваясь, расхристанный вдрызг сосед. Широко улыбаясь, он расхлябанной походкой направляется прямиком к бабушке с дедом.

– Ещё Саньку этого черти несут, прости хосподи, – бормочет бабушка. – Ты уж не обижай его. Пьяница и есть пьяница, што с него взять.

– Ништо, – хмурится дед, бросая топор. – Пойду в дом, перекурю.

– Иван Яковлевич! Куда ж ты, постой, поговорить надо! – дед захлопывает дверь перед самым Санькиным носом, но тот не обижается. Разглядев деда в окне, он принимает воинственную позу и, согнув жилистую руку в локте, показывает свои худосочные мускулы, дразнит деда:

– Видишь, Яковлевич, силушку богатырскую? Я старый бурлак, двадцать лет лямку тянул, понял ты, или нет? Эх, жисть наша пропащая!..

Дед курит у окна, терпит. Ваньке стало скучно, и он убежал в сад, пропустив самое интересное и страшное.

Сосед совсем разошёлся, стараясь привлечь внимание деда. Он был обижен и раздосадован, потому и не увидел, как дед выбежал из кухни.

– Зарублю! В бога, в крест, в мать твою … – выскакивает дед из сеней, хватая топор, но хвастуна и след простыл: Санька мчится вверх по переулку, зная крутой дедушкин нрав, а вдогонку ему бухает об калитку топор.

Встревоженные собаки бросились облаивать беглеца из-за заборов.

– Ох, хосподи! Богохульник, чево творишь? Ещё угробишь Саньку-то, грех на душу, рази можно? – стенает бабушка, забыв о дровах.

– Ништо, одним дураком меньше будет, – успокаивается дед. Отыскав топор в траве, снова принимается колоть чурбаки…

– Бабуля, дедуля, волк идёт! – из переулка к ним бежит вездесущий перепуганный внук, заполошенно оглядываясь, будто и впрямь его преследуют волки.

– Какой волк? – недоумевает бабушка, выронив из рук поленья.

Завидев входившую в калитку бабу Груню с внуками, дед усмехнулся:

– А вон идёт, не видишь разве? Ну и внук, метко окрестил твою родню.

– Бог в помощь вам, работнички, – пробасила баба Груня, оглядывая поленницу хмурым взором. – Дровишки на зиму заготовляете?

– Куды ж деваться-то, надо, пока тепло, – дипломатично ответствовала бабушка, тоже не особо обрадовавшись нежданным гостям.

– Подите вон с братцем побегайте, нечево тут со взрослыми околачиваться, кому говорю? – прикрикнула баба Груня на своих внуков, и они послушно отбежали в сторону, переключив своё внимание на Ваньку.

– Сейчас керосинку разожгу, чайник поставлю, – засуетилась бабушка, – чайку попьём, передохнём малость. Пошли в дом, Груня.

Дед присел на чурбак перекурить, а мальчишки понеслись в сад по своим неотложным делам …

Остановившись на тропинке возле Васькиного огорода, Ванька показал братьям необычные для их мест помидоры, желтеющие и краснеющие во множестве на больших помидорных кустах с подпорками.

– Дамские пальчики называются, – сообщил он доверительно, и мальчишкам страсть как захотелось отведать этих пальчиков.

Оглядевшись вокруг, они осторожно пробрались на чужой огород и стали жадно обрывать помидоры, тут же пробуя их на вкус: помидоры как помидоры, ничего особенного, кроме продолговатой формы, в отличие от обычных, круглых, привычных для глаза.

– Так себе, у нас лучше. Бычье сердце называются, большие и сладкие, не то, что эти пальчики, – Славка пренебрежительно скривился и отбросил надкусанный овощ в кусты. Юрка тоже, Ванька последовал примеру братьев.

Мальчишки стали выбираться назад, лавируя среди посадок.

– А ну марш отсюда! Кто вам позволил по чужим огородам шастать? – заорала Васькина мать, внезапно появившись на тропинке.

