Читать книгу Куда уходит детство - Николай Шмагин - Страница 23

Ванька, с братиком на закорках, резво спускался сначала от дома по узкой крутой тропинке вниз, на огороды, пробежав через огороды, стал спускаться по переулку, к Суре; Вовка вцепился в братнину шею и с ужасом глядел сверху по сторонам, боясь свалиться на землю и разбиться.

– Не бойся, Вовка, я держу, – успокаивал старший брат младшего, выбегая, наконец, к реке. Увидев друзей, резвящихся в воде, он призывно заорал им, махая рукой, и Вовка чудом удержался на его спине.

Сбросив братика на песок, Ванька нашёл прут и очертил круг вокруг Вовки, так, чтобы ему было, где поиграть.

– Вот за эту черту, если выползешь, – поднёс он кулак к личику братика, – враз башку отверну, понял?

Вовка понял как нельзя лучше, кивая в ответ.

А Ванька мгновенно разделся и бросился догонять друзей; поплавав и поныряв, все разлеглись отдохнуть, отгоняя назойливых слепней. Ванька оглянулся и ещё раз посмотрел в сторону брата: тот играл в песок.

Тогда он вскочил и, как всегда, подзадорил встрепенувшегося Ваську:

– Ну что, рванём наперегонки?

Затем быстро вошёл в воду, Васька за ним. Симак и Сашка длинный тоже вскочили, и лишь Панька трусливо остался сидеть, опасливо глядя на ту сторону реки: до противоположного берега было далековато, да и течение быстрое, снесёт или в воронку попадёшь, тогда хана, закрутит и головой об корягу на дне.

Опасно плавать через Суру и Панька знал об этом. Потому и сидел; пускай насмехаются, он потерпит, не гордый.

В это время друзья изо всех сил плывут, плывут на ту сторону, стараясь перегнать один другого. Переплыв, бегут по берегу вверх по течению.

Отдохнув, снова бросаются в воду и плывут, что есть силы, выгребая как раз к тому месту, откуда приняли старт…

К их возвращению набежало ещё несколько знакомых мальчишек, которые стали нырять на глубину, стараясь достать донный песок и, вынырнув, показать его в знак доказательства, что достиг дна.

Ванька свечкой ушёл на глубину: вода потемнела, в ушах зазвенело, но он достал рукой до дна и, схватив горсть песка, пошёл вверх; вода посветлела, и на последнем дыхании он вынырнул, показывая всем руку с зажатым в ней песком.

Мальчишки одобрительно загалдели, ещё один пацан ушёл под воду свечкой, и все замерли в ожидании: но назад он не вынырнул. Все ждали, зачарованно глядя на стремнину, и когда до них дошло, что пацан утонул, ужас охватил мальчишек, и все разом бросились из воды на берег, а вдруг утопленник схватит их под водой за ноги и потянет за собой на дно реки.

Страх погнал их ещё дальше, домой. Ванька подхватил Вовку и побежал, стараясь догнать убежавших друзей. Впереди всех нёсся Симак.

Добежав до середины переулка, Симак присел в облюбованном всеми для большого дела месте и с испугу наложил огромную кучу: подтянув трусы, он оглянулся посмотреть и замер в недоумении; куча получилась в виде серпа и молота. Симак онемел в полной прострации.

Набежали другие мальчишки и тоже, зажав носы, останавливались полюбоваться произведением искусства. Пробегая мимо, Ванька привычно зажал нос и замер на мгновение, затем побежал дальше, восхищённый:

– Ну и Симак, настоящий художник, скульптор!..

Во дворе дома ребята обсуждали происшедшее, Вовка играл в камешки.

– Это Витёк с Киевского переулка утонул. Я видел, как он нырнул и капец, с концами, – рассказывал герой дня, Симак. Остальные сидели смирно, подавленные происшедшим.

С реки пришли взрослые ребята, ходившие поучаствовать в поисках: Саня Дамарин, старший брат Паньки и Толя Шлепнёв, живущий теперь на месте Лабуркиных, недавно переехавших всей семьёй куда-то в город.

Вот из их квартиры показался дядя Федя, отец Толи, выбежали сёстры на выданье – Зойка и Валька, местные красавицы. Даже Панькина мать подошла и молча слушала, что говорят ребята.

– Мужики баграми ищут, шарют по дну. Не скоро найдут, унесло, поди, далеко парнишку-то, под железнодорожный мост, – серьёзно говорил Саня присутствовавшим, жадно внимающим ему. Толя подтвердил:

– На самой стремнине утонул, конешно унесло. Теперь ищи-свищи.

– Лезут куда не следовает, а матери-то теперя каково?! – вспылила вдруг тётя Дуся и треснула Паньку по затылку для профилактики.

– А я чево, я тама и не купался, – заныл незаслуженно обиженный Панька.

Сёстры засмеялись над ним и побежали вверх по переулку – гулять. В нарядных платьицах, туфельках, ладные и складные, стройные, на загляденье.

Саня с Толей тоже пошли переодеваться, пока младшие приходили в себя, и вышли в костюмах, белых рубашках и при галстуках, в новых кепи.

– Пойдём, прошвырнёмся, в горсад заглянем, – сообщил Толя отцу и тот согласно кивнул, любуясь красавцем-сыном. Тётя Дуся поддержала:

– Конешно, дело молодое. Это нам, старым пням, на крыльцах сидеть да вокруг глядеть, лясы точить да семечки лузгать.

Взрослые оживились, мальчишки завистливо смотрели, как старшие ребята чинно поднимаются по переулку. Солидно переговариваясь.

А навстречу им спускались пьяные в дымину Васькины родители: дядя Антон держался за забор, чтобы не упасть ненароком, Марь Васильевна шагала посреди переулка, так что ребята едва обогнули её огромную фигуру.

Дядя Федя с тётей Дусей переглянулись и ушли по домам, Васька тоже сбежал от стыда подальше, Ванька взял Вовку за руку и потащил к деду с бабушкой в гости. И лишь оба Сашки выбежали в переулок и наблюдали, как Васькины родители добираются домой с работы, насмехаясь над ними и копируя их пьяные походки…

Вовка сидел у деда на коленях и радовался, подпрыгивая на них, как на лошадке. Дед подарил ему деревянный пистолет, точно такой же, как и Ваньке когда-то, и Вовка цепко держал его обеими ручонками.

– Тоже вояка вырастет, наше племя, – усмехался дед, запыхавшись.

– До Ванюшки нашего ему далеко, не та прыть, – возражала бабушка, угощая внуков наспех сварганенными блинцами, да чаем с вишнёвым вареньем.

Наверху что-то тяжко упало, аж потолок затрещал.

– Опять Антоша с кровати упал, – резюмировал дед, бабушка сокрушённо покачала головой, поглаживая Мурку, вьющуюся у её ног.

– И как это у них утроба выдерживает, кажный божий день вдугаря с работы приходят. Вечером дома тоже без бутылки за ужин не садятся.

– Нам домой пора, скоро мать явится, – вскочил Ванька, глянув на ходики. Он схватил Вовку в охапку и, сопровождаемый бабушкой, выскочил во двор и помчался напрямик, через огороды, затем вверх по тропинке рысью.

Бабушка опасливо смотрела им вслед; не упали бы с горы-то.

Только Ванька отдышался, усадил братца в угол к игрушкам, наспех вымыл пол, отжимая тряпку и бегом протирая пол насухо, как хлопнула входная дверь и вошла мать, как всегда с сумками в руках, пытливо всматриваясь в озорника-сына, и оглядывая содеянное им по дому.

Найдя содеянное удовлетворительным, она захлопотала по хозяйству.

– Завтра у меня выходной, Вовик со мной будет, а ты можешь рыбалкой своей заняться, как хотел, – обрадовала она сына. В знак благодарности тот налепил солдатиков из пластилина для братца, и Вовик восхищённо наблюдал за волшебными руками старшего брата.

По радио задушевно пел русский народный хор, день – такой насыщенный впечатлениями, завершался тихим мирным вечером. И ужином втроём: Ванька с матерью ели гречневую кашу с молоком, Вовик сидел рядом с ними за столом, как взрослый, и питался кашей манной. Он очень старался, но получалось у него ещё плохо, и мать время от времени вытирала ему рот салфеткой.

– Отец наш совсем заработался, денег наверно кучу привезёт, – высказал им Ванька наболевшее, но мать не поддержала разговор, и тогда он скорчил брату такую смешную рожу, что Вовик прямо зашёлся от смеха.

Мать не стала ругаться, вопреки обыкновению, и даже улыбнулась своим детям, а им только этого и надо. Однако, когда игры братьев достигли апогея, и в комнате настал «дым коромыслом», она быстро навела порядок, и снова тишь да гладь да божья благодать воцарились в их маленьком домике…

Друзья ловили рыбу круглыми сетками на палках. Опуская по очереди сетки в воду, они юлили ногами в воде, привлекая этим рыбу, но на отмели, где они находились, попадались только пескари.

– Вон там вчерась Витёк утонул, – Симак огляделся. Они были довольно далеко от вчерашнего места происшествия, но всё-таки им было не по себе.

– Не нашли ещё его, – ответил Васька неохотно.

– Ты чо, его, поди, под мост утащило, ищи-свищи теперь, – авторитетно пояснил Сашка длинный, насаживая на кукан очередного пескаря.

Ребятам надоело ловить пескарей, и они выбрели на берег.

– Твоя мамаша на работе? – спросил выдумщик и заводила Симак у Паньки, тот кивнул утвердительно и Симак бурно обрадовался: – Побежали к Паньке домой, в картишки сразимся!

Ребята помчались вверх по переулку. Пробегая мимо куч в углу дома, они зажали носы, не забывая посмотреть на вчерашнее произведение Симака.

Оно ещё не утратило вида, и Симак гордо полюбовался им, пробегая последним. Налюбовавшись, рванул вдогонку: он не любил быть последним.

Очутившись во дворе, рыболовы и картёжники вдруг увидели соседок, удобно расположившихся на огороде.

Валька с Зойкой загорали, лёжа на одеяле и томно поворачиваясь.

Мальчишки взволнованно любовались стройными фигурками девушек.

Симак стрельнул камешком и попал в старшую, Зойку. Она лениво приподнялась и погрозила мальчишкам кулачком.

Они засмеялись, довольные вниманием.

– Кто там, Зойк? – поинтересовалась Валька сквозь дрёму.

– Пацаны, мелюзга соседская, – нарочито громко и презрительно ответила Зойка и снова улеглась на одеяле, оттопырив задницу.

Смущённые мальчишки ретировались к Паньке домой, играть в карты.

– Давай бей, тетёха, чего заснул? – пихнул Симак задумавшегося в нерешительности Паньку, тот несмело положил карту на стол, застеленный старой клеёнкой, опасливо поглядывая на приятелей.

– Крести, дураки на месте! – тут же отреагировал Симак, кидая ему следующую карту, приятели тоже подбросили по одной. Панька молча сгрёб карты к себе, обиженно хлюпая носом.

– Не можешь в подкидного играть, не садись, – авторитетно заявил Сашка длинный, и приятели снова приготовились обыгрывать своего младшего кореша.

Как-то незаметно для окружающих и самих себя они вытянулись, подросли и из детей давно уже превратились в подростков. Сашка длинный стал просто большим, даже Панька являл из себя коренастого крепыша. Васька с Ванькой сидели рядом, они тоже вытянулись и окрепли. И только Симак оставался таким же щуплым и плюгавым, как раньше, только стал ещё нахрапистее и наглее. Хотя в душе они были ещё всё теми же детьми, что и раньше.

И Ванька часто думал: «Когда же я вырасту, наконец, и буду такой же большой и красивый, как Толька Шлепнёв, или хотя бы, как Санька Дамарин. Так надоело быть маленьким и беззащитным, все взрослые только и делают, что командуют: иди туда, иди сюда, делай то, делай это».

Симак лихо махнул рукой и нечаянно опрокинул красивую герань на окне. Все проследили, как цветок упал на пол, а горшок разбился вдребезги. Панька бросился подбирать черепки, и тут вошла его мамаша.

Она поставила кошёлку с продуктами на стол и грозно оглядела расшалившихся картёжников. Увидев разбитый цветок на полу, разгневалась:

– А ну марш отседова! Лето на дворе, нечего тут дурака валять. Я вам покажу кузькину мать. Кто цветок разбил?

Она приготовилась отвешивать оплеухи направо и налево, но пацаны ловко поднырнули под её руку и бросились в коридор, так что оплеуха досталась, как всегда, замешкавшемуся в дверях Паньке, и тот с воплем выбежал во двор вслед за более ловкими приятелями.

Дядя Федя дымил на скамеечке перед входом в свою полуподвальную квартиру, наблюдая за расшалившимися вконец пацанами.

Мимо них прошествовали утомлённые загаром Валька с Зойкой, и скрылись в недрах квартиры, не замечая мелюзгу, но и пацанам было не до соседок. Они вошли в раж.

Симак цыкнул слюной в Паньку, но промахнулся и попал в Ваньку. Утеревшись, тот схватился с приятелем биться на кулаках. Остальные с интересом наблюдали, Панька отбежал в сторонку на всякий случай.

Получив от Ваньки удар в скулу, Симак отбежал и стал метать в него камни, один из них попал Ваньке в лицо и он бросился на приятеля, но тут вмешался дядя Федя, как опытный рефери:

– Давайте-ка все в переулок, хватит хулиганить, лучше в лапту сыграйте, или в мяч, больше пользы будет. Кому я сказал?

Его грозный рык возымел действие, и драчуны переместились в переулок…

Ванька потрогал ссадину на щеке и, поморщившись, хотел, было, продолжить схватку, но время для этого было упущено: внимание мальчишек переключилось на прохожих.

Мимо них проходил сосед из Сандулей, и мальчишки поприветствовали взрослого мужика, сняв кепки, один Симак стоял, засунув руки в карманы и не думая снять свою фуражку, за что тут же поплатился.

Сосед треснул ему по затылку, и фуражка сама слетела с головы неучтивого пацана. Симак оторопел от неожиданности и злости.

– Здороваться надо со взрослыми, как полагается, – научил его уму-разуму сосед и Симак сразу же вынул руки из карманов.

Подобрав фуражку, он картинно растопырился, не изменяя своей натуре, и нарочито подобострастно прокричал вслед взрослому обидчику:

– Здрасьте вам, дяденька, извиняйте!

– Так-то лучше будет, – оглянулся на него сосед, не заметив фальши, а Симак горделиво нахлобучил фуражку на место, восстановив пошатнувшийся было авторитет в глазах друзей.

– Панька, за мной, мяч с битами принесём, – скомандовал Васька, и они помчались в дом, оставив приятелей в нетерпении от предстоящих сражений.