Любители приключений рванули через огороды, подальше от грозной тётки, напугавшей их до смерти, а Васькина мать ещё долго наводила порядок среди любых её сердцу помидорных кустов…

Сад буйно разросся, заматерел, налился яблоками и грушами, спелые вишни сами просятся в рот, и Ванька рвёт и ест их вприкуску с хлебом. Наткнувшись на верёвку, он удивился: верёвка разделяла сад, преграждая путь на чужую половину, где стоял Васька и тоже лакомился вишнями, снисходительно поглядывая в сторону друга.

– Зачем повесили? – рванул, было, верёвку Ванька, не тут-то было.

– Папа сказал, для порядка: это ваше, а это наше, – пояснил Васька ещё более снисходительно и потянулся к ветке, усыпанной ягодами. Потеряв равновесие, тоже ухватился за верёвку…

– Это наша ветка! – сердито заорал Ванька. – Не видишь разве?

Васька посмотрел и, убедившись, что дерево, с которого спускалась на их территорию ветка, стоит на Ванькиной половине, отпустил ветку.

– Мама говорила, как ты с дедом водку пьянствовал, – хихикнул он.

– Дед после получки выпил, а твои родители каждый день за забор держатся, когда по переулку спускаются, – не остался в долгу и Ванька.

– Скучно им. Мы в большом городе раньше жили, а здесь…

– Ну и проваливайте отсюда, раз вам скушно, – разъярился вконец Ванька и схватился за палку. Друзья настороженно замерли, готовые к схватке, но тут над ними заворчало, разом потемнело, и крупные тяжёлые капли застучали по листьям, голове, спине, разгулявшийся ветер ворвался в сад и Васька не выдержал, с позором ретировался…

Ванька отбросил палку и, отыскав конец верёвки, развязал узел и забросил верёвку в кусты подальше. Над головой сверкнула яркая молния, воздух раскололи оглушительные раскаты грома, и только теперь пошёл сильный ливень.

Удовлетворённо оглядевшись, Ванька побежал домой и ворвался в сени, где стояла бабушка и набожно крестилась при вспышках молний:

– Свят-свят, с нами крестная сила, спаси и помилуй, царица небесная. Промок-то как, – заволновалась она, – так и заболеть можно.

– Бабань, Васькин отец верёвку в саду протянул, сад наш разделил, – торопился рассказать Ванька, – а я взял её, оборвал, и выбросил.

– Хосподи, как бы опять какого скандалу не получилось, – забеспокоилась бабушка. – Деду не говори, осерчает. Прихворнул он, лежит, – она выглянула на улицу: – Прошёл дождик, как в сказке стало, благодать…

Туча погромыхивала уже далеко за лесом, вокруг сиял посвежевший сад, огороды, запели примолкнувшие, было, птицы. И снова могучая симфония природы захватила Ваньку и понесла, словно на крыльях; шлёпая по лужам, он промчался в сад и стал носиться вокруг дикарки …

Опустившись на корточки, разгрёб мокрую траву и обнаружил кипучую жизнь: вот кузнечик испуганно скакнул в сторону и застрекотал, муравьи карабкаются по стебелькам, пёстрый солдатик мчится, не разбирая дороги.

Ванька поднял голову и сквозь листья яблони увидел бездонное небо…

Подбежавший Дружок лизнул его в щёку, и Ванька вскочил, радостно улыбаясь. Неподалёку стоял Васька и примирительно поглядывал на него.

– Ты не думай, я просил папу, чтобы он верёвку не вешал, разве он послушает, – Васька виновато потупил свою белобрысую голову.

– Да выбросил я её, – сознался Ванька и весело засмеялся, глядя на опрокинутое лицо друга. – Побежали купаться?..

Друзья выскочили к реке уже вместе с Панькой, пронеслись по песчаной косе и бросились в воду под оглушительный лай Дружка, который тоже решил искупаться и, медленно войдя в воду, поплыл к мальчишкам, судорожно перебирая лапами и прижав уши к голове.

Откуда ни возьмись, появились слепни и яростно налетели на них.

– Ныряй! – Ванька свечкой ушел на глубину, за ним остальные…

Слепни покружились над пустынной водой и разочарованно улетели: тут же словно мячики выскочили на поверхность мальчишьи головы, наблюдая за улепетывающей во всю прыть собакой, которая неслась от жалящих её слепней к переулку. Вот она благополучно скрылась под их одобрительные крики.