Из калитки напротив вышла соседская Наташка.

– Натаха, подь сюда, шестой будешь, – обрадовались наконец-то её появлению пацаны, и девочка недоверчиво приблизилась к ним.

– Теперь порядок, трое на трое махнёмся. Я с Сашкой большим и Васька с нами, а Ванька с Панькой и Натаха с ними, ну держись! – ярился в предвкушении интересной баталии Симак.

Сашка большой критически оглядел девочку, но промолчал. В переулок выбежали со двора Васька с Панькой, и игра началась…

Бабушка вышла из сеней и прислушалась к шуму из переулка: услышав голос внука, улыбнулась и оглянулась на деда, ковыряющегося у верстака. Дед силился строгать по привычке, но получалось у него плохо.

– Иди лучше на солнышке погрейся, отец, – позвала она мужа, с жалостью наблюдая за его усилиями. – Вот силов наберёшься, тогда и строгай себе на здоровье. А пока отдохни, наработался на своём веку-то, поди.

Дед послушно отложил рубанок и тоже показался на дворе. Отдышавшись, присел на табуретку перед окнами и дрожащими руками стал сворачивать козью ножку. Табак просыпался меж пальцев.

– Руки-то будто чужие, совсем не слушаются, – пожаловался он жене.

– Ничего, старый, ещё поживём на свете божьем, – старалась подбодрить его бабушка, но в голосе её уже не было прежней уверенности.

– Антоша с Фирой обещались прийти в гости. Намедни я с Фирой у магазина повстречалась, говорит, придём, давно Иван Яковлевича не видели.

Дед оживился на мгновение, поглядел на огороды.

– Тогда надо пораньше огород-то полить. Пироги поставила?

– Дак с утра ещё, забыл што ли? И бутылку приготовила, всё честь по чести, как полагается, – успокоила она разволновавшегося, было, мужа и тот успокоился, покуривая самокрутку, по привычке.

– Когда помру, они тебе пригодятся, брат твой всё же. Он мужик правильный и хозяйственный, поёт хорошо, стервец. На дочь надежды мало. Зятёк-то не приехал ещё? – вспомнил он о дочери с внуком: – А Ванька где шастает, шельмец эдакий?

– Где ж ему быть-то, в переулке вон в лапту играют. Лутоня наш не торопится домой, Тоська одна-то совсем извелась. Мыслимое ли дело с двумя сыновьями управиться одной, да ещё работает, хозяйство на ней, огородище какой. Прям беда с ними.

– И мы уже обуза, не помощники. Што за жизнь, ети её в дышло, – осерчал, было, на жизнь дед и закашлялся.

Бабушка сердито посмотрела на матершинника, но промолчала. Пошла в дом, по хозяйству. Загремела посудой, разговаривая сама с собой.

А дед осматривал сад, который взращивал и охранял столько лет, огороды, лес за Сурой и в глазах его ширилась печаль, словно он прощался с миром, с которым ему так не хотелось ещё расставаться, но он чувствовал, что придётся скоро, пришло его время…

Ванька в очередной раз запулил мячом в вертлявую Натаху и, наконец-то попал, обрадовавшись. Ребята побросали биты на землю, надоело. Чем бы ещё заняться? Бежать искупаться или ещё поиграть? Ваську осенило:

Он побежал в дом и через мгновение очутился перед друзьями с верёвкой в руках, и старой дореволюционной десяткой. Пацанва заинтересованно сгрудилась вокруг очередного выдумщика…

Но вот все залегли во дворе за забором; Васька держал в руках верёвку, к концу которой была привязана десятка, лежавшая посреди переулка в пыли и зазывно краснеющая, словно невеста на выданье.

Ждали недолго. По переулку вниз спускалась чувашка из соседнего проулка, ведущего в Сандулеи, где она и проживала. Вот она подошла ближе и увидела деньги. Остановившись, испуганно огляделась по сторонам, не веря своему счастью, свалившемуся на неё неизвестно откуда.

Наклонившись, быстро схватила десятку, но Васька был ещё проворнее, и десятка вильнула в сторону, поехав к калитке, за которой прятались озорники.

Раздался гомерический гогот, и чувашка выпрямилась, поняв свою оплошность, смутилась. Так оплошать перед детворой.

– Тётя Мотя, тётя Мотя, что вы трёте между ног, когда идёте?! – загорланил вдруг Ванька, вспомнив слышанную где-то прибаутку. Ребята заржали, и громче всех смеялся Симак, восхищённый Ванькой, тот не унимался:

– Тётя Мотя, киль кунда. Капся пур?

– Пур-пур, – машинально ответила чувашка и, осознав, наконец, происходящее с ней, возмутилась необыкновенно: – Ах, вы, юрамасть! Где велтерен? Я вас, охальники, шайтан вас забери, эпе халь…

Путая русские слова с чувашскими, она огляделась в поисках крапивы: выдернув куст, бросилась, было к калитке, но обидчиков уже и след простыл. Только брошенная десятка застряла в заборе, призывно краснея.

Чувашка повертела десятку в руках и, плюнув с досады, бросила её на землю. Затем поспешила дальше, что-то бормоча по-чувашски и прислушиваясь к крикам разбесившихся хулиганов, доносящимся издалека.

День клонился к вечеру, но мальчишки плавали наперегонки, не зная устали и не думая о времени. Угомонившись, наконец, повылезали на берег, отдыхая и дрожа от холода. Греясь на песочке.

– Здорово ты по-чувашски лопочешь, где научился? – Симаку интересно было знать, остальным тоже.

– Я же в Чебоксарах жил с родителями, там чувашей много.

Удовлетворённые ответом, мальчишки огляделись и вдруг увидели мужчину с женским лицом, пришедшего искупаться. Он разделся и остался в мужских трусах, а на груди его красовался женский лифчик.

Мальчишки замерли, разглядывая его, словно пришельца из космоса.

– Это Иван Иваныч – Марь Ивановна, мне братан говорил, что он гер-ма-фро-дит, – почему-то шёпотом проинформировал друзей Симак.

Мальчишки недоверчиво переглянулись, и Симак загорячился, поясняя:

– Он наполовину мужик, наполовину баба, а в паспорте у него записано, что он Иван Иваныч. Верно говорю, век мне воли не видать!

Это было убедительно, но Васька всё же спросил, уточняя:

– А ты сам паспорт его видел?

– Братан мой видел, а он скажет – не соврёт.

Мальчишки молча понаблюдали, как Иван Иваныч искупался, плавая по-женски, лягушкой, и вышел на берег, отдыхая. Посмотрел подозрительно в их сторону, и Ваньку снова словно прорвало:

– Иван Иваныч, покажи Марь Ивановну! – истошно заорал он под смешки развеселившихся, было, приятелей.

– Я вам сейчас Иван Иваныча покажу, оглоеды! – Иван Иваныч надел галифе и направился в сторону мальчишек, грозя жилистым кулаком, но они разом снялись с места и помчались вверх по переулку, сопровождаемые грубым мужским матом, исполненным женским голосом Иван Иваныча.

Жуя на ходу, Ванька выскочил от деда с бабушкой и побежал в переулок, где они с друзьями договорились встретиться после обеда.

Там оба Сашки уже резались в ножички: начертив круг на земле, они кидали самодельный ножик с руки, с ноги, с груди, с головки и отрезали себе часть круга там, куда попал нож. Панька с завистью наблюдал за игроками.

Следом прибежал Васька, и похвалился новеньким перочинным ножиком.

Друзья тут же пустили его в дело…

Но вот с работы пришли старшие ребята – Саня с Анатолием, и вскоре все соседи по дому и переулку вышли поливать огороды, а ребятам надоело играть в ножички, и они разбежались по домам помогать взрослым; их не надо было упрашивать, дело привычное и повседневное…

Ванька помогал на огороде деду с бабушкой. И вдруг увидел мать с братом. Они спускались по тропинке, с вёдрами в руках. Бабушка выпрямилась:

– Беги матери помогай, у вас огород большой, а мы сами как-нибудь управимся, не впервой, – подсказала она внуку, и Ванька побежал через соседские огороды помогать матери.

– Тебя где целый день черти носят? Обедать, почему не приходил? – допытывалась у сына мать, поливая разросшиеся помидорные кусты большой кружкой – по две кружки на каждый куст.

– Я у бабушки с дедом обедал, – отвечал сын, стараясь работой искупить свою вину. Вовка тоже старался, поливая грядки из детской леечки.

Ванька сбежал к колодцу, гремя пустыми вёдрами, и снова наполнил их, памятуя о том, что когда-то свалился в этот самый колодец и чуть не утонул, да друг Васька спас. Огляделся, чуток передохнуть.

Перемигнувшись с Васькой, работающим на своём огороде вместе с родителями, он поглядел на старавшихся изо всех сил Паньку с тётей Дусей, на своих любимых деда с бабушкой, без которых он не мыслил себя в этом мире, на других соседей. Затем Ванька снова полез вверх по тропинке к матери с братом, так как их огород был выше по уровню и, стараясь не расплескать драгоценную поливочную воду, стал поливать капусту…

– Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, Стеньки Разина челны… – пел дядя Антоша мощным надтреснутым голосом, подкручивая при этом свои кавалерийские усы и подмигивая Ваньке, уплетающему пироги, сготовленные бабушкой по случаю прихода гостей.

Был он маленький и лысенький, в тёмной гимнастерке и галифе, одно плечо выше другого, это у него от ранения, ещё с гражданской войны, говорила бабушка, но всегда весел, активен и привлекал всеобщее внимание. Сидевшая рядом с ним дородная супруга подпевала ему тоже басом, так что их пение разносилось далеко вокруг.

Дед с бабушкой тоже повеселели, мать успокаивала испуганного пением Вову, таращившегося на громогласных гостей.

– Душенька, отчего не подпеваешь нам? – ласково спросил дядя Антоша сестру, бабушка в ответ положила ему холодца в тарелку.

Дед разлил по стопкам, и взрослые выпили повторно. Пошёл в дело холодец, квашеная капустка с мочёными яблоками.

– Тосенька, посиди с нами, детишки никуда не денутся, – дядя Антоша обнял племянницу и понимающе покивал головой: – трудно тебе, а ты не сдавайся, жить надо весело. Тогда и трудности отступят.

– Правда твоя, шурин, – согласился дед, усмехаясь. – Я вот думал, помру, ан нет, живу пока. Давай-ка чеколдыкнем лучше по третьей.

Взрослые снова выпили. Закапризничал Вовка.

– Мальчик не должен плакать, ты будущий мужчинка, – склонилась над ним тётя Фира, и Вовка со страхом смотрел на её усатое лицо, забыв про слёзы.

Тётя Фира умилилась, разводя руками:

– Умник. А уж на дедушку как похож, вылитый Иван Яковлевич.

Тут даже дед развеселился вместе со всеми, снова разливая по стопкам водку. Чувствовал он себя нормально, и даже аппетит появился.

Глядя на выпивающих за столом, Ванька вспомнил почему-то инвалидов, повстречавшихся им с дедом в городе, давным-давно:

– Дед, а куда инвалиды те безногие, в тележках, подевались? Помнишь их?

Дед удивлённо посмотрел на внука:

– Как не помнить. Перемёрли все от пьянства, болезней, от безнадёги.

– Да, жизнь у них была тяжкая, не позавидуешь. А ведь герои все, за Родину пострадали, – помрачнел и дядя Антоша. – Горемыки были, одним словом. А Ванюша наш с душой растёт паренёк, молодец.

– Хватит вам о грустном талдычить, душу бередить. Закусывайте лучше, – бабушка ласково оглядела своих близких, дорогих сердцу людей: – Мы ещё споём, чево нам печалиться раньше времени.

– Точно, сестрица, споём, – снова воодушевился дядя Антоша, обнимая свою супругу за плечи и прокашливаясь.

Мать вдруг засуетилась и стала собираться:

– Домой нам пора, темнеет уже. Рада была повидаться с вами. Приходите почаще, не забывайте наших старичков. Ваня, тебе что, уши заложило?

Ваньке не хотелось уходить, но деваться было некуда. Перечить матери бесполезно, да и ко сну стало клонить…

Сашка большой грёб уверенно, и лодка быстро приближалась к противоположному берегу. Всплеск вёсел и скрип уключин казались чересчур громкими в утренней тиши…

Но вот лодка уткнулась носом в песок, и мальчишки дружно повыскакивали из неё, Сашка большой загремел цепью, привязывая лодку к коряге, и путешественники вскарабкались на крутой берег.

До леса казалось рукой подать и ребята, подхватив корзинки, почти бегом ринулись вперёд к заветной цели. Панька бежал последним, боясь отстать…

– Малины наберём, пока всю не обобрали, и грибы уже появились. Братан говорит, полным-полно их в лесу, – мечтал Симак на бегу, друзья не возражали, тоже наддавая ходу.

– Я вчера вечером в телескоп спутник видел, – не терпелось сообщить важную новость Ваське, друзья насмешливо запрыскали в ответ. – Не верите? Честное слово, не вру, – обиделся будущий астроном.

– Ты нам лапшу на уши не вешай, – пробасил Сашка большой, оглядываясь: – ты вон Паньке расскажи, он поверит.

– Спутник низко летает и медленно, можно разглядеть, – поддержал друга Ванька и тот благодарно посмотрел на него.

Панька же восторженно внимал старшим, ибо он верил всему, что они скажут; главное для него, не отстать от них и не потеряться.

Друзья продирались через кусты, преодолевали овраги, обходя топкие низины, но лес был всё ещё далековато. Не зря его называли дальним.

Наконец они подошли к опушке и углубились в чащу, держась рядком.

– Малинник вон там, ноздрями чую, – указал Симак направление, и пацаны побрели по лесу, на ходу выискивая грибы и ягоды. Увидев гриб, с радостными воплями бросались к нему, так что корзинки наполнялись медленно, но верно.

– Земляничка, – набрёл на земляничную поляну Панька и, набрав горсть ягод, тут же отправил их в рот. Сладостно чавкая.

– Один пацан вот так же, нажрался земляники в лесу и помер, – прервал его восторги Симак, остальные тоже заинтересовались.

– Кончай травить, – не поверил Сашка большой, с опаской глядя на Паньку; тот замер в страхе, разинув рот от ужаса.

– Точно говорю, медведь нассал на ягоды, а моча у него ядовитая, – заржал Симак, довольный произведённым впечатлением от своей выдумки, и успокоил Паньку: – Закрой варежку, сявка, муха влетит. Я пошутил.

– Мастак ты заливать, – восхитился другом Сашка большой, – я чуть не поверил, а Панька наверно в штаны наделал от страха.

Панька привык быть предметом насмешек и радостно улыбался от того, что не помрёт, поспешая за друзьями. А вот и долгожданный малинник.