– Смотри сюда! – Ванька снова нырнул и через мгновение вынырнул, показывая друзьям чёрный донный песок, – со дна достал.

– И я достану, – тут же ныряет Васька, а Панька нерешительно суетится у берега и, якобы замёрзнув, выходит из воды, громко стуча зубами и сотрясаясь то ли от холода, то ли от страха…

Полюбовавшись аккуратно уложенной возле сарая поленницей дров, дед проверил поросёнка в сарае и собрался, было, уходить, но тут в переулке показался сосед – пьяница, обрадовавшийся деду во дворе. На сей раз, он был трезвый и выглядел смущённым. Подойдя к забору, обозрел для приличия новоиспечённую поленницу и окликнул деда:

– Здорово, дядя Вань! Ты тово, не серчай, опять чёрт попутал. Набрался сверх меры. Дак ведь с кем не бывает, верно?

– Ништо, – усмехнулся дед миролюбиво, – бывает. Мужик ты работящий, факт, хвастун только, балабол.

Удовлетворённый беседой, сосед пошёл дальше, а дед побрёл к завалинке, перекурить. В переулке показались мальчишки, бегущие домой. Они явно перекупались, и потому быстро разбежались по домам.

Ванька подбежал к деду: – Дед, ты чего в валенках? Лето ведь на дворе.

Он удивлённо смотрит на деда, сидящего на завалинке перед домом.

– Старый стал, кровь не греет, вот ноги и мёрзнут.

Из сеней выглянула бабушка тут как тут: – Может, врача вызвать, отец?

– Оклемаюсь, – дед с трудом встал и, шаркая валенками, вошёл в сени. Медленно прошёл мимо своего любимого верстака. Споткнувшись, едва перешагнул порог кухни. Постоял, весь запыхавшись.

– Помру скоро, мать, – он присел у стола и задумчиво посмотрел в окно: – тяжело тебе одной придётся…

– И чего удумал, – бабушка торопливо утёрла слёзы концами платка.

– Жить грустно, а умирать тошно, – невесело усмехнулся дед. Против обыкновения он не курил и тихо сидел у окна, словно гость.

– Давайте-ка ужинать, – оправилась от волнения бабушка.

– Не хочу, – буркнул Ванька и побрёл в спальню.

– Не захворал ли? – всполошилась бабушка, трогая у него лоб: – Так и есть, горишь весь, батюшки. Один помирать собрался, другой заболел, прям беда с вами, мужиками. Ложись-ка, милок, – укутала она внука одеялом, – вот и хорошо, вот и ладно. Чайку согреть?

Ванька молчал, закрыв глаза и проваливаясь куда-то в небытие…

– Нехорошо тебе, – склонилась над ним бабушка, – прими таблетку.

Ванька морщится, запивая таблетку водой, и вновь дурманящие волны охватывают его и несут куда-то всё быстрее и быстрее…

«– Хулиган! Вот я вас палкой, помидоры наши обрывать удумали? Воры, разбойники проклятые! Ты зачем нашу верёвку оборвал?! – вопила разъярённая Васькина мамаша, больно хватая Ваньку за ухо.

– Вот я вас с дедом в милицию, пьяницы несчастные!

– Дед выздоровеет, он вам покажет кузькину мать! – огрызался Ванька, с трудом вырываясь из её цепких ручищ.

– Это мы посмотрим, кто кого, – ярилась злобная фурия, – воров да хулиганов в школу не принимают. И родители твои никогда к вам не приедут, так и знайте»…

… В волнении Ванька проснулся, озираясь вокруг и прислушиваясь:

«От курева ты хвораешь, старый, бросать пора», – доносился с кухни ворчливый бабушкин голос, внушая, дед согласно кашлял в ответ, чиркая спичками, и Ванька успокоенно улыбнулся.

«А вдруг, пока я болею, ребята к пещерам уплывут без меня?» – мелькнула тревожная мысль, и он приподнялся, было, в кровати, но слабость окутывала его всего, словно ватой, и он снова лёг, стал смотреть в окно, где сквозь листву проглядывало вечернее предзакатное небо…