Банки были у всех почти полны малины, как вдруг неподалёку раздалось ворчание, и зашевелились кусты, затрещали сучья.

Пацаны замерли в страхе, глядя, как в малиннике мелькнула медвежья морда с разинутой пастью – медведь тоже пришёл полакомиться малинкой, потеряв бдительность, как и они.

Не разбирая дороги, пацаны ломанулись прочь, и остановились, только отбежав от леса на приличное расстояние, и оглядываясь; нет ли погони?

Отдышавшись, побрели прочь от ставшего таким страшным леса. Корзинки и банки были при них, никто не потерял грибов и ягод, а это главное для них. Остаться без добычи для путешественников было хуже смерти…

Дед бодро работал фуганком, шлифуя бруски для очередной оконной рамы на заказ. Чувствовал он себя неплохо, и бабушка тоже была довольна, поглядывая на мужа с надеждой и радостью: дай бог ему здоровья.

Взяв в чулане очередную банку с прошлогодними огурцами, она вышла в сени и увидела, как дед выронил из рук инструмент и, словно споткнувшись, упал ничком в стружки на полу.

– Ты што, старый, на ровном месте спотыкаешься? – Не поверила она плохому. И подошла к мужу. Наклонившись, потрепала за плечо и выпрямилась, медленно осознавая случившееся, и не желая верить в это.

Выбежав из сеней за помощью, увидела дочь, направлявшуюся к ним по тропинке от своего огорода. За руку она тащила упиравшегося Вовку. Тот не хотел идти пешком и рыдал, просясь на руки, но мать не обращала на его ухищрения никакого внимания.

– Тоська, скорее, с отцом плохо, – пыталась она кричать дочери, но горло словно забило ватой, и она побрела в сени, шатаясь.

Подхватив сына под мышку, дочь побежала к ней, почуяв неладное…

– Панька быстрее всех драпал, как тока штаны не потерял, – ехидничал Симак, и друзья хлопали Паньку по плечу, радуясь, что убежали от страшного зверя. Панька радовался больше всех, возглавляя отступление…

Лодка стояла на прежнем месте, покачиваясь на волне. Погрузившись, все вздохнули с облегчением, и на вёсла теперь сели Ванька с Васькой на пару.

Гребли они ровно, умело, и лодка быстро приближалась к родному берегу.

Оба Сашки и Панька готовились к высадке.

Вот лодка уткнулась носом в берег, и измученные путешественники вылезли из неё на траву; Сашка большой привязал лодку цепью, подхватил вёсла и вслед за друзьями зашагал к переулку, домой.

Мальчишки устали и шли молча, сжимая в руках дары леса, даже Симаку не хотелось подшучивать над Панькой. Подъём в гору не казался им, на сей раз, таким же лёгким, как обычно.

В переулке все разбежались по домам.

Ванька с удивлением увидел раскрытые настежь сени и, захлопнув дверь, вошёл в дом, готовясь порадовать деда с бабушкой добытыми с таким трудом грибами и ягодами.

В квартире толпился народ: все соседи собрались у них дома, даже Васькины родители, даже пьяница-бурлак Санька, тихий и трезвый, стоял, вытянув шею и глядя впереди себя жалостливо, с уважением, утирая рукавом слёзы, скатывающиеся по небритым щекам:

– Пришёл вот проведать Иван Яковлича, а тут на тебе, такое дело, – бормотал он потерянным голосом, обращаясь к бывшим соседям, но его не слушали. Не до него было.

Внимание соседей было приковано к чему-то такому в передней, что пока было сокрыто от Ваньки, застрявшего на кухне.

На него оглянулась стоявшая последней Панькина мать, и молча поманила в переднюю, помогая пробраться сквозь толчею.

«Внучок-то не знает ещё, сердешный», – шепнул кто-то рядом.

Предчувствуя недоброе, Ванька недоумённо шагнул в комнату, и замер.

Он увидел плачущих бабушку и маму, стоящих возле сдвинутых в переднем углу столов, на которых в праздничном костюме и ботинках, коих сроду он не носил, лежал его дед.

Ваньку пропустили вперёд и, очутившись возле бабушки с матерью, он впервые в жизни увидел смерть, но не поверил и молча смотрел на ставшее не знакомым, строгое лицо деда с задранной к верху седой бородкой:

«Ты не умер, дед, ты просто заснул, да? Вставай, я же вернулся из леса, нас чуть не загрыз медведь, я принёс вам с бабушкой грибов, ягод!» – кричал откуда-то со стороны Ванькин голос, взывая, но дед не вставал…

Наконец Ванька всё понял и оцепенел: тишина, словно облаком окутала его, заложила ватой уши. Он ничего не слышал и только смотрел на деда, затем выбежал из дома. Побежал. Куда глаза глядят.

Он прибежал в сад. Вокруг стояла мёртвая тишина.

Кто-то тряс его за плечо, Ванька обернулся и увидел мать.

– Ванечка, пойдём домой, – она обняла его и тут Ванька тихо, горько заплакал, прижавшись лбом к стволу дикарки…

Похоронная процессия шла по улице Ленина. Мужики несли гроб с телом деда на полотенцах, по русскому обычаю, за гробом шли мать с бабушкой, родственники, соседи, знакомые.

Играл похоронный оркестр, сзади процессии тарахтел грузовик с откинутыми бортами. Растерянного Ваньку сопровождал верный друг Васька.

Мальчишки шли сбоку от процессии, и вдруг Ванька увидел отца, подошедшего к матери с бабушкой. Он что-то сказал матери и они пошли рядом, в руках у отца Ванька разглядел знакомый фотоаппарат.

– У меня отец приехал, я сейчас, – Ванька подбежал к отцу с матерью и вклинился между ними. Рядом с отцом ему казалось спокойнее.

Из столярки, где работал дед, вышли рабочие проводить товарища в последний путь. Весёлый парень на этот раз был грустным, в руках он нёс деревянный памятник со звёздочкой и фотографией в рамке.

Положив памятник на грузовик, подошёл к сопровождающим.

Процессия замедлила ход. Оркестр умолк.

– Это тебе от нас, Иван Яковлевич, от рабочих столярного цеха, – поклонился парень гробу с телом деда и отошёл к своим.

Процессия медленно удалялась по дороге, прохожие останавливались и смотрели ей вслед, сопереживая чужому горю.

Васька какое-то время шёл рядом, но Ваньке было не до него, и он повернул в сторону дома.

Гроб с телом деда стоял у недавно отрытой могилы.

Представитель горкома партии говорил что-то хорошее о его дедушке, затем ещё кто-то. Отец поправил венок и сделал несколько снимков, мужики приколотили крышку гвоздями и, опустив гроб в могилу, стали быстро орудовать лопатами, закидывая яму землёй. Прощавшиеся бросили в могилу по горсти земли. Ванька неотрывно смотрел перед собой. Лишь бы не заплакать.

Рыдали мать с бабушкой, прощаясь навсегда с усопшим, тут снова душераздирающе заиграл оркестр, и Ванькины глаза заволокло слезами.

Когда он пришёл в себя, то увидел холмик, памятник: с фотографии на него смотрел бравый дед, словно напоминая внуку, чтобы он был мужчиной и не проливал слёз понапрасну.

Ванька вытер глаза и пошёл за матерью с отцом, которые вели под руки обессилевшую от горя бабушку к выходу с кладбища…

Позднее утро. На фасаде кинотеатра «АРС» красуется яркая афиша нового художественного фильма: «Атаман Кодр».

Изнутри доносятся звуки страстной прикарпатской музыки. Но вот распахнулись двери, и на улицу высыпал детский в основном народ.

Среди возбуждённых просмотром фильма мальчишек особняком держатся подгорные, во главе с Сашкой большим. Симак показывает друзьям, как храбро бился атаман Кодр саблей с врагами, и друзья внимательно смотрят на него, заново переживая увиденные события.

Ванька шёл рядом, в ушах его звучала непривычная мелодия, перед глазами стояла сцена гибели атамана вместе со своей возлюбленной: вот они скрываются в волнах реки, тут Ванька вновь вспомнил про смерть деда, и глаза его опять заволокло слезами.

– Вишь, Ванька переживает, как девчонка, – кивнул в его сторону Симак и, получив затрещину от большого друга, взъерепенился, было, но Васька покрутил пальцем у виска и прошипел:

– Ты что, забыл? У него же дедушка умер.

– Вот он и переживает, дурья башка твоя, пустая, – опять вознамерился отпустить ему затрещину Сашка большой, но маленький на этот раз был начеку и ловко увернулся от карающей десницы.

Мальчишки быстро перебежали дорогу перед грузовиком и вскоре были уже на Сурско-Набережной улице. Возле своего дома Ванька остановился:

– Мне домой надо, отец велел.

– Ладно, фраерок, пока. Приходи вечером, в футбол сыгранём, – Симак покровительственно похлопал товарища по плечу, и ватага побежала к себе в подгорье. Ванька поглядел вслед друзьям и пошёл домой.

Отец был дома и играл с Вовкой так же, как играл с Ванькой в те давние и прекрасные времена их былой жизни в столице, когда он, Ванька, тоже был малышом. А теперь Вовка пикировал у отца на коленях и визжал от восторга.

Ваньке тоже захотелось к отцу на колени, но он вспомнил, что уже большой и чинно присел рядом с запыхавшимся отцом. Вовка был неутомим.

– Хватит беситься! Опять всю постель измяли? – ахнула вошедшая мать, сгоняя всех с кровати и заботливо поправляя подушки с покрывалом.

Мужская компания переместилась на диван.

– Ты бы лучше работу искал, чем дома околачиваться, или на огороде поработал; картошку окучивать надо, сорняком вся заросла, – ругалась, глядя на отца мать, но отец только похохатывал в ответ, продолжая резвиться.

Наконец мать осенило, и она подошла к дивану, принюхиваясь:

– Где это ты с утра пораньше нализался? Опять к своим ходил, понятно! Я работаю, дома кручусь, а они там у себя в шахматы играют, выпивают. Так Митя холостой, ему что, а у тебя семья, дети.

– Я к матери ходил, и отчитываться перед тобой не собираюсь, – отцу надоели придирки жены, и он встал, собираясь уходить. – Тебе что, денег мало? Я ещё заработаю, меня вон в Порецкое зовут, в Васильсурск.

– Сопьёшься ты, Николай, с халтурой этой, – покачала головой мать. – Устраивайся на завод художником-оформителем, пока не поздно.

– Я свободный художник, понимаешь ты это своей дурьей головой, или нет? А ты меня в оформители на завод, – отец был вне себя от гнева.

– Я, это последняя буква в алфавите, доякаешься смотри.

Захныкал Вовка, Ваньке тоже надоело слушать ругань родителей, и он незаметно улизнул из дома, надеясь перекусить у бабушки.

Бабушка молилась в углу перед иконами и не сразу заметила приход внука.

Ванька поглядел на портрет деда на стене и вздохнул.

– Ваня, не хочу я без тебя на этом свете мыкаться. Господи, возьми к себе мою душу грешную, не оставь в милости, – истово просила она у бога и Ваньке опять стало не по себе.

Он заёрзал на табурете, и тот покосился под ним набок. Ванька взял табурет и вышел из кухни в сени. По-хозяйски оглядев верстак, разложил рубанки, достал стамески, гвозди, затем положил табурет на бок и выбил молотком перекладинки: их надо было заменить на новые. И Ванька принялся за работу, вспомнив всё то, чему научил его дед. Наука явно пошла впрок.

Вышла бабушка и молча любовалась работой внука, который своими повадками так напоминал ей умершего мужа. Затем захлопотала по хозяйству, чтобы накормить работника.

А Ванька так увлёкся починкой табурета, что не замечал ничего вокруг. Но вот табуретка снова прочно стоит на четырёх ногах, и Ванька отнёс ее в дом:

– Принимай работу, бабаня.

Бабушка присела на табуретку и одобрительно кивнула:

– Прям как влитая. Наверное, ты тоже столяром будешь, как дед.

– Нет, я космонавтом решил стать. Васька астрономом хочет быть, а я хуже его, што ли? Вот выучусь, и полечу в космос, не веришь?

– Помнится мне, ты и на целину собирался. Садись-ка, пообедай пока, а то притомился, поди, – усадила за стол внука бабушка.

Ванька не заставил себя долго упрашивать, уж больно хороши у бабушки щи да каша. А тут ещё и любимые блины со скоромным маслом…

Ванька любил деда с бабушкой. Когда он был маленьким, то называл их ласково, бабуленькой и дедуленькой. Теперь деда нет, бабушка вся извелась. Но жизнь есть жизнь. Он повзрослел и звал теперь её бабулей, когда сердился, бабушкой, а когда хотел казаться взрослым и самостоятельным, называл бабаней.

– Хочешь, я тебе воды из колодца натаскаю?

– Да есть пока, а вот завтра в колонку за водой надо сходить. Колодезную-то нельзя пить, уж больно жёсткая. Ты вон с Васькой сходи поиграйся.

– Занят он, книжки всё читает, научные, – буркнул недовольно Ванька.

– Умный парень растёт. Это надо же, родители – пьяницы горькие, а он такой самостоятельный, всё занимается чем-то, – удивлялась бабушка, загремев вёдрами в сенях. Ванька выскочил из-за стола.

– Огород поливать пошла? Я тебе помогу, бабаня.

– Рано ещё поливать-то, солнце припекает. Пойду, пока сорняки пообрываю, – довольная вниманием внука, ворчала бабушка. Они вышли во двор.

Бабушка привычно накинула щеколду на входную дверь в знак того, что дома никого нет, и поспешила за внуком на огороды…

От своего дома по тропинке спускалась мать с вёдрами в руках, за ней отец с Вовкой. Наступало время поливки огородов. Солнце клонилось к закату. Душно.

Увидев бабушку с Ванькой, дёргающих сорняки вокруг буйно разросшихся кустов картошки, она кивнула на них отцу, тот понимающе улыбнулся:

– Большой стал, понимает жизнь.

– Коля, ты тут проследи за Вовочкой, а я маме помогу, хорошо?

– Беги-беги, мы сами с усами, управимся. Верно, Вовка?

Вовка радостно закивал в ответ, хватая детскую леечку и пытаясь поливать из неё лук на грядке. Родители рассмеялись и улыбнулись друг другу особо ласково, как раньше. Мир в семье был налажен.

А навстречу матери уже бежал быстрый, как метеор, Ванька:

– Мама, мы с бабаней картошку пололи, сейчас поливать будем, а потом я к вам приду помогать, договорились?

– Договорились. Ты пока отцу помоги с братом, а я бабушке.

Ванька не возражал. Он радостно оглядел родное подгорье, увидел соседей, друзей, выходящих на свои огороды с вёдрами в руках, и помчался к отцу с братом, которым требовалась его помощь.

«С добрым утром, с добрым утром, и с хорошим днём!..» – по радио шла любимая всеми воскресная передача «С добрым утром». Перед Ванькой на столе стояла кружка с горячим какао, тарелка с пшённой кашей, Вовку кормила мать с ложечки, а отец снова побежал куда-то по своим делам, разругавшись с матерью.

Ванька проследил, как он пробежал по тротуарам мимо окон и посмотрел на мать: та была мрачнее тучи, но сдерживалась перед детьми.

– Опять к своим побежал, в шахматы с братьями играть. Дружки потом найдут, вино-домино, а мамаша его блаженная всё одно твердит: полежи, Коленька, ещё наработаешься. Отдыхай…

– Я бабушке обещал воды натаскать из колонки, – вспомнил вдруг Ванька и, выскочив из-за стола, опрометью бросился на улицу. Главное, не попасть под тяжёлую руку раздражённой матери.

«Долго не шляйся, к обеду чтобы дома был, понял?» – донеслось ему вдогонку, но Ванька был уже далеко от дома, а вот и переулок…

Ванька набрал воды из колонки полные вёдра и, подставив лицо под хлещущую под напором струю воды, попытался попить напоследок, но весь облился. Отпустив ручку колонки, подхватил вёдра и поволок мимо обувной фабрики к родному переулку. Обратный путь с тяжёлыми вёдрами казался намного длиннее обычного, налегке.

Запыхавшись, остановился передохнуть. Уже припекало, жара и пыль на дороге, а ещё тащить и тащить. Главное, не расплескать воду из вёдер, пока несёшь. Облизнув пересохшие губы, Ванька упорно понёс вёдра с водой дальше.

Из барака, что прямо напротив переулка, показался Чистиль с дружками. Увидев Ваньку, они направились к нему своей развязной блатной походкой, покуривая в открытую и сплёвывая на сторону.

– Эй, Ванёк, никак, притомился? Мало каши ешь, – заржали дружки, поглядывая на предводителя. Тот ухмыльнулся, схватил ведро и стал пить через край, дружки тоже отпили изрядно. Воды в ведре поубавилось, но Ванька терпеливо ждал окончания водопоя.

– Приходи вечерком, в картишки сразимся на деньги, покурим, а может и того, – Чистиль щёлкнул пальцами под горлом, намекая: – врежем по стаканчику, или по два, лады?

Ванька засмущался, было, старшие пацаны засмеялись над младшим простаком-соседом. Чистиль покровительственно похлопал его по затылку:

– Ладно, тащи воду бабке, тимуровец.

Ванька только того и ждал. Схватив вёдра, стал осторожно спускаться вниз по переулку, стараясь не споткнуться и побыстрее уйти от назойливых приятелей.

Вот и знакомая до каждого сучка калитка, дверь в сени была распахнута по обыкновению, и он наконец-то внёс ведра с водой в дом.

– Помощник ты мой единственный, – обрадовалась внуку бабушка и, накрыв вёдра крышками, поставила на стол миску с фруктами.

– Вот, груш набрала в саду спелых, да слив маненько, яблок на продажу. Бери, попробуй-ка с устатку, поишь. Хорошие да расхорошие, бог знат, каки хорошие. Прям во рту тают.

– Ничего. Мягкие, созрели. – Ванька съел пару груш, и взялся за сливы.

Бабушка ласково наблюдала за ним, поглядывая в угол с иконами.

– Мы все тебе помогать будем, – вспомнил он вдруг слова бабушки, сказанные ею во время молитвы, у икон.

– Кому я нужна, старая, у вас своя семья. Матери и так тяжело одной-то и работать, и по хозяйству. Отец твой всё не работает?

Ванька отрицательно помотал головой, нахмурившись. Он не понимал этой странной для него вражды между бабушкой и отцом. Ведь все родные и близкие должны любить друг друга, как он их любит.

– Не куксись. Беги вон на улицу, погуляй, чево в доме париться? Чай лето на дворе, благодать божья. А я обед сготовлю, приходи обедать.

– Мать велела дома обедать. Они с отцом опять разругались.

Наябедничал, ни с того ни с сего, Ванька. И пошёл на улицу, сопровождаемый охами и ахами возмущённой бабушки.

На крылечке подле своей квартиры Валька с Зойкой лузгали семечки от безделья и жары. Поэтому они обрадовались даже соседскому пацану.

– Ванюша, иди, хоть ты посиди с нами, скушно одним, – потянулась старшая, Зойка, протягивая соседу горсть семечек. – На, погрызи, калёные.

Ванька стал старательно грызть семечки, стараясь не глядеть на прелести разнигишавшихся девиц. Сёстры переглянулись и засмеялись:

– Ваня-то скоро жених хоть куда будет, – обняла его, было, Валька, но он вывернулся из её объятий, и отодвинулся.

– Он на Гале обещал жениться, однолюб, – поощрила его Зойка и сёстры развеселились, найдя объект для насмешек.

– Ничего я не обещал, – соврал Ванька, вставая с крыльца. – Я вообще никогда жениться не буду! Больно надо, ругаться с этой женой да детей нянчить.

Откуда ни возьмись, появились Васька с Панькой, и Ванька повеселел:

– Пошли все на Суру, купаться!

Мальчишки выбежали в переулок, за ними следом увязались и Валька с Зойкой, тоже босиком, в лёгких сарафанах.

– Куда так помчались, женихи?

– Пошли, может, на речке кто и повзрослее окажется.

– Да откуда им взяться? Все на работе, или водку жрут, им не до нас.

– Так сегодня воскресенье, дурёха. Какая работа?

– С этой жарой всё на свете забудешь. Вечером на танцы в горсад пойдём, там женихов навалом.

– Вот это другой разговор, – шутя и перебраниваясь, сёстры выбежали следом за ребятами на берег реки. Потянуло прохладой.

Сбросив сарафаны, сёстры остались в модных купальниках. Они были хороши, просто загляденье, но любоваться ими было некому, и девчонки с визгом бросились в воду, где уже резвились во всю ивановскую мальчишки…

Подрагивая от холода и голода, накупавшийся вдрызг Ванька подбежал к своему дому, вбежал в сени и остолбенел на месте, не веря глазам своим.

В сенях сверкал и сиял новый взрослый велосипед, ещё в солидоле. Ванька подошёл и потрогал настоящее кожаное седло, спицы на колёсах, звякнул звонком на руле. Всё настоящее, значит, это не сон.

Услышав трели звонка, из дома вышел отец.

– Я обещал тебе велосипед? Вот он, владей.

Переполненный чувством благодарности, Ванька прижался к отцу; слов не было, как он счастлив. Вышла мать и стала накачивать примус, делая вид, что ещё сердится. Но Ваньку не проведёшь.

Заметив на её лице лёгкую улыбку, он подбежал к ней, желая высказаться, но она опередила: – Давайте мойте руки и за стол, обедать будем.

Под звуки раскочегарившегося примуса, отец с сыном вошли в дом, встреченные радостными криками истомившегося в одиночестве Вовки.

Ванька один на один боролся с непослушным велосипедом; стоя сбоку на одной педали, он ещё как-то ехал, вихляя рулём, но, взгромоздившись на седло и оттолкнувшись от крыльца ногой, он проехал несколько метров и брякнулся оземь вместе с велосипедом, который оказался явно не по возрасту и не по росту неугомонного наездника. Но Ванька не собирался сдаваться.

Он подлез под раму и из-под рамы поехал, было, по дороге, нажимая на педали. Радость от езды была недолгой; наскочив на камень, он не справился с управлением, руль вырвался из ослабевших рук и Ванька снова оказался на земле. В который уже раз, бедолага.

Скривившись от боли, он поднял велосипед и, прихрамывая, побрёл к дому вместе со своим непокорённым пока мустангом. На сегодня хватит.

В это время на улице появились Вовка Косырев с Юркой Откосовым.

Увидев соседа с новым велосипедом, они подбежали к нему, осматривая машину с видом знатоков.

– Неплохой велик, – Вовка похлопал по седлу рукой и предложил: – дай прокатиться. Я покажу тебе, как надо гонять.

Ванька не возражал, так как устал бороться с непослушным велосипедом и молча смотрел, как Вовка вскочил на его велосипед и быстро поехал по улице, вращая педалями и ёрзая задом по седлу. Развернувшись, приехал обратно.

Тут его место занял Юрка, и тоже стал кататься.

Вскоре великом завладели Чистиль с дружками. И укатили на нём куда-то всей капеллой, оставив хозяина в одиночестве.

Ванька сидел на крыльце, протирая ссадины на коленях и локтях травой и думая о том, что все, кроме него, умеют ездить на велосипеде, хотя у них его нет, а у него есть. Он должен научиться ездить, как они. Чего бы это ему ни стоило.

Ванька сошёл с крыльца и увидел возвращающихся велосипедистов.

Чистиль с натугой крутил педалями и вёз ездоков; на раме у него сидел Вовка, на багажнике сзади пристроился Юрка, дружки бежали следом за вожаком, сзади, пыля по дороге босыми ногами.

Подъехав к крыльцу, Чистиль вернул транспорт владельцу:

– Держи, дружбан, свой тарантас. Славно покатались. А ты не жмот, держись нас, не пожалеешь. «Минск» классный велик, точняк. Ничего, научишься. Не журись. Главное, не бойся его.

Удовлетворенные ездой на настоящем велосипеде, пацаны подались к себе домой, обсуждая на ходу своё мастерство и достоинства велосипеда, а Ванька открыл дверь и поволок запылившийся велик вверх по ступеням, в сени.

Ежевечерняя поливка огородов была в разгаре. Поспешая за родителями, Ванька быстро выдохся и устало выпрямился, отдыхая и с завистью поглядывая на бабушкин огород, где бабушке помогали тётки Лида и Нюра, а возле них крутились его троюродные братья Юрка со Славкой, также посматривая в его сторону и приглашая жестами к себе.

– Ну ладно, беги, с тётками не забудь поздороваться, – разрешила, наконец, мать, напутствуя вдогонку тут же умчавшемуся сыну.

Отец оглядел обширный огород и поставил вёдра на землю:

– На кой чёрт нам такой огородище сдался, горбатиться на нём. Договорись вон с сёстрами, на следующий год отдадим им в обработку, исполу. Они только рады будут, у них земли с пятачок, мало, а ртов много.

– Пожалуй, тут ты прав, – согласилась на этот раз с мужем жена, поглядывая в сторону огорода своей матери. Затем помахала сёстрам рукой в знак приветствия, мол, повидаться пора, покалякать.

– Они сами намекали как-то, да я не придала тогда значения.

– Бабы работящие, деревенские, им будет хорошо и нам хватит. Ну, тогда я пошёл, что-то горло побаливает, – прокашлялся отец и собрался уходить. – Тут немного осталось, управишься. Пить охота, жуть.

– Я компоту целую кастрюлю наварила. В сенях стоит, попей.

– Компоту не надо, – поморщился отец, – рислиничку хочется, или пивка на худой конец, прохладного.

– Опять к своим намылился? Только посмей уйти, домой не возвращайся тогда. Права мама, лодырь ты, Колька, лишь бы не работать, – пеняла жена мужу, поглядывая в сторону соседей по огороду и стараясь говорить тише, но тот уже не слышал её, взбежал по тропинке и исчез во дворе.

Соседи понимающе переглянулись, и тётя Настя осуждающе покачала головой, но промолчала, жалостливо поглядывая на оставшуюся в одиночестве соседку. Дядя Гриша выразил своё осуждение ещё более упорным трудом, яростно таская воду из колодца и обильно поливая помидоры, капусту, так что воды в колодце оставалось едва на дне, и матери надо было поторопиться, пока не поздно, несколько грядок ещё были сухими…

Лёгкая на ногу Натаха ловко уворачивалась от мяча, так что ни та, ни другая сторона не могли попасть в неё, игра затягивалась.

В переулке собрались все, кому не лень, то бишь молодёжь: Ванька с Васькой и Панькой, оба Сашки, Ванькины братья Юрка со Славкой, с одной стороны; Валька с Зойкой, Толя Шлепнёв и Саня Дамарин, старший брат Паньки, с другой стороны.

Натаха играла на стороне взрослых, и мальчишки старались как можно быстрее расстрелять её, особенно Симак, но Натаха была пока неутомима и неуязвима, словно заговорённая.

Из калитки напротив вышла соседка Галина, и в это время Ваньке удалось, наконец, поразить цель. Натаха выбыла из игры.

– Перекур пока, шабаш, – увидев красавицу Галину, бросил мяч Толя Шлепнёв, заговорщицки переглянувшись с другом Саней. Тот кивнул и Толя исчез в недрах своей полуподвальной квартиры. Все разбрелись в ожидании какого-то сюрприза, на которые Толя Шлепнёв был большой мастак.

– Здравствуй, женишок. Ловко ты играешь, – улыбнулась Ваньке Галина.

Тот, было, собрался отвернуться, нахмурившись, но радостная улыбка непроизвольно растянула его губы, он был рад встрече с девушкой своей мечты.

Валька с Зойкой насмешливо захихикали, и в это время появился Толя с проигрывателем в руках. Через мгновение, по подгорью полились сладостные звуки аргентинского танго, взбудоражив собравшуюся в переулке молодёжь.

– Разрешите? – гоголем подскочил Толя к Галине, и вот они уже танцуют, Саня пригласил Зойку, а Валька закружилась с Натахой.

Оставшиеся не у дел пацаны с завистью наблюдали за старшими, делая вид, что им безразлично происходящее вокруг.

Ванька взволнованно наблюдал за красавицей Галиной, танцующей с Толей, и она чувствовала его ревнивые взгляды, улыбаясь в его сторону.

Валька подождала, пока закончится танго, и выключила проигрыватель.

– Кончай самодеятельность. Пошли в горсад, на танцы, – объявила она торжественно и, поглядев на пацанов, добавила: – а маленьким пора баиньки.

Возмущённые пацаны сбились в кучку, поглядывая на старших ребят, но тем было не до них, когда впереди грядут такие события, как танцы в горсаду.

– Сбор через десять минут! – объявил Толя, посмотрев на часы на руке, бывшие предметом зависти всех пацанов, и старшие разбежались наряжаться.

А младшим сразу стало скучно, и они нехотя разошлись по домам, вяло попрощавшись друг с другом.

Юрка со Славкой побежали вверх по переулку, торопясь к себе домой в алатырское подгорье, а Ванька заглянул в окна к бабушке:

Увидев, что она молится перед иконами, пошёл через огороды к тропинке, ведущей в гору, к родительскому дому, где в сенях его дожидался собственный велосипед, а дома наверняка уже ждала недовольная опозданием сына к ужину мать, а также отец с братиком Вовкой.

Его семья.